ая  решила  записывать
за Распутиным (а потом и печатать) его мысли.
   Из показаний Лохтиной: "Свои духовные мысли  отец  Григорий  записывал  в
тетрадочку...   Записанное   я   переписала...   и   была   издана   брошюра
"Благочестивые размышления" в 1911 году... Ни содержания записок, ни мыслей,
в них изложенных, я не перерабатывала.  Моя  работа  свелась  к  исправлению
падежей, мыслей же отца Григория не поправить... "
   Действительно,  Распутин  иногда  "записывал  мысли"  своими  чудовищными
каракулями. Но долго писать малограмотный мужик  не  мог,  так  что  Лохтина
переносила на бумагу его устные поучения. Это было трудно, ибо речь  "Нашего
Друга", по всем воспоминаниям, была бессвязна, основное воздействие было  не
в словах, а в глазах и руках. Гипнотическое влияние  его  взгляда  и  легких
прикосновений...
   Но Лохтина понимала то, что он не высказывал. И, видимо,  у  нее  училась
царица нелегкому искусству записывать за "Нашим Другом".
   Скоро  Государыня  всея  Руси  в  совершенстве  освоит  это  искусство  -
передавать непередаваемое. Научится понимать мужика...
 
   В середине 1910 года муж поставил Лохтиной уже ультиматум: или - или... И
она выбрала. "С 1910 года я  окончательно  разошлась  с  семьею,  которая...
требовала, чтобы я оставила отца Григория и не  пожелала,  чтобы  я  жила  с
нею".
   Лохтину попросту изгнали из дома, отобрали принадлежавшее  ей  имение.  И
хозяйка петербургского салона, оставив любимую дочь, с котомкой  за  плечами
направляется в Царицын к главному другу Распутина ("Саваофа") -  к  Илиодору
("Христу"). По дороге генеральша просила подаяние.
 
   Какой интересный выдался 1910 год...  В  разгар  славы  мужика  нарастает
опасная атака против него. И идет она по широкому фронту: Гермоген -  Феофан
- Тютчева - Вишнякова - изгнание из дома Лохтиной.
   В том же году против Распутина развязывается бурная  кампания  в  прессе.
Крупнейшие газеты начинают печатать бесчисленные статьи о  "малограмотном  и
развратном  мужике-хлысте,  имеющем   большую   популярность   в   некоторых
придворных кругах". Материалы  о  Распутине  становятся  сенсацией,  на  них
теперь буквально набрасывается читающая публика. Оппозиционная правительству
кадетская газета "Речь" публикует целый ряд таких статей. В довершение всего
- мощный залп по Распутину из Москвы, из кругов, близких к  великой  княгине
Елизавете Федоровне. Входивший в ее окружение  Михаил  Новоселов,  ассистент
профессора Московской Духовной академии и  издатель  "Религиозно-философской
библиотеки", напечатал серию сенсационных материалов: "Прошлое Григория
   Распутина", "Духовный гастролер Григорий Распутин", "Еще нечто о Григории
Распутине"...  В  них  была  опубликована   исповедь   некоей   соблазненной
Распутиным девицы,  упоминалось  о  расследованиях  Тобольской  консистории,
обвинявшей его в хлыстовстве...
   В  1910  году  фамилия  мужика  начинает  приобретать   зловещий   смысл.
"Распутный Распутин" становится нарицательной фигурой.
 
   МУЖИК И ЕВРОПА
 
   Все эти события совпали не случайно.  Их  причиной  был  не  столько  сам
Распутин, сколько его новая роль. Ибо весьма  могущественные  и  влиятельные
лица  заговорили  в  то  время  о  невероятном:  Распутин  не  только  лечит
наследника, не только молится с "царями" -  он  уже  вмешивается  в  высокую
политику, чуть ли не диктует императору! Полуграмотный  мужик  смеет  решать
судьбы Европы!
 
   В октябре 1908  года  телеграф  принес  в  Россию  весть:  Австро-Венгрия
аннексировала  балканские  территории  -  Боснию  и  Герцеговину,  где  жило
множество сербов. И в России,  считавшей  себя  вождем  православного  мира,
тотчас начинается мощное движение в защиту "братьев-славян".
   С начала 1909 года - шквал  статей  в  газетах,  бурные  демонстрации  на
улицах.  Общество  требует  войны,  думские  депутаты  произносят  речи   об
исторической миссии России - опекать балканских славян, которых  "объединяет
с русскими общая  вера  и  общая  кровь".  В  Праге  собирается  многолюдный
Всеславянский конгресс, в котором участвуют депутаты российской Думы.
 
   Волнуются православные Балканы. Здесь опасаются, что Босния и Герцеговина
- лишь первый шаг немецкого марша на  Восток.  Сербия  заявляет  решительный
протест.  И  повелитель   Черногории,   отец   "черных   принцесс",   просит
решительного   вмешательства   России.   Его   поддерживает   могущественный
родственник, великий князь Николай Николаевич -
   "главный военный" в Романовской семье. В бой рвутся и генералы,  жаждущие
загладить позор  в  японской  кампании.  Требует  войны  и  молодая  русская
буржуазия,  опьяненная  мечтами  о  новых  сферах  влияния,   о   завоевании
черноморских проливов. В России складывается весьма пестрая  и,  главное,  -
многочисленная "партия войны".
   Но война  с  Австро-Венгрией  не  может  быть  локальной  -  Германия  не
собирается  оставаться  в  стороне.  8  марта  1909  года  кайзер  Вильгельм
предъявил России ультиматум: признание аннексии  Боснии  и  Герцеговины  или
вторжение австрийской армии в Сербию при поддержке Германии.
   Мировая  война  становилась  реальностью.  И   люди   трезвые,   опытные,
понимавшие слабость плохо вооруженной русской армии, этой войны боялись.
   Генеральша Богданович писала в дневнике; "13  марта...  Не  дай  Бог  нам
войны... Тогда снова у нас будет революция".
   Понимал опасность войны и Столыпин. Премьер не желал идти на риск, мечтал
о "двадцати годах  покоя  для  России"  после  всех  потрясений  и  трудного
усмирения страны. Он помнил слова Александра III: "За все Балканы я не отдам
жизни и одного русского солдата".
   Аликс тоже смертельно  боялась  войны.  Она  не  забыла:  японская  война
кончилась революцией. И еще она знала: в случае столкновения с Германией  ее
родное маленькое Дармштадтское герцогство станет врагом России.
   Но царь колебался -  он  с  удовольствием  выслушивал  воинственные  речи
"Грозного дяди". И дело было не только в  том,  что,  по  словам  Вырубовой,
"Государь до последней минуты страшно  любил  Николая  Николаевича".  Просто
Ники был истинным Романовым - обожал все  военное.  Как  и  его  предки,  он
получил военное образование, прошел подготовку в  знаменитом  Преображенском
полку и до самой смерти сохранил гвардейскую выправку... Российская  империя
- страна традиционно воинственных царей. Как сказал еще в  XVIII  веке  граф
Никита Панин: "До тех пор, пока у нас не родится царь-калека, мы не дождемся
перемены во взглядах". Так что в глубине души Николай хотел войны.
   И тогда пришел черед Распутина. Он умел читать тайные желания царицы.  Он
знал свою  роль.  И  он  ее  исполнил.  Произошло  невероятное  -  мужик  из
сибирского села появился на политической арене.
   Распутин решительно  выступил  против  войны!  Как  и  положено  "Божьему
человеку", он пророчествовал  -  грозил  России  поражениями  и  революцией.
Впоследствии царица, вспоминая его тогдашние предсказания, напишет  Николаю:
"Наш Друг был всегда против войны и говорил,  что  Балканы  не  стоят  того,
чтобы весь мир из-за них воевал... "
   Она была ему благодарна. И счастлива: оказалось, ее  желания  удивительно
совпали с велениями небес и "Нашего Друга".
   Итак, Столыпин, царица, и, наконец, небеса и "отец Григорий" -  все  были
против войны. И царь дрогнул. Вскоре  Совет  министров  согласился  признать
аннексию Боснии и Герцеговины. Пресса  изливалась  в  ярости  и  поношениях,
вспоминала о крупнейшей военной катастрофе при Цусиме  в  недавней  войне  с
Японией. "Дипломатическая Цусима" - так называли это решение в обществе.
 
   В то, что царский  отказ  воевать  был  продиктован  желанием  Распутина,
верили тогда даже самые проницательные люди. В "Том Деле" издатель Распутина
Филиппов цитирует умнейшего Сергея Юльевича  Витте:  "Несомненно,  тем,  что
балканская война не разгорелась, мы обязаны влиянию Распутина".
   Так что в 1909 году черногорки и великий князь Николай  Николаевич  имели
право негодовать. Мало того, что Распутин выжил их из царского дворца - этот
малограмотный мужик посмел вмешаться в высокую политику! Он  не  дал  помочь
православным на Балканах, не дал помочь родной Черногории!
   Негодовал на Распутина и  могущественный  премьер.  Хотя  их  позиции  по
"Балканскому вопросу" во многом совпадали, вмешательство "отца  Григория"  в
политику было невыносимо для Столыпина. Газетные статьи о мужике  во  дворце
подрывали престиж Царской Семьи, плодили опасные слухи. Да  и  сам  Столыпин
неоднократно подвергался унижениям. Как писала  в  дневнике  А.  Богданович:
"Недели три назад приехал с докладом Столыпин и  прождал  полчаса...  потому
что царь находился у жены, у которой в спальне сидел этот "блажка".
   С мужиком, а не с ним, премьером, обсуждали  судьбу  войны  на  Балканах!
Узнал Столыпин и еще одну  весть,  которая  не  могла  его  не  встревожить.
Оказалось, его политический соперник Витте уже наладил контакт с Распутиным:
мужик приходил ко вчерашнему, ныне опальному премьеру.
   "Я сказал ему тогда: "Послушай, зачем ты, собственно, ко мне пришел? Если
об этом узнают, то скажут, что я через тебя  ищу  сближения  с  влиятельными
салонами,  а  тебе  скажут,  что  ты  поддерживаешь   сношения   с   вредным
человеком"...  Распутин  предложил  мне  в  беседе  очень   оригинальные   и
интересные взгляды", - вспоминал впоследствии граф.
   Встреча царского любимца с либералом Витте, который в 1905 году  заставил
царя  даровать  стране  Конституцию,  вызвала  панику   среди   монархистов.
Богданович  отмечала   в   дневнике:   "Большой   опасностью   является   то
обстоятельство, что "блажка" спелся с Витте... Витте хочется снова  получить
власть".
   Столыпину доложили, что мужик  встречался  не  только  с  Витте.  Он  уже
участвует  в  обсуждении  кандидатур  на  высшие  государственные  посты   -
устраивает смотрины будущему обер-прокурору Синода!
   И  это  было  правдой.  После  всех  неприятностей  -  с   расследованием
Тобольской консистории, с обвинениями Феофана, с деятельностью сестры Эллы и
ее окружения - Аликс боялась, что ее враги  используют  Синод,  чтобы  опять
обвинить "Нашего Друга" в  хлыстовстве.  И  она  решила  найти  лояльного  к
Распутину обер-прокурора.
   На этот пост начала обсуждаться  кандидатура  Владимира  Саблера.  Именно
тогда Аликс впервые решила применить удивительный метод "проверки" кандидата
на должность: его  должен  был  проэкзаменовать  "Божий  человек".  Учитывая
особые отношения "Нашего Друга" с небом, его встреча с будущим главой Синода
была для Государыни вполне логична.
   Встреча  состоялась,  и  Распутин  смог  убедиться  в  полном  послушании
кандидата "папе и маме". И вскоре Саблера, человека с нерусской фамилией (он
был из семьи обрусевших немцев), ко всеобщему изумлению  поставят  во  главе
управления русской церковью...
 
   ПРЕМЬЕР ПРОТИВ МУЖИКА
 
   Столыпин оценил свое ожидание в царской  приемной.  Это  было  не  просто
унижение, но некий сигнал: у царя сидел "тайный премьер".
   К тому времени позиции великого реформатора ослабли. (Это характерно  для
всех реформаторов в  России.  Впоследствии  одного  из  вождей  монархистов,
умнейшего  Шульгина,  спросят,  кому  мешал  Столыпин,  и  его  ответ  будет
лаконичен: "Всем". ) Премьера ненавидели левые, ибо  он  не  раз  беспощадно
подавлял оппозицию в Думе - чего стоит  лишь  одна  его  бессмертная  фраза:
"Вам, господа, нужны  великие  потрясения,  а  мне  нужна  великая  Россия".
Премьера ненавидели правые, ибо его реформы предвещали победу капитализма  в
России - древний Царьград должен был  стать  Манчестером.  Его  презрение  к
антисемитам  из  "Союза  русского  народа",  предложения   отменить   "черту
оседлости" для евреев (на что  царь  не  согласился)  вызывали  ненависть  у
церковных "ястребов" типа Илиодора и  Гермогена.  Была  и  еще  одна  мощная
фигура, подогревавшая недовольство - великий князь Николай  Николаевич,  ибо
Столыпин был категорически против участия России в балканском  конфликте.  И
тем не менее премьер держался, потому что  его  поддерживал  царь.  Столыпин
грозил Николаю социальными катастрофами и голодом, если не осуществятся  его
реформы. Огромным ростом и зычным голосом он успокоительно напоминал Николаю
гиганта-отца, внушал ему уверенность.
   Но Столыпин сделал ход, который вначале казался очень удачным.  Ход  этот
мог вернуть ему популярность, но...  оказался  фатальным.  Премьер  выступил
против Распутина, заговорил с царем об отношении общества к "Нашему Другу".
   Николай от разговора уклонился. Но он помнил,  какое  впечатление  оказал
Распутин на Столыпина всего несколько лет назад. И попросил  премьера  вновь
встретиться с мужиком.
   Об  этой  странной  встрече  Столыпин  рассказал  будущему   председателю
Государственной Думы Родзянко. С  первой  минуты  премьер  явственно  ощутил
"большую силу гипноза, которая была в этом человеке и которое  произвела  на
него  довольно  сильное,  хотя  и  отталкивающее,  но   все   же   моральное
впечатление". Но, видимо, "моральное впечатление" было  столь  сильным,  что
Столыпин, "преодолев его", вдруг начал кричать на  Распутина,  называть  его
хлыстом и грозить ему  высылкой  "на  основании  соответствующего  закона  о
сектантах". Это была ошибка (как покажет будущее - роковая для премьера).
   Распутин имел право быть обиженным.  И...  спокойным.  Он  знал:  никаких
весомых доказательств его хлыстовства  Тобольской  консистории  получить  не
удалось. Знал это и царь, который  в  год  всеобщей  травли  "Нашего  Друга"
ознакомился с его "делом"...
 
   К 1910 году Распутин стал  вызывать  уже  всеобщее  недовольство:  левых,
которые видели в нем союзника Илиодора и антисемитов; правых и  монархистов,
которым он грозил приходом к власти Витте; "партии войны" и "Грозного дяди";
двора,  ненавидевшего  мужика-фаворита;   церковников,   уверенных   в   его
хлыстовстве; сестры царицы, премьер-министра...
   Он надоел всем.
   Первой конечно же начала действовать самая обиженная и самая страстная  -
"черная женщина", Милица, близкая знакомая епископа Феофана.  Скорее  всего,
она и была  таинственным  "кем-то",  постоянно  открывавшим  глаза  Феофану,
ознакомившим  его  с  ходом  тобольского  расследования  и  исповедями  дам,
"обиженных Распутиным".
   Активизировалась и великая княгиня  Елизавета  Федоровна.  Настоятельница
Марфо-Мариинской обители уже поняла, что  второй  "Наш  Друг"  куда  опаснее
первого. И то, что против Распутина выступила Софья Тютчева, бывшая в тесной
дружбе с сестрой царицы, - не случайно. С Эллой была очень  близка  и  семья
Юсуповых. Так в Москве сформировался фронт недругов "старца", который  Аликс
будет называть "московской  кликой".  Элла  помогла  высланному  из  столицы
Феофану получить назначение в Крым. Она  верила,  что  во  время  пребывания
Семьи в Ливадии неукротимый Феофан продолжит свои обличения.
 
   Наступление на мужика продолжил  и  Столыпин.  В  октябре  1910  года  он
приказал департаменту полиции установить за Распутиным наружное  наблюдение.
С помощью донесений секретных агентов он надеялся  наконец  убедить  царя  в
распутстве "Нашего Друга".
   Но Аликс тотчас ответила. Как сказано в полицейских документах,  Распутин
"наблюдался лишь несколько дней, после чего наблюдение было прекращено".
   Наблюдение отменил сам царь. Он не мог объяснить своему премьеру, что  те
факты, которые тот намеревался ему сообщить, ничего для него  не  значат.  И
что ни Столыпину, ни его агентам не дано понять поведение  "отца  Григория".
Загадку его поведения...
   Загадку, которую "цари" уже постигли и о которой речь впереди.
 
   ПУТЬ В ИЕРУСАЛИМ
 
   Наступил 1911 год. Чтобы успокоить поднявшуюся волну неприязни к  мужику,
Семье вновь пришлось перестать звать его во дворец.  Снова  видеться  с  ним
тайно - у Ани...
   Из дневника Николая: "12 февраля... поехали к Ане, где долго беседовали с
Григорием".
   Секрет Полишинеля! При дворе об этих  встречах  знали  все.  "Этот  мужик
Распутин... во дворце не бывает, но у Вырубовой в Царском бывает,  и  царица
часто к этой Вырубовой заезжает... Вырубову продолжают ругать все за  глаза,
а в глаза за ней ухаживают все... Все эти  господа  бояться  только  одного:
чтобы не потерять своих тепленьких местечек, а до России им  горя  мало",  -
записала в дневнике А. Богданович.
 
   В феврале 1911 года  Аликс  завела  особую  тетрадь.  После  расстрела  в
Ипатьевском доме убийца Царской Семьи Юровский привез в  Москву  их  бумаги.
Среди них была тетрадь, которую царица взяла с собой в свой последний дом...
И поныне хранится в архиве эта тетрадь в темно-синем переплете, где рядом  с
каллиграфическими строками  Аликс  расположились  смешные  каракули  мужика:
"Подарок моей сердечной маме. Г. Распутин, 1911, 3 февраля".
   Подарок - это его изречения,  сказанные  во  время  встреч  в  доме  Ани,
которые царица потом старательно  заносила  своим  изящным  почерком  в  эту
тетрадь. Лохтина ее многому научила, и она уже  сама  могла  переводить  его
отрывочные заклинания в нормальную речь.
   Большинство записанных  царицей  поучений  -  о  несправедливых  гонениях
праведника и о пользе этих гонений для души: "Господи, как умножились  враги
мои!.. Многие восстают на меня... В гоненьях Твой путь. Ты нам показал крест
Твой за радость... Дай терпение и загради уста  врагам...  "  И  опять,  как
заклинание: "Душа моя, радуйся  гонениям...  рай  построен  для  изгнанников
правды... "
   "В гоненьях Твой путь", - уже через несколько лет Аликс  будет  повторять
это в Ипатьевском доме... А пока ей все чаще кажется, что она  воочию  видит
евангельские сцены. Видит поношение пророка...
   Она спасет! Она заградит! Она умеет бороться!
 
   И нянька Вишнякова, и фрейлина Тютчева,  несмотря  на  благожелательность
Николая,  расстались  с  должностями.  Детская  вновь  стала   безраздельным
царством Аликс. Теперь она могла хоть изредка тайно приводить  туда  "Нашего
Друга", чтобы он лечил ее бедного мальчика и помогал ее дочерям,  когда  они
хворали.
   И, может быть, тогда Распутин понял  удивительный  закон  -  чем  сильнее
наступают его гонители, тем жестче  будет  отпор  царицы,  тем  быстрее  они
исчезнут из дворца.
   И тем прочнее будет его положение...
 
   Но Аликс видела: Ники нервничает, ибо все время  недовольны  его  мать  и
большая Романовская семья. Как писал в  дневнике  великий  князь  Константин
Константинович: "Она
   (вдовствующая императрица. - Э. Р. ) в отчаянии, что они продолжают тайно
принимать юродивого Гришу".
   "Нашему Другу" необходимо было на время покинуть Петербург.  Но  отослать
его в Покровское означало - уступить врагам. Аликс не  умела  уступать...  И
было решено: Распутин, как и должно "Божьему человеку", уедет в  странствие,
повидать самые дорогие для всякого христианина места - Святую землю.  Это  -
награда за все, что  он  сделал  для  Семьи.  За  все  гонения,  которые  он
претерпел.
   И Распутин в группе русских паломников отправляется в Иерусалим.
   Пусть пока улягутся страсти...
 
 
 
   ГЛАВА 5
   "ВТОРОЕ Я" ИМПЕРАТРИЦЫ
 
   ЗАГАДОЧНЫЙ СОАВТОР
 
   Из дневника Николая: "4 июня... после обеда мы имели удовольствие  видеть
Григория после того, как... он вернулся из Иерусалима".
 
   Его впечатления от паломничества в Иерусалим были  изданы  под  названием
"Мои мысли и размышления". Как  показал  в  "Том  Деле"  Филиппов:  "Брошюра
издана мною... я не исправлял и не сглаживал афоризмов Распутина  и  передал
их дословно". Однако это не значит, что Распутин сам  написал  эту  книгу  -
полуграмотному мужику было физически невозможно осилить такой объем  текста.
В будущем он с трудом будет царапать чудовищными каракулями свои  знаменитые
записки к министрам - записки всего в несколько слов.
   Так что Филиппов "дословно" издал текст, которы