у. Боясь, как  бы  ребенок,
испугавшись, не упал, г-жа де Реналь не решалась его окликнуть.  Наконец
мальчик, который весь сиял от своего удальства,  оглянулся  на  мать  и,
увидев, что она побледнела, соскочил с парапета и подбежал  к  ней.  Его
как следует отчитали.
   Это маленькое происшествие заставило супругов перевести  разговор  на
другой предмет.
   - Я все-таки решил взять к себе этого Сореля,  сына  лесопильщика,  -
сказал г-н де Реналь. - Он будет присматривать за детьми, а то они стали
что-то уж слишком резвы. Это молодой богослов, почти что  священник;  он
превосходно знает латынь и сумеет заставить их  учиться;  кюре  говорит,
что у него твердый характер. Я дам ему триста франков жалованья и  стол.
У меня были некоторые сомнения насчет его добронравия, - ведь он был лю-
бимчиком этого старика лекаря, кавалера ордена Почетного Легиона,  кото-
рый, воспользовавшись предлогом, будто он какой-то  родственник  Сореля,
явился к ним да так и остался жить на их хлебах. А ведь очень  возможно,
что этот человек был, в сущности, тайным агентом либералов;  он  уверял,
будто наш горный воздух помогает ему от астмы, но ведь кто его знает? Он
с Бонапартом проделал все итальянские кампании, и  говорят,  даже  когда
голосовали за империю, написал "нет". Этот либерал обучал сына Сореля  и
оставил ему множество книг, которые привез с собой. Конечно, мне бы и  в
голову не пришло взять к детям сына плотника, но как раз  накануне  этой
истории, из-за которой я теперь навсегда поссорился с кюре,  он  говорил
мне, что сын Сореля вот уже три года, как изучает богословие и собирает-
ся поступить в семинарию, - значит, он не либерал, а кроме того, он  ла-
тинист.
   - Но тут есть и еще некоторые соображения, - продолжал г-н де Реналь,
поглядывая на свою супругу с видом дипломата. -  Господин  Вально  страх
как гордится, что приобрел пару прекрасных нормандок для своего  выезда.
А вот гувернера у его детей нет.
   - Он еще может у нас его перехватить.
   - Значит, ты одобряешь мой проект, - подхватил г-н де Реналь,  отбла-
годарив улыбкой свою супругу за прекрасную мысль, которую она только что
высказала. - Так, значит, решено.
   - Ах, боже мой, милый друг, как у тебя все скоро решается.
   - Потому что я человек с характером, да и наш кюре теперь в этом убе-
дится. Нечего себя обманывать - мы здесь со всех сторон окружены либера-
лами. Все эти мануфактурщики мне завидуют, я в этом уверен; двоетрое  из
них уже пробрались в толстосумы. Ну так вот, пусть  они  посмотрят,  как
дети господина де Реналя идут на прогулку под наблюдением своего  гувер-
нера Это им внушит кое-что. Дед мой частенько нам говорил, что у него  в
детстве всегда был гувернер. Это обойдется мне Примерно в сотню экю,  но
при нашем положении этот расход необходим для поддержания престижа.
   Это внезапное решение заставило г-жу де Реналь призадуматься. Г-жа де
Реналь, высокая, статная женщина, слыла когда-то, как говорится,  первой
красавицей на всю округу. В ее облике, в манере  держаться  было  что-то
простодушное и юное. Эта наивная грация, полная  невинности  и  живости,
могла бы, пожалуй, пленить парижанина какой-то скрытой пылкостью. Но ес-
ли бы г-жа де Реналь узнала, что она может произвести впечатление подоб-
ного рода, она бы сгорела со стыда. Сердце ее  было  чуждо  всякого  ко-
кетства или притворства. Поговаривали, что г-н Вально,  богач,  директор
дома призрения, ухаживал за ней, но без малейшего успеха,  что  снискало
громкую славу ее добродетели, ибо г-н Вально,  рослый  мужчина  в  цвете
лет, могучего телосложения, с румяной физиономией и пышными черными  ба-
кенбардами, принадлежал именно к тому сорту грубых, дерзких  и  шумливых
людей, которых в провинции называют "красавец мужчина". Г-жа де  Реналь,
существо очень робкое, обладала, по-видимому, крайне  неровным  характе-
ром, и ее чрезвычайно раздражали постоянная суетливость и  оглушительные
раскаты голоса г-на Вально. А так как она уклонялась от всего того,  что
зовется в Верьере весельем, о ней стали говорить, что она  слишком  чва-
нится своим происхождением. У нее этого и в мыслях не было, но она  была
очень довольна, когда жители городка стали бывать у нее реже.  Не  будем
скрывать, что в глазах местных дам она слыла дурочкой, ибо не умела вес-
ти никакой политики по отношению к своему мужу и упускала самые  удобные
случаи заставить его купить для нее нарядную шляпку в Париже или  Безан-
соне. Только бы ей никто не мешал бродить по ее чудесному саду, - больше
она ни о чем не просила.
   Это была простая душа: у нее никогда даже не могло возникнуть никаких
притязаний судить о своем муже или признаться самой себе, что ей  с  ним
скучно. Она считала, - никогда, впрочем, не задумываясь над этим, -  что
между мужем и женой никаких других, более нежных отношений и быть не мо-
жет. Она больше всего любила г-на де Реналя, когда он рассказывал  ей  о
своих проектах относительно детей, из которых он одного прочил  в  воен-
ные, другого в чиновника, а третьего в служители церкви. В общем она на-
ходилась - а де Реналя гораздо менее скучным, чем  всех  прочих  мужчин,
которые у них бывали.
   Это было разумное мнение супруги. Мэр Верьера обязан был своей  репу-
тацией остроумного человека, а в  особенности  человека  хорошего  тона,
полдюжине шуток, доставшихся ему по наследству от дядюшки. Старый  капи-
тан де Реналь до революции служил в пехотном полку его светлости герцога
Орлеанского и, когда бывал в Париже,  пользовался  привилегией  посещать
наследного принца в его доме. Там довелось ему видеть г-жу де Монтессон,
знаменитую г-жу де Жанлис, г-на Дюкре, палерояльского изобретателя.  Все
эти персонажи постоянно фигурировали в анекдотах г-на де Реналя. Но  ма-
ло-помалу искусство облекать в приличную форму столь щекотливые  и  ныне
забытые подробности стало для него трудным делом, и с некоторых  пор  он
только в особо торжественных случаях прибегал к анекдотам из жизни  гер-
цога Орлеанского. Так как, помимо всего прочего, он был  человек  весьма
учтивый, исключая, разумеется, те случаи, когда речь шла о  деньгах,  то
он и считался по справедливости самым большим аристократом в Верьере.
 
 
   IV
   ОТЕЦ И СЫН
 
   Esara mia colpa, se cosie?
   Machiauelli [2].
 
   "Нет, жена моя действительно умница, - говорил себе на другой день  в
шесть часов утра верьерский мэр, спускаясь к лесопилке папаши Сореля.  -
Хоть я и сам поднял об этом разговор, чтобы сохранить, как оно и  надле-
жит, свое превосходство, но мне и в голову не приходило, что если  я  не
возьму этого аббатика Сореля, который, говорят, знает латынь, как  ангел
господень, то директор дома призрения - вот уж поистине неугомонная душа
- может не хуже меня возыметь ту же самую мысль и перехватить его у  ме-
ня. А уж каким самодовольным тоном стал бы он говорить о гувернере своих
детей... Ну, а если я заполучу этого гувернера, в чем же он у меня будет
ходить, в сутане?"
   Господин де Реналь пребывал на этот счет в глубокой  нерешительности,
но тут  он  увидел  издалека  высокого,  чуть  ли  не  в  сажень  ростом
крестьянина, который трудился с раннего утра,  меряя  громадные  бревна,
сложенные по берегу Ду, на самой дороге к рынку. Крестьянин,  по-видимо-
му, был не очень доволен, увидя приближающегося мэра, так как  громадные
бревна загромождали дорогу, а лежать им в этом месте не полагалось.
   Папаша Сорель - ибо это был не кто иной, как он, -  чрезвычайно  уди-
вился, а еще более обрадовался необыкновенному  предложению,  с  которым
г-н де Реналь обратился к нему относительно его сына Жюльена. Однако  он
выслушал его с видом мрачного недовольства и полнейшего равнодушия,  ко-
торым так искусно прикрывается хитрость уроженцев здешних гор.  Рабы  во
времена испанского ига, они еще до сих пор не утратили этой  черты  еги-
петского феллаха.
   Папаша Сорель ответил сперва длинной приветственной фразой, состоящей
из набора всевозможных почтительных выражений, которые он знал наизусть.
В то время как он бормотал эти бессмысленные  слова,  выдавив  на  губах
кривую усмешку, которая еще больше подчеркивала коварное и  слегка  плу-
товское выражение его физиономии, деловитый ум старого крестьянина  ста-
рался доискаться, чего это ради такому важному человеку могло  прийти  в
голову взять к себе его дармоеда-сына. Он был очень недоволен  Жюльеном,
а вот за него-то как раз г-н де Реналь нежданно-негаданно предлагал  ему
триста франков в год со столом и даже с одеждой. Это последнее  условие,
которое сразу догадался выдвинуть папаша Сорель, тоже было принято г-ном
де Реналем.
   Мэр был потрясен этим требованием. "Если Сорель не чувствует себя об-
лагодетельствованным и, по-видимому, не в таком  уж  восторге  от  моего
предложения, как, казалось бы, следовало ожидать, значит, совершенно яс-
но, - говорил он себе, - что к нему уже обращались с таким предложением;
а кто же еще мог это сделать, кроме Вально?" Тщетно г-н де Реналь  доби-
вался от Сореля последнего слова, чтобы тут же покончить  с  делом;  лу-
кавство старого крестьянина делало его упрямым: ему надобно, говорил он,
потолковать с сыном; да слыханное ли это дело в провинции, чтобы богатый
отец советовался с сыном, у которого ни гроша за душой? Разве уж  просто
так, для вида.
   Водяная лесопилка представляет собой сарай, который строят на  берегу
ручья. Крыша его опирается на  стропила,  которые  держатся  на  четырех
толстых столбах. На высоте восьми или десяти футов посреди  сарая  ходит
вверх и вниз пила, а к ней при помощи очень несложного механизма  подви-
гается бревно. Ручей вертит колесо, и оно приводит в движение весь  этот
двойной механизм: тот, что поднимает и опускает пилу,  и  тот,  что  ти-
хонько подвигает бревна к пиле, которая распиливает их, превращая в дос-
ки.
   Подходя к своей мастерской,  папаша  Сорель  зычным  голосом  кликнул
Жюльена - никто не отозвался. Он увидел только  своих  старших  сыновей,
настоящих исполинов, которые, взмахивая  тяжелыми  топорами,  обтесывали
еловые стволы, готовя их для распилки. Стараясь тесать вровень с  черной
отметиной, проведенной по стволу, они каждым ударом топора отделяли  ог-
ромные щепы. Они не слыхали, как кричал отец. Он подошел  к  сараю,  но,
войдя туда, не нашел Жюльена на том месте возле пилы, где ему  следовало
быть. Он обнаружил его не сразу, пятью-шестью футами повыше. Жюльен  си-
дел верхом на стропилах и, вместо того чтобы  внимательно  наблюдать  за
ходом пилы, читал книжку. Ничего более ненавистного для  старика  Сореля
быть не могло; он бы, пожалуй, даже простил Жюльену его щуплое сложение,
мало пригодное для физической работы и столь не похожее на рослые фигуры
старших сыновей, но эта страсть к чтению была ему отвратительна: сам  он
читать не умел.
   Он окликнул Жюльена два или три раза  без  всякого  успеха.  Внимание
юноши было целиком поглощено книгой, и это, пожалуй, гораздо больше, чем
шум пилы, помешало ему услышать громовой голос отца. Тогда старик,  нес-
мотря на свои годы, проворно вскочил на бревно, лежавшее  под  пилой,  а
оттуда на поперечную балку, поддерживавшую  кровлю.  Мощный  удар  вышиб
книгу из рук Жюльена, и она упала в ручей; второй такой же сильный  удар
обрушился Жюльену на голову - он потерял равновесие и полетел бы с высо-
ты двенадцати - пятнадцати футов под самые рычаги машины, которые размо-
лоли бы его на куски, если бы отец не поймал его левой рукой на лету.
   - Ах, дармоед, ты вот так и  будешь  читать  свои  окаянные  книжонки
вместо того, чтобы за пилой смотреть? Вечером можешь читать, когда  пой-
дешь небо коптить к кюре, - там и читай сколько влезет.
   Оглушенный ударом и весь в крови, Жюльен все-таки пошел на  указанное
место около пилы. Слезы навернулись у него на глаза - не столько от  бо-
ли, сколько от огорчения из-за погибшей книжки, которую он страстно  лю-
бил.
   - Спускайся, скотина, мне надо с тобой потолковать.
   Грохот машины опять помешал Жюльену расслышать  отцовский  приказ.  А
отец, уже стоявший внизу не желая утруждать себя и снова карабкаться на-
верх, схватил длинную жердь, которой сшибали орехи, и ударил ею сына  по
плечу. Едва Жюльен соскочил наземь, как старик  Сорель  хлопнул  его  по
спине и, грубо подталкивая, погнал к дому. "Бог знает, что он теперь  со
мной сделает", - думал юноша. И украдкой он горестно поглядел на  ручей,
куда упала его книга, - это была его самая любимая книга: "Мемориал Свя-
той Елены".
   Щеки у него пылали; он шел, не поднимая глаз. Это был невысокий юноша
лет восемнадцати или девятнадцати, довольно хрупкий  на  вид,  с  непра-
вильными, но тонкими чертами лица и точеным, с горбинкой носом.  Большие
черные глаза, которые в минуты спокойствия сверкали мыслью и огнем, сей-
час горели самой лютой ненавистью.  Темно-каштановые  волосы  росли  так
низко, что почти закрывали лоб, и от этого, когда он сердился, лицо  ка-
залось очень злым. Среди бесчисленных  разновидностей  человеческих  лиц
вряд ли можно найти еще одно такое лицо, которое отличалось бы столь по-
разительным своеобразием. Стройный и гибкий стан юноши говорил скорее  о
ловкости, чем о силе. С самых ранних лет  его  необыкновенно  задумчивый
вид и чрезвычайная бледность наводили отца на мысль, что сын его не  жи-
лец на белом свете, а если и выживет, то будет только обузой для  семьи.
Все домашние презирали его, и он ненавидел своих братьев и отца; в воск-
ресных играх на городской площади он неизменно оказывался в числе  поби-
тых.
   Однако за последний  год  его  красивое  лицо  стало  привлекать  со-
чувственное внимание кое-кого из юных девиц. Все  относились  к  нему  с
презрением, как к слабому существу, и Жюльен привязался всем  сердцем  к
старику полковому лекарю, который однажды осмелился высказать свое  мне-
ние господину мэру относительно платанов.
   Этот отставной лекарь откупал иногда Жюльена у папаши Сореля на целый
день и обучал его латыни и истории, то есть тому, что сам знал из  исто-
рии, а это были итальянские походы 1796 года. Умирая, он завещал мальчи-
ку свой крест Почетного Легиона, остатки маленькой пенсии и  тридцать  -
сорок томов книг, из коих самая драгоценная только что нырнула в городс-
кой ручей, изменивший свое русло благодаря связям г-на мэра.
   Едва переступив порог дома, Жюльен почувствовал на своем плече  могу-
чую руку отца; он задрожал, ожидая, что на него вот-вот посыплются  уда-
ры.
   - Отвечай мне да не смей  врать!  -  раздался  у  самого  уха  грубый
крестьянский голос, и мощная рука повернула его кругом, как детская  ру-
чонка поворачивает оловянного солдатика. Большие,  черные,  полные  слез
глаза Жюльена встретились с пронизывающими серыми глазами старого  плот-
ника, которые словно старались заглянуть ему в самую душу.
 
 
   V
   СДЕЛКА
 
   Cunctando restituit rem.
   Enmus. [3]
 
   - Отвечай мне, проклятый книгочей, да не смей врать, хоть ты без это-
го и не можешь, откуда ты знаешь госпожу де Реналь? Когда это ты успел с
ней разговориться?
   - Я никогда с ней не разговаривал, - ответил Жюльен. - Если я когда и
видел эту даму, так только в церкви.
   - Так, значит, ты на нее глазел, дерзкая тварь?
   - Никогда. Вы знаете, что в церкви я никого, кроме бога, не  вижу,  -
добавил Жюльен, прикидываясь святошей в надежде на то,  что  это  спасет
его от побоев.
   - Нет, тут что-то да есть, - промолвил  хитрый  старик  и  на  минуту
умолк. - Но из тебя разве что выудишь, подлый ты ханжа? Ну, как  бы  там
ни было, а я от тебя избавлюсь, и моей пиле это только на пользу пойдет.
Как-то уж ты сумел обойти господина кюре или кого там другого,  что  они
тебе отхлопотали недурное местечко. Поди собери свой скарб, и я тебя от-
веду к господину де Реналю. Ты у него воспитателем будешь, при детях.
   - А что я за это буду получать?
   - Стол, одежду и триста франков жалованья.
   - Я не хочу быть лакеем.
   - Скотина! А кто тебе говорит про лакея? Да я-то что ж, хочу, что ли,
чтоб у меня сын в лакеях был?
   - Ас кем я буду есть?
   Этот вопрос озадачил старика Сореля: он почувствовал, что если  будет
продолжать разговор, это может довести до беды; он накинулся на  Жюльена
с бранью, попрекая его обжорством, и наконец оставил его и пошел посове-
товаться со старшими сыновьями.
   Спустя некоторое время Жюльен увидел,  как  они  стояли  все  вместе,
опершись на топоры, и держали семейный совет Он долго  смотрел  на  них,
но, убедившись, что ему все равно не догадаться, о чем идет речь, обошел
лесопилку и пристроился по ту  сторону  пилы,  чтобы  его  не  захватили
врасплох. Ему хотелось подумать на свободе об этой неожиданной  новости,
которая должна была перевернуть всю его судьбу, но  он  чувствовал  себя
сейчас неспособным ни на какую рассудительность, воображение  его  то  и
дело уносилось к тому, что ожидало его в чудесном доме г-на де Реналя.
   "Нет, лучше отказаться от всего этого, - говорил он себе, -  чем  до-
пустить, чтобы меня посадили за один стол с  прислугой.  Отец,  конечно,
постарается принудить меня силой; нет, лучше умереть. У  меня  накоплено
пятнадцать франков и восемь су; сбегу сегодня же ночью, и через два дня,
коли идти напрямик, через горы, где ни одного жандарма и в помине нет, я
попаду в Безансон; там запишусь в солдаты, а не то  так  и  в  Швейцарию
сбегу. Но только тогда уж ничего впереди, никогда  уж  не  добиться  мне
звания священника, которое открывает дорогу ко всему".
   Этот страх оказаться  за  одним  столом  с  прислугой  вовсе  не  был
свойствен натуре Жюльена. Чтобы пробить себе дорогу, он пошел бы и не на
такие испытания. Он почерпнул это отвращение непосредственно из "Испове-
ди" Руссо. Это была единственная книга, при помощи которой его воображе-
ние рисовало ему свет. Собрание реляций великой армии и "Мемориал Святой
Елены" - вот три книги, в которых заключался его Коран. Он готов был  на
смерть пойти за эти три книжки. Никаким другим книгам он  не  верил.  Со
слов старого полкового лекаря он считал, что все остальные книги на све-
те - сплошное вранье, и написаны они пройдохами, которым хотелось выслу-
житься.
   Одаренный пламенной душой, Жюльен обладал еще  изумительной  памятью,
которая нередко бывает и у дураков. Чтобы завоевать сердце старого абба-
та Шелана, от которого, как он ясно видел, зависело все его будущее,  он
выучил наизусть по-латыни весь Новый завет; он выучил таким же образом и
книгу "О папе" де Местра, одинаково не веря ни той, ни другой.
   Словно по обоюдному согласию, Сорель и его сын не заговаривали больше
друг с другом в течение этого дня. К вечеру Жюльен отправился к кюре  на
урок богословия; однако он решил не поступать опрометчиво  и  ничего  не
сказал ему о том необыкновенном предложении, которое сделали его отцу "А
вдруг это какая-нибудь ловушка? - говорил он себе. - Лучше сделать  вид,
что я просто забыл об этом".
   На другой день рано утром г-н де Реналь послал за стариком Сорелем, и
тот, заставив подождать себя часок-другой, наконец явился и, еще не  пе-
реступив порога, стал отвешивать поклоны  и  рассыпаться  в  извинениях.
После долгих выспрашивании обиняками Сорель убедился, что его сын  будет
обедать с хозяином и с хозяйкой, а в те дни, когда у них будут гости,  -
в отдельной комнате с детьми Видя, что господину мэру прямо-таки не тер-
пится заполучить к себе его сына, изумленный и преисполненный  недоверия
Сорель становился все более и более придирчивым и, наконец,  потребовал,
чтобы ему показали комнату, где  будет  спать  его  сын.  Это  оказалась
большая, очень прилично обставленная комната, и как раз при них туда уже
перетаскивали кроватки троих детей.
   Обстоятельство это словно что-то прояснило для  старого  крестьянина;
он тотчас же с уверенностью потребовал, чтобы ему показали одежду, кото-
рую получит его сын. Г-н де Реналь открыл бюро и вынул сто франков.
   - Вот деньги: пусть ваш сын сходит к господину Дюрану,  суконщику,