ности столь неспешно, что, пока шериф появится на месте происшествия, там уже никого не будет.
     - Я мог бы сказать кое-что...
     - Но вы не скажете по той простой причине, что в этом нет необходимости, не так ли? Ну а пока вам следует извиниться перед мадам, моей супругой, и перед ее маленьким защитником.
     - Черта с два! - взвыл Патрик.
     - Вот как?! Тогда...
     Не очень вникая в суть мужского разговора, Амалия повернулась к Айзе. На щеке мальчика разрастался синяк, а на затылке появилась заметная шишка, но глаза сверкали торжеством. Амалия помогла ему подняться, и малыш крепко сжал ее руку. Она взглянула на обоих мужчин и поняла, что угроза, сорвавшаяся с уст Жюльена, - это серьезно. Они стояли друг против друга, напряженные, с ненавистью в глазах. Патрик первым не выдержал этого безмолвного поединка. Он сделал шаг в сторону Амалии и, опустив голову, отрывисто бросил:
     - Я забылся, мадам Деклуе... Я надеюсь, вы и... мальчик... Забудьте мои слова.
     Не ожидая ответа, надсмотрщик развернулся и вышел, прогрохотав сапогами по лестнице. Они видели, как он, опустив голову и сжимая кулаки, широкими размашистыми шагами уходил в сторону полей.
     - С тобой все в порядке, ma chere? - В глазах Жюльена застыла озабоченность.
     Амалии хотелось кинуться в его объятия, уткнуться в его широкую грудь, чтобы почувствовать себя в безопасности, но вместо этого она только кивнула.
     Кажется, Жюльен понял ее состояние, но заговорил о другом.
     - Если этот человек когда-нибудь осмелится просто взглянуть на тебя без должного уважения, скажи мне.
     - Да, конечно, - согласилась она быстро.
     - Может быть, немного отдохнешь? Приляг или выпей вина.
     - Не стоит, - сказала она, а про себя подумала: "Хорошо, что он не поддержал мою минутную слабость и не позволил броситься ему на шею".
     Амалия почувствовала, что силы возвращаются к ней, что дрожь проходит и она вполне может держать себя в руках.
     - Как хочешь, дорогая, - не стал он настаивать. - Если позволишь, пойду оденусь.
     - Конечно. Я... Жюльен?
     - Cherie? - обернулся он.
     - Я хотела поговорить с тобой о завтрашнем вечере. Не знаю, как лучше развлечь гостей.
     - Предоставь это мне. - Улыбка вновь осветила его лицо.
     Амалия была счастлива, что разрешилась еще одна проблема. Она не двинулась с места, пока за Жюльеном не закрылась дверь, и только потом отвела Айзу в холл. Там она подошла к шкафчику со спиртным и налила себе и мальчику немного домашнего вина, чтобы снять стресс и расслабиться. С бокалом в руке Амалия вышла за галерею и остановилась, пробуя сладковатую жидкость. И тут ее осенило: "А не слишком ли привилегированное положение у надсмотрщика "Рощи", что он в курсе всех семейных дел своих хозяев, включая и их интимную жизнь? Что-то за всем этим кроется... Иначе как объяснить тот факт, что, несмотря на вызывающее поведение Патрика и дикую ярость Жюльена, надсмотрщику не было указано на дверь?"
     Амалии хотелось порасспросить мужа обо всем этом, но Жюльен как хозяин предстоящего торжества был занят двадцать четыре часа в сутки приготовлениями; кроме того, с момента злополучной стычки он стал как бы отдаляться от нее, хотя справедливости ради надо заметить, что охлаждение наступило раньше - с того момента, как он перестал наносить визиты в ее спальню. Амалия надеялась, что перед началом суаре выдастся свободная минутка, чтобы переговорить с глазу на глаз, но мадам Капло, которая намеревалась покинуть "Дивную рощу" рано утром следующего дня, задергала всех своими сборами: то ей нужны коробки и упаковочная бумага, то необходимо что-то постирать или погладить. Суета служанок и слуг, готовивших своих господ к празднику, когда всем требовались корыта, бельевые веревки, утюги и утюжки, захваченные в единоличное пользование обслугой мадам Калло, вызывала напряжение, постоянные размолвки и даже ссоры, которые приходилось улаживать. За несколько часов до начала праздника выяснилось, что не хватает еды, напитков и даже столовых приборов. Однако Амалия, окрыленная тем, что назавтра все гости разъедутся, готова была разрешить самые, казалось бы, неразрешимые проблемы.
     Пришло время подумать и о собственном туалете. Амалия, которая не придавала этому особого значения, собиралась надеть что-нибудь из того, что подвернется под руку. Лали, относившаяся к своим обязанностям серьезно и творчески, выложила для примерки одно из платьев, купленных Жюльеном в дни медового месяца в Новом Орлеане. Амалия прикинула его перед зеркалом и поняла, что лучше не придумаешь: синий шелк мягко обволакивал фигуру; талия мысиком сужалась в одну точку; широкая за счет драпировок юбка была отделана строченой оборкой, что придавало осанке царственность; но главным украшением туалета оставался кружевной воротник с продернутой сквозь него синей муаровой лентой, который освежал букетик темно-красных болотных розочек - придумка Лали. Точно такой же букетик она вплела Амалии сзади в волосы, гладко забранные со лба и уложенные тяжелым узлом в форме восьмерки на затылке.
     Когда Амалия была причесана и одета, Лали с гордостью оглядела свою работу. Амалия понимала состояние девушки, которой приходилось соперничать с опытными камеристками мадам Калло, следившими за веяниями капризной моды. Она похвалила ее и поблагодарила за помощь.
     Марта и ее помощницы на кухне также удостоились благодарности хозяйки. Ужин, предложенный гостям с соседних плантаций и из Сан-Мартинвиля, был выше всяких похвал. Выбор огромный: два вида супа, две смены рыбы, три смены мяса, несметное количество овощных закусок, салатов, солений и маринадов, разные сорта хлеба. Гвоздем программы и украшением меню стала запеченная особым способом индейка с начинкой из мяса шести разных птиц - блюдо времен Древнего Рима. Готовилось оно так: семь тушек разных птиц слегка обжаривали и очищали от костей; затем голубь становился начинкой перепела, перепел вместе с голубем начинкой гвинейской курицы, курица - утки, утка - петуха, петух - гуся, гусь - индейки. Разнообразные специи придавали блюду изысканный аромат. Приготовленная таким способом индейка подавалась к столу нарезанной тонкими косыми ломтиками. Сервированные столы ломились от пирогов, пирожков, пирожных, печений, пудингов, запеканок, свежей черешни со взбитыми сливками и многого другого. Гости единодушно решили десерт отпробовать позже, ибо после обильного ужина требовался некоторый отдых.
     Маленький оркестр из двух скрипок и банджо, составленный из музыкантов плантации, играл танцевальные мелодии. Для исполнения более сложных произведений к ним присоединялась Амалия, садившаяся за фортепьяно. После ужина холл превратился в большой танцевальный зал, для чего раздвинули по углам мебель и открыли огромные окна и двери на галерею и в лоджию. Начались танцы: рил  сменялся входившим в моду свингом .
     - Мадам, окажите честь! - галантно склонил голову Жюльен.
     Он протянул руку и, не дожидаясь ответа, вывел даму из-за фортепьяно и закружил в туре вальса. Движения мужа отличали пластичность и элегантность: каждый жест, каждый поворот выверены, а чувство ритма - безупречно. Он вел даму легко, но уверенно, переходя временами на короткий шаг, чтобы ей было удобно. Жюльен не просто чувствовал музыку, он сливался с ней, увлекая за собой даму, которой передавались его темперамент, его настроение, его мастерство. Амалия улыбнулась мужу, и на душе стало легко, усталости как не бывало. Танцуя с Жюльеном, она наблюдала за выражением его лица, пытаясь понять, сердится ли он еще за тот утренний визит, но ничего не обнаружила, и только в его глазах притаилась невысказанная боль.
     Они танцевали снова и снова. Между прочим Амалия отметила, что Роберт уже в третий раз танцевал с Луизой, которая довольно бесцеремонно сжимала его пальцы своей цепкой ручкой. Она выглядела не в меру оживленной. Ее смех разносился по холлу, а движения были столь раскованны, что кринолин раскачивался и взлетал, открывая лодыжки над шелковыми бальными туфельками с маленькими, как бы срезанными каблучками. На удивленно-вопросительный взгляд Амалии, брошенный в его сторону, Роберт состроил уморительную гримасу и пожал плечами. Судя по всему, его взгляды достигли цели, и бедная Луиза впала в любовный транс. Однако мадам Калло это не беспокоило, поощрительная улыбка не сходила с ее крупного белого лица.
     С последними тактами музыки Роберт вернул раскрасневшуюся Луизу родителям и потерял к ней всякий интерес. Он решительно подошел к Амалии и Жюльену, стоявшим у открытого окна, и, склонив голову в полупоклоне, обратился:
     - Прошу прощения, кузен, но не мог ли бы ты одолжить на время свою жену?
     Амалия почувствовала, как напрягся Жюльен: на его лице появилась настороженность. Бросив взгляд на мужа, потом на Роберта и поняв, что необходимо разрядить обстановку, она насмешливо спросила:
     - Неужели и вам нужна защита?
     - Больше для того, чтобы кто-то спугнул гончую с моего следа, - улыбнулся Роберт. - Я чувствую себя зверем, которого загоняют в капкан.
     - Гончая, видимо, женского пола? - спросил Жюльен, успокаиваясь.
     - В самую точку!
     - Вы могли бы приостановиться, чтобы обнять свою преследовательницу, - заметила Амалия, поигрывая веером.
     - Благодарю покорно! - отшатнулся Роберт. - Еще один ее смешок - и я задушу эту...
     - Сучку? - добавил Жюльен невозмутимо.
     - Я этого не говорил, - возразил Роберт и, не дожидаясь разрешения, увлек Амалию в круг танцующих.
     С непривычки Амалия ощутила легкое головокружение и слабость и, если бы не сильные руки партнера, которые несли ее по залу, она, наверное, не выдержала бы этого бешеного темпа. Взглянув на Роберта, Амалия почувствовала, как дрожь пробежала по всему ее телу, и отвернулась.
     - Я должен принести свои извинения, - сказал Роберт хрипло.
     - ?
     - Я не спросил, хотите ли вы танцевать со мной? Если вам это неприятно, скажите безо всякого стеснения, и я отведу вас к Жюльену.
     - Не будьте смешным! - рассмеялась Амалия. - Почему бы мне не танцевать с вами?
     - Не знаю. Возможно, теперь моя очередь спросить, не обидел ли я вас? - Голос Роберта стал совсем глухим, а дыхание участилось.
     - Если вы намерены продолжать в том же духе, не стесняйтесь - у вас неплохо получается, - ответила Амалия. - Вы член семьи, и я прекрасно сознаю, как много вы делаете для "Дивной рощи". Я думаю, нет необходимости церемониться из-за мелких недоразумений.
     - Конечно-конечно, - согласился Роберт. - Но вы так быстро и легко вошли в жизнь плантации, стали частью ее... Порой я забываю, что вы здесь недавно и, вероятно, не во всем успели разобраться.
     - В этом вы абсолютно правы, - кивнула Амалия. Ее голос оставался спокойным, а улыбка неизменной. Казалось, Роберта это устраивало. И все же спустя какое-то время Амалия пожалела, что сама прекратила их разговор.
     Случилось это во время перерыва в танцах. Гости решили подышать свежим воздухом, а заодно дать оркестру во главе с сэром Бентом, первой скрипкой, передохнуть и чего-нибудь выпить.
     Те, кто постарше, отправились в столовую отведать десерта, а молодежь с бокалами пунша прогуливалась по длинной верхней галерее, окутанной вечерней прохладой.
     Амалия на какое-то время осталась одна. Чтобы освежиться, она вышла на лоджию и, расправив юбки, устроилась на сундуке с разным старьем. В какой-то момент Ама-лии стало неловко, что она оставила гостей без внимания, особенно тех, которые направились в столовую, но, вспомнив, что Мами внизу, а Жюльен в холле, она успокоилась: "Наверняка этого достаточно".
     Однако, услышав голос мужа, что-то громко объяснявшего, она встала и подошла к двери холла. Начиналась забава, придуманная Жюльеном, - что-то вроде игры в жмурки. Правила были просты: один водит, в данном случае им решил стать Жюльен. Ему завязали глаза и предложили ловить остальных, которые, разбредясь по углам, изредка подавали голоса. Придуманное Жюльеном новшество заключалось в том, что в комнате погасили все свечи и, таким образом, положение всех играющих как бы уравнивалось. Итог обычный: пойманный платил фант и становился ловцом.
     Мужчины веселыми криками одобрили новые правила, дамы повозмущались для приличия, но быстро согласились. Несколько пожилых матрон, оставленных наблюдать за молодежью, недоуменно переглянулись, но возражать не стали. Через минуту все было готово, и игра началась.
     Не стоило большого труда преследовать Луизу, смех и хихиканье которой заглушали вскрики удивления, приглушенные проклятия, когда мужчины сталкивались в темноте или кто-нибудь натыкался на мебель. Некоторые предпочли забиться подальше в уголок и затаив дыхание переждать приближение Жюльена, который с вытянутыми вперед руками бродил по комнате. Но, как бы ни прятались игроки, как ни замирали, шарканье сапог и туфелек, шелест юбок и шуршание брюк выдавали их.
     Амалия отвернулась, направляясь к боковой стене лоджии. Ей не хотелось участвовать в столь бессмысленной забаве, хотя вреда особого она в этой игре не видела. "Вряд ли мамашам понравятся эти жмурки, когда они обнаружат, что свет погашен. - Амалия почувствовала вдруг жуткую усталость. - Скорее бы заканчивался вечер, чтобы можно было юркнуть в постель и расслабиться".
     Ее внимание привлек шорох. В слабом свете, проникавшем из столовой, Амалия увидела фигуру широкоплечего мужчины, который медленно приближался. "Значит, Жю-льен заметил мое отсутствие, - улыбнулась она радостно. - Он ищет меня". Подобрав юбки, Амалия попятилась в угол. Он наступал на нее, медленно оттесняя туда, где было особенно темно. Наконец его руки, нежные и знакомые, обхватили ее, вызывая ответный трепет, прошлись по талии, спине, задержались на вздымавшихся полушариях груди.
     - Амалия, cherie, я требуют этот фант, - прошептал он над ухом, и его губы прильнули к ее рту, обволакивая его медовой сладостью, вызывая ответное желание. Руки сжимали ее все сильнее, а жгучий поцелуй проникал в самую глубь рта, наслаждаясь ответной реакцией трепетного восторга и неукротимого желания отдаться ему тотчас и прямо здесь. Она вытянулась, прижимаясь к нему и ощущая, как пуговицы его жилетки впиваются в ее тело. От избытка чувств закружилась голова: не удержи он ее в своих объятиях, Амалия могла бы упасть.
     Потом послышалось чирканье спички о коробок, и маленькое желтое пламя высветило их лица. Амалия стояла, за-жмурясь от яркого света, ощущая рядом неподвижную фигуру мужчины, который одной рукой прижимал ее к себе, а другой держал затухающую спичку.
     - Жюльен?!
     Это был Роберт. В руке он держал повязку ловца.

8.

     Амалия лежала в постели, упершись неподвижным взглядом широко раскрытых глаз в противомоскитную сетку над кроватью. Ее шелковистые волосы шоколадной пеной вздымались над подушкой.
     На этот раз не было ни ошибки, ни сомнений: ее первым мужчиной был Роберт; человеком, с которым она предавалась любви в садовой беседке, был Роберт; мужчиной, который знал каждый дюйм ее тела, который пробудил в ней женщину, подарив восхитительную тайну райского блаженства, был Роберт. Амалия чувствовала себя униженной и обесчещенной. "По какому праву он обманывал меня? Как это было организовано? С какой целью? Как я дошла до того, что позволила ему пробраться ко мне в постель?" - спрашивала она себя и не находила ответа.
     Слов нет, Роберт и Жюльен были внешне очень похожи. Амалия вспомнила, что еще тогда, в самую первую ночь, муж показался ей слишком решительным и даже как бы изменившимся. Но разве ей могло прийти в голову такое? И как Роберт дерзнул овладеть ею, рискуя быть узнанным и преданным всеобщему осуждению, как того требовали строгие законы морали? Нет! Все это плод ее воспаленного воображения. Хотя ситуация была столь странной, что всякое могло случиться.
     Он сказал тогда, что любит ее, и в этом заключался самый большой обман. Зачем надо было заходить так далеко?
     Амалия ощущала себя блудницей, без вины виноватой грешницей и в то же время не верила в случившееся: Не хотела верить. Нормальные люди так не поступают и в подобные ситуации не попадают. Вероятно, страсть так захватила ее, что она не замечала ничего и никого вокруг. Сказалось и отсутствие опыта.
     То, что Роберта тянуло к ней, как, впрочем, и ее к нему - это бесспорный факт. Скорее всего он хотел только поцеловать ее и ничего больше. Или же это была игра - одно из иезуитских изобретений Жюльена, - подтолкнувшая Роберта к тому, чтобы преследовать ее на вечеринке. Скорее всего так и было. Что он сказал тогда, увидев ужас на ее мертвенно-бледном лице? Да, кажется, так: "Это была глупая выходка и жестокая к тому же. Прошу простить меня".
     Он должен был что-то сказать. Хотя бы для того, чтобы успокоить ее.
     Сомнения мучили Амалию, не давали покоя все пять дней, прошедших после памятного вечера. В ту ночь она не сомкнула глаз до самого утра. Проводив гостей, Амалия долго не находила себе места. Она хотела получить ответы на многие вопросы, но боялась их, страшилась того, что могло ей открыться. Теперь каждую ночь у ее постели горел ночник. Амалия мечтала увидеть лицо человека, который пришел бы к ней сейчас, после всего случившегося. Но никто не приходил. Она не понимала, что бы это могло означать?
     Если Жюльен недоволен ее поведением или смущен своим собственным, он вынужден избегать встреч. От камеристки Амалия знала, что почти каждый вечер муж ездил в Сан-Мартинвиль и возвращался домой за полночь. В послеобеденное время он занимался фехтованием, стрельбой по мишеням, а когда плавал на барже, еще и рисовал. Все это давало ему возможность мало бывать дома и практически не встречаться с ней.
     Тогда Роберт, если он на самом деле был ее любовником, должен продолжить свои обольщения и при свете лампы. В противном случае можно подумать, что его замучила совесть. Хотя вряд ли он догадывался, насколько сильно она его подозревала.
     Пламя в ночнике затрепетало, отразившись причудливыми тенями на потолке. Подумав, что кончилось масло, Амалия взглянула на маленькую лампу с темно-розовым стеклянным колпаком, но пламя вырывалось и замирало, освещая мягким розовым светом щеки молодой женщины, подчеркивая округлость ее груди в глубоком вырезе сорочки, придавая коже необычный оттенок. Пламя вновь затрещало и качнулось, но вряд ли от недостатка масла: Амалия сама видела утром, как горничная доливала его во все лампы. Она лежала, неотрывно глядя на пламя, но оно оставалось спокойным. Амалия не привыкла спать при свете, он резал глаза, мешал заснуть. Она отвернулась и подумала: "Отчего я маюсь и масло жгу зря? Может, задуть лампу - ведь все равно никто не придет?"
     Последнее казалось Амалии особенно неприятным. Неужели никогда больше не почувствует она жарких объятий и нежной ласки возлюбленного, того, как зарождается в ней и распускается, словно огненный цветок, чувственная страсть? Не обрекла ли она себя на жизнь монашки в миру? Думать об этом становилось невыносимо, но и выхода никакого она не видела.
     Выбора у Амалии не было: она принимала только то, что ей предлагали. Если она и допустила супружескую измену, то не по своей вине, а по воле других. О мотивах этого она могла только догадываться. У нее не было оснований считать, что они малосущественны или что вообще ничего не произошло. Амалия не усматривала чьего-либо корыстного интереса. А может быть, он все-таки был?
     Наконец Амалия уснула. Во сне ее мучили неясные видения, полные неудовлетворенных желаний. Она ворочалась, ерзала, крутилась, пока волосы не оплели подушку, а сорочка не сбилась к поясу. Амалия боялась темноты, но преследовавшая ее всю ночь яркая светящаяся точка сначала разрослась, угрожая пожаром, а потом безо всякой причины угасла. Облегчение подкралось внезапно. Амалия устроилась на боку, обняв подушку, а окружавшая ее темнота шептала что-то убаюкивающее.
     Первое прикосновение было легким, как дуновение ветерка - простое поглаживание, потом чуть сильнее. Сладостное возбуждение разлилось по всему ее телу, стало жарко и одновременно как будто зноб