те объяснить это мужу.
   Мысль о вечере, проведенном  с  Аллином,  где  все  могли  видеть  их
вместе, казалась столь соблазнительной, что устоять было невозможно.
   - Я думаю, вы можете сделать так, чтобы нам прислали  приглашение,  а
там посмотрим, что скажет Гилберт.
   Он прижал к себе ее локоть, и выражение его глаз при  этом  наполнило
ее уверенностью, что она сможет справиться с любыми объяснениями,  какие
могут от нее потребоваться.
   Воздух был напоен влагой. Вайолетт  почувствовала,  как  отсырели  ее
юбки, их подол отяжелел и запачкался от брызг. Свет дня меркнул.
   Аллин окинул взглядом низко нависшее серое небо и нахмурился:
   - Может быть, нам лучше повернуть назад?
   Где-то предупредительно громыхнул гром. Холодный туман окутал их, и в
следующий момент по тротуару размеренно застучали капли  цивилизованного
французского дождя.
   Было  слишком  поздно  возвращаться  в  студию.   Впереди   виднелись
бело-голубые полосы тента кафе. Они прибавили шагу. Но когда дождь полил
по-настоящему,  Вайолетт,  отпустив  руку  Аллина,  подхватила  юбки   и
бросилась бежать. В тот момент, когда они нырнули под навес  кафе,  небо
разразилось оглушительным громом. Смеясь и  задыхаясь,  они  повернулись
друг к другу.
   Склонившись над ней с улыбкой на лице  и  нежностью  во  взгляде,  он
прошептал:
   - Помните?
   Разве она могла забыть? Их  первая  встреча.  Промокший  сад.  Подняв
голову, Вайолетт посмотрела на него  и  улыбнулась,  но  мало-помалу  ее
радость сменилась мукой. Невыносимыми становились эти  краткие  эпизоды,
украденные моменты уединения, когда они были так близко друг от друга  и
в  то  же  время  так  далеко.  Вайолетт  понимала,  как   несправедливо
заставлять Аллина терпеливо переносить эту муку, и не знала,  как  долго
она сама сможет это выдержать.
   Будучи не в силах глядеть  в  его  лицо,  на  котором  было  написано
страдание, она отвернулась. Сквозь серую пелену дождя Вайолетт  заметила
тени двух мужчин, прятавшихся под  густыми  ветвями  каштана.  Но  дождь
полил еще сильнее, и, бросив свое ненадежное  укрытие,  они  побежали  к
дому напротив; их сгорбившиеся силуэты слились с темнотой подъезда.
   Вайолетт, сощурившись, старалась рассмотреть что-нибудь сквозь  струи
дождя. Она заметила этих двоих мужчин еще раньше, когда они шли за ними.
Они не были похожи на праздношатающихся,  еще  меньше  они  походили  на
торговцев, отправившихся по своим делам. Что-то таинственное было  в  их
темной, неопределенного вида одежде и в их странном поведении.
   - Видите тех двоих? - тихо спросила Вайолетт. - Мне кажется, они  шли
за нами. Может быть, они воры?
   - Я в этом очень сомневаюсь. - Его ответ прозвучал уверенно, хотя  он
лишь мельком взглянул в ту сторону, куда она ему показывала.
   И все же что-то в его поведении встревожило Вайолетт. Она подняла  на
него глаза.
   - Вы думаете, они не сделают нам ничего плохого?
   - Кто знает? - Он еле заметно пожал плечами. - Всякое бывает.
   - О, конечно, они ничего нам не сделают. В конце концов, сейчас день.
   - Не обращайте внимания,  -  постарался  успокоить  ее  Аллин,  нежно
погладив ее по плечу.  -  Я  думаю,  эти  двое  несчастных  просто  были
очарованы вашим привлекательным  видом.  Поверьте  мне,  я  могу  понять
чье-то желание стать вашей тенью.
   - Скорее всего они просто шли в том  же  направлении,  -  согласилась
Вайолетт, понимая, что он хотел отвлечь ее и успокоить.
   Очевидно, так оно и было. Когда дождь прекратился  и  они  с  Аллином
двинулись в обратную сторону в направлении его дома,  незнакомцы  прошли
за ними лишь несколько кварталов, а затем исчезли из виду.

***

   Когда пришло обещанное приглашение на бал, Гилберт почувствовал  себя
польщенным вниманием, оказанным  им  графиней  Фурье.  Он  сказал,  что,
конечно  же,  не  пропустит  столь  замечательного  события  и  что  его
родственники сочтут это большой удачей, когда он  им  расскажет.  Однако
Гилберт очень удивился, увидев фамилию Массари в списке  приглашенных  -
он не думал, что такая важная особа, как графиня Фурье, водит знакомство
с простым художником. Очевидно, ему не пришло в голову задуматься о том,
каким образом его имя стало известно графине.
   Гилберта  настолько  воодушевила  перспектива  бала,  что   он   даже
предложил Вайолетт заказать для нее новое бальное платье с  вошедшими  в
моду широкими оборками, отделанными кружевами. Ярко-розовый цвет, сказал
он, пришелся бы ему по вкусу. Вайолетт изобразила радостное  возбуждение
и пообещала, что включит платье в свою программу на первую половину дня.
Она не сказала мужу, что платье уже не только было заказано ею вместе  с
Аллином,  но  и  готово  к  примерке.  К  этому  моменту  она  научилась
притворяться слишком хорошо.
   После завтрака Гилберт собрался уходить. Он отпустил слугу  и  теперь
сам надевал камзол, вытаскивая манжеты  рубашки  из-под  его  рукавов  и
расправляя их. Вайолетт, уже готовая к  выходу  и  одетая  в  батистовое
платье в кремово-голубую полоску, сидела за письменным столом, записывая
в дневник события предыдущего дня. Гилберт внимательно посмотрел на нее.
   - Этот художник, - заговорил он, - не стал  ли  он  чувствовать  себя
слишком свободно с тобой?
   Перо Вайолетт замерло в руке. Удивленно  приподняв  одну  бровь,  она
посмотрела на мужа.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Его предложение сопровождать тебя на этот бал  кажется  мне,  мягко
говоря, самонадеянным. Не могу сказать, что одобряю его действия.
   - Он всегда был настоящим джентльменом, - заверила мужа  Вайолетт,  -
Месье  Массари  держит  себя  по  отношению  ко  мне  в  высшей  степени
уважительно.
   - Мне приятно это слышать. Но еще приятнее мне было  бы  узнать,  что
этот портрет скоро будет завершен.
   - Работа над портретом продвигается  медленно,  не  спорю,  но  разве
можно торопить художника? - Она попыталась изобразить капризную улыбку.
   -  Хорошо,  что  мы  ему  платим  за  конечный  результат,  а  не  за
потраченное время, - изрек Гилберт  и,  пристально  посмотрев  на  жену,
добавил:
   - Не сомневаюсь, что эти позирования уже изрядно тебе наскучили.
   Вайолетт почувствовала, как гулко  стучит  сердце  в  ее  груди.  Она
вспомнила тех двоих, что шли следом за ней и Аллином.  Может  быть,  все
это было неспроста?
   Возможно,  их  послал  Гилберт?  Она  безразлично  пожала  плечами  и
ответила:
   - Какое это имеет значение? Мне все равно  не  на  что  тратить  свое
время.
   - Этот Массари  -  известный  покоритель  женских  сердец,  настоящий
Казакова, - продолжил Гилберт, стараясь придать значение своим словам. -
Он уже не раз брался за шпагу или  пистолет,  выступая  защитником  дамы
своего сердца, по крайней мере, так о нем говорит молва. Ты должна  быть
внимательна, чтобы не позволить ему вскружить тебе голову.
   Вайолетт догадывалась, что Аллин пользовался успехом у женщин, но все
же слышать это ей было неприятно. И в первую  очередь  потому,  что  это
выявляло всю сложность положения, в котором она находилась, ибо  прошлое
Аллина волновало ее больше, чем подозрения Гилберта.
   - Я уверена, что мне не угрожает никакая опасность, - возразила она.
   - Ты уверена?  Мне  кажется,  что  в  Париже  проявляют  недостаточно
уважения к понятию супружеской верности, им пренебрегают и его нарушают.
Я не хотел бы видеть тебя вовлеченной в подобную ситуацию.
   - Но, Гилберт...
   - Я не стал бы говорить об  этом,  но  в  последнее  время  ты  очень
изменилась. Ты выглядишь как настоящая парижанка в этом платье, но более
всего меня беспокоит твое  поведение.  Ты  не  должна  заходить  слишком
далеко.
   Вайолетт внимательно посмотрела на мужа.
   - А твое поведение, Гилберт? Что ты скажешь о  своих  развлечениях  в
ресторанах и варьете?
   - Это совершенно разные вещи.
   - Возможно, но в таком случае твои упреки выглядят странными.
   - Я немолодой человек, Вайолетт,  и  я  прекрасно  это  понимаю.  Мне
нелегко снова оказаться в Париже после стольких лет  жизни  в  глуши.  Я
чувствую, что многое упустил. Но к тебе это не имеет никакого отношения.
   - Я не должна  спрашивать  тебя  о  твоих  похождениях,  а  ты  волен
обвинять меня?
   Гилберт сердито нахмурил брови, глядя на жену.
   - Прежде ты не разговаривала со мной так. Мне это не нравится. Совсем
не нравится.
   - Мы все меняемся, - ответила она.
   - К сожалению, ты права. Но я  не  обвиняю  тебя,  Вайолетт.  Я  лишь
предупреждаю. Понимаю, что тебя тянет к молодым,  что  я,  возможно,  не
столь галантен и привлекателен, как некоторые, но я продолжаю оставаться
твоим мужем, и притом ревнивым.
   Вайолетт нечего было возразить на это, но и нечем было утешить мужа.

***

   По  представлениям  Вайолетт,  бал  начался  довольно  поздно,  хотя,
похоже, так больше никто не думал. Они с  Гилбертом  оказались  в  числе
первых  гостей,  но,  слава  богу,  не  самые  первые.  Дом,  в  котором
устраивался бал, находился в старом и уже  не  фешенебельном  районе  Ла
Маре. Ветхость построенного в шестнадцатом веке особняка  придавала  его
облику романтическое очарование.
   Вайолетт с мужем поднялись по мраморной лестнице невероятной  ширины,
предназначенной для прохода дам в платьях с необъятно  широкими  юбками,
что считалось большим удобством в  эпоху  расширявшихся  кринолинов.  Их
движение направлялось лакеями в ливреях с каменными  лицами,  которые  в
своей неподвижности могли бы сойти  за  восковые  фигуры.  Хозяйка  дома
приветствовала  приглашенных  в  сиянии   свечей   первой   из   четырех
хрустально-бронзовых люстр, покрытых густой пылью, затем они ступили  на
паркет зала, ставшего  шершавым  от  песчинок,  приносимых  сюда  ногами
многочисленных гостей.
   Следующие полчаса Вайолетт  и  Гилберт  под  звуки  музыки  камерного
оркестра стояли в стороне и наблюдали за  парами  -  кавалерами  разного
роста и комплекции и дамами во всевозможных  бальных  туалетах,  которые
кругами дефилировали по огромному залу в стремлении увидеть всех и  всем
показать себя. Гости понемногу выходили из комнаты для игры  в  карты  и
заглядывали в огромную столовую,  осматривая  накрытые  к  ужину  столы.
Обмен мнениями происходил быстрее, круг затрагиваемых вопросов был шире,
во всем остальном бал ничем не  отличался  от  балов  в  Новом  Орлеане.
Гилберт с явным удовольствием неоднократно высказывался по этому поводу,
Вайолетт же ощущала разочарование.
   Танцы начались после прибытия  императора.  Вайолетт  не  знала,  что
придворный протокол являлся причиной задержки, и не знала даже,  что  на
балу ожидалось появление Луи Бонапарта. Она  с  интересом  наблюдала  за
этим великим человеком, когда  он  повел  в  центр  зала  хозяйку  дома.
По-видимому, он был один, никаких признаков присутствия  императрицы  не
наблюдалось.
   - Добрый вечер, мадам Фоссиер.
   Вайолетт слегка вздрогнула от неожиданности, услышав  рядом  с  собой
голос Аллина. Она не заметила его приближения из-за музыки, шарканья ног
и гула голосов. Под его  взглядом  сердце  ее  затрепетало  от  радости,
которая еще более возросла, когда она  уловила,  что  Аллин  смотрит  на
букетик из бутонов темно-красных роз, покоившийся в нежной впадине между
ее грудей в отделанной  кружевами  бутоньерке,  прикрепленной  к  вырезу
платья. Этот букет, означавший "любовь" на языке цветов,  был  доставлен
ей сегодня утром. Вайолетт сказала Гилберту, что она заказала  розы  для
своего бального платья из  розового  шифона,  оборки  которого  украшали
кружева с серебряной нитью. В действительности же с этими  цветами  дело
обстояло иначе, так же как и со многими другими букетами  и  букетиками,
которые она приносила домой последние несколько недель.
   - Ну, каково ваше мнение о нашем императоре? - поинтересовался  Аллин
после обмена официальными приветствиями.
   Его чопорный тон заставил Вайолетт улыбнуться, в то время как Гилберт
нахмурил  брови,  сочтя,  по-видимому,  неприличным  то,  что   художник
адресовал свой вопрос его жене, а не  ему.  Однако  Вайолетт  решила  не
обращать  внимания  на  недовольство  мужа.  Намереваясь  ответить,  она
взглянула на императора.
   Это был мужчина среднего роста в возрасте около  сорока  пяти  лет  с
редеющими серебристо-каштановыми волосами и  большими  темными  глазами,
отличающими род Бонапартов. Он мог бы быть привлекательным, если  бы  не
его искусственная улыбка, лишенная теплоты. Лицо и манеры Наполеона  III
ничего  не  выражали,  словно  привычка  постоянно  контролировать  свое
поведение сделала его неспособным к свободному проявлению своих чувств.
   Вайолетт чуть наклонилась к Аллину и прошептала:
   - Он очень скован, не правда ли?
   - Скован? О нет! - поспешно ответил Аллин. - Это врожденное  свойство
всех Бонапартов, признак императорского звания.
   - Вот как! - воскликнула Вайолетт и кивнула.  -  А  кто  ему  стрижет
бородку и закручивает усы в такой нелепой манере?
   - Вы не находите их очаровательными? Большинство женщин высоко  ценят
подобное искусство. Вы просто не понимаете.
   - Наверное, не понимаю, - притворно вздохнула она.
   -  Заметьте,  что  этот  стиль  пришелся   по   вкусу   и   некоторым
представителям мужского пола. - Аллин слегка  повел  головой  в  сторону
нескольких мужчин, имевших на лицах то же "украшение".
   - Какое удивительное совпадение, - обронила Вайолетт, - ведь  мужчины
обычно не следуют моде, заведенной кем-то другим.
   Стоявший рядом Гилберт откашлялся. Он раскачивался на каблуках, держа
руки за спиной, что являлось у него признаком возмущения.
   - Я полагаю, - проговорил он, - что было  бы  разумнее  поговорить  о
других вещах.
   Вайолетт, увлеченная разговором с художником, совсем забыла  о  муже.
Когда она осознала это, ей стало не по себе.
   Аллин посмотрел на Гилберта и тем же шутливым тоном спросил:
   -  Вы  призываете  высказываться  осторожнее  или  считаете,  что   о
правителе Франции следует говорить с большим почтением?
   - И то и другое, - сухо ответил Гилберт. - Мы - всего только гости  в
этой стране.
   - Верно, - согласился художник. - Равно как и я. Однако, если человек
держится за внешние  атрибуты  власти,  он  должен  также  привыкнуть  к
сопутствующим им камням и стрелам. А также к  нападкам  острословов,  от
которых труднее всего защититься.
   Аллин посмотрел в сторону солидной дамы, которая помахала ему  рукой,
чтобы привлечь его внимание.  Ее  голову  венчал  тюрбан  из  серебряных
кружев,  украшенный  страусовым  пером.  Затем  он  сцова  повернулся  к
Вайолетт и, глядя ей в глаза, произнес извиняющимся тоном:
   - Вы простите меня? Я должен поговорить с той дамой.
   Она поняла, что Аллин сделал это ради нее, видя, что его  присутствие
раздражает ее мужа. Вайолетт кивнула и принялась с интересом  наблюдать,
как  восторженно  приветствуют  художника  в  кругу  друзей.  Сдержанным
голосом она сказала мужу:
   - Ты мог бы быть немного приветливее.
   - К чему? Ты была достаточно приветлива за нас двоих.
   -  Чтобы  компенсировать  твое  молчание,  -  ответила  она,  глубоко
уязвленная интонацией его голоса.
   Гилберт сделал глубокий вздох, так что его ноздри при этом раздулись.
   - Я склонен рассматривать ситуацию иначе. Но как бы там ни было, я не
обязан быть чересчур вежливым с  мужчиной,  который  заигрывает  с  моей
женой у меня на глазах.
   - Заигрывает? - Обвинение прозвучало столь неожиданно, что у Вайолетт
перехватило дыхание.
   - Именно.  И  ты  поощряла  его  своими  улыбками  и  шепотом,  более
подходящими для спальной комнаты, чем для общественного места.
   - Ты... ты должен понять, что мы в  последнее  время  провели  вместе
много часов. Вполне естественно, что мы подружились. Но почему бы и нет,
в конце концов?
   Гилберт сурово посмотрел на жену.
   - Я уверен, что нет необходимости объяснять тебе это, Вайолетт.
   Сарказм, прозвучавший в  его  голосе,  был  невыносим.  Гордо  подняв
голову, она ответила:
   - Также нет необходимости объяснять тебе, что у тебя мало поводов для
ревности.
   - Я бы предпочел не иметь их вовсе.
   Гилберт резко повернулся на каблуках и двинулся  через  зал,  оставив
Вайолетт в одиночестве.
   Это было таким вопиющим  нарушением  приличий,  таким  контрастом  по
сравнению с его привычной сдержанностью, что она не могла объяснить  его
поступок  ничем  другим,  как  намеренным  наказанием  за  ее  неугодное
поведение. По-видимому, он рассчитывал на  то,  что  ей  станет  страшно
одной среди незнакомых людей: Он  еще  поймет,  с  возмущением  подумала
Вайолетт, как глубоко он заблуждался.
   Она   окинула   взглядом   зал   с   калейдоскопическим    мельканием
драгоценностей, шелка и атласа. В тот момент, когда музыка смолкла,  она
наконец нашла  глазами  Аллина.  Он  словно  ожидал  этого.  Увидев  ее,
стоявшую в одиночестве, он сразу направился к ней.
   Музыка  заиграла  вновь,  наполнив  зал  прекрасными  звуками  вальса
Штрауса "Лорелея". Аллин подошел к Вайолетт и поклонился,  приглашая  ее
на танец. Она подала ему руку, понимая, что поступает неблагоразумно, но
теперь ей это было безразлично. Под его  теплым,  ласковым  взглядом  на
душе у Вайолетт стало легко, ее губы непроизвольно сложились в улыбку.
   Молча они  вышли  на  свободное  пространство  зала.  Подчиняясь  его
уверенным движениям, Вайолетт плавно закружилась в  вальсе,  ощущая  его
горячую руку на своей талии. Волны музыки,  казалось,  приподнимали  их,
связывая воедино своим ритмом.
   Даже сквозь кринолины и многочисленные  слои  юбок  Вайолетт  ощущала
энергичные движения его ног, чувствовала сквозь  тонкую  ткань  перчатки
напряженную силу  его  руки.  Он  танцевал,  как  и  рисовал,  уверенно,
грациозно и легко.
   Вечер, казавшийся ей прежде прохладным, теперь разительно  изменился.
Ее щеки пылали румянцем от движения и чего-то еще неясного ей самой, что
она пыталась скрыть под  опущенными  ресницами.  Тревожные  мысли  в  ее
голове  перемешались  с  безрассудными  порывами  и   неудовлетворенными
желаниями. Музыка звучала в ее крови, сердце переполняла радость.
   Танец окончился. Вайолетт и Аллин стояли  рядом,  глубоко  дыша.  Она
раскрыла веер, свисавший на шелковом шнуре с  ее  запястья,  и  обратила
свой взор на толпившихся гостей. Она не могла заставить себя  посмотреть
на Аллина, боясь выражения собственных глаз.
   В  этот  момент  Вайолетт  заметила  одетого  в  униформу  адъютанта,
спешившего  к  императору.  Выслушав  распоряжение  своего  повелителями
повернулся и  направился  в  их  сторону.  Но  только  тогда,  когда  он
остановился  перед  ними,   Вайолетт   поняла,   что   адъютант   желает
переговорить с Аллином.
   - Господин  граф,  -  поклонившись,  произнес  он,  -  позвольте  мне
приветствовать вас от имени его  императорского  величества  и  передать
просьбу подойти к нему. Вместе с вашей дамой, пожалуйста.
   Хотя это была лишь просьба, изложенная в вежливой форме, все  же  она
исходила от императора.  Адъютант  посторонился,  пропуская  их  вперед.
Вайолетт положила свою, руку на протянутую ладонь Аллина,  и,  пока  они
продвигались по залу, она, наклонив к нему голову, тихо спросила:
   - Граф?
   -  Малозначащий  титул,   из   вежливости   подаренный   моему   отцу
правительством Венеции много лет тому назад, - скованно пояснил он. -  Я
не пользуюсь им.
   Вайолетт заметила вдруг напряженное выражение на лице Аллина.
   - Что-то не так? - тихо спросила она.
   - Мне все это не нравится.
   - Но почему?
   - У Наполеона не может быть никакого повода для  разговора  со  мной.
Слушайте меня внимательно, chere. Что бы  ни  случилось,  не  позволяйте
императору увлечь себя за пределы бального зала.
   - Что? Я не понимаю, почему?
   Но времени для ответа не осталось: еще  два  шага,  и  они  оказались
перед  Наполеоном.  Аллин  почтительно  поклонился,   Вайолетт   сделала
положенный по правилам этикета реверанс. И император