ля  прочности  я  добавляю  туда
немного цемента.
   Раздался стук в дверь. Я вздрогнул... Леха.
   - Ну, а для переговоров с ними  ты  пойдешь?  Ведь,  надеюсь,  ты  не
против переговоров?
   - Нет.
   Оделся, пошли. Спустился  в  бельэтаж,  постучались.  Долгая  тишина,
потом:
   - Да-да!
   Открыли дверь, вошли.
   Златоперстский, величественный, седой, сидит в  кресле.  Вокруг  него
суетятся его ученики: Здецкий мелким ножичком нарезает плоды дерева  By,
Скуко-Женский, мучительно хватаясь за виски, варит какой-то особый кофе.
   Златоперстский долго неподвижно смотрел на нас, потом вдруг  вспомнил
почему-то:
   - Да! Колбаса!
   Стал  лихорадочно  накручивать  диск,   договариваться   о   какой-то
колбасе... Наконец договорился, повернулся к нам.
   - Слушаю вас!
   Я открыл рот и тут внезапно страшно  чихнул,  чихом  был  отброшен  к
стене.
   - Дело в том... -  заговорил.  И  снова  чихнул.  Третьим  чихом  был
вышвырнут за дверь. Потом меня кидало по  всей  гостинице,  с  этажа  на
этаж, потом оказался в своем номере, прилег отдохнуть.
   Некоторое время спустя Леха явился, тоже весь растерзанный  -  но  не
физически, а духовно.
   - Я запутался! - застонал.
   - Так распутайся! - говорю.  -  Моральные  изменения,  в  отличие  от
физических, не требуют абсолютно никакого времени!
   - Ты не прав! - снова заметался. - Они думают - купили меня! Заткнули
мне рот икрой! Не выйдет!
   - Ты о ком? - удивленно говорю.
   - Блинохватова с Носией купили меня! Вернее, пытались! Дешево дают! -
Куда-то выбежал.
   Только сел я за статью - является толпа маляров под предводительством
Блинохватовой, выносят мебель.
   - Я готовлюсь к выступлению... я  участник!  -  пытался  выкрикивать,
вцепившись в стол, пока меня вместе со столом по коридору несли. Вынесли
в зимний сад, превращенный в склад.
   - Это возмутительно, что вы творите! - Блинохватовой сказал.
   - И до меня доберемся! - гордо, во весь голос Блинохватова  ответила.
Надменно ушла.
   Работал  полночи,  потом  уснул.  Рано  утром  проснулся,  умылся  из
фонтана... К назначенному часу вошел в зал заседаний... Ни души! Куда же
все  делись?  Выглянул  в  окно:  все,  празднично  одетые,  садились  в
автобусы... Снова пикник?
   - Ты вне игры, старик, вот  в  чем  беда!  -  сказал  Леха,  когда  я
подошел.
   - А ты?
   - Я? Я продался! - Леха рубаху рванул, но не  порвал.  -  Сейчас  все
едут в горы, закапывать капсулу с посланием в тридцатый век, а  потом  в
ресторан "Дупло" и съедят все живое в округе! Я подлец! Подлец!..
   Леха бросил надменный взгляд в автобусное зеркальце. - Понимаю  -  ты
выше этого! - уже нетерпеливо проговорил он.
   -  А  разве  можно  быть  ниже?..  -  удивился  я.  -   Ну,   а   что
Златоперстский?.. -  для  вежливости  поинтересовался  я.  -  Надеюсь  -
удалось произвести отталкивающее впечатление?
   - Тебе удалось! - горестно Леха вздохнул. - А мне - нет! - Он снова в
отчаянии рванул рубаху.
   Вечером я подкрался по оврагу к ресторану "Дупло", прильнул к щели...
В "Дупле" оказались все: и Носия, и Златоперстский, и  Скуко-Женский,  и
Ида Колодвиженская, и Хехль, и Здецкий, и Джемов, и Щас, и  Никпесов,  и
Елдым, и Весплюев, и Слегкимпаров, и Ухайданцев, и  Крепконосов,  и  Яка
Лягушов, и Пуп. Леха, рыдая, опускал в  котел  с  кипящей  водой  раков,
давая перед этим каждому раку укусить себя. Все пели песню о загубленной
жизни. Златоперстский  брезгливо  подпевал.  Блинохватова  танцевача  на
столе - но в строгой, сдержанной манере. На горячее был сыч запеченный.
   - Еще сыча! - протягивая руку, воскликнул Елдым.
   И тут на пороге появился я.
   - Как вы нас нашли? - воскликнули сразу же несколько голосов.
   - По запаху! - ответил я, и в ту же секунду меня уже били.
   - Вам бы немножко амбы! - успел только выкрикнуть я.
   ... Очнувшись, я увидел перед глазами комки земли... вдруг  один  ком
зашевелился...  скакнул...  лягушка!  Я  стал  прыгать  за  ней,   потом
распрямился, потом побежал.  Впереди  меня  по  ущелью  гнался  Леха  за
испуганной лисой, рвал на груди рубаху, кричал:
   - Ну - куси! Куси!
   Потом я выбрался в долину. Было светло. Магазины уже  открывали  свои
объятия.
   Я подошел к гостинице. Ее уже не было - Носия уже успел разобрать ее.
Все участники сидели под небом на стульях, поставив тарелки с  супом  на
головы, осторожно зачерпывали ложками, несли ко рту.  Потом  ставили  на
головы стаканы, лили из чайников кипяток, размешивали ложечками.
   Оказалось: вчера на пикнике, скушав все вокруг, они захотели отведать
белены - и это сказалось. Красивые белые машины подъезжали к ним, люди в
белых халатах помогали войти...
   Вот на тропинке показался Леха. Видимо,  он  все-таки  уговорил  лису
укусить его. Сначала он шел по тропинке абсолютно ровно  -  потом  вдруг
метнулся в курятник, раздался гвалт. Через минуту санитары повели и его.
Он  шел  с  гордо  поднятой  головой,  пытаясь  сдуть  с  верхней   губы
окровавленную пушинку.
   - А ты  говоришь  -  почему  седеют  рано!  -  скорбно  произнес  он,
поравнявшись со мной.
   Все уехали. А я пошел в степь. И вот вокруг  уже  не  было  ничего  -
только заросший травой колодец. Я заглянул туда -  отражение  закачалось
глубоко внизу.
   - Господи! Что же за жизнь такая?! - крикнул я.
   - ... Все будет нормально! - послышалось оттуда.

В ГОРОДЕ Ю.

   - А все с того началось, что я Генку Хухреца встретил. - Леха пересел
на свободное место на моей полке и, горячо дыша, начал  исповедь.  -  До
того, ты знаешь, я всего лишь сменным мастером был, газгольдеры,  то-се,
и вдруг  Геха  мне  говорит:  "Хочешь  мюзик-холлом  командовать?  Какие
девочки там  -  видал?"  Говорю:  "Только  на  афишах!"  Ржет:  "Увидишь
вблизи!" А все со школы  еще  началось:  там  Геха,  по  правде  говоря,
слабовато тянул, никто не водился  с  ним,  один  я.  И  вот  результат!
"Только усеки, - говорит. - За кордон с ними поедешь -  чтобы  ни-ни!  С
этим строго у нас! Но зато - как приедете в какую-нибудь Рязань!.. Любую
в номер! Они девочки вышколенные, команды понимают!"
   - Это ты говоришь  или  Геха?  -  слегка  запутавшись  и  смутившись,
пробормотал я,  пытаясь  увести  разговор  в  сторону,  запутать  его  в
филологических тонкостях.
   - Он. И я это тебе говорю! Приезжаешь в какую-нибудь Рязань...
   - Почему именно в Рязань-то?
   - Ну - в Рязань, в Казань... - миролюбиво проговорил Леха.
   - А... ясно. И почему ж ты не с ними сейчас?
   - Сорвался я! - скорбно воскликнул он.
   - В Рязани? - изумился я.
   - При чем здесь Рязань? Как в Рязани можно сорваться? В этом  гадском
Париже все произошло!
   - В гадском?
   - Ну, а в каком же, по-твоему, еще?! -  уязвленно  воскликнул  он.  -
Разве ж это город? Бедлам! Легко там, думаешь, коллективом руководить?
   - А... тяжело?
   - Дурочку изображаешь, да? Днем вместо репетиций по  улицам  шастают,
после спектакля для близиру в гостиницу зайдут и на всю ночь - опять!  У
меня нервы тоже,  понимаешь,  не  железные  -  пробегал  четыре  ночи  в
квартале Сант-Дени, гадостей всяких насмотрелся, наших никого не нашел -
и под утро уже пятой, кажется,  ночи,  часа  в  четыре,  к  одной  нашей
артисточке в номер зашел - проверить, работает ли  у  нее  отопление.  И
ведь точно знал - с жонглером нашим живет, а тут фу-ты ну-ты - на дыбы!
   - А как - на дыбы?
   - Сковородкой жахнула меня!
   - Сковородкой?.. А откуда у них в номере сковородки?
   - Ты что, с крыши свалился, что ли? -  перекривился  он.  -  Известно
ведь: хоть и запрещено, а они все равно жратву в  номере  готовят,  чтоб
валюту не тратить! Примуса, керосинки - как в  коммуналке  какой-нибудь!
Суп в бидэ кипятильником варят!
   - И... что? - по возможности нейтрально спросил я.
   - И все! - Леха тяжело вздохнул. - С той сковороды и начался  в  моей
голове какой-то сдвиг! Тут же, этой артистке ни слова не сказав, пошел в
номер к себе, вынул из наволочки всю валюту -  всей  группы,  я  имею  в
виду, и рванул в казино (неизвестно еще, откуда я дорогу туда знал!). Не
сворачивая, пришел, сел в рулетку играть и с ходу выиграл пятьсот  тысяч
- не иначе, как специально мне подстроили это! В общем, когда  дождливым
утром выходили все на авеню Мак-Магон, чтобы  в  автобусы  садиться,  на
репетицию ехать, вдруг громкие звуки джаза раздались, и с площади Этуаль
процессия появилась... Впереди джаз шел... из одного  кабака...  за  ним
девушки с Пляс Пигаль маршировали, а за ними, - Леха стыдливо потупился,
- четыре нубийца меня на паланкине несли... я в пуховом халате, скрестив
ноги, сидел и в чалме! - Леха прерывисто вздохнул.
   - Ясно... - сказал я. - И после этого, значит, тебя сюда?
   - Да нет, не сразу сюда, - после  долгой  паузы  проговорил  Леха.  -
После этого я еще симфоническим оркестром руководил. Не то, конечно! - с
болью выкрикнул он. - И в самолете  на  Нью-Йорк  с  гобоистом  подрался
одним. В океан хотел выкинуть его! - Леха всхлипнул. - И все  после  той
проклятой сковороды - то и дело заскоки случаются у меня! А артистке той
- хоть бы что, в Москве уже работает, говорят! - он снова всхлипнул.
   "Да-а-а... зря я связал с этим затейником свою судьбу!  -  в  который
уже раз подумал я. - Вряд ли получится из этого что-то хорошее.  Но  так
надоела неопределенность, скитания по редакциям, халтура на телевидении,
так хотелось чего-то твердого и определенного!"
   - А что  тебе...  Геха  обещал?  -  уже  не  в  первый  раз  стыдливо
поинтересовался я.
   - Да уж крупное  что-нибудь,  не  боись!  -  с  ходу  приободрившись,
ответил Леха. - Раз уж Геха за главного тут - без работы, не  боись,  не
останусь! А где я - там уж и ты! Старый кореш, что ни говори!
   Да, действительно, дружим мы с Лехой  давно,  вместе  учились  еще  в
институте...  как  скромно  мы  когда-то  начинали  -  и  как  нескромно
заканчиваем!
   - Для начала обещал управляющим  театрами  меня  назначить!  -  веско
проговорил он.
   - Но ведь в Ю., насколько я знаю, один театр,  -  засомневался  я.  -
Может  -  директором  театра  тебя?  В  лице  его  неожиданно  появилась
надменность.
   - Я, кажется, ясно сказал - управляющий театрами! Ради одного театра,
мелочевки такой, я бы не поехал сюда - не тот случай!
   - А где тебе остальные театры возьмут? Построят, что ли? - Я  все  не
мог поверить в осмысленность поездки.
   - Это пусть тебя не колышет! - высокомерно ответил он. - А уж  только
заступлю, на первое свободное место - тебя. А не будет - так  освободим!
Как-никак - опыт руководства есть!
   Я хотел было спросить, имеет он  в  виду  случай  со  сковородой  или
что-то еще, но вовремя удержался: все-таки теперь я зависел от  него,  а
шуток, насколько мне известно, он не любил.
   - Ну ладно... спать давай... утро вечера мудренее! - зевнул он.
   - Мудрёнее! - усмехнулся я.
   - Ну, ладно.  Это  твое  дело  -  словами  играть!  -  снисходительно
проговорил он и начал раздеваться.
   Спал он бурно, метался, хрипло требовал ландышей.  С  трудом  удалось
разбудить его за полчаса до вокзала - он дышал прерывисто, по  лицу  его
текли слезы.
   - Видел поленницу до неба, старик! - взволнованно проговорил он. -  К
большой судьбе!
   Я хотел осторожно сказать, что  поленница  -  сооружение  шаткое,  но
промолчал.  Поезд,  притормаживая,  стал  крупно  дрожать,   наши   щеки
затряслись.
   Судорожно зевая, размазывая слезы,  мы  вошли  в  освещенный  голубым
призрачным светом  вокзал.  Прилечь  или  даже  присесть  в  этом  зале,
напоминающем диораму Бородинской  битвы,  было  негде...  почему  такому
количеству народа необходимо было находиться на вокзале в четыре утра  -
было неясно!
   Правда, какой-то услужливый старичок,  оказавшийся  рядом,  сразу  же
стал услужливо объяснять мне, что по  прихоти  купца  Харитонова  вокзал
выстроен в пятидесяти верстах от города, на  горе,  а  с  транспортом  в
городе нынче туго - поэтому все, приехавшие ночью, сидят здесь. Не знаю,
чего ждал от меня услужливый старичок, - я сказал ему "спасибо" и  пошел
дальше. Леха вышел на холод, во тьму, и вернулся торжествуя.
   - Ну, ты! Надолго тут расположился? Машина ждет!
   "Вот это да! - ликуя, подумал я. - Не зря, действительно, я приехал в
этот город!"
   Правда, в гостинице оказался абонирован  двухместный  номер,  не  два
отдельных, как Леха предполагал, - это как-то сразу  надломило  его,  он
начал зевать.
   - Ладно... поспим малехо, - злобно проговорил он и начал раздеваться.
   - Слушай, - не удержался я. - А почему ты все время в  ушанке  спишь?
Ну, в поезде - более-менее понятно еще, мороз был, а здесь-то зачем?
   Он оглянулся по сторонам, глаза его блеснули безумным огнем.
   - А потому, - прошептал он. - Что в шапке у меня...  шестьдесят  пять
тысяч зашито... заработанных честным, беспробудным трудом! - добавил он.
   Я хотел спросить, считает  ли  он  честной  работой  свои  подвиги  в
Париже, но промолчал.
   Поспать так и не удалось.  Тут  же  зазвонил  телефон,  Леха  схватил
трубку.
   - Геха, ты? - Он радостно захохотал. Дальше он слушал, только  крякая
и кивая, надуваясь  восторгом  все  больше.  -  Ну,  есть!  Ну,  все!  -
проговорил он повесил трубку. - Управляющий всей  культурой,  старик!  -
радостно проговорил он и погляделся в зеркало.
   - Поздравляю от души! - сказал я. "А  есть  тут  культура?"  -  хотел
спросить я, но не спросил.
   Тут же раздался еще  звонок  -  от  каждой  фразы  второго  разговора
распирало его еще сильней.
   - Тэк... тэк... - только приговаривал он. - Тэк! - Он повесил трубку.
- Женщина, старик! -  ликующе  воскликнул  он.  -  Говорит,  полюбила  с
первого взгляда! Вот так! - Он бросил горделивый взгляд в зеркало.
   "А когда ж был этот  первый  взгляд?"  -  хотел  спросить  я,  но  не
спросил.
   - Все! Уходи! - Он зашагал по крохотному номеру.  -  Сейчас  во  всех
церквах заутрени идут - дуй туда!
   Я хотел спросить - что, церквами он тоже заведует? - но не спросил.
   Я вышел во тьму и мороз. Из темноты  на  меня  волнами  шла  какая-то
энергия. Приглядевшись, я увидел толпы людей, пересыпавшиеся с  угла  на
угол, - но автобусы с прижатыми дверями проходили не останавливаясь.
   Я решил пойти пешком. Спешить мне было абсолютно некуда. Дело в  том,
что в городе Ю. я родился и не был тут уже тридцать лет. Светало.  Город
производил нехорошее впечатление. Старые  дома  еще  разрушались,  новые
дома разрушались уже. Чувствовалось, что десятилетиями  никто  не  думал
про город, потом недолгое время кто-то думал,  воздвигал  какой-то  дом,
характерный для той эпохи, и снова шли десятилетия запустения.  Нехорошо
для города оказаться не в моде, в стороне от всяческих фестивалей, когда
на город наводится свежий - пусть даже и поверхностный  -  блеск.  Здесь
этого не было и следа.
   "Хорошо, что я  отсюда  уехал!  -  мелькнуло  ликование.  -  Но  ведь
вернулся же!" - придавила тяжелая мысль.
   Собираясь сюда лет уже десять (правда, не думая, что навсегда),  я  с
волнением думал, что не узнаю тех мест, где ездил в коляске. И  вдруг  я
словно попал в сон, который периодически снился мне, - я снова  оказался
в том самом месте, которое  помнил  только  во  сне:  те  же  деревянные
двухэтажные  дома,  те  же  "дровяники"  на  краю  оврага...  Ничего  не
изменилось за тридцать лет! Тяжелый, темный сон про мое детство в чахлом
квартале оказался не таким уж далеким - действительность  не  отличалась
от него!
   Еще одно обстоятельство - правда, не такое важное -  тревожило  меня.
Ни в поезде, ни в гостинице я не  успел  зайти  в  туалет...  осквернить
родные места я, конечно, не мог... Я схватил такси и помчался в центр  -
но там все интересующие меня учреждения оказались закрыты -  правда,  по
веским,   уважительным   причинам:    в    одном    туалете    проходила
политинформация,  в  другом  -  профсоюзное  собрание,   в   третьем   -
персональное  дело.  Казалось   бы,   надо   радоваться   столь   бурной
общественной жизни - но что-то удерживало меня.
   Номер был закрыт изнутри, а  на  дверях  туалета  в  коридоре  висела
малооригинальная  табличка:  "Закрыто  по  техническим  причинам".   Как
насыщенно, интересно здесь живут!
   -  Закрыто  по   техническим   причинам!   -   горделиво   проговорил
администратор, сверкая очками.
   - Ну, понятно, - пробормотал я.
   - Кстати, - продолжил он (что же тут может быть "кстати", подумал я),
- вашего друга (он сумел произнести эти  слова  с  презрением  и  в  мой
адрес, и в его)  дожидается  тут  какой-то  товарищ  (снова  презрение),
однако на стук и телефонные звонки  ваш  приятель  не  реагирует.  Может
быть, он вас устроит?  -  еще  более  пренебрежительно  кивнул  на  меня
администратор, обращаясь к гостю.
   Со скамеечки поднялся мешковатый, бородатый мужик.
   - Синякова, - ткнув мне руку,  пробормотал  он.  -  Главный  режиссер
театра драмы и комедии.
   - Очень приятно, - пробормотал я. Не  скрою,  меня  изумило,  что  он
назвался женской фамилией. Я подумал, что ослышался, но после оказалось,
что нет.
   - Разумеется, - заговорил администратор, подходя с ключом,  -  у  нас
имеется возможность открыть номер своими средствами,  но  -  раз  уж  вы
пришли...
   -  Разумеется...  извините...   подождите   здесь!   -   Я   взял   у
администратора ключ, открыл, просунулся в узкую щель... мало ли что там?
   В номере было  пусто,  на  постели  были  видны  следы  борьбы...  за
занавеской - я задрожал - темнел какой-то силуэт.
   - Эй... кто там? - выговорил я.
   - Это ты, что ли? - прохрипел голос, и высунулась Лехина башка.
   - Ну, ты даешь! - с облегчением опускаясь в кресло, проговорил  я.  -
Чего прячешься-то, выходи!
   - Не могу! - заикаясь, проговорил он. - Я  голый!  Эта  -  дождалась,
пока я впал в забытье, и всю одежду увела, даже белье!  Неужто  Геха  ее
подослал?  Ну,  друг!  Хорошо,  что  хоть  шапка  цела!  -  Он  внезапно
захихикал. - Откуда ей знать, что в такой лабуде такие деньги!  Умен!  -
Леха погладил себя  по  шапке.  -  Отцепи  меня  -  не  могу  больше!  -
свободолюбиво воскликнул Леха.
   Я отцепил. Кутаясь в занавеску, как Цезарь  в  тогу,  Леха  пошел  по
номеру.
   - Жалко, шмоток больше не захватил! - воскликнул Леха.
   - Там тебя главный режиссер театра ждет, - проговорил я.
   - Мужик, баба?  -  испуганно  вскрикнул  Леха.  На  всякий  случай  я
уклонился от ответа.
   - Сейчас позову.
   - Зови! - произнес Леха, перекидывая лишнюю материю через плечо.
   Появился  режиссер.  Набычившись,  он  смотрел  на  Леху.  Тот,  надо
сказать, держался неплохо.  Можно  было  подумать,  что  последняя  мода
диктует именно такой стиль: тога и ушанка.
   - Слушаю вас! - величественно проговорил Леха.
   - Синякова, - пробормотал тот.
   - Машина, надеюсь, у подъезда? - поинтересовался Леха.
   Синякова кивнул. Перекинув конец материи через себя, Леха двинулся из
номера - мы последовали за ним.
   В машине я спросил режиссера, не японец ли он. Он ответил,  что  нет.
Просто,  когда  его   назначили   главным,   он   решил   вместо   своей
неблагозвучной взять фамилию жены, и написал соответствующее заявление в
соответствующие инстанции. Когда он получил паспорт, там было  написано:
Синякова. "Но ведь вы просили фамилию жены?" - сказали ему. С тех пор он
вынужден ходить с этой фамилией. Случай, в общем-то, обычный, но  чем-то
он растрогал меня.
   В театре Леха держался отменно. Прямо с порога завел речь, что всякий
истинно интеллигентный человек должен ходить в помещении в ушанке. Всюду
замелькали ушанки.  Народ  тут  оказался  сообразительный.  На  площадке
второго этажа попался и скромно поклонился молодой  человек  в  шапке  с
накрепко завязанными ушами.  Леха  благосклонно  подозвал  его  к  себе,
расспросил, кто он такой, к чему стремится.  Тот  скромно  отвечал,  что
фамилия его Ясномордцев,  он  уже  два  года  после  института  числится
режиссером, но  самостоятельной  работы  пока  не