мобиль
развернулся, продолжая скользить, и  с  оглушительным  треском  врезался
правым боком в дерево, сотрясая все вокруг.
   Послышался  металлический  скрежет,  посыпались  листья,  со  свистом
вырвался пар, машина дрогнула и замерла. Мотор продолжал работать,  пока
Роун не выключил зажигание.
   - Наружу! - скомандовал он. - Быстро!
   Расстегнув ремень, он толкнул дверцу со своей стороны и, когда она не
поддалась, высадил ее плечом. Ошеломленная Джолетта увидела стекавшую по
его щеке кровь.  Непослушными,  словно  онемевшими  пальцами  она  стала
отстегивать свой ремень. Казалось, прошла целая вечность,  пока  ей  это
наконец удалось. Она толкнула дверцу, но та  была  неподвижна,  накрепко
зажата покореженным металлом.
   Перегнувшись через водительское сиденье,  Роун  схватил  Джолетту  за
руку и потянул к себе, помогая ей выбраться наружу. Подняв ее  на  ноги,
он придержал ее на доли  секунды,  чтобы  она  не  упала,  затем  быстро
потащил в сторону от машины.
   Почувствовав запахи раскаленного металла и горящих проводов, Джолетта
и Роун бросились бежать, спотыкаясь  в  заросших  травой  сухих  сточных
канавах, утопая ногами в мягком грунте откоса, цепляясь за плети  плюща,
стараясь уйти как можно дальше, пока секунды вели свой счет.
   Позади них  послышалось  слабое  гудение,  почти  как  при  загорании
газовой  колонки,  затем  раздался  грохот.  Взрывная  волна  трескучим,
плавящим жаром ударила им в спины. Они упали, вытянувшись во весь  рост,
закрыв головы руками и прижавшись к земле.
   Спустя несколько секунд самое страшное  было  позади.  Они  осторожно
приподнялись и, закрывая лица руками от/ палящего жара, повернули головы
к машине. Как завороженные Джолетта и Роун смотрели  на  желто-оранжевые
языки пламени, облизывающие молодую листву деревьев, на поднимавшиеся  в
небо  черные  хвосты  дыма.  Внутри  машины,  словно  в  котле,  бурлило
раскаленное докрасна варево. Только что они были там.  Судорожно  вдыхая
воздух, они продолжали лежать, не отрывая взгляда от ужасного зрелища.
   Позади  них   на   шоссе   машины   замедляли   движение,   некоторые
останавливались. Послышались громкие голоса, сопровождаемые возбужденной
жестикуляцией.  Какой-то  мужчина  вышел  из   красного   автомобиля   и
направился в их сторону.
   -  Ну,  друзья  мои,  -  воскликнул  Цезарь  Зиланти,   приблизившись
достаточно близко, чтобы его было слышно, - вам повезло, не так ли?
   Он протянул руку Джолетте.  Она  автоматически  приняла  его  помощь,
недоуменно глядя на итальянца, затем перевела взгляд  на  его  машину  и
спросила:
   - Как вы?..
   - Он ехал за нами, - прервал ее Роун, вставая без чьей-либо помощи. -
Я видел его на дороге позади нас на протяжении многих миль.
   - Может быть, нескольких километров. Но как бы там  ни  было,  да,  я
ехал за вами, - признался итальянец, слегка поводя плечами.  Его  темные
глаза остановились на Джолетте. - Синьорина такая красивая, что  мне  не
хотелось терять ее из виду так скоро.
   Роун скрестил руки на груди и посмотрел на Зиланти  взглядом,  полным
скептицизма.
   - Интересно было бы узнать, как вам удалось отыскать нас сегодня.
   -  Эти  туристические  автобусы,  -  сказал  итальянец   с   оттенком
пренебрежения в голосе, - они предсказуемы. В Париже, в  гостинице,  где
вы останавливались, я разговаривал с вашим водителем.  Он  сообщил  мне,
что на этом маршруте их гид всегда устраивает обед в Лугано, в кафетерии
"Мовен-пик" у озера. Я заканчиваю свои дела в Париже, еду к тому  месту,
но вижу, что синьорина не одна. Вы идете в парк, автобус уезжает, и  вас
обоих в нем нет. Тогда я иду в сад. Остальное было просто.
   - Если вы видели,  что  автобус  уехал  без  нас,  почему  же  вы  не
предложили нас подвезти? - голос Роуна звучал спокойно,  но  взгляд  его
был холодным.
   Цезарь улыбнулся, густые темные брови затеняли его глаза.
   - Откуда я знаю, какую игру вы  затеяли?  Вполне  возможно,  что  вам
хотелось уединиться с синьориной, и разве можно вас за это винить?
   "Звучит вполне правдоподобно, - подумала Джолетта, - но даже если все
действительно так, тут есть что-то еще. Похоже,  Роун  подозревает,  что
Цезарь ехал за нами гораздо дольше, чем  тому  хотелось  бы  признаться.
Может, итальянец знает что-нибудь о происшествии в гостинице в  Люцерне?
Но каким образом? Какое отношение он  может  иметь  к  тому  случаю  или
теперешнему?"
   Джолетта вдруг ощутила слабость и увидела, что у нее  трясутся  руки.
Она не только чувствовала  себя  ужасно,  но  и  выглядела  ужасно.  Она
понимала это, но единственное, о чем она могла сейчас думать, так это  о
том, что ей опять придется объясняться с  полицией,  теперь  уже  другой
страны, прежде чем она получит возможность отдохнуть.
   - Как бы там ни было, вы здесь, - устало проговорила она.  -  Я  рада
видеть вас,  раз  уж  мы  находимся  в  вашей  стране.  Может  быть,  вы
подскажете, что нам теперь делать?
   - Есть две возможности, - ответил итальянец, подняв  руку  и  почесав
подбородок. - Первая - сразу уехать со мной.
   Джолетта  моргнула  и  посмотрела  на  Роуна,  но   его   лицо   было
непроницаемо. Она обратилась к Цезарю:
   - Но... разве мы не должны составить протокол в полиции и  оповестить
прокатное агентство о происшествии, ущербе или что-нибудь в таком роде?
   -  Зачем  утруждать  себя?  Это  Италия,  вы  делаете  что  хотите  и
надеетесь, что карабинеры и люди  из  агентства  не  найдут  вас,  чтобы
задавать вам вопросы.
   - Я думаю, мы все-таки возьмем на себя этот труд, -  весомо  произнес
Роун.
   - Как вам угодно, - улыбнулся  итальянец,  пожав  плечами.  -  Можете
рассчитывать на меня.
   Роун, ничего не сказав в ответ, лишь посмотрел на него с издевкой.

***

   Полицейские, одетые в хорошо сшитую синюю униформу, держались вежливо
и обходительно и не спешили завершать опрос. Они очень сожалели, что  не
могут сразу же привлечь к ответу водителя грузовика, но каждому понятно,
как это трудно при таком положении дел. Также они выразили сожаление  по
поводу того, что такое  ужасное  происшествие  случилось  на  территории
Италии, и надежду на то, что оно не послужит  поводом  думать  плохо  об
этой прекрасной стране и их дальнейшее пребывание в Италии  будет  более
удачным. Какое счастье, что  никто  не  пострадал  серьезно;  уверен  ли
синьор Адамсон, что его рана перестала кровоточить? Va bene. Тогда  надо
будет  заплатить  только  за  буксировку  автомобиля  и  за   нанесенный
агентству ущерб. Конечно, страховка у них есть? Bene, bene. Да, осталось
только подписать несколько дюжин документов.
   Было уже поздно, когда  они  приехали  в  Венецию  и  остановились  у
причалов, где Цезарь должен был припарковать автомобиль. Оказалось,  что
они прибыли не намного позже своего автобуса - тот уже стоял на  той  же
стоянке.  Они  увидели  свой  багаж,  который  перекладывали  на   ленту
транспортера, чтобы доставить его  на  речной  автобус  для  отправки  в
гостиницу.  Поскольку  времени  было  достаточно,  Джолетта   предложила
прокатиться на гондоле и поужинать вместе с группой.
   - Ради бога, не делайте  этого!  -  воскликнул  Цезарь  с  мольбой  в
голосе. - Я прошу вас поужинать со мной. У  меня  есть  кузен,  владелец
ресторана, известного своей кухней. Потом, если захотите,  у  вас  будет
время для гондолы. Для настоящей гондолы, не такой,  каких  здесь  целая
флотилия; их гондольеры и взмокнуть не успевают, чуть проплывут - и  уже
везут  пассажиров  обратно.  У  вас  будет  настоящая  прогулка,  полная
романтики, - это я вам обещаю.
   К тому времени Цезарь уже проявил себя как ценный союзник,  отстаивая
их интересы в разговоре с полицейскими со всей страстью, какой требовали
обстоятельства. Он заботливо усадил Джолетту  и  Роуна  в  свою  машину,
затем проводил их до гостиницы, ограждая от назойливых предложений гидов
и водителей водных такси.
   Джолетта посмотрела на Роуна и, показав на  его  рубашку,  украшенную
пятнами засохшей крови, неуверенным голосом произнесла:
   - Возможно, и вам, и мне понадобится больше времени,  чтобы  привести
себя в порядок, чем остальным членам нашей группы.
   - Не могу сказать, что мне хочется ужинать так же рано, как  и  нашим
старичкам, - согласился Роун.
   - Как рано? -  поинтересовался  Цезарь,  удивленно  подняв  брови.  -
Конечно, нет! Это же Италия. Ничего приличного не подается здесь  раньше
десяти-одиннадцати часов.
   Роун кивнул.
   - Тогда остановимся на ресторане вашего кузена. Но платить буду я.
   Цезарь принялся горячо приводить всевозможные доводы, пытаясь убедить
их воспользоваться его гостеприимством, но это не  помогло.  Роун  будет
платить, а итальянец приедет за ними на речном  такси  к  ближайшему  от
гостиницы причалу через несколько часов.
   Наблюдая за их рукопожатием при расставании, Джолетта  подумала,  что
двое молодых людей прониклись друг к другу уважением, если не симпатией.
Однако оставалось непонятным, почему  они  приняли  приглашение  Цезаря.
Может быть, Роун хочет узнать: тот ли он, за кого себя выдает?

***

   Ключи от номеров имели тяжелые брелоки, выполненные в форме колокола,
- скромное  напоминание  о  том,  что,  покидая  гостиницу,  их  следует
оставлять на стойке портье.
   Боясь, что Роун будет настаивать на том, чтобы она поселилась  в  его
номере,  Джолетта  начала  объяснения  на  узкой  лестнице,   пока   они
поднимались на второй этаж.
   - Нет необходимости продолжать, - прервал ее Роун на полуслове.  -  Я
знаю, что вам было неприятно, когда вас  увидели  утром  в  дверях  моей
комнаты, и я не хочу, чтобы это повторилось.
   - Правда?
   - Правда, - ответил он твердым голосом. Она наградила его благодарной
улыбкой, когда они подошли к ее двери.
   - Не надеялась, что вы будете столь благоразумны, но я рада,  что  вы
понимаете.
   - Я благоразумный человек, - заверил он и не мешкая взял у нее из рук
ключ и открыл дверь. - Я останусь в вашей комнате.
   Джолетта замерла как вкопанная. Потом вошла следом за ним в комнату и
закрыла за собой дверь с большей, чем требовалось, силой.
   - Я не это имела в виду!
   - Я знаю, - бросил он через плечо.
   Подойдя  к  окну,  Роун  широко  распахнул  створки,   затем   открыл
деревянные ставни. За окном  виднелись  нагромождения  светлых  каменных
стен, красных черепичных крыш, утыканных телевизионными антеннами, а  за
ними - зеленый купол церкви с маленькой  колокольней.  Внизу  плескались
воды канала. Он оставил ставни открытыми и повернулся к своей спутнице.
   - Я знаю, - повторил он. - Но не могу позволить вам находиться  одной
после сегодняшнего происшествия, даже если бы за этим окном висела целая
команда охранников, а у двери дежурил ваш собственный телохранитель.
   Джолетта выдержала его упорный взгляд, затем отвернулась и опустилась
на  огромную  кровать,  занимавшую  половину  комнаты.   Вздохнув,   она
вымолвила:
   - Как раз этого я и боялась, что вы раздуете сегодняшний случай.
   - По-моему, мы уже  отделались  от  теории  случайностей  в  Люцерне.
Сегодня вы могли погибнуть.
   - Вы тоже.
   - Да.
   Что-то в его голосе заставило Джолетту взглянуть на него. Он  смотрел
на нее с удивлением, и одновременно в его взгляде было нечто  -  похожее
на уважение. Она снова опустила глаза и,  проведя  рукой  по  голубой  с
золотом гобеленовой ткани покрывала, еле слышно произнесла:
   - В это трудно поверить.
   - Что лишний  раз  доказывает,  насколько  невинный  образ  жизни  вы
ведете. Честные люди никогда  не  могут  понять  явной  подлости  других
людей.
   Она глубоко вздохнула, затем медленно выдохнула. Есть  вещи,  которые
она обдумывала про себя много раз, но о которых не говорила ему, хотя он
имел право знать это, раз уж намерен оставаться подле нее.  Но  как  она
могла сказать ему, что люди, которых она подозревает в  желании  нанести
ей вред, являются ее родственниками? Она сама не могла до  конца  в  это
поверить.
   Резко убрав руку с покрывала,  Джолетта  повернула  голову  и  обвела
взглядом широченную кровать и две подушки, лежавшие рядышком в изголовье
у широкой спинки. Она посмотрела на Роуна. Ее голос звучал немного выше,
чем обычно, когда она произнесла:
   - Здесь одна двуспальная кровать.
   - Королевская, - отозвался он без всякого выражения.
   В  комнате  повисло  напряженное  молчание.  Через  некоторое   время
Джолетта села и,  наклонившись  вперед,  поставила  локти  на  колени  и
подперла ладонями разболевшуюся голову.
   -  Господи,  -  выдохнула  она,  -  и  когда  только   кончится   мое
путешествие?

***

   Любовь Цезаря к своему городу и своей стране была  неподдельной.  Она
звучала в его голосе, когда он рассказывал им о зданиях и о  памятниках,
проплывавших мимо, она светилась  в  его  глазах,  искавших,  какое  еще
прекрасное произведение из камня  или  редкую  архитектурную  деталь  им
показать.
   Речное такси  доставило  их  к  площади  Святого  Марка,  откуда  они
отправились пешком в ресторан, расположенный где-то  на  улочках  внутри
квартала. Толпы туристов к вечеру  заметно  схлынули,  и  площадь  почти
полностью была в их распоряжении, пока они шли по серым каменным  плитам
среди старинных зданий с их легкими  византийскими  арками,  украшенными
каменной  резьбой,  среди  сотен  колонн,  блуждавших   словно   бледные
привидения в свете восходившей луны.
   Цезарь посмотрел на восхищенное лицо Джолетты.
   - Bella, да? - прошептал он.
   - Si,  -  отозвалась  она  по-итальянски,  поскольку  в  этот  момент
английский показался ей невыразительным. - Bella, bella.
   Шагавший по другую руку Роун обратил внимание девушки на  полет  двух
голубей, описывавших спираль вокруг шпиля  колокольни  в  лунном  свете,
серебрившем их крылья. Она улыбнулась и кивнула, с  удивлением  заметив,
что у нее возвращается интерес к путешествию.
   То,  что  двое  высоких,  энергичных  и  обаятельных  молодых   людей
добивались ее  внимания,  действовало  на  нее  воодушевляюще.  С  одной
стороны, это было приятно, с другой - непонятно, что  такого  особенного
она в своей жизни сделала, чтобы  заслужить  это.  Джолетта  никогда  не
считала  себя  роковой  женщиной.  Она  ни  в  коем  случае  не   хотела
подстрекать их к соперничеству - скорее  наоборот,  боялась,  что  между
ними может вспыхнуть неприязнь. И все же  их  присутствие  и  постоянное
внимание льстили ее самолюбию.
   В  ресторане  официанты  словно  подхватили   дух   состязания.   Они
кланялись, улыбались, произносили комплименты, провожая ее глазами, пока
Джолетте не стало казаться, что самодовольная улыбка словно  приклеилась
к ее лицу. Но это было еще не все.
   Убирая на столе  после  салатов,  их  официант,  стройный  блондин  в
возрасте около тридцати лет, двигавшийся с  изящной  грацией,  подхватил
обе тарелки Джолетты, оставив ее перед  пустой  скатертью.  Сначала  она
подумала, что он сделал это по ошибке, так  как  мраморно-серые  тарелки
Роуна и Цезаря стояли на месте. Затем принесли пасту - итальянское блюдо
из макарон с помидорами и сыром. В этом ресторане оно  было  приправлено
изысканным соусом из морепродуктов. Джолетта полагала,  что  ей  подадут
первой, так как она была единственной женщиной за столом,  но  произошло
иначе. Официант наполнил пастой тарелки обоих мужчин, а  она  продолжала
сидеть в недоумении.
   В конце концов официант  через  плечо  Джолетты  поставил  перед  ней
золотую квадратную тарелку и положил на нее пасты  в  два  раза  больше.
Затем ей был подан тертый сыр "Пармезан",  который  ни  тот,  ни  другой
мужчина не получили.
   - Это самый искренний комплимент красивой женщине, - пояснил  Цезарь,
явно наслаждаясь смущением Джолетты. - От вас требуется  только  сказать
"спасибо".
   Она, конечно, поблагодарила официанта, чувствуя, что с ней происходит
нечто удивительное, что наряду с присутствием  обоих  мужчин  давало  ей
ощущение собственной особенности и исключительности, хотя бы  только  на
один вечер. Покидая ресторан, Джолетта заметила,  что  она  и  улыбается
иначе, и двигается иначе, и даже ощущает себя иначе. Она не  знала,  как
долго продлится такое состояние, но пока наслаждалась им.
   По словам Цезаря,  настоящая  гондола  должна  быть  черной  -  этого
требовала традиция.  Та,  которую  он  заказал  для  их  путешествия  по
каналам, сияла полировкой вся - от высокого резного носа  до  еще  более
высокой кормы. На сиденьях, обитых мягким бархатом темно-красного цвета,
могло бы поместиться человек пять; на  бортах  лодки  мягко  отсвечивали
латунные морские кони.  Великолепие  гондолы  полностью  соответствовало
требованиям туристического бизнеса, но Джолетте больше нравилось думать,
что ее вид типичен для Венеции и отвечает вкусам венецианцев.
   Гондольер  в  черно-белой  полосатой  рубашке   имел   очаровательную
внешность языческого божества. Он держался почтительно и в то  же  время
смело, в той особой итальянской  манере,  которую  Джолетта  уже  начала
узнавать. Именно он подал девушке руку и помог ей спуститься в  гондолу,
в то время как Цезарь и Роун стояли  на  берегу  и,  стараясь  соблюдать
вежливость, спорили о том, кто из них где будет сидеть. Когда  гондольер
обернулся к ним, Роун посмотрел на Цезаря, и оба пожали  плечами.  Затем
Роун, решительно спустившись в гондолу, занял место рядом  с  Джолеттой.
Воздев руки  к  небу,  Цезарь  последовал  за  ним  и  уселся  напротив,
облокотившись на спинку своего сиденья.
   Канале-Гранде был освещен, но не столь  ярко,  как  большинство  улиц
города;  впрочем,  этого  было   вполне   достаточно   для   поддержания
романтичной атмосферы старины. Со стороны Адриатического моря дул свежий
холодный ветер, но у него не хватало силы создавать на поверхности  воды
нечто  большее,  чем  крупную  рябь.  Равномерное   постукивание   шеста
гондольера и  всплески  воды  завораживали.  Красота  лунного  сияния  в
изгибах канала между  старинными  палаццо  была  столь  совершенна,  что
казалась театральной декорацией.
   Цезарь  рассказывал  им  о  знаменитых  местах,  мимо   которых   они
проплывали, он показал им дом Казаковы, а также здание, в  котором  жили
Роберт Браунинг и Елизавета Барретт Браунинг во время своего  пребывания
в Венеции. Показывая им дом  Марко  Поло,  он  обратил  их  внимание  на
плескавшуюся над причалом воду, как доказательство того, что  происходит
медленное погружение города, и в тот  момент  небрежным  жестом  положил
свою руку на  колено  Джолетты.  Все  внимание  девушки  было  поглощено
изяществом старинного здания, и она едва ли заметила его прикосновение.
   Роун быстро наклонился и, схватив Цезаря  за  запястье,  перенес  его
руку обратно на спинку кресла. Выражение его лица  при  этом  оставалось
приветливым, хотя глаза смотрели на  итальянца  с  вызовом.  Цезарь  еле
слышно произнес что-то мало похожее на лестное выражение, но  уже  через
мгновение  встрепенулся,  показывая  на  появившийся  перед  ними   мост
Риальто.
   Немного  позже  они  свернули  в  более  узкий  канал,  где   к   ним
присоединилась другая гондола с певцом и аккордеонистом. Пока  их  лодка
медленно скользила  по  темным  водам  канала,  стройный  смуглый  певец
оперным голосом пел для них по заказу  Цезаря  "Санта  Лючия",  "О  соле
мио", "Вернись в Сорренто"  и  другие  итальянские  песни.  Прохожие  на
мостах  останавливались,  когда  гондолы  проплывали  под   ними.   Люди
высовывались  из  окон,  чтобы  послушать  бесплатный  концерт,  а  один
человек, шедший по короткому тротуару вдоль канала,  подхватив  мелодию,
создал прекрасный дуэт, и его голос еще звучал в воздухе некоторое время
после того, как они оставили его позади.
   Романтические песни, столь непроизвольное  присоединение  незнакомца,
душещипательная музыка - все это  представляло  собой  довольно  избитые
клише,  граничившие  с  карикатурностью.  В   душе   Джолетты   боролись
противоре