л  Роун;  Тимоти  выбросил  руку
вперед, как регулировщик.
   - Хватит, прекратите, - сказал  он.  -  Я  уверен,  Натали  не  будет
возражать, если ты станешь спать в одной комнате с ней.
   - Тим, ты забыл, - поправила его сестра, - в гостинице нет  свободных
номеров, со мной уже мама.
   - Да, правильно. - Он снова повернулся к Джолетте. - Ну что ж, я могу
спать на второй кровати, если тебе так спокойнее.
   - В этом нет необходимости, - резко бросил Роун.
   - Подожди-ка минутку, - медленно проговорила Натали. - Джолетта - моя
кузина, и, если она не хочет, чтобы ты был в ее комнате, я думаю,  лучше
тебе туда не заходить.
   - Твоя забота трогательна, но несколько запоздала, - ответил Роун.
   - Что ты хочешь этим сказать? - спросил Тимоти.
   - Вашу кузину едва не убили - и где вы были тогда? А со мной Джолетта
в безопасности - в том числе и от моих посягательств, так  что  на  этот
счет можете не беспокоиться. А что до остального, я ее  охраняю  и  буду
делать это впредь. Хотите помешать - попробуйте.
   Тимоти открыл  было  рот,  но,  встретив  взгляд  Роуна,  сглотнул  и
промолчал. Натали тоже ничего не сказала,  лишь  стояла  и  смотрела  на
защитника Джолетты с удивлением  и  заинтересованностью  в  серо-голубых
глазах.
   Роун не стал ждать. Он коснулся руки Джолетты, и она двинулась за ним
- отчасти потому, что глупо было стоять посреди  улицы,  отчасти  просто
рефлекторно, думая в это время о другом.
   Наконец, осознав, что  идет  за  ним,  Джолетта  остановилась  и  без
обиняков заявила:
   - Ты не можешь переместиться в мой номер сегодня.
   Роун пригладил волосы и, обхватив руками  затылок,  устремил  взор  в
ночное небо, словно ища вдохновения.
   - Почему?  Чего  ты  так  боишься?  Неужели  ты  предпочитаешь  опять
столкнуться с подонком, который обшаривал твою комнату  в  Люцерне,  или
оказаться в канаве, как случилось под Болоньей?
   - Ты властный, ты манипулируешь людьми...
   - Это недостатки характера, но не причины.
   Джолетта широко открытыми глазами  неподвижно  смотрела  на  витрину,
полную изящных кожаных туфель, которая была у него за  спиной,  пока  их
цветовые пятна не начали сливаться.
   - Ладно, - вздохнула она. - Что ты хочешь от  меня  услышать?  Что  я
боюсь своих чувств к тебе? Хорошо, я это сказала. Но  мне  не  нравится,
когда моими чувствами играют ради собственной выгоды. Я боюсь  влюбиться
в кого-то, а потом узнать,  что  меня  попросту  используют,  и  однажды
проснуться  в  одиночестве.  Ты  сказал,  что  хочешь   защищать   меня.
Замечательно, если это возвышает тебя в собственных глазах. Так  вот,  я
тоже хочу защитить себя. Я... я просто стараюсь обезопасить себя...
   - Джолетта. - Роун попытался взять ее за руку.
   - Нет! - Отдернув руку, она отступила на шаг. - Пожалуйста, не говори
мне нежных слов, перестань приносить цветы и соблазнять меня. Мне это не
нужно. Я этого не хочу.  Я  мечтаю  только,  чтобы  эта  поездка  скорее
кончилась, а потом я постараюсь держаться от тебя как можно дальше.
   Его голубые глаза потемнели.
   - Я не хотел тебя обидеть.
   - Люди часто делают то, чего  вовсе  не  хотели  делать.  -  Джолетта
избегала смотреть на него.
   Мимо них проехала машина, из которой доносились громкие звуки  музыки
и  взрывы  смеха.  Но  Роун  и  Джолетта  ничего  не  замечали   вокруг,
погруженные в свои мысли.
   - Если ты хочешь избавиться от меня, то не  обязательно  ждать  конца
поездки, - произнес Роун, делая над собой усилие.
   Джолетта посмотрела  на  него.  В  свете  уличных  фонарей  его  лицо
казалось немного бледным, но по-прежнему суровым и непроницаемым.
   - В самом деле? - спросила она.
   - Начиная с этой минуты.
   Слова молодого человека прозвучали твердо и непреклонно. Джолетте  не
хотелось испытывать его терпение, однако это нужно было сделать.
   Она отступила на шаг - Роун не сдвинулся с места. Еще  на  шаг  -  он
сунул руки в карманы.
   - Тогда до свидания, - сказала она.
   Он не ответил.
   Джолетте не оставалось ничего другого, как повернуться и пойти прочь,
что  она  и  сделала.  Но,  уходя,  она  чувствовала,  как  в  ее   душе
разрастается боль. Ей должно было стать легче, ведь  она  избавилась  от
него, не так ли? Она добилась того, чего хотела.
   Хотела ли?

***

   Роун смотрел, как Джолетта идет  вниз  по  улице  -  выпрямив  спину,
расправив плечи, с высоко поднятой головой. Ему нравились ее изящество и
достоинство, ее тонкий вкус. Ему нравилось  даже,  как  она  велела  ему
уйти. Господи, да он просто любит ее!
   Хорошо бы ему ничего не знать об этих духах. А еще лучше,  чтобы  его
мать ничего не знала о них. Прошло то время, когда он  считал,  что  они
могут принести огромный успех. Теперь ему  нет  дела  до  того,  удастся
восстановить их формулу или нет.  Он  даже  думал:  лучше  бы  они  были
утрачены навсегда. Ну и что, в самом деле? Всем хорошим вещам  рано  или
поздно приходит конец.
   Может быть, пришел конец и его отношениям с  Джолеттой?  Может,  пора
отойти в сторонку, заняться чем-нибудь еще, подумать о других вещах? Она
не хочет, чтобы он был рядом, он ей не нужен.
   Похоже, ему до нее никак не достучаться, не найти нужных  слов  и  не
придумать, как убедить ее в том, что она нужна ему ради  нее  самой.  Он
любит ее так сильно, что без нее его душа наполняется невыносимой болью,
а сердце изнывает, словно под тяжестью пудовой гири.
   Но ничего не поделаешь. Прощай, любовь.
   По крайней мере, у него осталась та гвоздика.

24

   Кладбище было обнесено  стеной  из  золотистого  камня  и  расчерчено
темной зеленью кипарисов.  Могилы,  отмеченные  мраморными  и  каменными
плитами, располагались таким образом, что с  каждой  открывался  вид  на
склон холма. В  неподвижном  воздухе  пролетали  ласточки,  и  кузнечики
стрекотали в мягко колыхавшейся траве.
   Джолетта  с  синьорой  Перрино   стояли   у   мраморного   памятника,
выбеленного солнцем и отшлифованного ветром и временем до такой степени,
что  резная  гирлянда  цветов  и  ангел,  уронивший  крылья,  были  едва
различимы. Чуткими пальцами  Джолетта  нащупала  резьбу,  отвела  побеги
розмарина и лепестки старомодных роз, точно таких же, как те, что вились
по стене в саду виллы. Потом прочла надпись и даты:

   АЛЛИН АЛЕКСАНДР МАССАРИ
   17 декабря 1827 - 9 марта 1855

   Вайолетт ни разу  не  упомянула  его  второго  имени.  "Наверное,  не
придавала этому значения", - подумала Джолетта.
   - Он был очень молод, - сказала синьора Перрино,  стоявшая  с  другой
стороны могилы. Джолетта кивнула.
   - Да, очень молод, оба они - и он, и женщина, которая  была  здесь  с
ним.
   - Должна сказать вам, что, когда  мы  навещаем  членов  нашей  семьи,
похороненных тут, мы всегда приносим цветы и на эту могилу.
   - В самом деле? - удивилась Джолетта. - Как вы заботливы.
   - Мы уже говорили об этом, когда сюда приходил ваш кузен. Я ничего не
знаю о формуле духов, которую вы ищете, так я ему и сказала, но  история
о том, как этот  человек  и  женщина,  которую  он  любил,  приехали  во
Флоренцию, имеет очень большое значение для меня и моих предков. Когда я
была маленькая, я слышала ее тысячи раз. Я рассказала ее своим детям,  а
они - своим.
   - Я не вполне понимаю... - медленно проговорила Джолетта.
   - До того, как приехала эта  пара,  мои  предки  были  крестьянами  и
работали слугами у Франчетти, владельца виллы. А после они стали, ну, не
то чтобы богаты, но хорошо обеспечены. Уже  в  следующем  поколении  они
сделались владельцами  виллы  и  окружающих  земель,  которые  и  теперь
принадлежат  нашей  семье;  теперешнюю  виллу  построил  мой  отец,   и,
поскольку у меня не было братьев, она перешла ко мне.  Мой  муж,  упокой
господи его душу, счел ее отличным приданым  и  согласился  здесь  жить,
потому что я этого хотела. А когда я умру, она останется моим сыновьям.
   - А я думала... мне казалось, что ваша  семья  разбогатела  благодаря
человеку по имени Джованни, который уехал в Америку. Это правда?
   - Это только часть правды.  Еще  раньше  моим  предкам  заплатили  за
большую услугу, оказанную ими той американской  леди.  За  многие  годы,
прошедшие с тех пор, в семье забыли ее имя, и для  нас  большое  счастье
вновь узнать его и поговорить с кем-то из ее родственников.
   - Как здесь хорошо, - с  улыбкой  сказала  Джолетта.  -  Я  читала  о
Джованни и его матери Марии, и я рада, что вся эта история обернулась на
пользу их потомкам.
   Пожилая женщина долго и пристально  глядела  на  Джолетту  и  наконец
решительно кивнула.
   - И вот еще... - Она открыла  сумочку,  которую  держала  в  руке,  и
вытащила оттуда что-то,  вспыхнувшее  золотом,  с  ярко  заигравшими  на
солнце бриллиантами.  Это  было  ожерелье.  -  Я  думаю,  оно  по  праву
принадлежит вам. Его долгие годы хранили женщины моего рода. Я знаю, что
его носила та американская леди, которая жила здесь, но не имею понятия,
как оно оказалось у нас. Это ожерелье всегда было окружено такой тайной,
что я боюсь, не было ли оно украдено. А если нет, то,  может  быть,  его
дали на хранение моей прабабушке Марии, которая  тогда  служила  в  доме
экономкой, но почему-то не забрали назад. И я рада наконец  вернуть  его
вам.
   Джолетта взяла в руки  тяжелое  ожерелье.  Она  сразу  заметила,  что
застежка была сломана. Наверное, его так  и  не  носили  с  того  самого
трагического вечера в саду, когда один из нападавших сорвал  его  с  шеи
Вайолетт. И теперь никто уже не узнает, то ли Мария  после  той  ужасной
ночи подобрала его и забыла об этом, то ли ей его подарили.
   Чуть  потускневшее  от  времени,  оно  было  по-прежнему   прекрасно,
несмотря на то что теперь его скрепляла веревочка из  той  же  ткани,  в
которую оно было завернуто, и нисколько  не  отличалось  от  описания  в
дневнике. Золотые  пластинки,  инкрустированные  бриллиантами,  окружали
флакончик духов. Бриллианты, играя, отбрасывали  лучики  света  прямо  в
лицо  Джолетте,  и  она  моргала,  рассматривая   огромный   аметист   с
гравированным  изображением  птицы  с  развернутыми  крыльями.  Ожерелье
действительно было великолепным, почти как творение Фаберже.
   Она чуть повернула ожерелье.  Луч  солнца  упал  на  грани  маленькой
эмблемы. Гравированная птица стала видна четче.
   Она должна знать эту эмблему. Это что-то очень  знакомое...  И  вдруг
она узнала.  Вспоминая  полузабытые  уроки  истории,  складывая  воедино
осколки того, что  учила  в  школе,  Джолетта  внезапно  поняла,  почему
Вайолетт не могла написать в дневнике, кем был Аллин. И  поняла,  почему
он умер. Слезы острой печали подступили к ее глазам.  Неумолимая  судьба
настигла Вайолетт и человека, которого  она  любила.  Неумолимая  судьба
настигла их.
   - С вами все в порядке, синьорина? -  с  ласковым  участием  спросила
пожилая женщина.
   - Да, конечно, -  заверила  ее  Джолетта  и  постаралась  улыбнуться,
избегая, впрочем, смотреть на синьору Перрино. Ей захотелось  рассказать
кому-нибудь обо всем. Нет, лучше тому, кому  судьба  Вайолетт  и  Аллина
была так же интересна, как ей, тому, кто знал их  историю.  Ей  хотелось
поговорить об этом с Роуном, услышать, что он скажет.
   Во флаконе осталось немного  жидкости  золотистого  цвета.  Дрожащими
пальцами Джолетта попробовала открыть пробку. Она не поддавалась, словно
срослась с флаконом за долгие годы, пока ее не открывали. Горя  желанием
поскорее вдохнуть заключенный внутри аромат,  Джолетта  удвоила  усилия,
стараясь в то же время не испортить флакончик, и наконец ей это удалось.
   Она осторожно поднесла флакончик к лицу и сделала глубокий вдох. Розы
- доминирующая  нота.  Флердоранж.  Мускус.  Амбра.  Нарцисс.  Ванильная
орхидея.  Фиалки.  Нежные,  теплые,  хорошо   знакомые,   но   кажущиеся
экзотичными в таком сочетании запахи составляли неповторимый аромат этих
духов.
   Джолетта невольно поразилась их устойчивости. По  ее  представлениям,
духи должны были измениться, выдохнуться от времени. Наверное, этого  не
произошло, потому что все составные части были чистыми и натуральными, а
не синтетическими, полученными химическим путем и быстро распадающимися,
что так часто используют в современной парфюмерии.  А  еще  потому,  что
ожерелье долгие годы хранили хорошо спрятанным в темном месте.
   Прелестный запах искусно подобранных компонентов, вызывающий в памяти
образы давно прошедшей моды... Но это были не "Ле жардин де кор".
   Джолетта еще раз вдохнула. Нет, это не те  духи,  которые  они  ищут.
Роза, оранж,  мускус,  амбра,  нарцисс,  орхидея,  фиалка...  Здесь  нет
жасмина. Нет сирени.
   Медленная, едва заметная улыбка тронула губы Джолетты.  Ну,  конечно!
Как они все глупы! Теперь она поняла. Все поняла про формулу духов и про
то, где ее искать. Она все время была рядом, но Джолетта  не  распознала
ее, потому что ожидала невозможного, ожидала чуда  -  в  силу  странного
свойства человеческой натуры,  заставляющего  желать  чудес,  и  вопреки
всему, что она знала о развитии парфюмерного дела.
   Но она поняла и еще кое-что. Слезы невольно полились у нее  из  глаз,
но на губах при этом  играла  улыбка.  Джолетта  всхлипнула  и  покачала
головой.
   - Вы уверены, что с вами  все  в  порядке?  -  обеспокоенно  спросила
синьора Перрино.
   - Да, все нормально, - ответила Джолетта. - Я просто... я думаю кое о
чем.
   Она на мгновение сжала в руке ожерелье, затем протянула  его  синьоре
Перрино.
   - Большое спасибо вам за то, что вы показали мне его, но оно  мне  не
принадлежит. Скорее всего оно было заслужено  вашей  семьей  или,  может
быть, подарено в знак большой благодарности.
   Пожилая женщина взяла тяжелое ожерелье.
   - Вы уверены, синьорина?
   - Да, - ответила Джолетта. - Совершенно уверена.

***

   Когда Джолетта появилась в парфюмерном магазине, он еще работал.  Для
такого позднего времени, близкого  к  закрытию,  торговый  зал  выглядел
довольно  оживленным:  у  прилавков  покупатели  рассматривали  витрины,
кассирша оформляла чеки  двум  женщинам,  по  виду  типичным  туристкам.
Джолетте магазин показался  красивым  и  уютным;  из  приоткрытой  двери
задней комнаты, где изготовляли духи, как бы приветствуя ее,  доносились
не меньше дюжины разнообразных ароматов.
   Она хотела прийти в магазинчик пораньше, но  после  долгого  перелета
через Нью-Йорк и Атланту, с задержками в обоих аэропортах,  так  устала,
что,  добравшись  до  своей  квартиры,  свалилась  замертво  и  проспала
двенадцать часов. К тому времени, когда  она  с  трудом  заставила  себя
встать, распаковать чемодан,  привести  себя  в  порядок,  прошло  почти
полдня.  Еще  несколько  часов  заняли   изыскания   в   университетской
библиотеке  в  области  русской  истории  вообще  и  Крымской  войны   в
частности.
   Джолетта приветственно помахала рукой, пройдя через  торговый  зал  и
заднюю комнату во внутренний дворик. Ей показалось, что с тех  пор,  как
она была здесь в последний раз, прошла целая вечность  и  все  неуловимо
изменилось, хотя разум подсказывали, что изменилось лишь ее  восприятие.
Еще ей казалось, что  после  того,  как  она  начала  разгадывать  тайны
Вайолетт,  тоже  прошла  вечность,  и  ей  не  терпелось   убедиться   в
правильности своих догадок.
   После разговора с синьорой Перрино  Джолетта  сразу  решила  прервать
свое путешествие. Она поехала в гостиницу, быстро уложила вещи, оставила
записку гиду и на такси отправилась в аэропорт. Роуну  она  тоже  хотела
написать записку и кратко рассказать о своих открытиях,  но  гостиничный
служащий объяснил ей, что это невозможно, поскольку синьор Адамсон уехал
из гостиницы рано утром, не оставив адреса для пересылки  почты,  сказав
только, что возвращается домой, в Нью-Йорк.
   Джолетту несколько расстроило это сообщение. Она не давала ему повода
думать, что хочет его отъезда; во всяком случае,  то,  что  он  даже  не
зашел попрощаться с ней, стало для нее полной неожиданностью.  Наверное,
он наконец поверил, что не нужен ей. Теперь оставалось лишь  радоваться.
Поскольку она сама этого хотела, глупо  чувствовать  себя  несчастной  и
подавленной.
   Джолетта по-новому оглядела сад  во  внутреннем  дворике.  Сейчас  ей
показалось, что в нем есть что-то неуловимо итальянское - это  сводчатая
галерея с  колоннами,  фонтан,  решетка,  увитая  виноградной  лозой,  и
декоративная  олива  в  таком  уголке,  где  настоящая  не  вынесла   бы
недостатка света. Она тряхнула головой и стала подниматься по внутренней
лестнице наверх.
   Бросив сумку в гостиной Джолетта сразу прошла  в  спальню  Мими.  Она
совершенно определенно знала, чего  хочет  и  где  это  следует  искать.
Подойдя прямо к  комоду  с  архивом  Мими,  Джолетта  пошире  распахнула
наружные дверки и выдвинула левый верхний ящик. Здесь, как она  помнила,
на самом дне долгие-долгие годы лежал пакет с  поблекшими  фотографиями,
стеклянными негативами и дагерротипами.
   Вытащив пакет, Джолетта положила его на кровать и развязала  ленточку
цвета слоновой кости. Она бережно перебрала содержимое пакета и  наконец
нашла то, что искала. Это была фотография,  сделанная,  судя  по  покрою
одежды, примерно в конце 1870-х - начале 1880  годов.  На  ней  Вайолетт
Фоссиер стояла у дверей парфюмерного магазина  со  своей  помощницей  по
правую руку  -  обе  с  прическами  "помпадур",  в  наглухо  застегнутых
английских блузках с длинными рукавами и в юбках с  турнюрами  до  самой
земли. Слева от Вайолетт стоял мужчина, а над ним можно было рассмотреть
вывеску аптеки, которая существовала в соседнем доме до самой смерти  ее
владельца перед Первой мировой войной, за несколько месяцев до того, как
умерла Вайолетт. На вывеске значилось: "Джованни Редаэлли".
   Мужчина рядом с Вайолетт отвернулся от объектива, словно не  особенно
заботился о точном запечатлении своего облика. Он был  широк  в  плечах,
хорошо сложен, красив - по моде прошлого века с бакенбардами и пушистыми
усами. Одетый в  темный  костюм,  мужчина  держал  в  руках  перчатки  и
тросточку;  голову  его  прикрывала  низкая  шляпа  с  широкими  полями,
оставлявшими глаза в тени. Он смотрел на Вайолетт, и хотя лицо его  было
наполовину скрыто полями шляпы,  а  пожелтевшая  от  времени  фотография
имела  крупнозернистую  фактуру,  видно  было,  что  его  взгляд   полон
обожания.
   Сама Вайолетт смотрела прямо в объектив - глаза широко открыты,  тень
улыбки в уголках рта. Она  постарела  по  сравнению  с  изображением  на
живописном портрете, но  оставалась  по-прежнему  красивой,  и  хотя  ее
внимание  было  поглощено  фотографом  и   процессом   фотографирования,
чувствовалось,  что  она  каким-то  образом  связана  с  этим  мужчиной.
Создавалось такое впечатление, что, как только снимок будет сделан,  она
тотчас повернется к нему и заговорит, а может быть, даже уйдет под  руку
с ним.
   Джолетта тихо, удовлетворенно засмеялась. Затем с фотографией в  руке
вернулась к комоду и вытащила тяжелый дневник в переплете из  бархата  и
меди из того ящика, в который она положила его перед отъездом в  Европу.
Подойдя с фотографией и дневником к двери,  выходившей  на  галерею  над
внутренним двориком, она открыла ее, чтобы было больше  света,  и  стала
листать дневник в поисках страницы с маленьким рисунком, сделанным пером
и чернилами. Потом сравнила оба изображения.
   Да, это определенно был один и тот же человек. Джолетта  вздохнула  и
медленно села на плетеный стул на балконе. Уронив фотографию  и  дневник
на колени, она долго смотрела во дворик, и напряжение, о котором  она  и
не догадывалась раньше, постепенно отпускало ее.
   Она не помнила, сколько, времени просидела так. Когда  она  очнулась,
уже стемнело, и из магазинчика внизу не доносилось  ни  звука.  Вечерний
ветерок с озера  Понтшартрен  шелестел  в  листьях  декоративной  оливы,
донося до балкона волны ее ароматов.
   Взгляд Джолетты остановился на дверце в  стене  внутреннего  дворик