мов". Роман И. А. Гончарова" в этом
томе.
     19 Свистуны - см. прим. 23 к, статье "Схоластика XIX века".
     20 "Русский вестник" - см. прим. 1 к статье "Схоластика XIX века".
     21 "Отечественные записки" - см.  прим.  3  к  статье  "Схоластика  XIX
века".
     22 Имеется в виду эпизод из  комедии  Шекспира  "Сон  в  летнюю  ночь".
Царица эльфов  Титания  под  действием  чар  царя  эльфов  карлика  Оберона,
ревновавшего ее и желавшего отомстить ей, влюбилась в ткача  Основу,  голова
которого, под действием тех же чар Оберона, превратилась в ослиную.



    Дмитрий Иванович Писарев.
    "Сборник стихотворений иностранных поэтов"


     Сочинения в четырех томах. Том 1. Статьи и рецензии 1859-1862
     М., Государственное издательство художественной литературы, 1955
     OCR Бычков М.Н.


           Переводы В. Д. Костомарова и Ф. Н. Берга. Москва. 1860

     Грустное впечатление производят  книги,  о  которых  решительно  нельзя
сказать, для кого они написаны; одни не найдут в них ничего нового, другие -
ничего  замечательного,  третьи  -  ничего  понятного.   Для   детей   пишут
элементарные  руководства  витиеватым   языком,   народу   сообщают   первые
необходимые сведения, не умея избегать научных терминов, для русской публики
переводят  иностранных  поэтов  так  своеобразно,   что   человек,   знающий
подлинник, не узнает его в  переводе,  а  незнающий,  пожалуй,  и  вовсе  не
доищется смысла. К числу таких бесцельных и  бесплодных  явлений  в  области
книжной  торговли  относится  "Сборник  стихотворений  иностранных  поэтов",
изданный в Москве гг. Бергом и  В.  Д.  Костомаровым.  На  их  книжку  стоит
обратить внимание, во-первых, потому, что она  своей  внешностью  и  именами
переведенных поэтов может расположить  публику  в  свою  пользу,  во-вторых,
потому, что гг. переводчики обещают продолжать  свое  издание,  если  первый
выпуск будет иметь успех.  В  сборник  вошли  имена  Гюго,  Беранже,  Гейне,
итальянских патриотов-поэтов, Шамиссо, Трегера и двух датчан -  Андерсена  и
Эленшлегера. Почему выбрали именно этих  поэтов  и  почему  из  их  творений
выбрали именно такие-то  стихотворения  -  остается  неразрешимым  вопросом.
Сборник не носит на себе никакого определенного характера; руководящей  идеи
не видно ни в группировке поэтов, ни в выборе стихотворений. В  переводах  с
итальянского господствует, конечно, политическое направление;  об  остальных
нельзя сказать ничего общего; при чтении многих  переведенных  стихотворений
рождается невольно вопрос: чем они обратили на себя внимание  переводчика  и
для чего он тратил  время  и  труд,  чтобы  познакомить  русскую  публику  с
бесцветными и даже  не  особенно  грациозными  лирическими  стихотворениями.
Стоило ли переводить с датского "Фиалки",  где  говорится,  что  "счастливый
мальчик манит в сад цветочки-глазки", а что "кругом звенят голоски: иди же в
сад, иди же в сад". Все стихотворение  написано  для  того,  чтобы  сравнить
глазки девушки с фиалками, и это стихотворение переводится на русский язык в
то время, когда наша критика серьезно  и  дельно  упрекает  некоторых  наших
лириков в бедности содержания. Зачем же брать от других  то,  чего  у  самих
чересчур много, и брать в такое время, когда всякий  здравомыслящий  человек
сознает излишество разных неудавшихся подражаний "Новой весне" Гейне.
     Стихотворения с датского как-то  особенно  неудачно  выбраны.  Как  вам
понравится, например, "Умирающее дитя" (стр.  149)?  Ребенок  при  смерти  и
говорит с своею мамашею о том, как прилетал к нему ангел;  замечательно  то,
что он говорит так же спокойно  и  речисто,  как  учитель  риторики.  Всякий
предмет обозначен эпитетом, и картина выходит  очень  яркая;  есть  радужное
крыло и лазурное облако, и золотой круг, и пестрые цветы, и райский запах, -
словом, нужно полное отсутствие эстетического чувства, чтобы не понять,  что
это стихотворение - набор слов, в котором нет ни естественности, ни чувства;
а г. Берг перевел его. - Он перевел также стихотворение "У колодезя", и  вот
его содержание: девочка смотрит в  колодезь  и  припоминает  рассказы  своей
матери о том, как мудрая женщина приносит ей детей из колодца;  при  этом  у
нее рождается желание добыть себе ребенка и заменить  им  куколку.  Это  все
очень наивно - спору нет,  но  ведь  уж  кроме  наивности  ровно  ничего,  а
наивность как-то не прививается к русскому здравому  смыслу  и  переходит  в
приторность. Если прибавить к этому, что стихотворение  переведено  размером
"Конька-горбунка", то не  покажется  удивительным,  что  наивность  датского
подлинника принимает в русском переводе  характер  плоской  двусмысленности.
Затем следует стихотворение с припевом: "говорят, говорят!",  которое  можно
было бы напечатать разве  только  в  покойном  "Весельчаке",  {1}  до  такой
степени при претензии на остроумие оно вяло и пусто. По этим четырем  плохим
стихотворениям русская публика осуждена составить себе понятие об Андерсене.
Что можно подумать? Что  это  поэт  без  миросозерцания,  без  эстетического
чувства, даже без фантазии. Чтоб оправдать Андерсена, посмотрим, что перевел
из него Шамиссо, замечательный лирик и человек с тонким и  развитым  вкусом.
Вот, например, буквальный перевод стихотворения "Marzyeilchen", {"Мартовские
фиалки". - Ред.} взятого им из  Андерсена;  это  же  стихотворение  вошло  в
"Сборник" под заглавием "Фиалки". Сравню их по строфам:

          Шамиссо:                                Берг:

      Свод небесный блестит чистою      Блеск солнца в небе голубом;
                             синевою,   И пенье и весна кругом;
      Мороз расписал стекла цветами;    В окошке пестрые цветы
      На окне красуются сверкающие      Глядят на садик с высоты.
                             цветы;
      Юноша, глядя на них, стоит перед  А из-за них смеясь глядят
                             окном.     Фиалки-глазки в пестрый сад.
      А за цветами еще цветет           Счастливый мальчик там стоит,
      Пара голубых, веселых глаз -      Цветочки-глазки в сад манит;
      Мартовские фиалки, каких тот и    И голоски кругом звенят:
                         не видывал;    Иди же в сад, иди же в сад!
      Иней растает от живого дыхания;
      Ледяные цветы начинают таять.
      Убереги бог молодого человека!

     У Шамиссо мы видим легкую,  остроумную  шутку  талантливого  поэта,  мы
видим грациозный образ, в котором поэт выражает влияние женской  красоты.  У
Берга ничего этого не видно. Из Андерсена  можно  было  выбрать  и  получше;
укажу, например, на стихотворение "Mullergesell", {"Мельничный  подмастерье"
(нем.).  -  Ред.}  переведенное   Шамиссо,   представляющее   самый   тонкий
психологический анализ и  проникнутое  теплою  задушевностью  (Chamisso.  S.
185). {Шамиссо. Стр. 185. - Ред.}  Из  Эленшлегера  г.  Берг  перевел  сцену
трагедии "Гакон Ярл". Сцена эта замечательно ничтожна  и  заключает  в  себе
только взаимные угрозы двух витязей: Гакона и Олафа. Ни замечательной мысли,
ни драматической живости действия, ни психологической верности анализа!  Что
понравилось тут г.  Бергу,  это  остается  совершенно  непонятным.  Если  бы
совершенно откинуть переводы  из  датских  поэтов,  от  этого  нисколько  не
потерял бы сборник.
     С Шамиссо г. Костомаров обращается очень бесцеремонно. В  стихотворении
"Старая прачка" он  откинул  весь  последний  куплет,  не  пояснив  причины.
Физиономия стихотворения совершенно изменена. Шамиссо изображает деятельную,
бодрую  старуху,  жившую  честным  трудом  и  сохранившую  до  седых   волос
физическое здоровье  и  нравственную  энергию.  Г.  Костомаров  представляет
страдалицу, несшую тяжкий  крест,  плачущую  над  работою  и  не  решающуюся
роптать на господа. Может быть, оба  типа  одинаково  законны  и  важны,  но
только Шамиссо написал не то, что перевел г.  Костомаров.  Шамиссо  говорит:
"она честным прилежанием наполняла тот круг, который отвел ей  господь".  Г.
Костомаров переводит: "И без роптания на господа  несла  тот  тяжкий  крест,
который ей послал он". Смешал ли г. переводчик Kreis и Kreuz {Нем.  Kreis  -
круг; Kreuz - крест. - Ред.} или сознательно отступил от  подлинника  -  все
равно, колорит от этого во всяком случае изменяется.

                                  Шамиссо:

     Она несла долю жены; не  было  недостатка  в  заботах;  она  ходила  за
больным мужем, она родила ему троих детей; она положила  его  в  гроб  и  не
потеряла веры и надежды.

                                Костомаров:

                      И с кроткою покорностью сносила
                      Обязанность суровую жены.
                      Муж у нее сварливый был, больной,
                      Трех дочек от него она имела,
                      И не осталось с нею ни одной -
                      Но все перенести она умела.

     Сварливость мужа, суровая обязанность жены -  две  черты,  прибавленные
переводчиком.

                                  Шамиссо:

                      Она стала работать ножницами и иголкою
                      И собственноручно сшила себе
                      Безукоризненный саван.

                                Костомаров:

                      Она берет наперсток и иголку,
                      Шьет саваны дрожащею рукою
                      Без ропота... Лишь плачет втихомолку.

     Это совершенно не то, что говорит Шамиссо. Отчего плачет прачка, отчего
у нее дрожат руки -  это  не  пояснено  никак,  да  и  совершенно  не  в  ее
характере; в следующем куплете Шамиссо  говорит,  что  она  с  удовольствием
всякое воскресенье смотрит на свой саван. Об удовольствии, с которым  делает
это старая прачка, г. Костомаров  умалчивает.  Точно  так  же  стихотворение
"Нищий и ею собака" представлено не в переводе, а  скорее  как  вариация  на
данную тему. Бедный нищий, у которого разрывается сердце в то время, как  он
надевает петлю на шею своей собаки, назван у  г.  Костомарова  "злодеем".  О
собаке сказано, что она "вдруг околела" на могиле хозяина, точно будто с нею
сделался апоплексический удар. По признанию самих переводчиков, лучше  всего
переведены у них стихотворения Гюго "с сохранением как образов, так  даже  и
эпитетов подлинника". Посмотрим, что это за перевод. Вот, например,  картина
разрушения Содома и Гоморра. Курсивом напечатано в подлиннике то, чего нет в
переводе, а в переводе то, чего нет в подлиннике.

      Ce peuple s'eveille,              _Туча грозная ревет,
      Qui dormait la veille             Вихорь крыши с зданий рвет,_
      Sans penser a Dieu.               И проснулся тот народ,
      _Les grands palais croulent,      Что вчера, забыв о боге,
      Mille chars qui roulent           _В золотом_ уснул _чертоге_,
      Heurtent leur essieu;             _И в смятении, в тревоге
      Et la foule accourue              Все из города бегут
      Trouve en chaque rue_             На долину, но и тут_
      Un fleuve de feu.                 Реки пламени текут.
      Sur ces tours altieres            _Словно глыбы хрупкой глины,
      Colosses de pierre,               Пали_ башни-исполины,
      _Trop mal affermis,               И, волнами снесена,
      Abondent dans l'ombre_            _Пала белая стена.
      Des mourants sans nombre          Под развалинами сводов
      Encore endormis.                  Улиц крытых переходов_,
      _Sur des murs qui pendent         Не опомнившись от сна,
      Ainsi se repandent                Гибнут тысячи народа
      De noires fourmis._               _В лавы огненных волнах._
      Se peut-il qu'on fuie             Где же вам искать спасенья
      _Sous l'horrible pluie?_          _От огня и разрушенья?_
      Tout perit, helas!                Все погибло, все, увы!
      _Le feu qui foudroie              _Все гранитные твердыни
      Bat les ponts qu'il broie,        Вашей суетной гордыни
      Creve les toits plats,            В прах повергнуты, и вы,
      Roule, tombe et brise             Дети мрачного Эрева,
      Sur la dalle grise                Не спасетеся от гнева
      Ses rouges eclats!                Бога сил, Иеговы.
      Sous chaque etincelle             Туча лопнула от жара,
      Grossit et ruisselle              И от каждого удара_ (чего?)
      Le feu souverain._ {*}            _Ярче зарево пожара._

     {* Подстрочный перевод:

     Пробуждается народ,
     Который еще спал накануне,
     Не помышляя о боге.
     _Роскошные дворцы рушатся;
     Тысячи катящихся колесниц
     Задевают осями одна другую;
     И сбежавшаяся толпа
     Встречает на каждой улице_
     Огненный поток.
     На гордых башнях
     Каменные колоссы,
     _Плохо укрепленные,_
     Множат _во тьме_
     Бесчисленных умирающих,
     Еще не проснувшихся.
     _На рушащихся стенах
     Так мечутся
     Черные муравьи._
     Возможно ли бежать
     _Под этим ужасным дождем?_
     Все погибает, увы!
     _Огонь, поражающий молнией,
     Охватывает мосты, разрушая их,
     Пронзает плоские кровли,
     Катится, низвергается и обламывает
     На серых плитах
     Свои красные отблески!
     С каждой искрой
     Усиливается и растекается
     Державный огонь._ - Ред.}

     И так далее...
     Из 32 строк переданы приблизительно верно 10, и это вы найдете в каждом
стихотворении Гюго. Вот вам и сохранение образов и эпитетов; и хоть  бы  эти
отступления  выкупались  художественностью  языка,  звучностью  и  верностью
стихов. Что за  рифмы,  что  за  грамматические  ошибки,  что  за  нарушения
исторической, верности  в  самовольных  отступлениях  от  подлинника!  У  г.
Костомарова считается  рифмами:  _сна_  и  _волнах_  (стр.  20),  _шумом_  и
_другом_ (21), _праздник_ и _участник_ (24), _огромный_ и _верховный_  (23),
_помочь им_ и _и очи_ (25), _ни тени_ и _теченье_ (25), _рассекает_  и  чаек
(27), _наряды_ и _стадо_ (27). Все эти примеры собраны на семи страницах,  и
между тем какие кровавые жертвы г. переводчик приносит рифме. Для того чтобы
найти третью рифму к словам _своды_ и _народы_,  г.  Костомаров  употребляет
выражение: _Лавы пламенные воды_ (19). Для рифмы он называет жителей  Содома
и  Гоморра  _детьми  мрачного  Эрева_  и  сливает  представления   греческой
мифологии с еврейскими преданиями. Он пишет: _шире пламенный поток_, и вслед
за тем для рифмы  _небеса  сыплют  огненный  песок_,  который  для  сожжения
провинившихся городов был уже собственно излишен при потоках огненной  лавы,
но для стиха именно при потоке и оказался необходимым. А главное хорошо  то,
что в  подлиннике  нет  ни  _пламенных  вод  лавы_,  ни  _детей  Эрева_,  ни
_огненного песку_. Это все от г. переводчика и для рифмы. Г. Костомаров  для
рифмы сочиняет новые слова и даже не поясняет их значения:

                         Драгоценная тиара
                         Занялась на нем, как _фара_.

     Что такое _фара_! Сличаю с подлинником и вижу там _phare_, рифмующее  с
_tiare_ и переводящееся русским словом _маяк_. Но уж _тиара_ и  _маяк_  даже
на снисходительное ухо г. Костомарова  не  покажется  рифмою.  Он  и  создал
_фару_, и рифма вышла богатая.
     А вот и грамматическая ошибка во имя рифмы:

                         Валы пепла, волны пламя
                         И царя-волхва и знамя
                         Увлекали за собой.

     _Пламя_,  по  мнению  г.  Костомарова,  есть   родительный   падеж   от
существительного того же имени. Но уж зато,  надо  сказать  правду,  где  г.
Костомаров  пожертвует  здравым  смыслом,  историею  или  грамматикою,   там
интересы уха спасены, и рифма выходит блистательная.
     Посмотрим,  что  же  сталось  под  рукою  непризванных  переводчиков  с
грациозными, легкими созданиями Гейне и Беранже, которые так легко испортить
и которые так часто портили у нас в  России  и  в  журналах  и  в  отдельных
изданиях. В сборнике  мы  находим  между  прочим  перевод  прелестной  песни
Беранже "La  couronne  retrouvee".  {"Вновь  найденный  венок".  -  Ред.}  В
подлиннике вложен в эту песню целый  мир  чувства.  Тут  есть  и  грусть,  и
добродушный юмор, и слезы сквозь улыбку, и то любовное  отношение  ко  всему
живому, ко всякой искренней  радости,  которое  составляет  вечно  свежую  и
господствующую черту поэзии Беранже.  Все  это  выражается  просто  как  бог
послал,  все  это  как  будто  не  сознает  собственной  прелести  и  оттого
становится еще  прелестнее.  Добрый,  честный,  любящий  старик  смотрит  на
увядший  венок  и,  вспоминая  прошлое,  поневоле  с  грустью  относится   к
настоящему. Но уже  самое  это  тихое  настроение  грусти  исключает  всякий
цинизм, всякое ожесточение против настоящего. Вот как  говорит  поэт  о  той
женщине, которую он когда-то  любил,  и  вот  как  переводит  это  место  г.
Костомаров:

      Et la beaute tendre et rieuse,          А та красавица, что белою рукой
      Qui de ces fleurs me courrona           Вот в этот самый лавр мне розаны
                               jadis?                                 вплетала,
      Vieille dit-on elle est pieuse;         Да, говорят, сварливою ханжой
      Tous nos baisers, les a-t-elle maudits? На старости-то лет моя красотка
      J'ai cru que Dieu pour moi l'aurait                                стала.
                                fait naitre,  Неужели ж и я об ней
      Mais l'age accourt qui vient tout                            не пожалею
                                     effacer. И так же, как она, забуду
      O honte! et sans la reconnaitre                            страсть свою!
      Je la verrais passer. {*}               О стыд, теперь и я, встречаясь
                                                                         с нею,
                                              Ее не узнаю.

     {* Подстрочный перевод:

     А нежная красавица и хохотунья,
     Та, которая некогда увенчала меня этими цветами?
     Говорят, что она богомольная старушка.
     Неужели она прокляла все наши поцелуи?
     Я думал, что бог создал ее для меня,
     Но прошли года, которые все изгладили.
     О стыд! Может быть, и я, не узнав ее,
     Пройду мимо. - Ред.}

     Я не знаток живописи, но мне кажется, что если бы художник  арзамасской
школы взялся списать Сикстинскую мадонну, то результат его трудолюбия был бы
похож на картину Рафаэля столько же, сколько перевод г. Костомарова похож на
стихотворение Беранже. Посредственные дарования любят класть  краски  густо,
ярко, чтоб в глаза било, чтоб издали было заметно.  Вместо  картины  выходит
вывеска. Но это не беда! блестит по  крайней  мере.  Беранже  говорит:  "она
богомольная старушка".  Г.  Костомарову  это  кажется  слабо,  и  он  ставит
сварливую ханжу, что, конечно, выходит рельефнее. Беранже  говорит:  "я  бы,
может быть, не узнал ее". Г. Костомаров" избавляет  читателя  от  тягостного
сомнения: "теперь и я, встречаясь с нею, ее не узнаю".  Не  правда  ли,  так
будет гораздо яснее. Впрочем, гг.  переводчикам  бог  простит;  ведь  у  них
разобрать трудно, что делается по глубоким эстетическим соображениям  и  что
изменяется случайно, в угоду рифмы; замечу мимоходом, что _ханжой_ рифмует с
_рукой_, а _узнаю_ с _свою_, и это, вероятно, играет  не  последнюю  роль  в
ряду  соображений,  побудивших  г.  Костомарова  исковеркать  мысль   своего
подлинника. Следующее затем стихотворение "Фиалки" сплошь  набито  выдумками
г. Костомарова. Например:

                     Фиалка бедняжка! Апрельский мороз
                     Уж стелет ковер серебристый,
                     И белой бахромкой по веткам берез
                     Раскинулся иней пушистый.

     Оно гладко и по размеру и  по  рифмам,  только,  к  сожалению,  выходит
бессмыслица, да и к тому же Беранже говорит совсем  не  то.  Если  в  апреле
мороз уже стелет серебристый ковер, значит к  маю,  должно  быть,  замер