его и вела
к конюшне и каретному сараю. Дальше по дорожке были кузница и  несколько
других хозяйственных построек, за которыми двумя рядами тянулись прежние
хижины рабов.
   Везде были видны опустошительные  следы  войны  и  почти  девяти  лет
запустения.  Побелка  дома  осыпалась,  мягкий   серебристо-серый   цвет
открытой ветрам и дождям древесины создавал впечатление упадка.  Дощатые
изгороди, окружавшие поля, исчезли,  сожженные  в  кострах  двух  армий.
Металлические инструменты из кузницы были  реквизированы,  так  же,  как
мулы, большинство лошадей и столько кур, уток, коров и  свиней,  сколько
можно было поймать. Хлопковый амбар все еще чернел обгоревшей, кладкой с
тех пор, как конфедераты сожгли его, чтобы "белое золото"  не  попало  в
руки врага.  Засеяны  были  только  поля,  прилегающие  к  дому,  -  там
виднелась мягкая зелень нового хлопчатника. Другие поля, дальше,  лежали
нераспаханные и зарастали молодыми побегами сосны,  затягивались  сорной
травой и плетьми дикого вьюна. Над четырьмя или пятью хижинами, где жили
негры-наемники, поднимались дымки. Но  у  большинства  хижин  обвалилось
крыльцо, были  сорваны  двери  и  разрушены  ступеньки,  а  стены  увиты
гирляндами жимолости и дикого винограда.
   Один из заборов вокруг дома был восстановлен - этот забор  из  кольев
защищал цветы тетушки Эм от цыплят и другой живности. Поголовье коров  и
свиней начало восстанавливаться,  им  позволялось  свободно  бродить  по
окрестностям,  питаясь  подножным  кормом  из-за  нехватки  другого.  За
забором двор был очищен от травы, а песчаная почва разровнена  граблями,
образуя геометрические фигуры.  По  обе  стороны  от  парадной  лестницы
теснились клумбы нежных вербен, маргариток, голубого цикория,  глянцевых
камелий, а также ряды ирисов и жонкилий,  которые  уже  отцвели.  Дальше
располагались кусты сладких олив, калины,  таволги  и  цветущего  каждый
месяц шиповника. У  ворот  росла  плетистая  роза  с  буйными  побегами,
покрытыми глянцевой зеленой листвой. Ее бледно-розовые цветы в  изобилии
рассыпались по возвышавшемуся над розовым кустом дереву и издавали такой
сладостный аромат на утреннем солнце, что кружилась голова.
   Рэнни остановился у покрытого розовыми цветами дерева.  Летти  встала
рядом с  ним  и  закрыла  глаза,  глубоко  вдыхая  невообразимый  запах,
прислушиваясь к жужжанию пчел среди цветов и мягкому шелесту  ветерка  в
блестящих листьях розы.
   Как тихо было здесь по сравнению с городом, из которого она уехала, с
этим  вечным  стуком  колес,  руганью  извозчиков  и   криками   уличных
торговцев! Трудно было думать о смерти и мести, трудно было помнить, что
эта прекрасная земля истерзана войной и до сих пор страдает от  жестокой
вражды. Но она должна была думать и помнить...
   У ее плеча раздался тихий  щелкающий  звук.  Летти  открыла  глаза  и
увидела, что Рэнни отламывает изящный розовый  цветок  от  изогнувшегося
побега. Его лицо было очень серьезно. Он оборвал  нижние  листья,  ловко
сбил один за другим шипы и некоторое время  стоял  с  цветком  в  руках.
Потом,  склонив  голову  в  легком  поклоне,  он  преподнес  ей   тугой,
наполовину распустившийся бутон.
   - Это вам, мисс Летти.
   - Мне?..
   В голосе ее звучало недоверие: она не привыкла к подаркам от  мужчин.
То, что он преподнес ей розу и назвал  по  имени,  даже  с  уважительным
"мисс", вызвало у нее неспокойное чувство какой-то излишней близости.
   - Эта роза похожа на вас.
   Она пристально смотрела ему в лицо, стараясь угадать, нет ли  в  этом
знаке  внимания  какой-нибудь  неуловимой  двусмысленности.   Но   Рэнни
встретил ее взгляд с таким обезоруживающим простодушием, что Летти сразу
успокоилась.
   В его жесте было что-то  от  старомодной  южной  галантности,  и  она
решила, что нетактично подвергать сомнению его намерения и  отказываться
от такого подарка. Летти приняла  розу  и  поднесла  ее  к  лицу,  чтобы
вдохнуть аромат. В то же время она была настороже  и  думала  о  причине
такого подарка. Если и имела место какая-то причина, помимо  мгновенного
порыва или какого-нибудь полузабытого приема  из  искусства  флиртовать,
она не была очевидна.
   Рэнсом Тайлер был хорошим гидом. Он объяснял предназначение комнат  и
строений коротко, простыми фразами, но очень толково, отвечал на вопросы
точно, без ненужных подробностей. Он хорошо знал дом  и  Окрестности,  и
это Летти не удивляло, ведь Сплендора была его  родным  домом.  Удивляло
другое:  его  спокойная  рассудительность.  Может   быть,   тетушка   Эм
преувеличивает и он не так уж болен?
   Как бы то ни было, что-то в этом мужчине-ребенке завораживало.  Летти
не могла не смотреть на него: Рэнни был по-настоящему красив. В том, как
он держался, была такая уверенность, такая  гордость,  что,  несомненно,
являлось наследием прошлых лет. Сейчас в нем была заметна усталость, а в
глазах порой блуждали странные огоньки. Голос его был низким  и  мягким;
когда он улыбался, в уголках появлялись морщинки,  и  на  них  почему-то
было больно смотреть.  Летти  призналась  себе,  что  ей  интересно  его
слушать,  что  он  для  нее  -  просто  любопытный  пример  обучаемости,
способности мыслить при умственных отклонениях. Ее интерес  к  нему  был
естественным интересом учительницы.
   - Рэнни, а вы... читаете? Я имею в виду - после ранения?
   - Немного.
   - Но вы узнаете слова, буквы?
   Он едва заметно усмехнулся и кивнул.
   - А писать вы можете?
   На его лицо набежала тень, и он повторил:
   - Немного.
   - Но, может быть, это поправимо? Если побольше тренироваться...
   - Ничего не выйдет.
   - Но почему?
   - Я не смогу.
   - Всякий человек может сделать очень многое, если постарается!
   - Не смейтесь надо мной. - Он нахмурился, его голос зазвучал глухо.
   Летти нерешительно дотронулась до его руки:
   - Да нет, я серьезно. Я хотела бы вам помочь.
   Рэнсом повернул голову, посмотрел ей в глаза и увидел в них спокойный
свет. Внезапно его охватила дрожь, так что ему пришлось напрячь мускулы,
чтобы побороть ее. Уже давно он не видел в глазах женщин  ничего,  кроме
смущения и жалости.
   - Вы не сможете, - сказал он тихо.
   - Я могу попробовать.
   Летти почувствовала, как его рука напряглась  под  ее  пальцами.  Это
было поразительно, но она вдруг  испытала  почти  непреодолимое  желание
отбросить мягкую прядь волос с его лба и дотронуться  кончиками  пальцев
до шрама на виске, как будто она надеялась, что ее прикосновение исцелит
его. Она подавила этот порыв, но так и не смогла отвести взгляд  от  его
глаз.
   Медленно шли секунды, над ними кружила пчела, плавно  пролетела  мимо
бабочка с крыльями кремового цвета. С тихим шорохом падали вниз лепестки
розы и опускались на широкие плечи Рэнни, они казались особенно  мягкими
и тонкими на грубом полотне его синей рубашки. Один лепесток "упал на их
соединенные руки, и  Летти  восприняла  это  нагретое  солнцем  ласковое
прикосновение как благословение.
   - Эй вы, двое! Что вы задумали?
   Летти вздрогнула и поспешно выпустила его руку. Тетушка Эм шла к  ним
по дорожке. Лицо ее прикрывала от солнца широкополая шляпа,  а  на  руке
раскачивалась пустая корзинка.
   Вопрос  тетушки  Эм,   как   оказалось,   был   чисто   риторическим.
Поравнявшись с ними,  она  поинтересовалась,  как  Летти  провела  ночь,
спросила, завтракала ли она, и с живым интересом, без какого-либо намека
на навязчивое любопытство, пожелала узнать, какие  у  Летти  на  сегодня
планы. Услышав о намерении поехать в город, она  сама  предложила  Рэнни
отвезти ее туда. Пока Летти будет занята в городе своими делами, он  мог
бы сделать для нее две вещи: ей нужно купить пакетик булавок и  получить
на почте номер журнала "Деморестс иллюстрейтед манфли". Она слышала, там
напечатана хорошая статья по садоводству. Вообще-то  эти  редакторы-янки
мало что понимают в южных садах: они совсем зациклились на двух цветках,
которые тут же вянут на жаре, - тюльпанах и пионах.  Но  в  этом  номере
есть что-то о пушнице, и она хотела бы его почитать.
   Пока Рэнни запрягал лошадь в коляску, Летти поднялась к себе,  надела
маленькую соломенную шляпку  и  перчатки,  нашла  свой  зонтик  и  снова
спустилась вниз, вполне готовая к путешествию.
   Брат Летти  перед  своей  трагической  гибелью  писал  ей  прекрасные
письма. Он обладал острым умом и живо интересовался местностью, куда его
направили служить. Он  находил  эти  края  прекрасными,  а  их  историю,
уходящую корнями во  французское  колониальное  прошлое,  захватывающей.
Генри  часто  писал  о  желании  купить  здесь  землю  и  самому   стать
плантатором, когда служба закончится. Из его писем Летти многое узнала о
Луизиане.
   Сплендора располагалась в каких-то трех-четырех  милях  к  северу  от
Накитоша, неподалеку от еще одного маленького городка, который назывался
Гранд-Экор. Этот некогда процветающий  порт  на  берегу  Ред-Ривера  был
сожжен войсками северян  под  командованием  генерала  Бэнкса  во  время
злосчастной Ред-Риверской кампании  весной  1864  года.  Накитош,  менее
важный  для  судоходства,  уцелел.  Генри  писал,  что  слово  "Накитош"
означает "пожиратели каштанов". Так  звалось  индейское  племя,  которое
когда-то  считало  эту  территорию  своей.  Накитош  считался  старейшим
поселением на приобретенных у французов землях Луизианы - на четыре года
старше Нового Орлеана. Город был основан как  военный  аванпост  в  1714
году и предназначался для защиты западной границы  колонии  Луизиана  от
испанских вторжений. В то время он располагался на Ред-Ривере, однако  в
начале девятнадцатого века река начала менять русло и  загнулась  петлей
на  север.  Уровень  воды   постепенно   падал,   и   в   конце   концов
тридцатимильный рукав, на котором стоял Накитош, превратился в  один  из
притоков, известный теперь как Кейн-Ривер.
   Старый город сам по себе был очень живописен. В оштукатуренных стенах
домов, широких верандах и украшениях из  кованого  чугуна  было  заметно
французское и испанское влияние. Во  многих  домах  окна  были  прикрыты
ставнями, и это создавало атмосферу таинственности. Здания располагались
в тени огромных  старых  дубов,  за  ними  скрывались  почти  незаметные
прохладные  садики.  Дома  в  большинстве  своем  были  двухэтажными,  с
выступающими  над  улицей  балконами,  на  которых  можно  отдохнуть   и
полюбоваться открывавшимися на реку видами.
   Выложенная  брусчаткой  главная  улица  называлась  Фронт-стрит.  Она
выходила к реке, которая когда-то была главной артерией,  поддерживавшей
жизнь города. Вывески  с  чужеземными  именами  торговцев  отражали  его
историю; тут и там то и дело слышалась французская речь. В тени балконов
прогуливались дамы, всегда парами, как того требовали приличия.  На  них
были пышные юбки, украшенные модными турнюрами, но почти все - в черных,
серых или фиолетовых траурных тонах. Шляпки с вуалями защищали  их  лица
от палящего южного солнца. Джентльмены здесь одевались гораздо скромнее,
хотя на некоторых были яркие охотничьи куртки в клетку и еще более яркие
жилеты.
   Один пожилой человек привлек внимание Летти. Он был  сед,  с  гладкой
белой бородой и выступал с достоинством  состоятельного  человека,  хотя
сюртук его был поношен, а воротник рубашки истрепан. На  лице  его  было
такое отчаяние, что сердце сжималось от боли.
   Тут и там бегали оборванные дети, белые и черные. Они  сновали  между
группами  чернокожих  мужчин,  которые  сидели  или  лежали  на  солнце,
хохотали  или  беседовали  на  перекрестках.  Негритянки  с   белозубыми
улыбками на темных лицах несли на головах корзины и нараспев  предлагали
свои товары: пироги с ягодами, запеченные в тесте сосиски,  пучки  трав,
букеты цветов или мешочки со специями.
   За зданиями, над верхушками деревьев  возвышалась  колокольня  церкви
Святой Марии. Когда Летти и Рэнсом ехали  по  главной  улице,  церковный
колокол зазвонил, разнося звучный, но скорбный перезвон. Ранни объяснил,
что это хоронят одного плантатора из Иль-Бревилля - хоронят на кладбище,
хотя он и покончил с собой. Все знали,  что  этот  человек  расстался  с
жизнью от горя, не выдержав ударов судьбы,  и  местный  священник  решил
сделать для него исключение. У несчастного два сына погибли на войне,  и
вдобавок ко всему недавно за неуплату налогов он лишился дома и  земель.
Летти хотелось расспросить Рэнни об этом подробнее, но не было  времени:
они как раз подъехали к магазину тканей, и он спустился, чтобы помочь ей
выбраться из коляски.
   Покупки Летти и выполнение  поручений  тетушки  Эм  не  заняли  много
времени, гораздо дольше они задержались на почте - человек за  окошечком
развлекал  троих  своих  приятелей   рассказом   о   случившемся   утром
происшествии.
   - Я клянусь, вы ничего смешнее в жизни не  видели!  Это  был  сборщик
налогов О'Коннор, самый подлый стяжатель в штате. Да вы его знаете -  он
приехал  с  Севера  после  войны  и  успел  нажить  огромное  состояние.
Разъелся, как свинья. Так вот,  его  привязали  к  фонарному  столбу  на
Фронт-стрит в одних подштанниках. Если бы вы видели, как  он  отплясывал
джигу, пытаясь  спрятаться  за  столбом  и  одновременно  избавиться  от
таблички на груди!
   - Таблички? А что это была за табличка? - спросил один из  слушавших,
бородатый человек с загрубевшими руками фермера.
   - Всего лишь листок бумаги с двумя словами на нем: "Хрю-хрю!" Да, что
и. говорить, этот Шип - штучка!
   Приятели понизили голоса, заметив незнакомую женщину, и Летти  отошла
и  повернулась  к  ним  спиной,  сделав  вид,  что   ее   заинтересовала
пожелтевшая и засиженная мухами реклама дамских шляпок. При упоминании о
Шипе она стала слушать внимательнее.
   - Откуда ты знаешь, что это был Шип? - спросил другой собеседник.
   - А кто же еще? - Рассказчик пошарил под прилавком, вытащил журнал  и
пачку писем и бросил их на прилавок перед Рэнни, даже не глядя на  него.
- Кроме всего, он оставил свою визитную карточку - саранчу и шип,  а  на
окраине города его заметили солдаты.  Доблестная  армия  Севера  полночи
гонялась за ним то по одному берегу Ред-Ривера, то по другому!
   - Правда? Так он ограбил О'Коннора?
   - Еще бы! Самое смешное, солдаты так старались  поймать  Шипа,  чтобы
положить конец его славным деяниям, что до  утра  даже  и  не  знали  об
ограблении. Они вообще не заметили О'Коннора  -  его  обнаружил  доктор,
который возвращался домой на рассвете после принятия родов.
   Раздался общий хохот.
   - А вы представляете себе, сколько  там  было  комаров!  -  Бородатый
фермер покачал головой:
   - Почему же О'Коннор не звал на помощь?
   - Я думаю, надеялся освободиться, пока никто его не увидел.
   - Ну и по заслугам ему. Этот О'Коннор собирался меня ограбить,  когда
был здесь последний раз. Хотел забрать мою свиноматку-рекордистку за то,
что квитанция об уплате налогов была на один день просрочена. Я  сказал:
пусть выходит из экипажа и забирает. Конечно же, в руках у меня  в  этот
момент была двустволка, и он не решился. Да если бы я  дал  деньги,  они
никогда не появились бы ни в какой ведомости, вот вам крест!
   - Думаю, деньги, которые отнял  Шип,  опять  объявятся  на  очередной
распродаже конфискованного за неуплату налогов имущества.
   - Через два дня  на  аукционе  будет  распродаваться  поместье  вдовы
Клементе. Спорим, она появится  там  как  раз  с  нужной  суммой,  чтобы
выкупить все назад?
   - Это будет одно из чудес нашего Шипа. Разрази меня гром, если  этого
не произойдет.
   Почтмейстер сплюнул табачную жвачку в стоявшую в углу урну.
   - Иногда мне кажется, что Шип слишком  рискует.  Помните,  в  прошлую
пятницу собирались вешать негра, а Шип им все сорвал? Или возьмите побег
Черного Тоби...
   Внезапно разговор оборвался. Обернувшись через плечо, Летти  увидела,
что мужчины смотрят на нее мрачно и подозрительно. Их осторожность  была
понятна: очевидно, речь шла о  тех  самых  ночных  всадниках,  одетых  в
простыни, о которых она слышала еще  дома,  от  мужа  сестры.  Это  были
жители здешних мест, известные в штате как Рыцари Белой Камелии.
   Ранни подошел к ней с почтой тетушки Эм в руке:
   - Готовы?
   Усевшись в коляску, Летти  некоторое  время  молчала,  сосредоточенно
хмурясь. Когда они снова выехали на главную  улицу,  она  повернулась  к
Рэнни:
   -  Вы  слышали,  что  они  говорили  о  сборщике   налогов,   мистере
О'Конноре?
   - Да, мэм.
   - И что вы думаете?
   - Думаю о чем?
   - О том, что с ним сделали.
   - Право, не знаю.
   Рэнсом понимал, что ему надо было предвидеть эти вопросы. Если бы  он
подумал об этом, то поторопился бы увести ее с почты. Но ему показалось,
что Летти полезно будет познакомиться с другим мнением о Шипе - отличным
от того, которое у нее сложилось прошлой  ночью.  Однако  он  ничего  не
собирался добавлять к тому, что уже было сказано, даже если бы мог.
   - Но вы должны знать! -  настаивала  она.  -  На  человека  напали  и
публично унизили его. Я понимаю... то есть я слышала, что налоги  высоки
и что люди, их собирающие, далеко не всегда справедливы. Но заслужил  ли
мистер О'Коннор то, что с ним сделали?
   - Что означает это слово - уни... унизили? - спросил он.
   Летти встретилась с ясным взглядом его голубых  глаз  и  отвернулась.
Она забыла: у человека, сидевшего  рядом  с  ней,  был  свой  потолок  в
восприятии окружающего, и ей не следовало упорствовать. Странно,  почему
ей так хотелось узнать, что он думает?..
   - Извините, Рэнни, - негромко произнесла она.  -  Это  не  так  уж  и
важно. Вы не могли  бы  отвести  меня  в  Бюро  по  делам  освобожденных
невольников?
   Бюро было образовано, чтобы помочь неграм приспособиться к  жизни  на
воле и привыкнуть к только что обретенным  ими  гражданским  правам.  На
самом же деле бюро  обвиняли  в  том,  что  оно  превратилось  в  нового
господина, принуждало бывших рабов впасть в зависимость от государства и
склоняло их к поддержке радикальной республиканской  партии.  Было  дано
очень много обещаний, которых никто не  собирался  выполнять.  Например,
каждому мужчине-негру обещали предоставить сорок  акров  земли  и  мула.
Никто не мог сказать, откуда возникло такое обещание, но было ясно,  что
оно породило множество напрасных надежд, которые не  могли  оправдаться.
Однако большинство работников бюро трудились добросовестно;  в  основном
там работали бывшие солдаты армии Севера, которые собирались  поселиться
на Юге. Почти все соглашались с тем,  что  наибольшим  достижением  бюро
была организация образования для негров.
   Появление Летти в бюро  было  встречено  с  радостью  -  она  заранее
написала о своем приезде, и ее ждали. Правда, тут же выяснилось,  что  к
работе она сможет  приступить  не  ранее  чем  через  месяц:  в  разгаре
посевная страда, и ее будущие ученики участвуют в  посадках  наравне  со
взрослыми. Пока придется потерпеть; ей  сообщат,  когда  потребуются  ее
услуги.
   Из бюро Летти попросила отвезти ее в штаб армии северян. Здание,  где
он размещался, по своему стилю очень напоминало Сплендору: те же высокий
цоколь и широкие веранды. Рэнни флегматично помог ей выйти из коляски  и
остался ждать.
   Командующим в районе Накитоша был полковник Томас Уорд. Этот  высокий
мужчина с солдатской выправкой, чуть старше тридцати,  сразу  понравился
Летти. Его длинные, завивающиеся на затылке волосы были орехового цвета,
а в каштановых кавалерийских усах проступал оттенок рыжины.  Зеленоватые
глаза были в тот день слегка покрасневшими от усталости,  как  будто  он
всю ночь провел на ногах. Когда Летти вошла, полковник  встал,  довольно
радушно поприветствовал ее и пригласил сесть.
   - Мисс Мейсон, чем могут помочь вам  армия  Соединенных  Штатов  и  я
лично?
   Летти  тщательно  готовилась  к  тому,  что   скажет,   но   внезапно
растерялась и не могла припомнить, как собиралась начать  разговор.  Она
облизала губы, внезапно в первый раз  усомни