ставители  от  Думы  за  границу,  через
какой-нибудь месяц мог оказаться негодным... После доклада (царю или царице.
- Э. Р. ) Протопопов иногда заходил ко  мне.  Он...  производил  впечатление
очень нервного человека и жаловался на то, что все его преследуют".
   Между тем странности нового министра становились все  заметнее.  Припадки
тяжелой неврастении  заставили  его  (как  он  сам  показал  в  Чрезвычайной
комиссии) обратиться к знаменитому психиатру Бехтереву.
   Однако еще одного своего "врача" Протопопов от следствия утаил. Но мог ли
он не обратиться к Распутину, который считался великим целителем?  Так  что,
видимо, и "Наш Друг" принимал участие  в  облегчении  страданий  несчастного
министра. И не оттого ли зависимость Протопопова от Распутина была глубокой,
личной?..
 
   Протопопов в это время был очень одинок - красотка Шейла его бросила.
   Из показаний Лунц: "Вернувшись из-за границы, мой муж  остался  недоволен
тем, что я бываю у Протопопова". И тут же она добавляет простодушно:  "Когда
Протопопов устроил право на жительство в Петрограде моим отцу  и  сестре,  я
перестала бывать у него".
   И здесь, видимо, Распутин позаботился о Протопопове - одна  из  поклонниц
"Нашего Друга" избавила министра от одиночества. Причем эта  дама,  судя  по
донесениям агентов, была в свое время весьма близка к Распутину.  Теперь  же
она была весьма близка к царскосельскому "теневому кабинету"...
   Из показаний Вырубовой: "Но еще чаще, чем ко мне,  Протопопов  заходил  к
сестре моего лазарета Воскобойниковой, у которой он  иногда  и  обедал...  Я
говорила ему, что это неудобно, но он возражал, что он  отдыхает  в  простой
обстановке".
   Из показаний Феодосии Войно: "Протопопов часто  приезжал  к  Вырубовой  в
лазарет,  где  служила  Воскобойникова,  которая  была   посредницей   между
Вырубовой и Протопоповым... Самыми близкими и доверенными  лицами  Вырубовой
были Воскобойникова и Лаптинская".
   Воскобойникова осталась за занавесом распутинской истории. Между тем она,
как и Лаптинская, играла в ней очень серьезную роль.
   В 1917 году Воскобойникова  была  разыскана  полицией  и  дала  показания
Чрезвычайной комиссии.
 
   ДОПРОС ХОРОШЕНЬКОЙ СВЯЗНОЙ
 
   Надежда Ивановна Воскобойникова, 30-летняя вдова казачьего есаула,  после
смерти мужа в 1911 году приехала из провинции в Петербург и сошлась с семьей
сенатора В. Н. Мамонтова, 68-летнего старика, человека глубоко религиозного.
Правда,  по  словам  Воскобойниковой,  "жена  Мамонтова  не  понимала   этой
дружбы... даже развелась с ним". Добавим: не  понимала  и  полиция,  называя
Воскобойникову в донесениях "любовницей Мамонтова"... Именно через  сенатора
она сумела осуществить самое полезное из своих знакомств: Мамонтов "на почве
религиозных исканий" пригласил ее к  Распутину.  Так  Воскобойникова  начала
свой путь во дворец.
   "В  1915  году...  у  меня  расшатались  нервы...  "  И   хотя   Мамонтов
предупреждал ее, что "посещение Распутина будет  неудобным  ввиду  слухов  о
нем", она  пошла  к  мужику.  "Распутин  ободрил  меня...  сказал,  что  Бог
поможет".
   Естественно, следователь задал ей весьма неприятный  вопрос,  на  который
она гордо ответила: "Ночью - не только у Распутина, ни у кого из знакомых не
бываю".
   Однако донесения агентов давали иные  сведения  (отсюда  и  вопрос).  Но,
видимо,  посетив  однажды  "комнатку  с  диваном",  она,  как  и  многие  ее
предшественницы, более туда не приглашалась.  И  могла  смело  заявить:  "По
отношению ко мне Распутин не допускал никаких вольностей".
   После смерти Мамонтова (которую, по  ее  словам,  "предсказал  Распутин")
мужик не забыл Воскобойникову. Так она попала в лазарет к Вырубовой.
   Распутин верно оценил ее: она умела служить.  Вскоре  она  стала  старшей
медицинской  сестрой,  была  представлена  Государыне.  И  вот  уже   Аликс,
плененная   ее   преданностью   "Нашему   Другу"   и   Подруге,   предлагает
Воскобойниковой  "решительней  взять  лазарет   в   свои   руки".   Остались
телеграммы, из которых видно, что царица была с ней  в  очень  доверительных
отношениях:  "Страшно  трудно,  тяжело.   Александра"   -   жаловалась   она
Воскобойниковой из Ставки 14  ноября  1916  года.  Безвестная  вдова  есаула
становится одной из "наших".
   Тогда же Воскобойникова  через  Распутина  знакомится  со  страдающим  от
одиночества министром внутренних дел. Теперь через нее можно было обращаться
с прошениями к Подруге и конечно же  к  Протопопову.  Так  она  оказалась  у
кормушки...
   Из показаний Войно: "Поступила она к нам  совершенно  нищей...  но  очень
скоро превратилась в шикарную барышню с массой золотых драгоценных вещей. На
Невском  имела  отдельную  квартиру...  С  Протопоповым  она   обращалась...
фамильярно, как и он... В моем присутствии он не стеснялся... обнимать ее за
талию".
   В 1916 году она заняла при Вырубовой такое же положение,  как  Лаптинская
при  Распутине.  Имена  Воскобойниковой  и  Лаптинской  мы  найдем  даже   в
камер-фурьерском журнале среди тех немногих, кого тогда принимала царица.  И
в "теневом кабинете" Воскобойникова  и  Лаптинская  связывали  в  одну  цепь
"темные силы"  -  Распутина,  Вырубову,  царицу  и  Протопопова.  Через  них
направлялись  их  важнейшие  и  тайные  послания   друг   к   другу.   Через
Воскобойникову мужик, царица и Аня контролировали больного министра.
 
   ПЛЯСКА СМЕРТИ
 
   Достигнув величайшего могущества, мужик живет в постоянном  страхе  перед
покушениями. Беллинг рассказывала, как Осипенко, который никак не мог увезти
с вечеринки упирающегося пьяного Распутина, в конце концов крикнул ему: "Что
ты делаешь! На нас готовится покушение, а  ты  тут  расселся!"  И  Распутин,
"быстро накинув поддевку,  шубу,  нахлобучив  шапку,  опрометью  бросился  к
выходу".
   После ухода Комиссарова и ареста Манасевича с ним  остались  лишь  агенты
Охранного отделения. Но они могут сдать его врагам в любую минуту.  И  мужик
это понимает...
   Из показаний Филиппова: "Придя ко  мне,  он  теперь  старался  как  можно
скорее напиться, требовал цыган и развлечений и если чем увлекался,  то  это
пляской".
   В пьянстве он старался забыться, в пляске - вернуть  ощущение  радости...
Он чувствовал: грядет заговор. И пугал этим царицу.
   И Аликс писала Ники: "21 сентября... Вот эти скоты Родзянко, Гучков...  и
К° являются душой чего-то гораздо большего, чем можно  предположить  (я  это
чувствую), у них цель вырвать власть из рук министров... Но  ты  скоро  всех
увидишь и обсудишь это, а я спрошу совета у Нашего Друга. Так часто  у  Него
бывают здравые суждения, которые не приходят другим на ум,  Бог  вдохновляет
Его".
 
   И "большее" - случилось.
   1 октября Павел Милюков, лидер кадетов (самой  влиятельной  оппозиционной
партии) произнес в Думе речь, которая потрясла всю страну. "Из края  в  край
расползаются темные слухи о предательстве и  измене.  Слухи  эти  забираются
высоко и никого не щадят. Имя императрицы  все  чаще  повторяется  вместе  с
именами окружающих ее авантюристов... Что это - глупость или измена?"
   И  слово   "измена",   так   соответствовавшее   настроениям   измотанной
поражениями армии, тотчас было  принято  на  веру  и  твердо  укоренилось  в
сознании миллионов.
 
   Аликс потребовала от Штюрмера принять меры. Она была в  бешенстве,  и  на
этот раз премьер не посмел уклониться и вызвал Родзянко. "Старикашка"  тогда
подвернул ногу, не мог  ходить.  Сцена  их  свидания  оказалась  комической:
беспомощный Штюрмер лежал в кровати с высоко  подвешенной  ногой  и  пытался
строго говорить с возвышавшимся над ним огромным, мощным председателем Думы.
   Из показаний Родзянко: "Он говорил, что... просит представить  ему  копию
речи Милюкова на предмет возбуждения против него уголовного преследования. Я
ответил, что... никаких копий я присылать ему не буду".
   Далее разговор зашел о Распутине. "И отчего вы его защищаете? Это негодяй
первостатейный,  его  мало  повесить!"  -  горячился  Родзянко.  С   кровати
послышался беспомощный ответ Штюрмера: "Это... желание  свыше...  "  Так  он
"сдал" царицу. Но  вошедший  в  раж  председатель  Думы  продолжал  добивать
старика: "Какой же  вы  после  этого  монархист?..  Вы  ярый  республиканец,
который поблажками Распутину колеблет монархическую идею!"
   Да нет, при помощи Распутина идею колебали они все - от самой  царицы  до
самого Родзянко...
 
   Теперь мужик все чаще говорит о смерти.
   Из показаний Молчанова:  "В  октябре  1916  года  я...  раза  два  был  у
Распутина. Заметил, что у него было какое-то грустное  настроение,  заметил,
что на столе было вино, и он много  пил  его...  как  будто  давило  тяжелое
предчувствие. Он все время напевал: "Время  изменится,  все  переменится"...
При прощании он был очень ласков, говорил, что ценит  мою  любовь  и  доброе
отношение, вспоминал добрым словом моего покойного отца... и  говорил,  что,
может быть, его убьют и мы не увидимся...
   И тут же, будто опомнившись, сказал: "Нет, нет, мы увидимся. Ты  приедешь
в Петроград".
   И  каждый  день  на  Гороховой,  заглушая  его  ужас,  шла   сумасшедшая,
завораживающая пьяная пляска. Его слабоумный  сын,  служивший  в  санитарном
поезде царицы, приехал к нему на несколько дней и прятался от этого  безумия
в дальних комнатах. А если в квартире было тихо,  это  означало,  что  мужик
пьет в ресторане или уехал в Царское - на заседание "кабинета".
   16 октября Аликс писала Ники: "Вчера приятно  провела  вечер  у  А<ни>  с
Нашим Другом, Его сыном и епископом Исидором (тем самым, обвиненном в  связи
со своим келейником. - Э. Р. )...  Гр<игорий>  думает,  что  лучше  было  бы
призвать более ранние (молодые)  года  -  вместо  тех,  которым  старше  40,
последние нужны дома для работ и для поддержания хозяйства".
   И это предложение, высказанное мужиком, было очень разумно.
 
   Наступил ноябрь - предпоследний месяц его жизни.
 
   МЕСТО ПОГРЕБЕНИЯ ГОТОВО
 
   На окраине Александровского парка, неподалеку от Ламских конюшен, Подруга
выкупила кусок земли.  И  в  начале  ноября  заложила  там  часовню  святого
Серафима - в благодарность за избавление от смерти при крушении поезда.
   5 ноября Аликс сообщила Ники: "Закладка Аниной церкви прошла хорошо,  Наш
Друг был там... а также славный епископ Исидор".
   Под алтарем строящейся часовни "Нашего Друга" и похоронят. И отпевать его
будет "славный епископ".
   В честь закладки "Аниной церкви"  было  устроено  маленькое  празднество,
которое породило большую историю...
 
   После очередного заседания Думы  непримиримый  враг  Распутина  монархист
Пуришкевич был окружен коллегами. Он  раздавал  желающим  весьма  любопытную
фотографию: за столом сидит Распутин, рядом с ним "славный епископ  Исидор",
на столе - вино, вокруг - балалаечники и смеющиеся, явно  пьяненькие  сестры
милосердия.  Тыловое  веселье  "шпиона  и  проходимца",  когда  на   фронтах
"истекала кровью русская армия и голод надвигался на страну"!
   Уже на следующий день фотография легла на стол Протопопова... На  допросе
в Чрезвычайной комиссии он показал:
   "  -  Пуришкевич  распространял  фотографию   Распутина   в   9   тысячах
экземпляров: Распутин...  кругом  масса  публики...  стол,  на  столе  вино,
балалаечники и монах.... - Почему вы знаете, что он  распространил  9  тысяч
экземпляров? - На обороте карточки, которую мне прислали из  Царского  Села,
вероятно, по  поручению  царицы  через  Вырубову  или  Воскобойникову,  было
написано: "9 тысяч экземпляров"...
 
   ПОСЛЕДНИЙ СНИМОК ЖИВОГО РАСПУТИНА
 
   История этой (увы, не  найденной  мною)  фотографии  объясняет  многое  в
надвигавшейся развязке.
   Скорее всего, Протопопов получил снимок через Воскобойникову. И не только
потому, что она в то время была его  любовницей,  но  и  потому,  что  среди
веселых сестер милосердия на фотографии... оказалась и она сама!
   В "Том Деле" остались ее показания и по этому поводу:  "На  предъявленной
мне карточке - Распутин с епископом Исидором... снята и я в  профиль,  сзади
Исидора... Снять предложил полковник Ломан". Тот самый - строитель и  ктитор
Федоровского собора.
   Снимок был сделан на приеме в лазарете Вырубовой  в  честь  закладки  той
самой часовни - "Серафимовского  убежища"  -  "после  того  как  закончилась
официальная часть... По  отъезде  гостей...  некоторое  время  оставались  в
лазарете Исидор и Распутин (мужик предвкушал веселье. - Э. Р. )... Вот в это
время Ломан и предложил нам  остаться  и  выпить  кофе:  "верхи"-де  уехали,
почему не остаться нам, "чернорабочим"... Ломан  угостил  нас  шампанским  и
кофе, и даже пением своих  певчих...  которые  художественно  спели  русские
песни... Затем Ломан и предложил  нам  всем  сняться.  Снимал  нас  служащий
Федоровского собора (то есть человек Ломана. - Э. Р. ). И Ломан был в  числе
снимающихся, стоял сзади Исидора. Потом мы просили дать нам  снимки,  но  он
сказал, что снимки не выйти... Каким образом на снимке нет  Ломана...  я  не
знаю. Возможно, при съемке он присел... Кроме певчих  изображены:  Молчанова
(жена известного нам  Леонида  Молчанова.  -  Э.  Р.  ),  сестра  милосердия
Бендина, моя сестра, и сестра  милосердия  Войно  (чьи  показания  мы  часто
цитировали. - Э. Р. )  Сидят:  сестра  Кощеева,  Распутин,  епископ  Исидор,
Мальцев (строитель "Серафимовского убежища". - Э. Р. ). Сестра Кощеева вышла
на снимке смеющейся и, кажется, пьяненькой".
   Воскобойникова поясняет, что сестра Кощеева всегда была "очень  строгая",
но вышла  смеющейся  "потому  что  кто-то  ее  в  это  время  смешил...  Мне
представляется, что все это было подстроено Ломаном".
 
   О скандальной фотографии дал показания и Ломан.
   "На  снимке  изображен  завтрак...  по  случаю  закладки   Серафимовского
убежища, которое строил по поручению Вырубовой уже не я, а  Мальцев...  Я  с
лицами на карточке сниматься не предполагал, не позировал... Стоял я  где-то
вблизи одного или двух окон... окна эти находятся вдали от стола, и  поэтому
я не вышел на фотокарточке".
   Нет, не случайно Ломана нет на фотографии. И недаром умная Вырубова,  как
показала  Воскобойникова,  "предупредила  нас,  что  с  Ломаном  надо   быть
осторожнее". И недаром Распутин,  по  словам  Воскобойниковой,  сказал,  что
"Ломану доверяться нельзя, он человек "двухсмысленный".
   "Двухсмысленный" Ломан уже служил другим господам.  По  чьему-то  приказу
опытный царедворец задумал провокацию. Он решил сделать фотографию Распутина
вместе со скандально  известным  епископом  Исидором,  в  окружении  веселой
компании, с подвыпившими сестрами милосердия  -  "распутинскую  оргию".  Вот
почему смешили сестру Кощееву, вот  почему  в  миг  съемки  Ломан  присел...
Хитрый полковник уже просчитал варианты на будущее и служил заговору.
   Приближалась  развязка.  Крысы  бежали  с  тонущего  корабля.   И   Ломан
потрудился - организовал фото "оргии", которое, видимо, и передал в Думу.
 
   "ЭТО БУДЕТ... РЕВОЛЮЦИЯ ГНЕВА И МЕСТИ"
 
   "К концу ноября 1916г. атмосфера дома на Гороховой становилась все  более
напряженной, - вспоминала Жуковская. - С внешней стороны продолжался тот  же
базар... беспрерывные звонки телефона... в  приемной,  столовой  и  спальной
толпились  и  как  осы  жужжали  женщины,  старые  и  молодые,   бледные   и
накрашенные...  приходили,  уходили,  притаскивали  груды  конфет,   цветов,
какие-то  коробки...  все  это  валялось...  Сам  Распутин,  затрепанный,  с
бегающим взглядом, напоминал подчас загнанного волка, и от этого,  думаю,  и
чувствовалась во всем укладе жизни какая-то торопливость,  неуверенность,  и
все казалось случайным и  непрочным...  близость  какого-то  удара,  чего-то
надвигающегося на этот темный неприветливый дом... "
   Жуковская записала (или придумала  потом?)  его  шепот:  "Вон  они,  там,
враги... все ищут, стараются, яму роют... Мне все  видать.  Я,  думаешь,  не
знаю, что конец скоро всему... Веру потеряли... Веры не стало в народе,  вот
что... Ну, прощай, пчелка!.. Поцелуй на прощанье... "
   Больше она его не видела.
 
   Не  пули   террористов-революционеров,   не   немецкие   снаряды   -   но
существование этого человека грозило разрушить одну  из  величайших  мировых
империй. Оппозиция, общество, двор  -  все  тщетно  боролись  с  мужиком  из
безвестного села.
 
   Незадолго до убийства Распутина  Василий  Маклаков,  думский  депутат  от
партии  кадетов,  приехал  в  Москву,  чтобы  выступить  перед   крупнейшими
фабрикантами и купцами. На  квартире  миллионера  Коновалова,  соратника  по
партии,  Маклаков  говорил   о   неминуемой   революции,   подготовленной...
Распутиным!
   Среди слушавших речь был и агент охранки. Его запись осталась  в  архивах
департамента полиции: "Династия ставит на карту самое свое существование  не
разрушительными силами извне... Ужасною разрушительною работой  изнутри  она
сокращает возможность своего существования на доброе столетие... "  И  далее
Маклаков произнес пророческое: "Ужас  грядущей  революции...  это  будет  не
политическая революция, которая могла бы протекать планомерно,  а  революция
гнева и мести темных низов, которая не может не быть стихийной,  судорожной,
хаотичной!"
 
   Князь Жевахов рассказал тогда царице о видении некоего полковника О. Этот
О. был возведен на высокую гору, и оттуда ему открылась вся Россия - залитая
кровью от края до края.
 
   ОДНИ
 
   В ту осень во  дворцах  в  Крыму  еще  не  знали,  что  заканчивается  их
последний год. Но чувствовали - наступает грозное, неотвратимое время.
   И во всей этой надвигавшейся катастрофе царь  был  один.  Его  двоюродный
брат великий князь Николай Михайлович записал впоследствии в дневнике:  "При
императоре Александре Третьем был кружок -  замкнутый,  из  немногочисленных
доверенных лиц... После 23 лет  Николаева  царствования  он  не  оставил  ни
одного друга - ни среди родных, ни в высшем обществе". Точнее, одинокий царь
имел лишь одного друга - и это был все тот же ненавидимый всеми "Наш Друг"!
   Даже мать была теперь против сына, губившего империю.
   Из показаний Вырубовой: "Враждебно к Государю и Государыне  относилась  и
вдовствующая императрица Мария Федоровна... Они... настолько редко  виделись
друг с другом, что за 12 лет моего пребывания около Александры Федоровны  я,
может быть, только раза два видела Марию Федоровну".
   Ненависть к царице стала модной. К фрондирующим великим князьям примыкали
и двор, и знать в Царском Селе.  Князь  Жевахов  вспоминал,  как  начальница
епархиального женского училища в Царском при встрече с Аликс  не  только  не
поклонилась, но демонстративно отвернулась от  Государыни  всея  Руси.  "Мне
больно... не за себя, за дочерей", - сказала тогда Аликс  князю...  По  всей
России  ходили  карикатуры,  изображающие  в  непристойных  позах  царицу  и
бородатого мужика.
   "Николашка" - так теперь  презрительно  звали  в  обескровленной  войной,
ожесточившейся деревне царя, который еще  вчера  был  для  крестьян  грозным
"батюшкой". На тысячах рисунков его изображали жалким рогоносцем,  обманутым
бесстыдной женой и распутным мужиком.
 
   "ОНА МЕНЯ ВЫГНАЛА, КАК СОБАКУ... "
 
   Как точно сказал тот же  Маклаков:  "В  высших  дворянских  и  придворных
кругах... тревога, что идущая к гибели власть потянет за собою  их  всех  со
всеми их привилегиями".
   Центром  аристократической  оппозиции  стал  в   то   время   легендарный
"Яхт-Клуб", основанный  еще  в  1840  году,  при  Николае  I.  Только  самые
родовитые - "голубая кровь" - допускались в его стены.  При  Александре  III
"Яхт-Клуб"  был  закрытым  политическим  собранием,  окруженным   атмосферой
таинственности. По традиции его возглавлял министр двора -  граф  Фредерике.
Членами клуба были в то время и великий князь  Дмитрий  Павлович,  и  Феликс
Юсупов.
   Но теперь  в  этой  цитадели  монархии  "открыто  критиковались  поступки
императрицы" - писал