всего  энер-
гии.
   Аплодисменты.
   "Энергия", мать вашу... Развитие науки только увеличивает  количество
слов, которые люди употребляют без понимания. Чтобы поднять  чемодан  на
десятый этаж, нужно больше энергии, чем потребовалось Сабурову для пост-
роения его последней теории. Но Сидоровы-Молотковы чтут только первобыт-
ные формы труда и не видят, что хуже всего приходится тем, кого никто не
эксплуатирует и в ком, следовательно, никто не нуждается. "Да,  да,  это
мне хуже всех, а не вам, товарищи рабочие и крестьяне!"
   Отвлекшись, Сабуров не заметил перемены декораций. На заднем плане  в
ротонде развернулся плакат: "Через борьбу с  сионизмом  к  национальному
возрождению!" "Сионизм" был  из  тех  же  прозрачных  псевдонимов  вроде
"очернительства" и "шельмования кадров". На ступеньках, твердо расставив
ноги в сапогах бутылками, возник молодой мужчина с остро остриженной ру-
сой бородой и тонкими злыми губами, наряженный в черную косоворотку  под
черной жилеткой. Он держал на отлете черно-желто-белый флаг,  безжалост-
но, словно пику, вонзив древко в  мокрый  снег  и  пронзительно-скучающе
глядя поверх голов. Перед группой Корягина обнаружился стройный  паренек
восточного вида в казачьей форме (Дикая дивизия?),  крашенной  в  черный
цвет, но верх у папахи был празднично-алый. Черный казачок держал желтую
хоругвь с силуэтом Георгия-победоносца, поражающего сионистскую гидру. В
сторонке скромно держался офицер в полевой форме времен Первой  германс-
кой - с гитарой через плечо, словно в каком-нибудь  парижском  ресторане
"Распутин". Вся толпа оказалась густо нашпигованной людьми  с  нечистыми
черно-желто-белыми повязками на рукавах и паукообразными двуглавыми  ор-
лами из черной штампованной пластмассы на груди. Кое-кто из них  непово-
ротливо, как в гипсовый корсет, был увязан в картонные плакаты:  "Подпи-
сывайтесь на патриотический журнал "Наш современник", в котором  сотруд-
ничают русские писатели-патриоты  В.Распутин,  Ю.Бондарев,  В.Белов".  У
мужчин с повязками была написана на лицах суровая значительность, у жен-
щин - возбуждение, граничащее с истерикой. Среди них было много  бедных,
потертых бабушек, но хватало и нестарых еще, с виду не то счетоводов, не
то вечных старших инженеров, живущих на честную зарплату (как они  назы-
вают государственную). Кое-кто из женщин истерически-оживленно  торговал
ксерокопированными листовками с размазанным двуглавым орлом, похожим уже
на кляксу, и пристегнутым к бумаге эмалевым значком в  черно-желто-белую
полоску.
   Еще одна тетка предложила Сабурову  поставить  подпись  под  призывом
вернуть православные храмы верующим. Эпиграф из Лермонтова "Так храм ос-
тавленный есть храм" был перевран, но, взглянув на разводы лихорадочного
румянца сборщицы подписей, Сабуров почел за лучшее промолчать. Она  пос-
пешила заверить: "Христианство - это не предрассудок. Посты помогают ор-
ганизму очищаться от шлаков, поклоны способствуют усилению перистальтики
кишечника". И тут апеллируют к высшей святыне - к кишкам!
   - Вроде не еврей, - сборщица указала на Михальского, - а хочет  улицы
переименовывать.
   Жиды да полячишки - оне завсегда... Исконно русскую улицу Карла Марк-
са переделать в Архиерейскую - архиеврейскую!.. Конечно, евреи -  враги:
они источник сомнений. Но они же, в качестве общего врага, источник  ва-
шего единства. Берегите евреев!
   - Нужно писать не "есть храм", а "все храм", - не удержался Сабуров.
   Сборщица подозрительно глянула на него и сделала движение убрать под-
писной лист: простой русский человек не  должен  такого  знать.  Сабуров
достал ручку и со вкусом подписался: Рабинович. Сборщица читала и одева-
лась в пурпур так долго, что он успел пожалеть о своей выходке. Но,  ве-
роятно, и Рабинович был вправе просить о возрождении православных храмов
- всякое дыхание...
   А в ротонде уже работали люди понимающие, действующие по правилу "ни-
чего для мысли - все для глаз и ушей".
   Молодой человек в похоронной черной паре на складном закусочном  сто-
лике выкатил магнитофон и пригнул к нему микрофонную головку.
   - Сейчас вы услышите песни на слова великого русского  поэта  Николая
Рубцова, - скорбно возгласил молодой человек. - Поэта-мученика, -  после
многозначительной паузы прибавил  он,  и  призыв  бороться  с  сионизмом
скорбно затрепетал на ветру.
   Слов было не разобрать. Офицер из ресторана "Распутин" задумчиво  пе-
ребирал струны. На деке его гитары был тоже оттиснут  черным  страшенный
двуглавый орел.
   - Вон, выставились, - со сдержанной гадливостью произнес  непреклонно
добродетельный мужчина, - ни стыда, ни сорома.
   Трое молодых людей кучерявыми бородами и дерзким прищуром  глаз  явно
подчеркивали свою внешность семитских  красавцев.  На  их  куртках  были
пришпилены круглые пластмассовые значки с пламенными завитками еврейско-
го алфавита. ("Да у нас совсем даже не дыра...") Женщина с  геральдичес-
кими листовками не находила слов от негодования, но, так и не найдя, на-
кинулась на своего же, русского парня (снова жиды натравили русских друг
на друга!):
   - Сейчас же бросьте сигарету! А я вам говорю - бросьте!
   Парень медлил, но, сообразив, что гнев на него направлен не какой-ни-
будь, а священный, с напряженной улыбкой разжал пальцы.
   - Раздавите! Я вам говорю - раздавите!
   И парень с еще более напряженной улыбкой вдавил сигарету в  раскисший
снег.
   - Куришь, пьешь вино и пиво - ты пособник Тель-Авива, - наставительно
сказал непреклонно трезвый мужчина с повязкой.
   Из динамиков звучал церковный хор - разобрать можно было лишь "госпо-
ди, помилуй". На лицах людей с повязками проступило  агрессивное  благо-
честие, на прочих лицах - почтение и, пожалуй, зависть к чужому  автома-
тизму.
   - Сейчас перед вами... диакон русской православной церкви.
   Рядом  со  служащим  похоронного  бюро  диакон  выглядел   безутешным
родственником - борода свисала плоско, будто намокшая от рыданий. Черный
берет алхимика лежал на голове горизонтально.
   - ...Новые супостаты... В ночь перед Куликовской... к святому русско-
му праведнику... - и вдруг пламенно возвысил голос: - Покуда Русь  стоит
на православной церкви, не страшны ей!..
   Взрыв аплодисментов - даже Сабуров почувствовал  что-то  подмывающее.
Страсть, страсть, а не ее жалкая служанка логика!
   Породистый и хайрастый директор филармонии, он же  композитор  с  ка-
кой-то двойной и почти знаменитой фамилией -  что-то  вроде  Гулаг-Арте-
мовский - зарокотал с клокочущей ненавистью, тоже  апеллируя  к  высшему
суду: медициной доказано, что рок-музыка вредна для здоровья.
   - ...Ударить кулаком по американской агрессии в искусстве!
   Аплодисменты. Да ведь ударами любовь не выстучишь.
   Туго надутая женщина - "драматург и режиссер", -  состоящая  из  мно-
жества шаров, обтянутых стеганым  горнолыжным  нейлоном  (чувствовалось,
что она даже до половины не погрузится в воду, если ее  туда  опустить),
впилась в шею микрофона, словно это была гидра сионизма, и завопила  та-
ким голосом, после которого оставалось только забиться в конвульсиях:
   - Рруссский народ... над пропастью!.. русофобии.. последним куском...
Союз неблагодарных республик... диверсии... взрывы атомных  электростан-
ций... истребление царского семейства... -  дальше  посыпались  Меерови-
чи-Хаимовичи.
   - Смерть жидам! - придушенно раздалось в толпе.
   - А вот имена руководителей НКВД и ГУЛАГа!  -  новый  поток  Меерови-
чей-Хаимовичей.
   - И нас же они призывают покаяться!..
   Сабуров не считал себя глупее ни эллина, ни иудея, и оттого ему  было
плевать и на тех, и на других - его можно было одолеть только  организо-
ванным строем, а потому он любил не нации, а организации. И  организато-
ров. Но ему никак не удавалось привыкнуть к поруганию истины: живя среди
тысяч доносчиков и палачей, не выказывающих и тени раскаяния, среди мил-
лионов холуев и государственников, находящих им оправдания, эти патриоты
рассчитывают отмыться пригоршней Мееровичей-Хаимовичей. Да и от чего от-
мываться, если лично ты никого не убил?
   Раскаленный гвоздь окончательно окреп в его груди.
   Люди с повязками, не по-хорошему праздничные, сновали  взад-вперед  с
листовками и без. На двуглавых орлах возникли круги из ватмана со следа-
ми ножниц. В верхней части было написано красным карандашом: "Память"  и
черным по окружности - "Союз русского народа". Чубатый парень - веселый,
как перед дракой - лихо торговал еще какими-то листовками. Его  окружали
подростки в черных косоворотках с какими-то упрощенными лицами -  словно
у магазинных манекенов. Сабуров заглянул через плечо к  соседке,  отхва-
тившей ксерокопированный дефицит: "Евреи в течение многих лет и особенно
в последние два года вполне выказали непримиримую ненависть к  России  и
ко всему..."
   - Вы попросите из-под низу, - посоветовала соседка. - Сверху  он  для
блезиру дает - про культуру, про храмы...
   Однако торговец мгновенно раскусил в нем чужака:  "Снизу  только  для
своих". - "Но свои и так все знают". - "Вы правы", - усмехнулся  парень,
но эзотерической листовки так и не дал.
   - Но что мне делать, если я люблю эту страну,  я  за  нее  воевал?  -
словно у Верховного Судии, допытывался у него пожилой расстроенный еврей
- хоть сейчас в антисионистский комитет: простое лицо, трудовые  седины,
орденские планки.
   - Что поделаешь - такова се ля ви! - посмеивался парень. Приятный или
неприятный - это был определенно человек. Но окружавшие  его  черноруба-
шечники были как будто уже существами иной породы: они были лишены мими-
ки.
   - Катись побыстрее в ОВИР, пока черепушку не проломили.
   Голос манекена был настолько лишен всякого выражения,  что  сделалось
жутко: тут не убедить и не разжалобить. "Постройте свою улицу и называй-
те по-своему! - хрипел набрякший водярой страховидный парняга. - А наши,
русссские не лапай!" Какая это шелуха - идея - в сравнении с  личностью;
такой жлоб с любой идеей будет мерзок и ужасен: я-тте, падла,  за  права
человека пасть порву! Вот что вырастает само собой...
   Соседка, увидев Сабурова с пустыми руками, пожалела  его  и  уступила
свою листовку. Он принялся одним глазом пробегать слеповатый ксеротекст,
другим кося на эстраду, куда Корягин - истый купчина, из  одного  аршина
делающий двадцать, - из своей небольшой кучки выделял все новых и  новых
посланцев.
   "...Чтобы евреи не могли быть допускаемы ни в армию, ни во  флот",  -
читал Сабуров. (Вот напугали-то...)
   - Евреи точат государство, как трухлявую колоду!  -  подергивался  от
ненависти изможденный мужчина.
   - Почему же они Америку не источили? - выкрикнул слева задорный женс-
кий голос, похожий на Натальин.
   "...Немедленное восстановление строгой черты оседлости..."
   - Потому что мы, русские, чересчур добрые!!!
   - А убийств больше, чем во всей Европе!
   - Вот она, русофобия в наглядности! - зашелся изможденный.
   "...Воспрещение евреям быть судовладельцами..." - владельцами катеров
и лодок, что ли? Что-то толкнуло Сабурова  взглянуть  на  верхнюю  часть
листа: "...1905... СОЮЗ РУССКОГО НАРОДА". Во  мудрость  -  и  через  во-
семьдесят лет расхватывают!
   А Володя Молотков держится в сторонке, но заодно... Что свело  вместе
наследников Ленина и Пуришкевича? (Не говоря уже о заплутавшихся в  двух
этих дубах наследниках Глеба Успенского.) Общая ненависть тупиц к  смыш-
леным и красноречивым? Ненависть вождей к непослушным? Ненависть автома-
тов к сеятелям сомнений? Или общая ненависть к  свободе,  препятствующей
величию Государства?
   Микрофоном овладел похоронный конферансье. Он вскинул  голову,  прос-
ветлел ликом и - поплыло над толпой: беззащитная Русь,  распродажа,  во-
ронье, "Запад не пожалеет никаких долларов и марок, чтобы чистая, гордая
Русь пошла к нему в наложницы".
   ("Они и вправду верят, что кто-то кому-то  нарочно  вредит?  Люди  во
всем мире такие же, как вы: испражняются где попало не кому-то назло, но
лишь для собственного удобства, а эпидемии уже вспыхивают сами собой".)
   Несмотря на чудовищную безвкусицу былинного речитатива, звук его  го-
лоса казался непритворным, а это единственное, что способно волновать.
   - ...навидят Армию... нительницу дисципли...
   - Она своей дисциплиной вас накормит? - ну, вылитая Наталья.
   - ...родают стратегирье...
   - Самое стратегическое сырье для нас говядина! - но ведь  Наталья  не
может покинуть свой трудовой пост.
   - ...Видят одно темное царство, тюрьму народов... щик жил в  единении
с крестья... покуда инородец-управитель - немец, еврей или поляк...
   Мужчина с повязкой, чье лицо выражало непреклонную трезвость, вероят-
но, заметил страдание на лице Сабурова и, кажется, принял его за новооб-
ращенного.
   - Что, голова? - заранее торжествуя, указал он на проповедника. - Тут
у каждого второго гениальные мозги -  а  все  места  кем  засядены?  Или
"ман", или "сон". Вас и самого наверняка же жиды затирают? -  критически
оглядел он, действительно, довольно потертого Сабурова. ("Так Колдунов с
Крайним, оказывается, евреи!" - осенило Сабурова).
   - ...чное обновле... не дает  утвердиться  прочным  нравст...  раются
превратить в лишних дей!..
   "Стараются"... Зачем же ты, учуяв  двух  главных  китов  прочности  и
счастья - Неизменность и Изоляцию, не брезгуешь стянуть гривенник - сва-
лить мировой прогресс на частную злую волю?" Сабуров никак  не  мог  ре-
шить, что ему приятнее: задыхаться  или  дыханием  шевелить  раскаленный
гвоздь.
   - ...Все куда-то  вперед...  Троцкий-Бронштейн...  Яковлев-Эпштейн...
Самуил Маршак... Человек сказал Днепру: я стеной тебя запру... Поворачи-
вают реки... сители прогресса!..
   Если не обращать внимания на беспрестанные  мошенничества,  он  снова
прав: поклонение Прогрессу - после поклонения Государству - едва  ли  не
самая бесчеловечная религия, она заставляет оправдывать самую чудовищную
жестокость и ложь, если только усмотришь в них путь на следующую ступень
Прогресса. "Но зачем, к делам такого масштаба, этот хранитель-хоронитель
приплетает мелкие разборки с Хаимовичами?.. Единство вместо истины..."
   Частицы нечистот, растворенных в искреннем голосе, ударяли по  шляпке
раскаленного гвоздя больнее, чем кувалды Сидоровых-Хруцких. А пророк уже
начинал подергиваться и выкликать.
   - Не Мандельштам, не Шнитке!.. Лад народной жизни!.. Что ни день - то
обычай... На Еремея-Запрягальника...  Ряжения...  Колядки...  Не  дадите
пышки, мы свинью за сиськи...
   - Объявляется конкурс! - выкрикнула Псевдонаталья.  -  Кто  знает  до
конца три народных песни? Премия сто рублей!
   Премия осталась невостребованной.
   Корягинцы чуть ли не обмахивали пророка полотенцами, как  боксера-по-
бедителя. Но он только устало отмахивался (Сабурову представился мучени-
ческий лик Достоевского со сталинскими усами, гитлеровской челкой и  бе-
гающими глазками старой сплетницы и заполошной дуруши).
   История человечества есть история бегства от сомнений. А значит, и от
совести. И в результате он, Сабуров, растленный  индивидуалист,  слушает
ее голос честнее вулканических правдолюбцев, ищущих там, где ясно.
   - А все валят на ошибки! - потряс кулаком самородок. - Спаивать народ
- ошибка?! Реки поворачивать - ошибка?! Выселять села, азиатами заселять
сердце русских земель - тоже ошибка?!  Нет  таких  дураков  -  так  оши-
баться!!!
   Механизмы своим идиотизмом изумляют даже идиотов.
   Сменивший самородка русский Гегель - доктор философских наук и канди-
дат в народные депутаты - на его фоне выглядел уже беспристрастным  воп-
лощением Науки. Люди с повязками и белыми кругами  с  надписью  "Память"
аплодировали ему с особым почтением. Он пережидал овацию,  бережно  поп-
равляя то шляпу, то галстук, с достоинством сложив губы вышколенной  жа-
бочки.
   - Доктор наук, - снова толкнул Сабурова сосед: при всей  ненависти  к
жидовствующей интеллигенции они все же нуждались, чтобы их брехню  окро-
пил святой водой Ученый, а вернее, Доктор Наук -  звание  вместо  знания
(они продолжают почитать звания, раздаваемые презренным басурманским го-
сударством).
   В чопорной академической манере, особенно убедительной после предыду-
щих выкликаний, Гегель говорил о  том,  что  нужно  вернуть  угнетенному
русскому народу достойное его место, восстановив пропорциональное предс-
тавительство среди поэтов, математиков и скрипачей.  Он  не  сомневался,
что их можно изготавливать принудительным путем. Его  единомышленники  с
красной "Памятью" среди белой пустоты завлекательно-восторженно  аплоди-
ровали, простирая аплодирующие руки к вождю. Но он  их  не  замечал.  Во
всех своих интервью он неизменно подчеркивал, что об  обществе  "Память"
ему ничего не известно.
   Поскольку само же еврейство любит раздувать свои проблемы, он  вынуж-
ден подвергнуть анализу его цели. Его не смущало, что цели эти исключали
друг друга: 1) евреи хотят закрепиться в России у власти; 2) евреи хотят
бросить Россию на произвол судьбы; 3) евреи устраиваются получше; 4) ев-
реи устраиваются похуже, чтобы получить  повод  для  отъезда;  5)  своим
отъездом они хотят укрепить Израиль; 6) они провоцируют  погромы,  чтобы
вместо Израиля попасть в США в качестве беженцев...
   И это глумление над логикой никого не приводило в отчаяние -  кое-кто
оскорблялся лишь за бренные принципы интернационализма. А сибирский  Ге-
гель, потрафляя сразу и Молоткову, и Корягину (что за гибрид - социалис-
тический роялизм! - или каждый хочет использовать другого в качестве ду-
бины?), спокойно излагал программу, сшитую из отрицающих друг друга  Ле-
нина, Пуришкевича и Глеба Успенского, и снова один  лишь  Сабуров  готов
был биться головой о подтаявший лед от  издевательства  -  нет,  не  над
справедливостью, это мелочи, но - над Истиной!
   Михальский принялся сыпать цифрами, сколько евреев пострадало от  ре-
волюции и репрессий, сколько их было в буржуазно-демократических партиях
- получалось вполне неприлично: евреев-шинкарей в  таких-то  и  сяких-то
губерниях почти не было, а пили столько-то и столько-то, во времена  Ра-
зинщины и Пугачевщины о евреях-управляющих и слыхом не слыхивали, - сло-
вом, говорил он доказательно, а значит - скучно. Разнообразили его  речь
только выкрики и свистки людей с белоснежной памятью на месте сердца.
   И снова раздался квазинатальин голос.
   - Костя, зачем ты рассказываешь, где полтора еврея, а где  семнадцать
и две десятых?!
   Квазинаталья подбежала к микрофону. Это была Наталья.
   - Товарищи дорогие! - отчаянно воззвала  она,  поправляя  тесемку  от
шапки, врезавшуюся между шеей и подбородком. - Да опомнитесь же! Каждому
человеку нужно давать столько, сколько он, лично он заслужил! А уж  если
хотите подсчитывать, так давайте подсчитаем, сколько евреев  каждый  год
попадает в вытрезвитель, сколько еврейских детей стоит на учете в  мили-
ции, сколько их брошено матерями в детских домах... Давайте сначала отс-
танем от них в этих цифрах - может быть, тогда само собой все выровняет-
ся!
   Пауза. И - аплодисменты. И пара неумелых свистков.
   - Она что, жидовка? - настороженно спросил сосед-трезвенник, всматри-
ваясь в сугубо славянскую Натальину физиономию.
   - По мужу, - другим причинам они не поверят.
   - А-а... - успокоился сосед. -  Привыкли  толитаризмом  заниматься  с
семнадцатого года... Бухарин, Рыков - это же все  были  жиды.  Четыреста
жидов в одном только Совнаркоме!
   "И Бухарина с Рыковым в евреи разжаловали...  В  Совнаркоме  всего-то
было ли хоть двадцать человек?.. Брехня брехней, но они верят  искренне,
что убить одного еврея... или поляка... за дела  другого,  трехсотлетней
давности... Принцип кровной мести, за одного отвечает весь род..."
   - Человек еще с обезьяньих времен устроен так, - умоляла  Наталья,  -
что реагировать он умеет не на класс, не на нацию, а на  выражение  лица
другого человека. Кому не жалко чужих - не будет жалеть и своих!
   Наталья чесала прямо по Сабурову, и он