ействовать самостоятельно, а предпочитает нанять для исполнения своего плана кого-нибудь другого. Это также означало, что неизвестный абсолютно уверен, что не справится с Рефухио, если встретится с ним один на один. Он, возможно, человек пожилой, малознакомый с огнестрельным и холодным оружием. А может быть, это женщина?
     Рефухио редко участвовал в дискуссиях по поводу покушений на его жизнь. Какие у него самого соображения на этот счет - понять было невозможно. Он не держался отчужденно, нет. Он играл в карты со своими спутниками, играл для них на гитаре, развлекал всех разными забавными историями, был образцом галантности по отношению к дамам и изводил мужчин, устраивая на палубе корабля нечто вроде показательных боев, где они дрались на шпагах и врукопашную, и заставляя их по-обезьяньи карабкаться вслед за собой с мачты на мачту, с реи на рею. Но как только речь заходила о покушениях, он ловко изобретал способ, чтобы уклониться от разговора, и исчезал.
     Спал он один.
     Правда, узенькая койка в общей каюте совсем не располагала к созданию романтической обстановки, но Пилар была уверена, что Рефухио это вообще не нужно. По отношению к ней он вел себя вежливо - и только. С тех пор как они покинули Гавану, Рефухио заметно отдалился от Пилар, хотя иногда она ловила на себе его внимательный взгляд, который волновал ее до глубины души. Некоторым утешением было то, что более приветливым с доньей Луизой Рефухио тоже не стал. Пилар очень интересовало, доволен ли Рефухио тем, что теперь у него была возможность избегать свиданий с вдовушкой. Пилар хотелось, чтобы это было именно так.
     Около полудня корабль бросил якорь в бухте на подходе к Новому Орлеану. Ближе к вечеру со всеми формальностями было покончено: довольно беглый таможенный досмотр был позади, разрешение высадиться на берег получено. Отряд быстро покинул корабль и добрался до города, когда уже почти совсем стемнело. Владения доньи Луизы находились немного в стороне от основного поселения, рядом с протокой, носившей название Сен-Жанской.
     Дом, который вдова унаследовала после смерти супруга, представлял собой довольно неказистое, выбеленное снаружи строение, построенное в смешанном французско-вест-индском стиле. В нем было два этажа, по шесть комнат на каждом, и навесы по бокам над верандами, окружавшими верхний и нижний этажи со всех четырех сторон. Здесь также была пристройка, которую называли "холостяцким крылом". Она по традиции отводилась старшему сыну в семье или использовалась для проживания бедных родственников и гостей. Стены состояли из вертикальных балок со множеством щелей между ними, заткнутых комьями глины, перемешанной с конским волосом и мхом.
     Их встретила экономка-мулатка и двое ее девочек-подростков. Они занимали комнатку на первом этаже дома. По-испански они, похоже, совсем не понимали, но донья Луиза на вполне сносном французском языке живо растолковала бывшей любовнице своего мужа, кто она такая и зачем сюда приехала. Мулатка поначалу заупрямилась, но скоро ей пришлось смириться с тем, что нужно прибрать в комнатах, подогреть воду для купания и приготовить ужин.
     Донья Луиза быстро почувствовала себя как дома и даже вошла во вкус, стремительно носясь взад и вперед по анфиладе комнат и распределяя помещения. Для себя она выбрала угловую спальню, для Рефухио отвела апартаменты, сообщающиеся напрямую с ее собственными. Пилар была выслана в одну из комнат в передней половине дома, отделенную от спальни Рефухио гостиной. Балтазара и Исабель Луиза поселила в "холостяцком крыле", вместе с Энрике и Чарро. Распределив все так, что лучше всего устроенной оказалась она сама, донья Луиза приказала мулатке и ее дочерям перетаскать багаж в приготовленные комнаты.
     - Нет.
     Это возражение, простое, но решительное, исходило от Рефухио.
     - Что такое? - Донья Луиза повернулась к нему, и ее брови удивленно приподнялись.
     - Прости меня, но я не согласен. Все это очень мило с твоей стороны, ты заслужила нашу горячую благодарность за оказанное нам гостеприимство. Но, к моему глубокому прискорбию, я вынужден отменить твои распоряжения. Я отвечаю за своих людей и прежде всего должен позаботиться об их безопасности.
     Любезности доньи Луизы как не бывало. Она сделала нетерпеливый жест.
     - Так что тебя не устраивает?
     - Я предпочел бы, чтобы рядом был тот, кто зависит от меня и во мне нуждается.
     - Например? - резко спросила хозяйка.
     - Мы с Пилар будем жить в одной комнате.
     - Да, но...
     - Никаких "но". Мне также кажется более разумным разместить остальных в главной части дома. Я наметил для Энрике комнату рядом с твоей. Спальню напротив - для Балтазара и Исабель. Чарро займет оставшуюся спальню на передней половине дома.
     - Что за наглость! Не бывать этому! Того и гляди, ты начнешь еще приказывать мне.
     - Вовсе нет. Ты вольна в своих поступках. Если наше присутствие в твоем доме тебе неприятно, мы найдем другое жилье.
     Рефухио и Луиза, стоя в противоположных углах грязноватой, слабо освещенной комнаты, сверлили друг друга взглядом. В это время остальные переминались с ноги на ногу и развлекались тем, что рассматривали корявые стены, бугристый пол, окна, наглухо закрытые ставнями, разномастную, грубо сколоченную мебель и одинокие предметы оловянной и фаянсовой посуды, предназначенные для украшения убогой, невзрачной обстановки. Пилар старалась не поднимать головы, однако украдкой переводила взгляд с настороженного лица Рефухио на бледную физиономию вдовы. Пилар, конечно, знала о размолвке между Эль-Леоном и Луизой, но не подозревала, что эта размолвка настолько серьезна.
     Вдова не выдержала первой. Ее даже передернуло от злости.
     - Да делай что хочешь! - завопила она. - Год назад ты был совсем другим. И, насколько я могу судить, изменения в тебе произошли далеко не в лучшую сторону.
     - Значит ли это, что я обвинен в непостоянстве? Ты ранишь меня в самое сердце. - Если бы его слова не звучали так угрюмо, их можно было бы принять за попытку сострить.
     Вдова смерила его уничтожающим взглядом:
     - Хотела бы я, чтобы это действительно было так. Но, похоже, тебя ничем не прошибешь.
     После обеда все удалились в предназначенные для них комнаты. Их волновало сознание, что цель, ради которой они предприняли это изнурительное путешествие, близка и что уже завтра они приступят к выполнению своей миссии.
     Пилар стояла посреди комнаты, которую она теперь делила с Рефухио, и глядела на простую кипарисовую кровать, окутанную мягким воздушным покровом противомоскитной сетки, когда появился Эль-Леон. Он немного замешкался на пороге, потом медленно вошел в спальню и прикрыл за собой дверь.
     Пилар повернула голову и в упор посмотрела на него. Затем произнесла ледяным тоном:
     - Ты здорово разозлил нашу хозяйку тем, что помешал ей осуществить свои планы по расселению гостей. По-твоему, это было разумно?
     - По-моему, это была жестокая необходимость.
     - А я считаю, что следовало приложить все усилия, чтобы доставить ей удовольствие. Что тебе это стоило?
     - Для этого я должен поселиться здесь на правах комнатной собачки и терпеливо ждать, когда меня соизволят приласкать? Донья Луиза предоставила нам кров, но это далеко не означает, что она получит за свое великодушие особые привилегии.
     - Только не особые?
     Он кивнул.
     - Луизе нельзя давать лишней воли. Она может помыкать мной, но не тобой.
     - Да уж, это ты предпочитаешь делать сам.
     Он подошел ближе, двигаясь с кошачьей грацией, его темно-серые глаза смотрели испытующе. Он мягко произнес:
     - Тебе что, совсем не нужна моя защита?
     - А, значит, это теперь так называется? - осведомилась она с наигранным удивлением, не собираясь сдаваться так просто. - А ты не думаешь, что все обстоит как раз наоборот, что это я постоянно защищаю тебя?
     - Иногда - возможно, но не так уж часто.
     На его лице промелькнула тень улыбки. Кровь бросилась ей в голову, когда она вспомнила свою отчаянную попытку остановить поединок Рефухио с молодым Геварой.
     - Ты прекрасно понимаешь, что я не это имела в виду!
     - Разве? Но если это действительно не так, то мне остается думать, что причина твоей теперешней досады - в задетом самолюбии, а то и в чем-то похуже.
     Намек - прозрачнее некуда. Рефухио подозревает, что она ревнует! Не надо было вообще затевать с ним эту перепалку. Теперь Пилар совсем запуталась. Нужно попытаться спасти положение. Гордо вскинув голову, она объявила, стараясь, чтобы это звучало убедительно:
     - Мне от тебя ровным счетом ничего не нужно.
     - Конечно, ты считаешь ниже своего достоинства быть обязанной мне. Это я уже понял.
     - Ничего ты не понял. Я просто пытаюсь втолковать тебе, что нет никакой необходимости нянчиться со мной. Я попросила тебя о помощи в ту ночь в саду, не задумываясь о последствиях, о том, к чему может привести мое сумасбродство. Мне пора самой научиться отвечать за свои поступки.
     Лицо Рефухио ничего не выражало, но глаза искрились весельем.
     - Какое благородство. Но думаю, что ты поступаешь несколько опрометчиво, так решительно освобождая меня от принятых обязательств. Ты забываешь, что в настоящее время мы с тобой связаны такими тесными узами, которые не так-то легко разорвать.
     - Ты имеешь в виду мою попытку вернуть тебя к жизни, когда ты вбил себе в голову, что должен умереть?
     - И должен признать, что в деле воскрешения мертвых ты преуспела.
     Эти слова раскаленными иглами впились в мозг Пилар, но она изо всех сил пыталась держать себя в руках.
     - Ты прав. Все именно так и есть. И я не собираюсь отрицать, что сама сделала свой выбор.
     - Я тоже. Ты не задумывалась о том, что я легко мог отвергнуть твою трогательную жертву. Это могло грозить мне потерей рассудка и душевного спокойствия, но таким уж невозможным не было.
     - Верю. Однако ты этого не сделал. Почему?
     - Ну, во-первых, отказывать даме неприлично, во-вторых, у меня было так мало радостей в жизни. По-моему, это достаточно веские причины.
     - Скотина, - пробурчала она.
     - Прошу также учесть отчаяние, тоску, одиночество. Все это смягчает мою вину или усиливает ее?
     - Что? - Она смотрела куда-то поверх его левого плеча, ее мысли были далеко.
     - Делает это мое покровительство более приемлемым для тебя или же нет?
     Пилар встретила немного насмешливый взгляд его серых глаз, пытаясь понять, к чему он клонит.
     - Очень любезное предложение. Означает ли оно, что за меня уже все решено?
     - Ты очень проницательная женщина.
     - Тогда зачем эта игра?
     - Иногда бывает приятно немного помечтать.
     Призвав на помощь все свое мужество, она спросила:
     - Кто это мечтает, хотелось бы знать?
     - Конечно же, я, - ответил Рефухио без малейшего колебания. - Ты ведь будешь великодушной и позволишь мне это?
     Рефухио всегда заботился о ее безопасности и благополучии и теперь еще раз доказал это. Он проявил такое благородство, что Пилар не в силах была обидеть его отказом от предложенного покровительства, как не могла она противостоять его желанию, которое он даже не пытался скрывать. Проявлять девичью стыдливость было слишком поздно, и, по правде говоря, ей не хотелось этого делать.
     Перед обаянием Рефухио не устояла бы любая женщина. И разве он требовал невозможного? Он был человеком чести и во всем руководствовался ее принципами. Очень скоро, может быть даже завтра, Рефухио либо убьет дона Эстебана, либо сам будет убит и навсегда потерян для нее. Это, возможно, их последнее свидание наедине.
     - Не только позволю, но даже сделаю больше, - тихо сказала Пилар. - Я готова сама помечтать вместе с тобой.
     Она услышала, как Рефухио порывисто вздохнул. Он был поражен ее словами. Пилар избегала смотреть ему в глаза, страшась того, что могла прочесть в них. Рефухио наклонил голову. Его губы были теплыми и нежными и слегка подрагивали, касаясь ее губ. Дыхание Пилар скользило вдоль лица Рефухио. Она придвинулась ближе, прижавшись к нему всем телом, и он не отпускал ее. Прошло долгое томительное мгновение. Пилар слышала глухие удары сердца Рефухио и сквозь тонкую ткань платья чувствовала холодное покалывание пуговиц его камзола. Он стремительно наклонился и поднял ее на руки.
     Как в тумане, она приникла к нему, затем скорее почувствовала, чем увидела, как тонкая пелена сетки от москитов опустилась над ними. Мягкая перина обволокла плечи и бедра. Рефухио быстро срывал с себя одежду. Его широкие плечи загораживали единственную свечу, горевшую на столике возле кровати. Ее свет золотил его кожу и окружал тело ослепительным ореолом, только лицо оставалось в тени. Он повернулся и, просунув руку сквозь складки сетки, пальцами затушил свечу. Комната погрузилась во мрак. Пилар уже сбросила туфли, они теперь валялись на полу возле кровати. С чулками возиться было не нужно, она не надела их после того, как приняла ванну. Пилар нащупала на груди крючки корсажа. Рефухио перехватил ее руку, сжав ее запястье так крепко, как будто сжимал рукоятку шпаги.
     - Дай-ка я, - произнес он глубоким грудным голосом. Крючки разлетались под его длинными пальцами, и в мгновение ока корсаж был отброшен в сторону. Развязав тесемки на юбках Пилар, он быстро сдернул их. Секунды хватило ему, чтобы освободить ее от сорочки. Рефухио прилег рядом с ней, опершись на локоть, и долго оставался в таком положении, разглаживая складочки и морщинки, которые тугой корсет оставил на ее коже, затем наклонился и начал покрывать их осторожными поцелуями, обжигая Пилар прикосновениями языка.
     Ласки Рефухио были мучительно-нежными, и он мягко побуждал Пилар к ответным ласкам. Его ладони чашечкой накрыли ее груди, потом он начал медленно обводить языком их розовые кончики. Пальцы Пилар скользили по шелковистой матовой коже Рефухио, а губы легонько касались шрама на его груди. Он поглаживал внутреннюю поверхность ее бедер и становился все смелее и требовательнее, постигая самые сокровенные тайны ее тела. Она таяла от его прикосновений и ласкала его с возрастающей страстью, вбирая в себя его тепло, его нежность, его силу. Их тела переплелись, сердца стучали в такт, кровь бурлила в жилах, горячее дыхание срывалось с губ, они шептали друг другу нежные слова. И когда медлить дольше было невозможно, Рефухио вошел в нее, и его поглотила жаркая бездна. Два тела рвались друг к другу, стремясь скорее оказаться в плену наслаждения.
     Пилар была будто охвачена огнем. Для нее в этом мире сейчас не существовало ничего, кроме этого мужчины и этой всепоглощающей страсти. По ее телу прошла судорога. Рефухио двигался все чаще, ближе и ближе подводя ее к воротам царства любви. Пилар напряглась, обняв его плечи, потом почувствовала, как горячая волна безумной сладости начала подниматься из самых глубин ее существа.
     И вот эта волна полностью захлестнула ее, закружила в бешеном водовороте страсти, а затем вынесла на поверхность совершенно обессиленную.
     Они лежали, едва дыша, в объятиях друг друга, и руки Рефухио запутались в облаке волос Пилар. Не размыкая сплетенного кольца рук, они медленно погрузились в сон.
     Пилар и Рефухио проснулись на рассвете и снова любили друг друга, отдавая себя во власть томительно прекрасных ощущений. Но когда слабый утренний свет, проникнув сквозь щели в ставнях, разогнал мрак, царивший в комнате, оба они, и мужчина и женщина, поспешно спрятали за завесой густых ресниц то, о чем так красноречиво говорили их глаза.

13.

     Утром, сразу после завтрака, Рефухио и его люди отправились в город, чтобы выяснить, где живет дон Эстебан и что собой представляет его жилище, В то же время им нужно было больше узнать о городе, как он охраняется, часто ли бывают патрули на главных улицах. Важна была любая мелочь. От нее мог зависеть успех всего предприятия.
     Примерно через час после того, как ушли мужчины, было получено письмо от губернатора колонии, Эстебана Миро, предписывающее вдове Эльгесабаль и ее гостям явиться в губернаторский дом. Об их прибытии в город уведомил капитан каботажного судна. Они должны будут подвергнуться расспросам, чтобы губернатор мог убедиться в их благонадежности и дать свое разрешение на их проживание в Луизиане на определенный срок. И потом, им необходимо познакомиться с рядом правил, которым они обязаны будут следовать, пока будут находиться в городе. Это была простая формальность, но ни один человек не смел уклониться от ее исполнения.
     По настоянию Пилар донья Луиза села писать ответ губернатору, в котором сообщила о времени, когда они предстанут перед губернаторскими очами. Это должно было произвести на старика благоприятное впечатление, и у него не будет повода посылать за ними стражу. Если время, назначенное Луизой, не устроит Рефухио, он сможет изменить его.
     Мужчины вернулись около полудня. Они выяснили, что Новый Орлеан, хотя его и населяют более шести тысяч жителей, больше напоминает французскую деревушку. Это было беспорядочное скопление однообразных зданий, большинство из которых были деревянными или глинобитными, но некоторые здания, казавшиеся поновее, были сложены из обожженного кирпича и украшены чугунными завитушками, привезенными из Испании. Такие дома были с внутренними двориками и в целом выглядели довольно вычурно. Внутри городской стены было распланировано шестьдесят шесть кварталов, из которых жилыми считались не более половины. Дома по большей части располагались вдоль реки или же поблизости от Пласа-де-Армас, Оружейной площади, на ней же находились городские достопримечательности: тюрьма, караульное помещение и рядышком с ними - церковь Сен-Луи. По одну сторону от церкви стоял Дом отцов капуцинов, а по другую - казармы, построенные в стиле величественного французского барокко.
     Новый Орлеан, как и большинство тропических портов, здоровым климатом не отличался. За стеной города находилась местность, называемая "землей прокаженных", потому что эти несчастные действительно содержались там под надзором. О них заботился персонал благотворительной лечебницы, куда свозили умирать всех неимущих. Улицы города постоянно были затоплены водой, потому что выкопать сточные канавы не догадались, хотя это могло решить многие проблемы. Городские власти также забыли установить фонари на улицах, поэтому с наступлением ночи Новый Орлеан погружался в кромешную тьму. Многие муниципальные службы, такие, например, как пожарная охрана, отсутствовали вообще. Полицейские патрули крайне редко выходили оберегать покой мирных граждан. Все это доставляло массу хлопот жителям Нового Орлеана, но было на руку Рефухио и его людям.
     Они выяснили, что дон Эстебан занимает здание, находящееся недалеко от резиденции губернатора, на Шартрской улице. Этот дом выглядел довольно внушительно. Наружная дверь выходила прямо на улицу, жилые комнаты находились на передней половине дома, а спальни - на задней. Кухня представляла собой отдельное помещение, стоящее в глубине большого сада. Дом охранялся довольно небрежно. Сразу было видно, что дон Эстебан не ожидал непрошеных гостей.
     Им не удалось повидать Висенте, но они слышали, как йовар называл своего подручного этим именем, переиначив его на французский лад. Из обрывка разговора, подслушанного в кабачке, они узнали, что у дона Эстебана есть молодой невольник, который прислуживает ему за обедом.
     Когда Рефухио рассказали о полученном приказе явиться к губернатору, он не был удивлен, так как хозяин кабака уже успел просветить его насчет городских порядков. Оказалось, губернатор Миро слыл человеком строгим, но справедливым, придающим огромное значение выполнению всякого рода правил и предписаний, хотя иногда, чтобы пустить пыль в глаза, он позволял себе широкие "отцовские" жесты по отношению к своим подопечным. В официальном порядке Миро постановил, что жительницы Нового Орлеана не должны злоупотреблять украшениями в своих нарядах, а цветным женщинам вообще было запрещено носить драгоценности и шляпки с перьями. Вместо этого им полагались странные головные уборы в виде тюрбанов - ч