сского государства даже в те
времена,  которые  для   самого   повествователя   покрыты   густым   мраком
неизвестности. Но добродетель не  всегда  торжествует,  и  добродетельный  и
благонамеренный  патриотизм  г.  Н.  С.  разбился   о   скалу   исторических
свидетельств и фактов. Выдумка г. Н. С. может служить  ярким  подтверждением
моей мысли о том, что книжки для народа составляются по плохим  учебникам  и
что, где понадобится, факты учебников пополняются и подкрашиваются сообразно
с   наклонностями   и    глубокомысленными    соображениями    недоучившихся
составителей. Научная и литературная добросовестность  неизвестны  в  низших
слоях нашей письменности, в толкучем  рынке  нашей  журналистики  и  книжной
торговли. Нашарлатанить, наврать, привести цитату из  нечитанного  сочинения
или утаить источник, из которого заимствована какая-нибудь идея, -  подобные
подвиги позволяют себе  и  не  одни  составители  грошовых  книжек.  Но  кто
посмышленее да необразованнее, тот мошенничает умно, так, что  трудно  будет
поймать и уличить; кто же берется за перо, едва умея писать, без дарований и
без сведений, тот попадается на первой  же  выдумке  и  обнаружит  в  полном
блеске все свое невежество и все свое неуважение к истине, к своим читателям
и  к  предмету  своего  рассказа.  Пусть  г.  Н.  С.  примет  в  расчет  это
обстоятельство и постарается быть осторожнее или хитрее в последующих  своих
изданиях  для  народа.  Пусть  он  чаще  справляется  с  учебниками  и  реже
увлекается преследованием побочных целей в историческом изложении.
     Биография  механика-самоучки  Кулибина,  составленная  г.  Троицким   и
продающаяся как отдельный оттиск из журнала "Народное чтение", {5} интересна
по сообщаемым фактам, но изложена так дурно, как  только  может  быть  дурно
изложена статья, написанная  для  народа.  Г.  Троицкий  как  будто  нарочно
старается  нарушить  своим  изложением  все  условия,   которых   соблюдение
необходимо для того,  чтобы  народ  мог  понять  то,  что  для  него  пишут.
Отвлеченные рассуждения, составляющие собою начало  статьи,  написаны  таким
тяжелым языком, такими длинными и запутанными периодами, что ими затруднится
даже тот, кто привык к чтению и  к  книжным  выражениям.  Например:  "Будучи
убеждены, что благое провидение, оделяя  человечество  своими  бесчисленными
дарами, соблюдает строгую справедливость, мы не можем,  однако,  оспаривать,
что многие исторические события, а  также  и  различные  условия  окружающей
местности имеют весьма сильное влияние на каждый народ  и  вырабатывают  ему
если не всегда, то  на  известный  промежуток  времени  особенный  характер,
отличающий его от других народов". Так много наговорить и так мало сказать -
на это надо особенное искусство. Ведь ни один порядочный журнал не принял бы
на свои страницы статью, написанную таким языком, а написать  таким  образом
для народа считается делом позволительным, между тем как для народа  хороший
язык составляет не прихоть, а  насущную  потребность,  при  неудовлетворении
которой он не будет в состоянии понимать то,  что  ему  стараются  передать;
Если бы г. Троицкий принес свою статью в редакцию одного  из  наших  больших
журналов, то его, вероятно, попросили бы переделать введение  и  повсеместно
исправить язык. Печатая ее в "Народном чтении", редакция должна была сделать
гораздо большие изменения.  Отвлеченные  рассуждения  надо  было  совершенно
уничтожить; связь между отдельными фактами жизни Кулибина надо было провести
яснее; личный характер механика-самоучки, очерченный  в  беглом  очерке  под
конец статьи, должен был  осмысливать  и  окрашивать  собою  все  сообщаемые
эпизоды. Язык надо было  переделать  de  fond  en  comble;  {Совершенно,  до
основания  (франц.).  -  Ред.}  больше  жизни,  больше  движения   мысли   и
художественности и меньше отвлеченных рассуждений, больше критики  и  меньше
панегиризма - и тогда биография Кулибина могла бы быть  прекрасным  подарком
для грамотной части нашего народа. В настоящем своем виде книга г. Троицкого
для народа недоступна,  и  ее  прочтут  только  те  грамотные  простолюдины,
которые читают для процесса чтения.
     Небрежность,  с  которою  пишут  для  народа  даже  люди,  толкующие  о
сочувствии ко всему русскому и о народном благе, превышает всякое  вероятие.
Я рассмотрел десять книжек для народа, изданных в прошлом и в нынешнем году,
и какие же результаты дало нам это обозрение? -  Оно  убедило  меня  и  моих
читателей в отсутствии хороших книг для народа, и хотя  это  убеждение,  как
всякая истина, имеет свою хорошую  сторону,  оно  тем  не  менее  крайне  не
утешительно. Мы сознаем свое бессилие - это хорошо, но существование  самого
бессилия - явление очень печальное. Начиная свою статью, я надеялся  указать
на разбираемые книги как на неудачные попытки, которые могут по крайней мере
иметь свое значение как первая ступень в  истории  развития  литературы  для
народа. Но чем внимательнее я  вглядываюсь  в  преобладающий  характер  этих
книг, тем более убеждаюсь  в  том,  что  видеть  в  них  неудачные  попытки,
предполагать  в  них  зародыши  будущего  развития  -   значит   впадать   в
доктринерство и оказывать слишком много чести  этим  топорным  произведениям
промышленного пера. Гг. составители этих книжек делали, кажется, только одну
попытку - выручить за свою работу деньги; насколько эта попытка удалась им -
не наше дело; что из подобных книжек ничего не разовьется ни в близком, ни в
отдаленном будущем  и  что  первому  человеку,  который  выступит  вперед  с
добросовестным и просвещенным желанием служить народному образованию,  будет
так же трудно начать, как будто бы он первый пошел по этому  пути,  в  этом,
кажется, усомниться трудно. Дело нашей народности не стоит на  одном  месте,
но его двигают не грошовые издания. Его несут  на  плечах  наши  публицисты,
наши ученые и художники. Знакомя наше общество с государственными  идеями  и
учреждениями Европы, изучая прошедшее нашего народа в его словесности, в его
государственной, юридической и семейной жизни, выясняя мало-помалу, черту за
чертою, характеристические особенности народного типа, публицисты, ученые  и
художники постепенно вырабатывают и проводят  в  общественное  сознание  тот
идеал, к которому стремится наше современное общество.

14 марта 1861.


ПРИМЕЧАНИЯ

     Впервые опубликована в журнале "Русское слово" за 1861 г., кн.  3.  Под
данным  названием  вошла  в  ч.  9  первого  издания  сочинений  (1868  г.).
Существенных  расхождений   текста   этих   двух   публикаций   нет.   Здесь
воспроизводится по тексту первого издания с исправлением отдельных  опечаток
по тексту журнала.
     Статья затрагивает два вопроса, важные для революционно-демократической
критики 1860-х гг.: о народности литературы, о ее задачах в  воспроизведении
народной жизни и о том, каковы должны быть популярные книги, предназначенные
для народного чтения.
     В освещении первого вопроса Писарев  близок  к  тем  взглядам,  которые
высказывали в своих статьях Чернышевский и Добролюбов (см., напр.,  "Заметки
о журналах" ва август 1856  г.  Чернышевского,  статьи  Добролюбова  "А.  В.
Кольцов", "О степени  участия  народности  в  русской  литературе"  и  др.).
Писарев требует от литературы глубокого и всестороннего  отражения  народной
жизни в ее типических проявлениях. Вывод Писарева о том, что литература  еще
далеко не прониклась пониманием внутренних сторон жизни  простого  человека,
что ее произведения еще не могут быть непосредственно  восприняты  читателем
из народа, носит полемический характер. Такой вывод,  связанный  с  критикой
произведений писателей-дворян,  посвященных  изображению  людей  из  народа,
характерен  для  демократической  критики  1860-х   гг.,   ставившей   перед
литературой  задачу  изображения  важнейших  сторон  народной  жизни  в   ее
развитии,  подчинения  литературы  общим  целям  демократического  движения.
Характерно, что Писарев связывает успехи народности литературы  с  развитием
передовой публицистики, науки, с  развитием  понимания  подлинных  жизненных
интересов народа.
     Вопрос о создании популярной литературы для народа, стоящей на  высоком
идейном и научном уровне, глубоко занимал демократическую критику, начиная с
Белинского (см., напр., его рецензии на сборники "Сельское чтение" в  1840-х
гг.). Эта задача была тем более важна,  что  усилия  реакционеров  и  разных
промышленников от литературы были направлены на то,  чтобы  наводнить  рынок
книжками лубочного характера, "изделиями промышленного пера", проповедующими
отсталые  и  реакционные  взгляды.  Революционные  демократы  1840-1860  гг.
подвергали беспощадной критике и осмеянию эти произведения "толкучего  рынка
литературы", как их называл Белинский. Статья  Писарева  представляет  яркий
образец такой критики. В ней выражены взгляды критика на  то,  каким  должно
быть содержание и изложение популярных книг для народа.

     1 Давно ли в наших журналах рассуждали... нужна ли  и  полезна  ли  для
народа грамотность? - В 1856 г. писатель и  составитель  "Толкового  словаря
живого великорусского  языка"  В.  И.  Даль  в  письме  к  А.  И.  Кошелеву,
опубликованном в славянофильском журнале "Русская беседа" (т. 3), утверждал,
что грамотность  приносит  народу  вред,  если  не  опирается  на  проповедь
религиозных взглядов. То же было высказано им  в  заметках,  напечатанных  в
1857  г.  в  журнале  "Отечественные   записки"   (кн.   2)   и   в   газете
"С.-Петербургские ведомости" (э 245). Аналогичные высказывания имели место в
официальных изданиях и в журналах реакционного  характера  и  позднее  (см.,
напр.,  выступление  священника  И.  Веллюстина  в   "Журнале   министерства
народного просвещения", 1860, кн. 10).
     2  "Солдатская  беседа"  -  журнал,  выходивший  с  1858  по  1867   г.
Издатель-редактор А. Ф. Погосский. Журнал был предназначен  для  солдатского
чтения и в целом носил консервативный характер.
     3 Гуманист -  в  устарелом  значении:  тот,  кто  занимается  вопросами
истории, филологии и т. д.
     4 Иронически говоря о старчески-византийском тоне, Писарев имеет в виду
указать на церковно-православные тенденции книжки.
     5 "Народное чтение" - журнал, выходивший в 1859-1862 гг. под  редакцией
А. Оболенского и Г. Щербачева; с 1861 г. издавался  Лермантовым.  В  книжках
журнала помещались рассказы, очерки и популярные статьи  для  народа  крайне
пестрого характера и достоинства. Наряду с отдельными полезными  популярными
очерками здесь печатались такие рассказы и очерки, в которых  преподносились
читателю       отвлеченно-моралистические       рассуждения,       "прописи"
дворянско-буржуазной морали.



    Дмитрий Иванович Писарев.
    Стоячая вода


     Сочинения в четырех томах. Том 1. Статьи и рецензии 1859-1862
     М., Государственное издательство художественной литературы, 1955
     OCR Бычков М.Н.


                 (Сочинения А. Ф. Писемского. Том I. 1861)

I

     Говоря о сочинениях Писемского, я не  буду  решать  вопроса  о  степени
таланта автора и о художественном достоинстве его произведений; эти  вопросы
давно рассмотрены и решены. Стоит раскрыть любую повесть  или  драму,  любой
роман Писемского, чтобы силою непосредственного чувства убедиться в том, что
выведенные в них личности - живые  люди,  выражающие  собою  в  полной  силе
особенности той почвы, на которой  они  родились  и  выросли.  Толковать  на
нескольких страницах читателю то, что совершенно очевидно, значит понапрасну
тратить время и труд; на этом основании я постараюсь в моей статье  заняться
делом более интересным и, как мне кажется, более полезным. Вместо того чтобы
говорить о  Писемском,  я  буду  говорить  о  тех  сторонах  жизни,  которые
представляют нам некоторые из его произведений. - Чтобы  не  растеряться  во
множестве разнообразных явлений, я ограничусь одною повестью Писемского. Эта
повесть - "Тюфяк" - очень проста по завязке и при этой простоте так  глубоко
и сильно захватывает материалы из живой действительности, что  все  серые  и
грязные  стороны  нашей  жизни  и  нашего  общества   представляются   разом
воображению читателя. Эти стороны жизни стоит рассматривать и  изучать.  Над
ними задумываются и будут постоянно задумываться люди с пытливым  умом  и  с
теплым сердцем; их не выкинешь из жизни и не заставишь самого себя забыть  о
их существовании. Гнет, несправедливость, незаконные  посягательства  одних,
бесполезные  страдания  других,  апатическое  равнодушие  третьих,  гонения,
воздвигаемые обществом против самобытности отдельных личностей,  -  все  это
факты, которых вы не опровергнете фразой и к которым вы не останетесь равно-
душны, несмотря ни на какое олимпийское спокойствие.  Эти  факты  заставляли
страдать наших отцов и дедов; эти же факты тяготеют над  нами  и,  вероятно,
будут еще отравлять жизнь нашего потомства; все мы терпим  одну  участь,  но
между тем наши отношения к тому, что заставляет  нас  страдать,  существенно
изменяются; каждое новое поколение относится к своим бедствиям и  страданиям
проще, смелее и практичнее, чем относилось предыдущее  поколение.  Вероятно,
ни один образованный человек не будет теперь жаловаться на свою судьбу и  не
увидит наказания свыше в постигшей его неудаче; вероятно, ни одна порядочная
девушка не считает своею обязанностью в выборе мужа руководствоваться вкусом
дражайших родителей; наша личная свобода, конечно,  стесняется  общественным
Ред.} но по крайней мере мы уже потеряли веру в непреложность этих  светских
законов и руководствуемся ими большею частью по силе  привычки,  потому  что
недостает сил и энергии  восстать  в  жизни  против  того,  что  наша  мысль
признала стеснительным и нелепым. Все мы - большие  прогрессисты  в  области
мысли; на словах мы доводим до геркулесовых столбов уважение наше к личности
человека;  в  жизни  нам  представляется,  конечно,  другая  картина;   наши
Уильберфорсы и  Говарды  часто  являются  поборниками  произвольных  законов
этикета,  книжниками  и   фарисеями,   или   даже   просто   мандаринами   и
столоначальниками. Но этим  иногда  забавным,  а  часто  и  очень  печальным
противоречием между прогрессивным суждением и рутинным  поступком  смущаться
не следует; и то хорошо, что думать начинают по-человечески; вы не забудьте,
что эти человеческие мысли подхватывает на лету молодежь;  эта  молодежь  не
умеет двоить свое существо, не умеет хитрить сама с  собою  и  принимает  за
чистую монету те слова, которые вы  произносите  в  минуту  увлечения  и  от
которых вы, может быть, завтра отречетесь вашими поступками.  За  поколением
людей много говорящих выдвигается незаметно поколение людей, делающих  дело.
Pia desideria {Благие пожелания (лат.). - Ред.} мало-помалу  перестают  быть
неуловимыми мечтами. Всякому поступку  предшествует  размышление;  отдельный
человек размышляет  в  продолжение  нескольких  минут  или  часов;  общество
находится в раздумье целыми десятилетиями, и это время наружного бездействия
было бы несправедливо считать потерянным. Умственная  зрелость  наших  отцов
идет нам на пользу, и хотя мы перерешаем по-своему  большую  часть  решенных
ими вопросов, но перерешаем-то мы их именно потому, что их решения оказались
неудовлетворительными,  избавляя  нас,  таким  образом,  от  дорого  стоящих
заблуждений.

II

     Много ли мы подвинулись вперед с, того времени, как написан "Тюфяк"?  С
тех пор прошло одиннадцать лет, {1} и много воды утекло. Открылись поезды по
Московской  железной  дороге,  открылось  пароходство  по  Волге,   возникло
множество акционерных компаний, появилось в свет и упало множество  журналов
и газет, взят  Севастополь,  заключен  Парижский  мир,  поднят  крестьянский
вопрос, родились воскресные школы, появились в университете женщины,  {2}  а
между тем, читая повесть Писемского, поневоле скажешь: знакомые все лица, да
и до такой степени знакомые, что всех их можно встретить в любой  губернской
зале дворянского собрания, где так бесцветно, безжизненно  и  вяло.  В  этих
углах уходит много свежих сил на бессмысленные попытки подладиться  под  тон
окружающей среды; многие  люди,  слабые  от  природы,  делаются  совершенною
дрянью оттого, что не умеют быть самими собою и ни в чем не могут отделиться
от общего хора, поющего с чужого голоса. Этот  хор  следует  моде  в  образе
мыслей, в политических убеждениях, в семейной жизни, начиная  от  устройства
столовой и кончая воспитанием детей. Таким образом  плывут  по  течению  два
разряда людей. Одни пронюхивают, откуда дует ветер, и, соображаясь с  своими
личными  выгодами,  расставляют  свои  паруса  и  меняют  убеждения.  Другие
совершенно бескорыстно, как зеркало, отражают в себе то, что  проходит  мимо
них, только потому,  что  в  них  нет  решительно  ничего  своего.  Их  дело
сочувствовать,  восторгаться  или  негодовать,  аплодировать   или   шикать,
либеральничать  или  подличать,  смотря  по  тому,  что   делается   кругом.
Кто-нибудь  крикнет  в  толпе,  десять  голосов  подхватят,  еще   не   зная
хорошенько,  к   чему   клонится   дело;   возглас,   поддержанный   десятью
бескорыстными клакерами, превращается уже в крик и получает уже авторитет  и
обязательную силу. Chaque sot trouve un  plus  sot  qui  l'adinire;  {Каждый
глупец находит еще более глупого, который им восхищается (франц.).  -  Ред.}
комок  снега,  сорвавшийся  с  верхушки  горы,  катится  вниз  и  растет  от
прилипающих к нему снежинок; он превращается в безобразную  лавину  и  давит
своим нелепым падением все, что попадается на  пути:  дома,  деревья,  скот,
люди, все поглощается и гибнет. Спросите у лавины: к чему она  это  сделала?
Вы не  получите  от  нее  ответа,  и  точно  так  же  не  узнаете  от  толпы
побудительной причины ее слов и поступков, от которых, может быть,  страдает
ваше доброе имя и душевное спокойствие. Да, можно  сказать  решительно,  что
лучше ошибаться по собственному убеждению, нежели  повторять  истину  только
потому, что ее твердит большинство. Кто ошибается, тот  может  сознать  свою
ошибку,  того  можно  убедить,  в  том  можно  встретить  сопротивление  или
действительное сочувствие. Но что же вы сделаете с человеком, у которого нет
личности, на которого нельзя ни понадеяться,  ни  рассердиться,  потому  что
причина его действий, слов и движений лежит в окружающем мире, а  не  в  нем
самом? Что вы  сделаете  с  этими  вечными  детьми,  для  которых  последнее
произнесенное слово служит законом и  для  которых  против  бессознательного
крика большинства нет апелляции?  -  Безличность,  безгласность,  умственная
лень и вследствие этого умственное бессилие - вот болезни, которыми страдает
наше общество, наша критика; вот что часто мешает развитию молодого ума, вот
что заставляет людей сильных, ставших выше этого мещанского уровня, страдать
и  задыхаться  в  тяжелой  атмосфере  рутинных  понятий,  готовых   фраз   и
бессознательных поступков.

III

     Семейная  драма,  составляющая  сущность  повести  Писемского  "Тюфяк",
разыгрывается именно в той душной атмосфере, в  которой  старые  и  молодые,
мужчины и женщины с утра до вечера играют в гости, сплетничают друг на друга
и занимаются картами, как существенно важным делом. Три молодые личности, не
обиженные природою, измучиваются, вянут и погибают в этой атмосфере. В  этих
личностях нет ничего особенного ни в дурную, ни в хорошую сторону; они -  не
гении и не уроды; одаренные достаточною долею ума  и  практического  смысла,
они могли бы прожить себе в свое удовольствие, вырастить с полдюжины детей и
умереть  спокойно,  оставив  по  себе  приятное   воспоминание   в   сердцах
признательного потомства, т. е. своих детей и внучат. Выходит совсем не  то,
чего следовало ожидать. Один из трех - Павел Бешметев - спивается с кругу  и
умирает в молодых летах. Другая - жена  Бешметева  -  проводит  молодос