жняя юбка  беглянки  повисли
клочьями. Туфли Элеоноры давно развалились, разъехавшись по швам, и  она
соорудила себе новую обувку из кусков одеяла, обвязанных вокруг  ступней
и щиколоток лианой. Эти  самодельные  башмаки  защищали  ступни,  но  не
прикрывали пальцы. Сапоги мужчин были из более  прочного  материала,  но
они, как и все кожаное -  патронташи,  подтяжки  и  даже  бриджи  Луиса,
покрылись местами серо-зеленой пленкой плесени.
   Однако речное путешествие было менее утомительно,  чем  езда  верхом.
Луис немного восстановил силы, и, когда наступало время привала, он  уже
мог отказаться от  носилок  и  ходил  по  берегу  вместе  с  остальными,
опираясь на костыль, сделанный  из  длинной  рогатины.  Они  то  и  дело
пристально всматривались во вздымающиеся тяжелые волны голубого пролива,
но линия горизонта была чиста, и никаких парусов  или  черного  дыма  из
трубы не наблюдалось и в помине.
   Еще одна проблема встала перед ними - вода. У них имелись три  полные
фляги, но водоемы, которые им встречались  по  пути,  были  грязные  или
солоноватые. Страшно было подумать, что им придется  углубиться  в  Лес,
прежде чем  они  увидят  корабль.  Казалось,  лишнее  лье,  которое  они
проходили, увеличивало шанс на спасение. Слим все время ускорял  шаг  и,
видя, что Луис уже способен поддерживать его темп, шел еще быстрее.
   На второй день их перехода по опасным пескам, каждый шаг  по  которым
давался  с  огромным  трудом,   Элеонора   почувствовала   беспомощность
происходящего.  Она  все  время   держалась,   но   когда   приблизилось
освобождение и состояние здоровья Луиса стало лучше,  она  ощутила,  как
силы и воля покидают ее, словно их вбирает горячий песок.
   Беспощадный блеск  солнца,  отраженный  от  танцующей  зыби  пролива,
просверлил глаза насквозь. Приводилось  контролировать  себя,  чтобы  не
качаться в такт волнам. Она не хотела свалиться и  стать  лишней  обузой
для Луиса, у него и так  хватало  забот.  Однако  одних  намерений  было
недостаточно. К вечеру колени Элеоноры стали подгибаться,  и,  падая  на
песок, она закрыла голову руками.
   - Элеонора, - взволнованно спросил Луис, - вы не больны?
   - Не думаю, - ответила она и сама удивилась слабости своего голоса. -
Просто я не могу больше сделать ни шага.
   -  Вы  уверены,  что  дело  лишь  в  этом  Уверены  -  настаивал  он,
взволнованно всматриваясь в  ее  лицо,  видя  под  глазами  темные,  как
синяки,  тени,  слишком  выдающиеся  скулы  и  пульсирующую   жилку   на
золотисто-гладкой хрупкой шее.
   - Когда я отдохну, все будет в порядке, - сказала она сдержанно, и он
больше не спрашивал.
   Элеонора лежала, прикрыв глаза рукой, стараясь отключиться от гудящих
голосов мужчин. Она вдруг  почувствовала,  как  устала  от  них,  от  их
постоянного присутствия, от невозможности побыть одной и больше всего  -
от  этой  звякающей  цепи,  от  которой  на  руке  у   нее   образовался
красно-коричневый след, покрытый ржавой коркой. Когда Луис предложил  ей
жареные черепашьи яйца, она отвернулась и отодвинулась от  него  на  всю
длину цепи. Такое резкое изменение чувств было, конечно,  ненадолго,  но
если в этот момент он станет  настаивать  или  дотронется  до  нее,  она
закричит.
   Через некоторое время шум волн успокоил ее и, выкопав в  песке  ямку,
она уснула.
   Тихий Хруст  песка  разбудил  Элеонору.  Она  продолжала  лежать,  не
открывая глаз. Когда шум повторился, она чуть приоткрыла  веки,  пытаясь
что-нибудь рассмотреть.
   Воды пролива тихо  журчали.  Голубовато-черные  волны  подкатили  так
близко, как никогда, по ним бежала  фосфоресцирующая  дорожка,  в  конце
которой светила луна.  Коричневый  песок  берега  блестел,  как  золотая
пелена, словно ожидая, когда его  похитят.  Тишина  была  напряженной  и
какой-то  зловещей.  Элеонора  резко  открыла  глаза.  По  песку  к  ней
подбирался мужчина. Он находился уже менее чем в ярде от нее.  В  лунном
свете  его  волосы  казались  серебряными,  лезвие  ножа  тоже  сверкало
серебром, а глазные впадины оставались темными. Это  был  Курт.  Они  н&
мигая уставились друг на друга, и Элеонора  поняла:  его  цель  -  убить
человека, спавшего рядом с ней. Не дожидаясь ее реакции,  пруссак  встал
на четвереньки, оскалился и приготовился прыгнуть через нее.
   И тут над ее плечом прогремел выстрел. Нож выпал из руки Курта, он  с
хриплым воем схватился за горло, из которого хлестала кровь,  рухнул  на
спину, дернулся и затих.
   Прежде чем Элеонора смогла пошевельнуться, ночь ожила  от  выстрелов,
криков, топота бегущих ног. Из-за качающихся кустов и деревьев за линией
дюн  выбежали  солдаты  с  ружьями  наизготовку,  и  не   было   времени
сообразить, пробиваться ли с боем через них к свободе, или объявить себя
мирными гражданами. Но их уже окружили, как пленников.
   Стало тихо. Офицер - индеец с примесью негритянской крови в  белых  с
золотом эполетах вышел из-за  деревьев  и  неспешно  направился  к  ним,
высоко поднимая ноги. Он окинул взглядом измученные, растерзанные фигуры
и сказал с английским акцентом:
   -  Именем   правительства   суверенного   королевства   Москитос   вы
арестованы.
   - Эта женщина, -  сказал  Луис  с  кастильским  высокомерием,  -  моя
пленница. Она  обожаемая  невольница  второго  человека  после  генерала
Уокера в Никарагуанской армии. Я  намеревался  получить  за  нее  выкуп.
Полковник Фаррелл щедро вознаградит того, кто вернет ему ее... в  полной
сохранности. - Он пожал плечами. - К несчастью, мои люди и я  сбились  с
пути. Так вышло.

***

   Комендант поста,  куда  их  привели,  откинулся  на  спинку  стула  и
довольно скептически оглядел Элеонору. Она не могла осуждать его за это.
Они прошли под штыками, как показалось, почти сто миль,  пока  добрались
до этих крытых соломой хижин, похожих на бараки,  где,  должно  быть,  в
прежние времена держали рабов, влившихся  позднее  в  общину  индейского
королевства Москитос. Потом их поместили в крошечную каморку, которая по
размеру и запаху больше походила на нужник. В маленькой  пустой  комнате
спать было не на чем, оставалось только сидеть. Они  ничего  не  ели  со
вчерашнего ленча, а перед восходом солнца начались допросы.
   - Человек, которого вы убили, - спросил комендант, поигрывая пером на
столе, - напал на вас ради того вознаграждения?
   - Да.
   - А  вы  что  скажете?  -  спросил  он,  неожиданно  поворачиваясь  к
Элеоноре.
   Она  подумала,  что  не  стоит  так  откровенно  подыгрывать   Луису,
нервничая из-за сомнения, сквозившего в глазах коменданта.
   - Я не уверена, - ответила она тихо. - Может быть, у него были другие
планы...
   Он  коротко  кивнул,  пренебрежительно  ощупав  взглядом  ее  хрупкую
фигуру. На какой-то момент его глаза задержались  на  талии  и  на  цепи
вокруг запястья, прежде чем он снова резко повернулся к Луису.
   - Вы были фалангистом, не так ли?
   - Был.
   - Но вы решили - лучше  взять  женщину  полковника,  чем  шиллинги  у
генерала?
   Луис позволил себе улыбнуться.
   - Мне казалось, что так будет легче поправить свои дела.
   Взяв пальмовую ветвь, комендант стал медленно  обмахиваться  ею,  как
веером. Потом обратился к Элеоноре:
   - Как вас зовут?
   - Элеонора Колетт Виллар,  -  сказала  она,  бессознательно  вздернув
подбородок.
   - Наслышан о вас. Из газет, разумеется.  Возможно,  -  продолжал  он,
размышляя, - вы представляете собой ценного заложника. Вполне возможно.
   - Я вас уверяю... - начал было Луис. Но комендант резко оборвал его:
   - Вы знаете, что королевство  Москитос  не  признает  демократический
режим Никарагуа?
   - Да, но...
   - Мы  союзники  легитимистов.  Поэтому  вы  считаетесь  политическими
заключенными. Все.
   Было бы неразумно спорить со штыками охраны. Луис отступил,  неуклюже
кивнул и позволил увести себя и Элеонору, вынужденную идти рядом с ним.
   - Спасибо, - сказала она, когда двери хижины закрылись за ними.
   Не глядя на нее, Луис взял ее руку и крепко сжал.
   - Будем надеяться, что у нас останется немного времени для молитвы.

***

   В тот же вечер они получили доказательства  того,  что  усилия  Луиса
были не напрасны.
   В хижину вошли два человека с наковальней,  молотком  и  зубилом.  Их
намерения были понятны, и, смирившись  с  неизбежным,  Луис  вынул  ключ
из-за  пазухи  и  отпер  ржавые  наручники.   Элеонора   удивилась   его
предусмотрительности - раньше он не держал там ключа. У него на  цепочке
висел только золотой медальон, который она часто видела.
   Еще  одним  косвенным  свидетельством   того,   что   они   произвели
впечатление на коменданта, была еда,  принесенная  к  вечеру.  Но  самое
главное  произошло  на  следующее  утро.  На  заре  в  городке  началось
волнение. Как сказала им охрана, у берега бросил якорь пароход.  А  чуть
позднее они сами увидели сквозь щели в хижине  отряд  солдат  в  морской
британской  форме  во  главе  с  офицером  высокого   ранга.   Комендант
маленького поста приветствовал  гостей  под  флагом  Москитос  в  центре
поляны и с большой торжественностью сопроводил их в свои владения.
   Британский конклав покинул пост через час, и никто  из  них  даже  не
посмотрел на хижину, где были заперты Элеонора и все  остальные.  То  ли
как  результат  этой  встречи,  или  просто  потому,  что  они  были  за
демократическую партию, вскоре Элеонору и бывших фалангистов  вывели  из
хижины, погрузили в повозку, запряженную мулом, и повезли на  север  под
охраной двадцати или даже больше верховых вооруженных  людей  в  сторону
гондурасской границы.
   Им не сказали, куда их везут. Они строили догадки,  но  даже  это  не
помогало скрасить длинное утомительное путешествие по тряской дороге.
   Элеонора повернулась к Луису.
   -  Как  вы  думаете,  почему  появились  англичане?  Что   их   здесь
интересует?
   - Их интерес может быть основан на  недоверии,  -  с  легкой  улыбкой
ответил Луис. - Знаете, как два сильных человека смотрят  на  слабака  с
пирожным? Один не доверяет другому. Британия не хочет, чтобы Соединенные
Штаты присоединили к себе Центральную Америку, а  Соединенные  Штаты  не
хотят,  чтобы  эта  ценная  территория  попала  под  контроль  Британии.
Согласно договору, подписанному  года  два  назад,  предполагалось,  что
никто  не  будет  внедряться  в  Никарагуа  и  вмешиваться  в  свободное
предпринимательство. И это еще не все. Британцы  видят,  как  американцы
добиваются  влияния  в  странах  Центральной  Америки,  и   в   качестве
противовеса поддерживают их врагов, как в случае с Гондурасом. И  нельзя
не учитывать влияния Вандербильда в Англии. Он хочет поторопить  Уокера,
и в этом отношении деньги - прекрасное средство, особенно  если  знаешь,
куда их поместить. Он  потратил  много  времени  и  денег  в  Англии  за
последние несколько лет. Ну и потом, что такое деньги для состоятельного
человека, когда он горит жаждой мести?
   -  Значит,  британцы  по  чисто  политическим  причинам  посоветовали
коменданту Москитос отдать нас врагу? - с горечью сказала она.
   - Это только предположение, - напомнил он. - И  даже  если  это  так,
гондурасцы, возможно, окажутся более гостеприимны,  когда  мы  объясним,
кто мы такие.
   Элеонора  слабо  улыбнулась  в  ответ,  но  страх  не   покидал   ее.
Гондурасская тюрьма была  когда-то  испанской  крепостью  со  смотровыми
башенками конической формы,  обращенными  к  морю.  Толстые  стены,  уже
рассыпающиеся, но все еще  величественные,  царственно  возвышались  над
маленьким городком.
   Никого из официальных лиц они  не  увидели,  пока  их  не  привели  в
тюрьму. Их  встретил  отряд  солдат-легитимистов  в  голубых  кителях  с
красной отделкой. Несмотря на  разящий  запах  перегара,  сами  по  себе
солдаты не пугали, но их ружья  и  патронташи  выглядели  угрожающе.  Их
провели  через  тяжелые  деревянные  двери,  обитые   железом,   и,   не
останавливаясь, дальше по темному коридору, пропитанному запахом влажной
старой известки и нечищеных канализационных стоков, в общую камеру.
   Она оказалась большой, высокой  и  мрачной.  Свет  слабо  проникал  в
маленькие оконца под  потолком.  Камера  была  переполнена.  Пленники  -
мужчины и женщины, около двухсот человек, - лежали, где могли, некоторые
с любопытством обратили к  ним  изможденные  лица.  Увидев  среди  вновь
прибывших несколько здоровых мужчин, они отвернулись, а  крайний  нервно
застучал о нары ногтями,  превратившимися  в  длинные  когти.  Элеонора,
взглянув на Луиса, увидела, как раздулись его  ноздри  и  сжались  губы,
подтверждая ее подозрения. Сейчас, пока они выступают единым фронтом, на
них не станут нападать ради столь малого вознаграждения. Но  как  только
их разделят, какой бы малой ни оказалась ценность, они ею воспользуются.
   Это были не обычные заключенные. Судя по длине их бород  и  состоянию
одежды, многие сидели здесь не один  год.  На  лицах  отражались  только
самые примитивные эмоции: ненависть, страх, ревность, а у мужчин и более
пугающее, - неприкрытая похоть.
   Как только за ними захлопнулась дверь, Слим наклонился к Луису:
   - Что, если мы сразу займем один из маленьких отсеков?
   Элеонора сразу поняла, что он  имел  в  виду.  Вдоль  одной  из  стен
находилось несколько закутков без дверей. Они казались крошечными, но  в
них можно было хоть как-то защититься. В данный момент они  представляли
собой относительно сильную группу.  Лучшего  времени,  чем  сейчас,  для
того, что предложил Слим, не представится. И  это  был  не  тот  случай,
когда можно придерживаться правил, эмоций или  сантиментов.  Они  должны
взять то, что могут, пока у них есть на это силы.
   Во главе с прихрамывающим Луисом они двинулись к последнему отсеку  в
дальнем конце большой  камеры.  Схватка  с  владельцами,  двумя  страшно
заросшими мужчинами и их женщинами, была короткой.
   Потирая руку, куда одна из женщин его укусила, Молина осмотрелся.
   - Очень хорошо, - сказал он. - Лучше, чем наше последнее...
   - Наше последнее убежище, - закончил Луис. - Да, пожалуй.

***

   Они не могли спать на голых каменных нарах, но по крайней мере  могли
сидеть. И это оказалось  значительным  преимуществом,  поскольку  делать
было нечего. Встав на нары, они могли  смотреть  в  окошко,  за  которым
лежала большая пустая площадь, окруженная каменной стеной.  Свет  сквозь
окно приятно лился внутрь, рассеивая мрачную атмосферу камеры. Но  ночью
свет факелов не достигал их угла, и наступала  кромешная  темень.  Из-за
специфической акустики вопли и крики, бормотание, стоны и другие  звуки,
естественные  и  неестественные,  доносились  из  общей  части   камеры,
многократно усиленными.
   Проведя здесь неделю, они сжились с этими звуками  и  даже  научились
понимать их. Например, грохот, возвещавший о еде. Это происходило дважды
в день. Они уже знали, когда  надо  встать  и  отступить,  чтобы  прошла
охрана с ружьями, а когда - наоборот - броситься вперед, чтобы захватить
свою порцию еды. Они узнали, кто считается главарем среди заключенных  и
каковы порядки в камере. Они пришли к выводу, что когда четверо наиболее
слабых членов группы остаются в этом отсеке, а два сильнейших -  Слим  и
Гонзалес - приносят еду на всех, - общая  безопасность  обеспечена.  Они
ничего не говорили, не обсуждали, но Элеонора выигрывала  от  их  защиты
больше всех, и было трудно выразить свою благодарность, потому  что  все
делалось мужчинами как само собой разумеющееся.
   - И не пытайтесь, - сказал Луис в один из редких моментов, когда  они
могли поговорить одни, расхаживая взад и вперед вдоль внешней стороны их
отсека. - Ни один из них не сумеет объяснить, почему они так заботятся о
вас, не оставляют вас одну. О, они знают,  конечно,  но  не  признаются.
Молина скажет, это потому, что вы не  смеялись  над  ним,  когда  он  ел
игуану, Гонзалес - потому что вы похвалили  его  стряпню,  а  Слиму  вы,
возможно, напоминаете его покойную сестру. Они так скажут, потому что вы
готовили им еду, улыбались без ехидства, не визжали, как делают женщины,
увидев змею или пиявку, вынимали из их тел занозы и шипы своими длинными
ногтями. Все это истинная правда и, однако, еще не вся. Может,  это  то,
что тот молодой солдат  в  госпитале  почувствовал  в  вас,  назвав  вас
ангелом. Нечто, вызванное вашей  красотой,  и  не  только  ею.  Какая-то
светлая стойкость, которую в мужчине называют мужеством.
   - Как вы мне льстите, - сказала она хрипло, пытаясь улыбнуться.
   - Вам польстить  невозможно,  -  ответил  он  и,  взяв  ее  за  руку,
заботливо повел в безопасность отсека.
   Но более чем за кем-либо еще  они  научились  следить  за  седовласым
священником, отцом Себастьяном, и бояться его появления по вечерам,  так
как его молитвы и благословения безошибочно отличали того, кого предадут
смерти на заре. Это,  как  они  выяснили,  происходило  на  площади,  на
которую выходило окно их отсека. Именно там, в горячей пустоте,  казнили
причащенных отцом Себастьяном.
   В этом месте постоянно горел факел, и время не имело значения.  После
стольких несчетных дней они понятия не имели, шел ли еще апрель или  уже
начался май. Спрашивать других  заключенных  было  бесполезно.  Они  тем
более не знали. Деньги могли бы вытянуть эти ценные сведения из  охраны,
но несколько песо, которые они наскребли у себя, не могли оплатить такую
огромную тайну. Возможно, две, а то и три  недели  они  были  пленниками
Гондураса, пока вдруг  какое-то  волнение  у  главной  двери  камеры  не
привлекло всеобщего внимания. Была середина дня, время не для еды  и  не
для отца Себастьяна. Вопросительно приподняв бровь, Малина  взглянул  на
Луиса и Слима и отправился узнать, в чем дело. И вдруг он застыл.
   - Что там? - спросил Луис. - Вновь прибывшие?
   - Можно сказать и так, - ответил загадочно Молина.
   Он попятился обратно в отсек и встал спиной к стене,  подбоченившись.
Гонзалес играл с Жан-Полем в бесконечную игру, делая ставки  на  еду,  а
Элеонора сидела на полу с  Луисом.  Она  посмотрела  на  Луиса,  увидела
спокойствие на его лице и лишь после этого повернула голову к двери.
   Вошли двое мужчин с  парой  вооруженных  охранников.  Один  -  офицер
легитимистской армии, с эполетами, отделанными белым шнуром,  с  серыми,
как у моржа, усами и бакенбардами, другой - высокий широкоплечий  гигант
в гражданской  одежде  с  песочного  цвета  волосами  и  бледно-голубыми
глазами.
   - Майор Кроуфорд! - воскликнула Элеонора, поднимаясь.
   Тот ничего не ответил и повернулся к гондурасцам.
   - Эта женщина - Виллар, это ее брат а это офицер Уокера. Других я  не
знаю.
   - Очень хорошо, - ответил офицер, и, не произнеся  больше  ни  слова,
они повернулись и вышли, оставив после себя молчаливый испуг и тревогу.

Глава 17

   Майор Невилл Кроуфорд - предатель, шпион и агент Вандербильда. Почему
она раньше не догадалась?  Теперь  это  казалось  таким  очевидным.  Она
вспомнила, как удивилась Мейзи  на  борту  парохода  "Даниэль  Уэбстер",
узнав, что он стал солдатом. Тогда он сказал, что  главное  для  него  -
деньги. Она должна была  понять,  что  для  человека,  говорившего  так,
несколько  сот  акров  земли,  которые  он  мог  получить,  не  означают
благополучия.  Настороженное  отношение   Мейзи   должно   было   как-то
предупредить  ее.  Актриса  -  женщина  опытная  и,   вероятно,   что-то
подозревала, хотя и не имела доказательств и не могла сказать кому-то  о
своих сомнениях. Но, с другой стороны, совсем не обязательно, что это на
самом деле так. У Мейзи мало оснований  любить  режим  Уокера.  Элеонора
думала, что знает Мейзи достаточно хорошо, чтобы  предположить,  что  та
ринулась бы ей на помощь, если бы располагала временем.  Но  времени  не
было. А потому все ее размышления бесполезны.
   В  мрачном  раздумье  Элеонора  вспомнила  еще  один  разговор  между
актрисой и майором. Мейзи предупреждала его об осторожности в отношениях
с Ниньей Марией.