же, став свидетелями схватки белых с индейцами, предпочли свернуть с Камино-Реаль на какую-нибудь другую дорогу, чтобы не подвергать себя опасности. Существовала также вероятность, что отряд дона Эстебана без всяких приключений продолжал путь, а это означало, что они теперь скачут где-то далеко впереди.
     Любая передышка была сейчас кстати, только трудно было поверить, что Рефухио и его спутники действительно получили эту передышку. На привале не стали разжигать огня, а само место стоянки выбирали на этот раз особенно тщательно. Чарро, отделавшийся во время вчерашней баталии только легким испугом, вызвался быть дозорным, но на самом деле теперь все они постоянно смотрели в оба, не позволяя себе ни на минуту расслабиться. Несмотря на усталость, никто не спал. Все ворочались с боку на бок, вздыхали, кашляли, считали звезды, осыпавшие ночное небо сверкающими искрами. Ви-сенте вполголоса бормотал молитвы.
     Энрике сменил Чарро на посту. Наконец около полуночи Балтазара сморил сон, и он, по обыкновению, захрапел. А вскоре после этого послышалось ровное сопение доньи Луизы. Чарро улегся поудобнее и тяжело вздохнул. Висенте теперь хранил полное молчание, а его старший брат лежал, как всегда, рядом с Пилар. Она полуприкрыла глаза и начинала чувствовать, как напряжение потихоньку покидает ее. Но тут ее покой был потревожен слабым шуршанием. Она вздрогнула и открыла глаза.
     Рефухио встал, сложил одеяло и, двигаясь совершенно бесшумно, взобрался наверх по склону небольшой лощины, в которой они устроились на ночь. Пилар слышала, как он что-то тихо сказал Энрике, а затем исчез из поля зрения. Пилар подождала немного, потом тоже поднялась и пошла вверх по склону.
     Энрике сидел верхом на коне и скуки ради тыкал в землю длинной палкой. Пилар шепотом спросила его:
     - Где Рефухио?
     Акробат молча вытянул руку в сторону. Пилар направилась туда, куда он указал.
     Месяц, висевший в небе, был похож на дольку желтой дыни - не тусклый, не яркий, неподвижный и величественный. В его слабом свете Пилар увидела Рефухио, шагающего как раз впереди нее. Вокруг него вились потревоженные ночные бабочки. Где-то далеко пронзительно закричала какая-то птица.
     Рефухио подошел к груде камней, проверил, нет ли там змей, и расстелил одеяло. Потом он сел, вытянув ноги, спиной к Пилар.
     Она остановилась неподалеку, размышляя, как бы объявить о своем присутствии. Но Рефухио вдруг заговорил сам:
     - Зачем ты шпионишь за мной? Если ты пришла, чтобы утешать меня или укорять, то ты зря тратишь время. Я не потерплю от тебя упреков и не нуждаюсь в твоей жалости.
     - Все, что я собиралась предложить тебе, - это мое общество. - Рефухио ничего не ответил, и Пилар продолжила:
     - Но если ты предпочитаешь одиночество, то я могу и уйти.
     - Нет, останься, пожалуйста, - неожиданно попросил он и подвинулся, освобождая ей место рядом с собой.
     Она села, прислонившись спиной к камням, сложив руки на коленях. Наверное, следовало что-то сказать, чтобы поддержать разговор. Но единственная фраза, которая пришла на ум Пилар: "Сегодня прохладно", показалась ей слишком банальной. Хотя, на худой конец, и это могло заполнить чересчур затянувшуюся паузу.
     Пилар искоса посмотрела на Рефухио, на полоску бинта, белеющую на фоне бронзовой кожи. Интересно, беспокоит ли его рана и не поэтому ли он не мог заснуть? Но Пилар стеснялась спросить об этом. Рефухио могло показаться, что она жалеет его, а именно это он ей делать запретил. Наконец Пилар решилась:
     - Как ужасно то, что произошло с Исабель.
     Рефухио ответил не сразу:
     - Действительно, ужасно.
     - Ты, наверное, сильно переживаешь из-за этого?
     - Не так сильно, как должен был бы. Не так сильно, как она бы того хотела.
     - Почему?
     - А зачем ты спрашиваешь? - Рефухио повернулся и пристально посмотрел на Пилар.
     - Не знаю. Возможно, затем, чтобы убедиться, что это все не кошмарный сон.
     Рефухио отвел глаза.
     - Исабель была будто птичка с перебитым крылом, которое никогда не срастется. Когда ты находишь такую птицу, то чувствуешь себя обязанным защитить ее, потому что сама она не может о себе позаботиться. Но стоит на минуту зазеваться, и кот или ястреб - тут как тут, и птица погибает у них в когтях.
     - Выходит, смерть Исабель на твоей совести?
     - Опровергни это, если сможешь.
     - А что станет с покалеченной птицей, которую не найдет какая-нибудь добрая душа?
     - Могу себе представить. Но, честно говоря, для меня это слабое утешение.
     Пилар повернула голову и в упор посмотрела на Рефухио.
     - Ты стоял перед мучительным выбором - оставить Исабель медленно умирать в муках или разом положить конец ее страданиям. Если бы мы дольше оставались там, возле лагеря апачей, то они вполне могли обнаружить нас и убить. Мы должны были исполнить свой долг по отношению к Исабель. Ты не унизился до того, чтобы свалить это на кого-то другого, хотя вполне мог это сделать. И если кто-то и должен чувствовать себя виноватым, то это мы, а никак не ты. Все мы вздохнули с облегчением, когда ты согласился выполнить столь страшное задание, и без зазрения совести оставили тебя. Мы, и только мы заслуживаем порицания за нашу трусость и малодушие.
     - Но если бы я не увез Исабель из Испании...
     - Не перебивай, я еще не закончила.
     - Да-да, конечно, - покорно сказал Рефухио, но тут же добавил:
     - Однако тебе нет никакой нужды оправдывать меня.
     - Как великодушно. Но мы уже обсуждали этот вопрос и договорились, что я могу делать все, что сочту необходимым.
     - Я бы мог привести тебе тысячу возражений, Пилар, но я устал от борьбы.
     - Ну, так отдохни. Это Техас, необъятная страна. Должно же в ней найтись хоть какое-нибудь место, где дон Эстебан не сможет нас достать и где никому не будет никакого дела до разбойника Эль-Леона.
     - Я так надеялся на это и даже начал строить планы, как мы славно здесь заживем. Я чувствовал себя уверенно и спокойно, пока не узнал, что нас преследует твой отчим. В любой техасской деревне есть свои местные власти, которые подчиняются королю Испании. А там, где можно действовать именем короля, дон Эстебан всесилен, а я - бандит, отщепенец.
     - Я вижу, ты совсем упал духом.
     - У меня есть на то причины. И так будет до тех пор, пока я не убью дона Эстебада. Но я устал убивать.
     - А как же месть?
     - Я много лет лелеял мысль о мщении, но что это дало мне? Жить только ради мести - все равно что умереть. Ты теряешь всех, кого любишь, все, чем гордишься. Ты перестаешь быть самим собой. У тебя ничего не остается, кроме ненависти, а это хуже смерти. А я снова хочу жить.
     - Так ты об этом думал сегодня целый день, пока мы были в пути?
     - Иными словами, забыл ли я так легко об Исабель и ее гибели? Это ты хотела спросить? - Голос Рефухио зазвенел как натянутая струна.
     - Что-то в этом роде.
     - Тогда я отвечу - нет. Я ничего не забыл. Но я действительно размышлял не об этом.
     - О чем же тогда?
     Рефухио наклонился к ней и проникновенно прошептал:
     - О нас с тобой.
     - То есть?
     Он осторожно коснулся ее лица, провел кончиками пальцев по ее нежной щечке, по изгибу шеи, затем его рука скользнула ниже, к ее груди.
     - Ты - само воплощение жизни. Я немного завидую тебе, потому что сам опустошен духовно и физически. Так поделись же со мной, дай мне вкусить от твоего животворящего источника.
     - Это значит... что я нужна тебе?
     - Именно эти слова я и собирался произнести, чтобы убедить тебя согласиться.
     - Но я всего лишь слабая женщина.
     - Да, женщина. Но ты особенная. Я любой ценой хочу удержать тебя рядом. Ты нужна мне сейчас, сию минуту. Ты единственная и неповторимая. Другой такой я не встречал в своей жизни. Аюби меня или убей - ибо без тебя я - ничто. Отбрось все сомнения. Мне не нужна жалость. Я жажду любви. Так подари мне эту ночь, будь моей вся, без остатка. А в награду за твой дар я дам тебе бесконечное наслаждение, я сделаю все, чтобы тебе было хорошо со мной.
     Как она могла не ответить на этот страстный призыв? Ведь она так ждала его! Не на это ли она втайне надеялась, когда пришла сюда к Рефухио?
     Почва под одеялом была твердой и каменистой, но они не чувствовали этого. Холодный ночной ветер пронизывал насквозь. Но ничто не имело значения, ничто не мешало им. Эти двое забыли обо всем, сплетясь в безмолвном объятии под бархатным звездным небом, на котором сиял бледный ореол луны. Теперь они не бросились в пучину страсти, а погружались в нее медленно и осторожно. Время - лучший учитель. Они хорошо запомнили и усвоили уроки прошлого.
     Они помогали друг другу раздеться, а их губы сливались в долгом пьянящем поцелуе. Потом два обнаженных тела сплелись воедино, каждой своей клеточкой постигая древнее таинство любви, упивались новыми, неведомыми ранее ощущениями. Пилар распласталась на широкой груди Рефухио, на которой вилась жесткая поросль волос, дразня языком его чувствительные соски. Ее руки бродили по его мускулистой спине с атласной кожей, ее бедра подрагивали, касаясь его бедер, и не было ничего прекраснее этого ликования плоти. Дыхание Рефухио, теплое и влажное, скользило по коже Пилар, переполняя ее восторгом ожидания.
     Он соединился с нею, и время и пространство словно исчезли, не мешая им продлить радость обладания. Он переплел свои пальцы с ее пальцами, касаясь губами пульсирующей жилки на ее шее, потом ласкал ее грудь своей мозолистой ладонью, спускаясь ниже, к животу, все сильнее раскручивая в ней желание неистового наслаждения. Они были словно окутаны горячим колдовским туманом; Рефухио стал частью Пилар, а она стала его частью.
     Пилар в изнеможении билась в руках Рефухио. Она изогнулась всем телом, приникнув к возлюбленному в предвкушении торжества их страсти. Каждый удар его плоти пронизывал Пилар будто раскаленной стрелой, дыхание замирало в груди, но она стремилась еще глубже принять его в себя, заставить его полностью раствориться в ней, взять ее всю, проникнуть в самые сокровенные уголки ее существа.
     И он исполнил ее желание, и сверкающий вихрь захватил их обоих, и они воспарили на крыльях наслаждения, две части единого целого, соединенные восторгом сладострастия.
     Она дала ему все, о чем он просил, а он - исполнил свое обещание.

20.

     Наконец-то на горизонте показалась миссия Сан-Хуан. Ее окружала стена, сложенная из светлого камня и увитая виноградной лозой. Уже вечерело, но и в неярком свете заходящего солнца путешественникам хорошо были видны купол церкви и верхушка колокольни. Почтенный падре в запыленной рясе вышел к ним навстречу, и их сердца переполнились умилением и благодарностью, когда они услышали стройный хор звучных индейских голосов, исполняющий религиозный гимн. Впервые за несколько недель они почувствовали себя в безопасности.
     Возможно, им сразу следовало ехать в Сан-Антонио-де-Бескар или в любую другую из бесчисленных миссий, которые располагались по берегам реки Сан-Антонио так близко друг к другу, словно бусины на нитке. Однако не город был конечной целью их путешествия, а поместье отца Чарро. А миссия Сан-Хуан была любимым местом матери молодого человека. Эту церковь посещали ее родители и водили сюда дочь, когда она была еще совсем ребенком. К тому же Сан-Хуан была ближайшим поселением на этом берегу реки. Добрый священник тут же распорядился, чтобы его гостей накормили и устроили на ночлег. Чарро сказал, что здесь он чувствует себя почти как дома.
     Церковь была не единственным строением в миссии. Помимо нее здесь было множество глинобитных зданий - дом самого священника и его помощников-монахов, хижины работников-индейцев, постоянно живущих здесь, и ряд служебных построек - конюшня, амбар, кузница, ткацкая мастерская и совсем крошечные курятник и пекарня. Но сердцем миссии, конечно, была церковь. В ней заключался смысл жизни всех здешних обитателей. Падре пригласил путешественников войти внутрь храма и поблагодарить господа за спасение. Они согласились, не только чтобы не обидеть священника, но потому что действительно были преисполнены искренней благодарности. Некоторые из них не посещали церковь уже несколько лет.
     Храм, стены которого были сложены из тяжелых камней, со множеством сводчатых арок внутри, поражал своей внушительностью, хотя очень большим не был. Большое распятие было вырезано из дерева, алтарь тоже был деревянный, кое-где украшенный позолотой. Статуя Девы Марии была просто изумительна. На стенах висели две иконы, написанные маслом, по-видимому, привезенные из Испании, но и другие, местные, казались не менее прекрасными. Легко было понять, почему мать Чарро так любит это место.
     Было странно видеть разгуливающих по миссии индейцев, настроенных совершенно миролюбиво. Многие из них принадлежали к племенам, живущим на юге, возле Мехико-Сити Они были обращены в христианство первыми священнослужителями, ступившими на эту землю, и отправились с ними дальше, на север. Другие были представителями здешних племен, не слишком воинственных, например боррадо или такаме Здесь было даже несколько апачей-липанов, которые также приняли учение Христа. Если верить Чарро, существовали десятки разновидностей племен апачей, и не все из них были злодеями. Хотя большинство, конечно, считало, что настоящие слава и почет могут быть куплены только кровью.
     Путешественников накормили ужином. Священник пригласил к своему столу Чарро, как сына своего старого друга. Этой же чести удостоилась и донья Луиза. Рефухио и Пилар падре также пригласил разделить с ним трапезу, но Рефухио вежливо отклонил это приглашение, то же самое сделала и Пилар. Любознательный священник хотел узнать как можно больше подробностей об их путешествии, и Пилар решила, что рассказывать правду Рефухио будет тяжело, а выдумывать что-то на ходу - неловко. Сама Пилар собиралась воспользоваться случаем и без помех искупаться в отсутствие доньи Луизы в домике, который двум женщинам отвели для ночлега. За последние несколько дней Пилар снискала некоторое расположение вдовы, но и порядком устала от ее общества.
     Рефухио не возражал против временной разлуки с Пилар, ведь, если бы они спали здесь вместе, ее могли бы счесть падшей женщиной. Он не подавал виду, что ему неприятно расставание с ней, но Пилар очень хотелось знать, сожалеет ли он об этом. Чем ближе отряд приближался к цивилизации, к людям, тем больше Рефухио замыкался в себе. С той ночи, после смерти Исабель, когда Пилар заснула в объятиях Рефухио, они сблизились, но ненадолго. Пилар тешила себя надеждой, что Рефухио просто не желает афишировать их отношения перед остальными, но в то же время его странная отрешенность пугала ее. Пилар все чаще приходила в печальному выводу, что она значит для Рефухио не более, чем любая другая женщина: иногда - средство приятно провести время, но чаще - просто обуза. Из-за этих размышлений Пилар ожесточилась, приобрела привычку все подвергать сомнению и научилась скрывать свои подлинные чувства от окружающих.
     Как ей жить дальше, вдали от дома, среди чужих людей? Раньше этот вопрос не вставал так серьезно, поскольку самым главным было просто выжить. Но сейчас его нужно было решать.
     Основной проблемой были деньги - нужно же на что-то жить. Значит, первое, о чем Пилар следовало позаботиться, - это заработать деньги и найти крышу над головой. Возможно, в миссии нужны рабочие руки. А если здесь Пилар постигнет неудача, то она может предложить свои услуги родителям Чарро. И больше деваться некуда. Но одно Пилар решила твердо: она ни в коем случае не должна больше зависеть от Рефухио. Ей этого не позволяла гордость.
     Иногда Пилар приходила в полное отчаяние, когда начинала размышлять о причинах, которые заставляли Рефухио поступать с ней так несправедливо. Может быть, он тяготился обязательствами, которые принял по отношению к ней, и из-за этого чувствовал себя виноватым? Или же им двигало что-то другое? Пилар готова была допустить, что он просто не может привыкнуть жить здесь. Она сама ощущала себя в этих краях совершенно чужой. Побывав в Новом Орлеане, она убедилась, что его жители - люди строгих нравов, не слишком снисходительные к чужим промахам; возможно, это национальная черта всех французов. Но Пилар все же верила, что здешние жители окажутся более приятными в общении. Чарро был тому примером, о своей семье он рассказывал много хорошего.
     Несмотря на это, Пилар не могла не волноваться перед встречей с родителями Чарро. Что, если они все же не захотят принять у себя друзей своего сына? Чарро уверял, что они будут просто счастливы сделать это и с готовностью закроют глаза на прошлое своих гостей из-за того, что их сын, живой и невредимый, наконец-то вернулся домой. Но Чарро ведь мог и приврать немного, чтобы подбодрить Пилар.
     Пилар провела беспокойную ночь. Одной из причин было то, что ее все время одолевали тревожные мысли, а другой - она уже привыкла спать под открытым небом, и теперь, запертая в маленькой хижине, чувствовала себя птицей в клетке. Стоило Пилар задремать, как ее начинали мучить кошмары. Ей снилось, что она стоит на вершине холма, смотрит на истекающую кровью Исабель и ничем не может ей помочь. Кроме того, лежать рядом с доньей Луизой на соломенном тюфяке было совсем не то, что спать, прижавшись к Рефухио.
     Утром, завтракая свежевыпеченным хлебом и горячим какао, Пилар время от времени поглядывала на Эль-Леона, который о чем-то тихо совещался с Балтазаром. Великан сильно осунулся за последние дни. Его рана заживала медленно и часто побаливала. Он почти ни с кем не общался и большую часть времени проводил, катаясь верхом в полном одиночестве.
     Рефухио же выглядел совсем неплохо. Он снял повязку с головы, заявив, что в ней уже нет никакой надобности. Вероятно, он был прав. Теперь шрам, прикрытый волосами, можно было заметить, только внимательно приглядевшись. Рефухио быстро оправился от раны, по крайней мере от телесной.
     Рефухио перехватил взгляд Пилар. Он всегда чувствовал, когда она на него смотрит. Едва улыбнувшись, он снова повернулся к Балтазару. Но этого мимолетного взгляда было достаточно, чтобы между Пилар и Рефухио протянулась ниточка взаимопонимания и чтобы в душе девушки всколыхнулись самые нежные чувства. Рефухио часто посматривал на нее, будто против воли, но при этом словно передавал ей свои мысли. Ей казалось, что она вторгается в его внутренний мир, куда никому другому не было доступа. Вот и сейчас она почувствовала то же самое. Пилар зябко поежилась, хотя утро было на редкость теплым.
     Вскоре они покинули гостеприимную миссию, увозя с собой благословение и прощальные напутствия святого отца. До самых ворот их проводила целая орава индейских ребятишек. Они еще долго махали вслед удаляющимся всадникам. Отряд перебрался на другой берег реки и направился на юго-запад.
     Около полудня впереди на дороге заклубилась пыль. Серое облако быстро приближалось. Первой мыслью было - индейцы. Нападения на путников не были редкостью даже возле самого Сан-Антонио. Поэтому они на всякий случай остановились, а Чарро и Рефухио поскакали вперед - выяснить, в чем дело.
     Они вернулись очень скоро, сопровождаемые целой кавалькадой всадников, которые радостно вопили и улюлюкали, а некоторые даже палили из ружей в знак приветствия. Оказалось, что то был отец Чарро и с ним несколько его чаррос. Этот почетный эскорт провожал отряд до самой гасиенды. Падре еще вчера вечером послал гонца сообщить отцу Чарро о прибытии его сына, и сеньор Хуэрта, который не мог дождаться встречи с сыном, опасаясь, что какая-нибудь непредвиденная случайность может эту встречу задержать, решил сам позаботиться о том, чтобы благополучно доставить Чарро домой.
     Дом, в котором Чарро родился и вырос, выглядел настоящей крепостью. И немудрено - ведь иначе его обитателям не удалось бы в течение многих лет успешно отражать набеги индейцев. Он был окружен высокой глинобитной стеной. Хака-ле - хижины индейских работников, построенные из жердей, "склеенных" вместе глиной, находились за пределами стены, но