ас... "
   Из дневника генеральши Богданович: "18  февраля  1912г.  Более  позорного
времени не приходилось переживать.  Управляет  теперь  Россией  не  царь,  а
проходимец Распутин... Распутин жаловался, что пресса на него нападает,  что
он готов уехать, но нужен тут "своим". Под "своими" он подразумевает царскую
семью... "
   "22 февраля... Весь Петербург взбудоражен тем, что творит в Царском  Селе
этот Распутин. У царицы, увы, этот человек может все!!!"
 
   "НЕ ДЕЛАЙТЕ ЕМУ СЛИШКОМ БОЛЬНО... "
 
   Вновь избранный председателем Государственной Думы  Родзянко  верил,  что
запрос Гучкова поставил царя перед необходимостью решить вопрос о Распутине.
И начал  заранее  готовиться  к  высочайшей  аудиенции.  Однако  прежде  ему
пришлось побеседовать с  вдовствующей  императрицей.  Прочитав  газеты,  она
пришла в ужас - и позвала Родзянко...
   Его ввели в маленький кабинет Марии Федоровны, и  она  сразу  спросила  о
запросе Гучкова. Родзянко описывает в своих воспоминаниях, как он  объяснял,
что запрос должен "успокоить умы...  так  как  толки  о  Распутине  зашли  в
обществе слишком далеко"... Но вдова Александра III уже поняла:  Распутин  -
это  опаснейший  рычаг,  при  помощи  которого  можно   опрокинуть   великую
империю... (Впоследствии Керенский сформулирует: "Без Распутина не  было  бы
Ленина". )
   Родзянко долго рассказывал о беспутствах "Нашего  Друга"...  Она  слушала
молча и только в самом конце вдруг сказала: "Я слышала, вы намерены говорить
об этом с Государем. Не делайте этого. Он слишком чист душой, чтобы поверить
во зло".
   Она  знала  характер  сына.  Когда  на  Николая  давили,  он   становился
бесконечно упрям и вспоминал, что он самодержец - он, у которого уже не было
возможности им быть. Ибо единственный, кто  мог  защитить  его  от  безумных
говорунов из Думы - Столыпин - был мертв...
   Прощаясь, вдовствующая императрица попросила "этого  славного  толстяка",
так мало понимавшего ее сына: "Не делайте ему слишком больно... "
 
   13 февраля Мария Федоровна вызвала к себе  премьера.  "Разговор,  который
длился полтора часа, - записал Коковцов, - был целиком посвящен  Распутину".
После чего она отправилась к Ники и Аликс.
   Из дневника Николая: "15 февраля... К чаю  приехала  мама;  имели  с  ней
разговор о Григории".
   Из дневника Ксении: "16 февраля... Мама так довольна, что все  сказала...
Аликс защищала Распутина, говоря, что это удивительный человек, и  что  мама
следует с ним познакомиться... Мама только советовала его отпустить  теперь,
когда в Думе ждут ответа... Аликс объявила, что нельзя  уступать...  Тем  не
менее, они были  очень  благодарны  мама  за  то,  что  она  так  откровенно
говорила... И она даже поцеловала мама руку... "
   Вдовствующая  императрица  могла  повторить  то,  что  накануне   сказала
Коковцову: "Моя несчастная невестка неспособна осознать, что  она  навлекает
гибель на себя и на династию. Она глубоко верит в святость этой сомнительной
личности".
 
   Но  совету  матери  царь  все  же  последовал.  Как  и  всегда  во  время
разгоравшегося вокруг мужика скандала, он решил, что  "Нашему  Другу"  лучше
пока побыть в Покровском.
   "18.2.1912... Русский уезжал с Николаевского вокзала, - записали  агенты.
- Провожали: Зимняя, Птица, Ворона, Голубка, Сова и человек  15  неизвестных
обоего пола... "
   Теперь в агентурных сводках все постоянные поклонницы Распутина  получили
клички, присвоенные  с  полицейской  образностью.  Лаптинская  именуется  за
степенность и домовитость "Совой",  Зинаида  Манчтет,  похожая  на  девочку,
несмотря на свои 37 лет, нежно зовется "Голубкой", Головина-мать - "Зимняя",
ибо весьма немолода и живет на Зимней канавке, Муня с ее чистыми  глазами  -
"Птица", черноволосая и черноглазая жена  Сазонова  -  "Ворона"...  Избежала
прозвища лишь Вырубова - не посмели из-за близости к "особам".
   Агенты следуют вместе с ним в поезде и сообщают: "22-го прибыл в  Тюмень,
встречали жена и дочь и очень были обрадованы его приездом".
 
   О запросе Гучкова  мужик  написал  "царям"  уже  из  Покровского  (письмо
сохранилось в дневнике Лохтиной): "Миленькие папа и мама!  Вот  бес-то  силу
берет окаянный. А Дума ему служит там много люцинеров (революционеров. -  Э.
Р. ) и жидов. А им что? Скорее бы прочь Божьего помазанника долой. И  Гучков
господин их... клевещет, смуту делает, запросы. Папа, Дума твоя,  что  хошь,
то и делай. Никаких запросов не надо... "
   28 февраля, "вооружившись документами" (все той же брошюрой  Новоселова),
Родзянко отправился с докладом к царю. Сначала он заговорил о  вечно  дурном
управлении Кавказом и наконец перешел к главному: к "всеобщему  негодованию,
когда все узнали, что Распутин - хлыст". - Но  отчего  вы  думаете,  что  он
хлыст? - спросил царь. Родзянко заявил: полиция проследила, что он  ходит  в
баню с женщинами. - Так что ж тут такого? У простолюдинов это принято.
   И тогда Родзянко рассказал о брошюре Новоселова, о "Тобольском  деле",  о
письмах и исповедях распутинских жертв, о Лохтиной, которую  Распутин  довел
до сумасшествия, о "радениях" на квартире Сазонова,  где  Распутин  жил,  и,
наконец,  о  пагубном  влиянии,  которое  "старец"  может  оказать  на  душу
наследника. - Читали ли вы доклад Столыпина? - спросил царь. - Нет. Я знал о
нем, но не читал. - Я ему отказал.
   Наивному Родзянко в царских словах послышалось сожаление.  Он  не  понял,
что Николай хотел сказать: ничего нового вы мне не сообщили, я уже  все  это
слышал. Царь усмехался про себя: он знал, что никаких "радений"  у  Сазонова
не происходило, что Лохтина многим кажется сумасшедшей  только  потому,  что
она оставила суетный свет и избрала новую жизнь, и что никаких точных данных
о хлыстовстве Распутина в "Тобольском деле" нет...
   Царь  предложил  Родзянко  взять  "дело"  из  Синода   и   изучить   его.
Председатель Думы был счастлив - ему показалось,  что  он  выиграл...  Потом
Николай познакомил его с наследником. Родзянко игриво представился мальчику:
"Самый  большой  и  толстый  человек  в  России".  И  Алексей,  "удивительно
симпатичный  ребенок",   рассказал   ему,   как   он   собирал   деньги   на
благотворительные цели - "целый день простоял с кружкой и собрал один  целых
50 рублей".
   Толстяк решил, что знакомство с наследником - знак  высочайшего  доверия.
Но, скорее всего, Николай показал ему сына с иной целью. Родзянко должен был
понять: душа ребенка чиста,  ибо  "Наш  Друг"  учит  его  любви  и  служению
ближним.
   Уже на следующий день Родзянко с энтузиазмом начал расследование. "Мне...
было указано взять дело из Святейшего Синода, рассмотреть  его  и  доложить,
каково мое мнение  о  Распутине.  Дело  мне  привез  товарищ  обер-прокурора
Даманский".
   Даманский - еще один  назначенец  Распутина  в  Синоде.  Сыну  сибирского
священника, жалкому синодскому канцеляристу,  посчастливилось  стать  другом
"старца" - Распутин останавливался в его  доме  во  время  своих  визитов  в
Петербург.  И  обер-прокурора   Саблера   заставили   взять   Даманского   в
заместители.
   Аликс тотчас узнала от Даманского  о  передаче  "Тобольского  дела"  -  и
заволновалась. Прямых улик в "деле" не было никаких, но она знала, как враги
"Нашего Друга" умеют использовать косвенные улики...
   Из воспоминаний Родзянко: "Уже на следующий день он (Даманский. - Э. Р. )
звонит мне по телефону и просит принять... - Я  приехал  просить,  чтобы  вы
отдали мне секретное дело о Распутине. - А высочайшее повеление у вас  есть?
- Нет... Но это очень высокопоставленное лицо вас просит... Государыня...  -
Передайте Государыне, что она такая же подданная Государя,  своего  супруга,
как и я. - Ваше превосходительство, я с  собою  привез  законоучителя  детей
императора...
   Оказалось, это протоиерей Васильев...  Он  начал  мне  говорить:  "Вы  не
знаете, какой прекрасный человек Распутин... " Я взбесился:  -  Вы  приехали
хвалить негодяя, развратника и хлыста! Вон из моего кабинета!"
 
   ПОШЛИ ЧАСЫ РЕВОЛЮЦИИ
 
   Но запрос в Думе был лишь началом тучковской игры. 9 марта 1912  года  во
время обсуждения государственного бюджета  последовало  острое  продолжение.
Когда очередь дошла до бюджета Синода, Гучков встал  и  произнес  знаменитую
речь против Распутина, с которой и надо начать отсчет падения династии.
   Он заговорил о драме, которую переживает  вся  страна.  "В  центре  ее  -
загадочная трагикомическая фигура, точно выходец с того света или  пережиток
темноты веков".
   Столыпин, монолит, поддерживавший династию, исчез. Оттого-то и прозвучала
эта речь, а в ней - дерзкий вопрос Гучкова, немыслимый еще год назад,  когда
был  жив  могущественный  премьер:  "Какими  путями  достиг   этот   человек
центральной позиции, захватил такое влияние, перед которым склоняются высшие
носители  государственной  и  церковной  власти?..  Вдумайтесь  только,  кто
хозяйничает на верхах!.. "
 
   Царь был взбешен - его унизили! Он написал на  докладе:  "Поведение  Думы
глубоко возмутительно", и высказался еще определенней.  Впоследствии  Гучков
рассказал в Чрезвычайной комиссии:  "Мне  передал  один  из  министров,  что
высочайше было заявлено: "Гучкова мало  повесить!"  Я  ответил:  "Моя  жизнь
принадлежит моему Государю, но моя совесть ему  не  принадлежит,  и  я  буду
продолжать бороться".
 
   Уже после выступления Гучкова Зинаида Юсупова по просьбе  своей  подруги,
великой княгини Елизаветы Федоровны, попыталась впервые заговорить с царицей
о  Распутине.  В  ответ  она  получила  реплику  от  "соседки  по  крымскому
поместью": "Гучкова и Родзянко надо повесить".
   В это время Родзянко подготовил доклад царю по "Тобольскому  делу",  где,
естественно, торжествующе  сообщал  о  доказанной  вине  Распутина.  Просьбу
Родзянко об аудиенции Николай вернул Коковцову с резолюцией: "Поведение Думы
возмутительно...  я  не  желаю  принимать  Родзянко"  и  сказал:  "Я  просто
задыхаюсь в этой атмосфере сплетен, выдумок и злобы... Постараюсь  вернуться
из Крыма как можно позже".
   Из дневника А. Богданович: "14 марта... Завтра вся царская семья  уезжает
в Крым, и Распутин тоже... Печально писать, какие вкусы у царицы,  если  она
терпит этого хлыста... "
   Их ждал поезд. Впереди - белый дворец в Ливадии.
   Императрица прошла по перрону, не попрощавшись в провожавшими.  Царь  был
мрачен. Он очень устал от всей этой истории.
   А Распутин  действительно  приедет  в  Крым.  Он  будет  вызван  туда  из
Покровского шифрованной телеграммой без подписи, которую отправит  Вырубова.
Так Аликс еще раз докажет всем: воля императрицы превыше суждений общества.
 
   БЛАГОСЛОВЕНИЕ НА БЕЗУМИЕ
 
   В то время мужик  жил  в  Покровском  неторопливой  сельской  жизнью.  Но
идиллию нарушила безумная генеральша. Лохтина пришла в  Покровское  босиком,
питаясь по дороге подаянием. Одета вчерашняя законодательница  петербургской
моды была пугающе - в странный белый балахон, увешенный лентами и маленькими
иконками. Провожаемая изумленными взглядами крестьян, она  шла  по  деревне,
выкрикивая "Христос Воскресе!", хотя до Пасхи еще было далеко...
 
   История ее безумия осталась в "Том Деле". В 1911 году, когда Распутин еще
дружил с Илиодором, изгнанная из семьи Лохтина приехала в Царицын...
   Из показаний Марии Головиной: "Из Царицына она...  возвратилась  в  белом
монашеском одеянии и босиком... Тогда я познакомилась с  Илиодором,  который
высказался, что в духовной жизни Лохтина дошла до такой степени высоты,  что
ее можно благословить на "юродство"... Илиодор даже хотел отслужить по этому
поводу молебен в нашем доме и благословить Лохтину на  "юродство",  но  мать
моя категорически этому воспротивилась. Тем не менее  Лохтина,  слыша  такое
мнение Илиодора, резко  изменила  свое  поведение  и  стала  юродствовать...
Лохтину перестали пускать не только в ее квартиру в Петрограде, но  и  в  ее
собственное имение в  Казанской  губернии,  которое  она  путем  дарственной
перевела на свою дочь... жила она исключительно подаянием... "
   Теперь она стала этаким русским королем Лиром в юбке, точнее - в безумном
белом балахоне.  Газеты  много  писали  о  том,  что  Распутин  свел  с  ума
несчастную  генеральшу.  И  Головина  на  следствии  показывала:  "Поведение
Лохтиной вызывало опасение, что это может повредить отцу Григорию".
   Распутин запретил ей  юродствовать.  Лохтина  вроде  бы  послушалась,  но
продолжала постоянно кричать "Христос Воскресе!" Он так  гневался  при  этом
крике, будто чего-то боялся, и нещадно бил генеральшу.
   Но при всем этом безумная Лохтина сохраняла над мужиком какую-то странную
власть. И не только над ним - над Вырубовой и  даже  над  "царями",  которым
осмеливалась посылать порой резкие и гневные телеграммы. Да и Муня  Головина
почтительно целовала у ней руку...
 
   В начале марта 1912 года Лохтина прибыла в Покровское  и  явилась  в  дом
Распутина, очередной раз взбесив хозяина криком "Христос Воскресе!".  Но  на
этот раз генеральшу ждал жесточайший  удар:  она  узнала  о  непоправимом  -
разрыве между Илиодором и Распутиным. "Христос" и  "Саваоф"  стали  врагами.
Мироздание рушилось. "Лохтина, обожавшая и Илиодора, и Распутина, стремилась
примирить их между собой, но это ей не удалось и  тяжело  отразилось  на  ее
душевном равновесии", - показала Муня в "Том Деле".
 
   ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ
 
   Это случилось посреди дня. На глазах  изумленных  односельчан  разыгрался
дикий эпизод. Они увидели, как жена Распутина выволокла из  дома  за  волосы
"петербургскую дамочку" и прямо на улице стала ее избивать.
   Отсюда и пошли знаменитые, легенды о ревнивой жене,  которая  вытаскивала
женщин из постели мужа, выволакивала их за волосы  из  собственного  дома...
Так и должны были пересказать  это  газетчикам  простодушные  крестьяне,  не
посвященные в таинственный мир, который начинался за распутинскими воротами.
Поверил в  эту  версию  и  следователь  Чрезвычайной  комиссии,  пристрастно
допросивший Лохтину о ее драке с женой Распутина "на почве ревности".
   "Что касается ревности, то жена Распутина  действительно  ревновала  меня
(если это можно назвать ревностью), но не к мужу, а к Илиодору,  которого  я
почитала... Что же касается драки, то драка была", - признает Лохтина в "Том
Деле" и объясняет: "Как то раз, когда Распутин находился с семьею в гостях у
односельчанина, я зашла в избу к другому и,  узнав  здесь  о  большой  нужде
хозяев... стала настойчиво просить отца Григория подарить мне корову.  Нужно
сказать, что если я что задумаю... не отстану, пока не будет исполнено,  что
я желаю.  Это  было  в  присутствии  какого-то  приезжего  гостя,  причем  я
упрекнула жену Распутина в скаредности (заметим: не самого Распутина, а  его
жену. Он выше обыденной жизни, с ним можно говорить лишь о вечном. -  Э.  Р.
)... По  уходе  гостя  Распутина,  упрекая  меня,  что  я  ее  обличила  при
постороннем, схватила меня за волосы... и побила меня".
   Но простодушный следователь не понял "особых отношений" жены Распутина  с
его поклонницами - отношений, исключавших ревность... О них  рассказывает  в
своих показаниях чиновник Б. Алексеев - один из  поклонников  Распутина.  Во
время посещения Покровского "моя жена и жена  Распутина  шли  по  дому...  и
наткнулась на пикантную сцену с участием отца Григория. Моя  жена  ахнула  и
отвернулась. И тогда жена Распутина ей пояснила: "У каждого  свой  крест.  У
него - этот... "
   Так что Лохтина говорила правду: ревности не было места в  его  доме.  Но
причину поведения распутинской жены она так и  не  поняла.  Конечно,  отдать
свою корову русская крестьянка не могла, и обвинения  в  жадности  по  этому
поводу были для нее просто смешны. Но избила она генеральшу совсем по другой
причине. Идея, о которой расскажет впоследствии следователю  Лохтина,  -  "Я
решила быть верной обоим, Распутину и Илиодору"  -  пугала  "Нашего  Друга".
Распутин, видимо, боялся, что хитрый Илиодор использует безумную генеральшу,
как лазутчицу. Ее надо было убрать из Покровского, потому-то и пришлось жене
найти повод придраться и изгнать Лохтину из дома, что она и сделала.
   Из показаний Лохтиной: "Я уехала от них во Флорищеву  пустынь  (туда  был
выслан Илиодор. - Э. Р. ). К Илиодору меня не допускали, и я  только  в  его
передней прокричала, что приехала... Затем меня  выслали,  и  был  составлен
протокол, что я нахожусь в припадке безумия".
 
   Но она не унималась. Дома  Лохтину  не  принимали,  путь  к  Распутину  и
Илиодору был закрыт. И она решила поселиться  хоть  в  какой-то  близости  к
прежнему раю - рядом с монахом Макарием, духовным отцом "Саваофа", в любимом
распутинском монастыре. "Я поехала в  Верхотурье  к  отцу  Макарию...  Келья
старца ремонтировалась, и я помещалась в небольшом  чулане,  дверь  которого
старец припер доской, положив на нее  камень...  Питалась  я  раз  в  сутки,
получая оставшуюся от отца Макария пищу". Однако монахи не поняли ее  порыва
и потребовали удалить женщину из мужского скита.
   Но, как справедливо  отмечала  сама  Лохтина,  если  она  что-то  решала,
переубедить  ее  было  невозможно.  "Тогда  приехала  полиция  и  предъявила
требование о моем отъезде. Я ответила, что добровольно  не  уйду...  Но  мне
пришлось удалиться, так как монахи... напали на него (Макария. - Э. Р.  )  и
побили.  Об  этом  я  телеграфировала  Государю:  "Прошу   защитить   старца
Макария... которого Вы сами знаете".
   И  Государь  защитил:  монахов  наказали,  духовнику   Распутина   быстро
отремонтировали келью и сделали к ней пристроечку, чтобы безумная генеральша
могла жить при Макарии...
   Но следователя Чрезвычайной комиссии, видимо, не удовлетворили  показания
Лохтиной. Он по-прежнему не верил  в  невинные  причины  ее  драки  с  женой
мужика. И он возвращается к ее отношениям с Распутиным.  Но  о  них  Лохтина
говорит глухо и уклончиво, как и положено говорить с непосвященными в учение
"Саваофа": "Страсти были далеки от  меня,  когда  я  находилась  около  отца
Григория... " И добавляет: "Дерево плохое не может приносить хорошего плода.
А если так, то  чем  объяснить,  что  поклонники  или  поклонницы  Распутина
бросали роскошь и жизнь  не  по  Евангелию  и  на  прежний  путь  больше  не
возвращались? Я  говорю  об  истинных  поклонниках,  которые  следовали  его
указаниям".
   Истинные поклонники - те, "которые следовали его указаниям", а  точнее  -
его учению. Только они понимали смысл происходившего в доме.
 
   ЛЕТО С "ЦАРЯМИ"
 
   Получив шифрованную телеграмму от Вырубовой, "Наш Друг" тотчас  отбыл  из
Покровского.
   Из донесений  агентов:  "10  марта  Распутин  сел  на  обратный  поезд  в
Петербург". И уже из столицы он вслед за "царями" отправился в Крым.
 
   Вместе с Семьей в Крым поехали сестры царя Ольга и Ксения. В пути великие
княгини заговорили о Распутине (впрочем, тогда уже  вся  Россия  говорила  о
нем).
   Из дневника Ксении: "10 марта... В вагоне Ольга нам рассказала  про  свой
разговор с ней (Аликс. - Э. Р. ). Она первый  раз  сказала,  что  у  бедного
Маленького  эта  ужасная  болезнь,  и  оттого  она  сама  больна  и  никогда
окончательно не  поправится.  (Так  тетка  впервые  в  открытую  услышала  о
смертельной болезни племянника. - Э. Р. )... Про Григория она  сказала,  что
как ей не верить в него, когда она видит, что Маленькому лучше,  как  только
тот около него или за него молится... Боже мой, как  это  ужасно  и  как  их
жалко!"
 
   Когда Распутин приехал в Крым, Аликс объявила, что  "ничего  об  этом  не
знала". Но, как записала в дневнике Ксения,  "была  обрадована  и,  говорят,
сказала: "Он всегда чувствует, когда он мне нужен".
   Ники пришлось, как всегда, смириться.
 
   Распутин жил в Ялте, откуда его возили в Ливадию на автомобиле. Во дворец
он проходил тайно, без записи в камер-фурьерском журнале. Но  когда  царский
автомобиль проезжал по городу, вся Ялта знала: Распутина повезли к царице. И
охрана