наделал из них баронов да князей? Нет, они уже доживали свой
век. А теперь, после попов, вот именно  эти-то  сельские  аристократишки
больше всего мне крови и испортили, они-то и  заставили  меня  либералом
сделаться.
   Разговору этому не было конца;  еще  полвека  Франция  будет  разгла-
гольствовать на эту тему Сен-Жиро продолжал твердить, что жить в провин-
ции немыслимо; тогда Жюльен робко указал ему на пример г-на де Реналя.
   - Нашли пример, нечего сказать! Эх вы, молодой человек! -  воскликнул
Фалькоэ. - Реналь поспешил  стать  молотом,  чтобы  не  оказаться  нако-
вальней, да еще каким молотом! Но я уже вижу, как  его  вот-вот  спихнет
Вально! Знаете вы этого мошенника? Вот  это  уж  поистине  беспримесный.
Что-то запоет ваш господин де Реналь, когда в одно прекрасное утро он  и
оглянуться не успеет, как из-под него вышибут стул и на его место  сядет
Вально?
   - Вот он тогда и останется один на один со всеми своими преступления-
ми, - сказал Сен-Жиро - А вы, значит, знаете  Верьер,  молодой  человек?
Ну, так вот. Бонапарт - чтоб ему на том свете пусто было за все эти  его
монархические плутни, - он-то как раз и дал возможность царствовать всем
этим Реналям да Шеланам, а те уже допустили царство Вально и Малонов.
   Этот мрачный разговор о тайнах политики задевал любопытство Жюльена и
отвлекал его от сладостных воспоминаний.
   Он не ощутил особого волнения, когда вдалеке перед его взором впервые
показался Париж. Воздушные замки грядущего отступали перед живым  и  еще
не успевшим остыть воспоминанием о тех двадцати четырех  часах,  которые
он только что провел в Верьере. Он клялся себе, что никогда  не  покинет
детей своей возлюбленной и бросит все, чтобы защитить и спасти их,  если
наглые происки попов снова приведут страну к республике и к  преследова-
ниям знати.
   А что бы случилось тогда, когда он ночью явился в Верьер, если  бы  в
ту минуту, когда он прислонил лестницу к окну спальни  г-жи  де  Реналь,
там бы оказался кто-нибудь чужой или сам г-н де Реналь?
   А какое блаженство - вспоминать эти первые два часа, когда  его  воз-
любленная так хотела прогнать его, а он уговаривал ее, сидя около нее  в
темноте! В такой душе, как душа Жюльена, такие воспоминания остаются  на
всю жизнь. А конец свидания уже переплетался у него с первыми  днями  их
любви, больше года тому назад.
   Но вот карета остановилась, и Жюльен  очнулся  от  своих  упоительных
грез. Они въехали во двор почтовой станции на улице Жан-Жака Руссо.
   - Я хочу поехать в Мальмезон, - сказал он, увидя подъезжавший кабрио-
лет.
   - В такой час, сударь! Зачем?
   - А вам что до этого? Поезжайте.
   Истинная страсть думает только о себе - И вот потому-то" как мне  ка-
жется, страсти так и нелепы в Париже, где каждый ваш  сосед  воображает,
что им очень интересуются Не стану  описывать  вам  восторги  Жюльена  в
Мальмезоне. Он плакал. Как? Плакал? Несмотря на эти гнусные белые стены,
что понастроили там в нынешнем году, искромсав  весь  парк  на  кусочки?
Представьте себе, сударь, да; для Жюльена, как и для потомства,  не  су-
ществовало никакой разницы между  Аркольским  мостом,  Святой  Еленой  и
Мальмезоном.
   Вечером Жюльен долго колебался, прежде чем решился пойти в  театр:  у
него были престранные идеи по поводу этого богопротивного места.
   Глубочайшее недоверие не позволяло ему любоваться живым Парижем;  его
трогали только памятники, оставленные его героем.
   "Итак, значит, я теперь в самом центре всяких интриг и лицемерия! Вот
тут-то и царят покровители аббата де Фрилера".
   На третий день к вечеру любопытство одержало верх над его  намерением
посмотреть все и только потом уж отправиться к аббату Пирару.  Холодным,
сухим тоном аббат разъяснил ему, какая жизнь ждет его у г-на де Ла-Моля.
   - Если к концу нескольких месяцев вы не окажетесь полезным, вы верне-
тесь в семинарию, но у вас будет добрая зарука. Вы будете  жить  в  доме
маркиза; это один из первых вельмож во Франции. Вы будете носить  черный
костюм, но такой, какой носят люди в трауре, а не такой, какой носит ду-
ховенство. Я требую, чтобы вы три раза в неделю  продолжали  занятия  по
богословию в семинарии, куда я вас рекомендую. Ежедневно  к  полудню  вы
будете являться в библиотеку маркиза, который предполагает поручить  вам
вести переписку по его тяжбам и другим делам. Маркиз пишет на полях каж-
дого письма, которое приходит на его имя, кратко,  в  двух  словах,  что
надлежит ответить. Я полагаю - и так я сказал ему, -  что  по  истечении
трех месяцев вы приобретете умение составлять ответы эти так, что,  если
вы принесете на подпись маркизу двенадцать писем,  он  сможет  подписать
восемь или девять. Вечером, в восемь часов, вы все складываете, приводи-
те в порядок его письменный стол, и в десять вы свободны.
   - Может случиться, - продолжал аббат Пирар, - что какая-нибудь  прес-
тарелая дама или какой-нибудь господин с вкрадчивым языком  посулят  вам
некие необозримые блага или просто-напросто предложат вам деньги,  чтобы
вы показали им письма, которые пишут маркизу...
   - О сударь! - весь вспыхнув, воскликнул Жюльен.
   - Странно, - сказал аббат с горькой усмешкой, - что у вас, при  вашей
бедности, да еще после целого года семинарии, все  еще  сохранились  эти
порывы благородного негодования. Должно быть, вы были совсем уж слепцом!
   - Уж не сила ли крови это? - промолвил аббат вполголоса, как бы  рас-
суждая сам с собой. - А всего страннее,  -  добавил  он,  поглядывая  на
Жюльена, - то, что маркиз вас знает... Не представляю себе,  откуда.  Он
положил вам для начала сто луидоров жалованья. Этот  человек  повинуется
только своим прихотям - вот в чем его недостаток. Взбалмошностью он, по-
жалуй, не уступит вам. Если он останется вами  доволен,  ваше  жалованье
может со временем подняться до восьми тысяч франков.
   - Но вы, конечно, понимаете, - язвительным тоном продолжал  аббат,  -
что он дает вам эти деньги не за  ваши  прекрасные  глаза.  Надо  суметь
стать полезным. Я бы на вашем месте старался говорить поменьше и тем бо-
лее воздерживался бы говорить о том, чего я не знаю. Да, - промолвил аб-
бат, - я еще собрал кое-какие сведения для вас я совсем было  забыл  про
семью господина де Ла-Моля. У него двое детей: дочь и сын - юноша девят-
надцати лет, красавец, щеголь, ветрогон, который никогда  в  полдень  не
знает, что ему в два часа дня в голову взбредет. Он неглуп, храбрец, во-
евал в Испании. Маркиз надеется, уж не знаю почему, что вы станете  дру-
гом юного графа Норбера. Я сказал, что вы преуспеваете  в  латыни.  Быть
может, он рассчитывает, что вы обучите его сына нескольким расхожим фра-
зам о Цицероне и Вергилии.
   На вашем месте я бы никогда не позволил этому молодому красавцу  под-
шучивать над собой, и, прежде чем отвечать на всякие его любезности, ко-
торые, несомненно, будут как нельзя более учтивы, но уж, наверно, не без
иронии, я бы заставил повторить их себе не один раз.
   Не скрою от вас, что молодой граф де Ла-Моль будет, разумеется,  пре-
зирать вас хотя бы просто потому, что вы буржуа, а его предок был  прид-
ворным и ему выпала честь сложить голову на плахе  на  Гревской  площади
двадцать шестого апреля тысяча пятьсот семьдесят четвертого года за  не-
кую политическую интригу.
   Вы же - вы всего лишь сын плотника из Верьера да еще состоите на  жа-
лованье у отца графа. Взвесьте хорошенько эту разницу да почитайте исто-
рию этой семьи у Морери. Все льстецы, которые у них обедают, никогда  не
упускают случая упомянуть об этом историческом труде каким-нибудь, как у
них говорится, лестным намеком.
   Думайте хорошенько, когда будете отвечать на шуточки господина  графа
Норбера де Ла-Моля, командира гусарского эскадрона и будущего пэра Фран-
ции, чтобы потом не прибегать ко мне с жалобами.
   - Мне кажется, - сказал Жюльен, густо краснея, - что я просто не дол-
жен отвечать человеку, который меня презирает.
   - Вы понятия не имеете о презрении такого рода: оно будет проявляться
только в преувеличенной любезности. И будь вы глупцом, вы  бы,  конечно,
легко могли дать себя провести на этом, а если бы вы стремились  во  что
бы то ни стало сделать себе карьеру, вы должны были бы дать себя провес-
ти.
   - А если в один прекрасный день я решу, что все это мне не  подходит,
- сказал Жюльен, - что же, я буду считаться неблагодарным, если  вернусь
в мою келейку номер сто три?
   - Разумеется, - отвечал аббат. - Все клевреты этого дома  постараются
оклеветать вас, но тогда появлюсь я. Adsum qui feci [24]. Я  скажу,  что
это решение исходит от меня.
   Жюльена ужасно удручал желчный и чуть ли не злобный тон г-на  Пирара,
этот тон совсем обесценил для него даже последние слова аббата.
   Дело в том, что аббат укорял себя за свою привязанность к Жюльену,  и
его охватывал какой-то чуть ли не благоговейный страх, словно он свершал
кощунство, позволяя себе вот так вмешиваться в чужую судьбу.
   - Вы увидите там еще, - продолжал он все тем же недовольным  тоном  и
словно выполняя некий неприятный долг, - госпожу маркизу де Ла-Моль. Это
высокая белокурая дама, весьма набожная, высокомерная, отменно вежливая,
но еще более того суетно никчемная. Это дочь старого  герцога  де  Шона,
столь известного своими аристократическими предрассудками. И сия  важная
дама являет собой нечто вроде весьма выразительного образца  женщины  ее
ранга, самой сущности ее. Она не считает нужным скрывать, что единствен-
ное преимущество, достойное уважения в ее глазах, - это  иметь  в  своем
роду предков, которые участвовали в крестовых походах Деньги -  это  уже
нечто второстепенное и далеко не столь существенное. Вас  это  удивляет?
Друг мой, мы с вами уже не в провинции.
   Вы увидите в ее гостиной больших сановников, которые  позволяют  себе
говорить о наших государях весьма пренебрежительным тоном Что же касает-
ся госпожи де Ла-Моль, то она всякий раз, как произносит имя  какого-ни-
будь принца, а тем более принцессы королевской крови, считает своим дол-
гом почтительно понизить голос. Я не советую вам говорить при  ней,  что
Филипп III или Генрих VIII были чудовищами Они были королями, и это дает
им незыблемое право пользоваться благоговейным уважением всех  людей,  а
тем более таких захудалых людишек, как мы с вами Однако, -  добавил  г-н
Пирар, - мы люди духовного звания - таким по крайней мере она вас  будет
считать, - и в качестве таковых мы являемся для нее чем-то вроде лакеев,
необходимых для спасения ее души.
   - Сударь, - сказал Жюльен, - мне сдается, что я недолго пробуду в Па-
риже.
   - В добрый час. Но заметьте, что человек нашего звания не может  дос-
тигнуть положения без покровительства вельмож. А те, я  бы  сказал,  не-
изъяснимые черты, которые, по крайней мере на мой взгляд, отличают нату-
ру вашу, обрекают вас на гонение, если вы  не  сумеете  прочно  устроить
свою судьбу, - середины для вас нет. Не обольщайтесь.  Люди  видят,  что
вам не доставляет удовольствия, когда они заговаривают с вами, а в такой
общительной стране, как наша, вы осуждены быть горемыкой, если не заста-
вите себя уважать.
   Что сталось бы с вами в Безансоне, если  бы  не  прихоть  маркиза  де
Ла-Моля? Придет день, и вы поймете, как необыкновенно то, что он для вас
сделал, и если вы не бесчувственное чудовище, вы будете питать к нему  и
к его семье вечную признательность. Сколько бедных аббатов, гораздо  бо-
лее образованных, чем вы, годами жили в Париже, получая по пятнадцати су
за требу и десять су за ученый диспут в Сорбонне!.. Вспомните-ка, что  я
вам рассказывал прошлой зимой, какую жизнь приходилось  вести  в  первые
годы этому мошеннику кардиналу Дюбуа. Или вы в гордыне своей  воображае-
те, что вы, может быть, даровитее его?
   Я, например, человек спокойный, заурядный, я был уверен,  что  так  и
окончу свои дни в семинарии, и с истинно детским неразумием привязался к
ней. И что же? Меня уже совсем собирались сместить, когда я подал проше-
ние об отставке А знаете ли вы, каковы были тогда мои средства к сущест-
вованию? Мой капитал равнялся пятистам двадцати франкам, ни более ни ме-
нее и друзей - никого, разве что двое или  трое  знакомых.  Господин  де
Ла-Моль, которого я никогда в глаза  не  видал,  вытащил  меня  из  этой
скверной истории - стоило ему замолвить словечко - и  мне  дали  приход.
Прихожане мои - люди с достатком и не из тех,  что  погрязли  во  всяких
грубых пороках, а доход мой - стыдно даже сказать, насколько он превыша-
ет мои труды Я потому с вами так долго беседую, что хочу вложить немнож-
ко здравого смысла в эту ветреную голову.
   И еще одно: я, на свое несчастье, человек вспыльчивый, -  может  слу-
читься, что мы с вами когда-нибудь перестанем говорить друг с другом.
   Если высокомерие маркизы или скверные шуточки ее  сынка  сделают  для
вас этот дом совершенно невыносимым, я вам советую закончить ваше  обра-
зование где-нибудь в семинарии в тридцати лье от Парижа, и лучше на  се-
вере, чем на юге. На севере народ более цивилизован  и  несправедливости
меньше, и надо признаться, - добавил он, понизив голос, - что  соседство
парижских газет как-никак немного обуздывает этих маленьких тиранов.
   Если же мы с вами будем по-прежнему находить удовольствие  в  общении
друг с другом и окажется, что дом маркиза вам не подходит,  я  предлагаю
вам занять место моего викария, и вы будете получать половину того,  что
дает мой приход. Я вам должен это и еще более того, - прибавил он,  пре-
рывая благодарности Жюльена, - за то необычайное предложение, которое вы
мне сделали в Безансоне. Если бы у меня тогда  вместо  пятисот  двадцати
франков не оказалось ничего, вы бы меня спасли.
   Голос аббата утратил свою язвительность. Жюльен,  к  великому  своему
стыду, почувствовал, что глаза его наполняются слезами: ему так хотелось
броситься на грудь к своему другу. Он не удержался  и  сказал,  стараясь
придать своему голосу как можно больше мужественности:
   - Мой отец ненавидел меня с того дня, как я появился на свет; это бы-
ло для меня одним из величайших несчастий. Но я всегда буду  благодарить
судьбу - в вас я нашел отца, сударь.
   - Хорошо, хорошо, - смутившись, пробормотал  аббат  и,  обрадовавшись
случаю произнести назидание, достойное ректора семинарии, добавил: - Ни-
когда не следует говорить "судьба", дитя мое; говорите всегда  "провиде-
ние".
   Фиакр остановился, кучер приподнял бронзовый молоток у  огромных  во-
рот. Это был особняк де. Ла-Моль; и чтобы прохожие не могли в этом усом-
ниться, слова эти были вырезаны на черной мраморной доске над воротами.
   Эта напыщенность не понравилась Жюльену. Они так боятся якобинцев! Им
за каждым забором мерещится Робеспьер и его тележка. У них  это  доходит
до того, что иной раз просто со смеху умереть можно - и вдруг  так  выс-
тавлять напоказ свое жилище, точно нарочно, чтобы толпа сразу могла  уз-
нать его, если разразится мятеж, и бросилась громить. Он поделился  этой
мыслью с аббатом Пираром.
   - Ах, бедное дитя мое! Да, вам скоро придется быть моим викарием. Что
за чудовищные мысли вам приходят на ум.
   - Да ведь это так просто, само собой напрашивается, - отвечал Жюльен.
   Важный вид привратника, а еще того более - сверкающий  чистотой  двор
привели его в восхищение. Стоял ясный солнечный день.
   - Какая замечательная архитектура! - сказал он своему спутнику.
   Это был один из тех безвкусных особняков  СенЖерменского  предместья,
которые строились незадолго до смерти Вольтера. Никогда еще мода и  кра-
сота не были так далеки друг от друга.
 
 
   II
   ВСТУПЛЕНИЕ В СВЕТ
 
   Забавное, трогательное воспоминание: первая гостиная, в  которую  во-
семнадцатилетний юноша вступает один, без поддержки! Достаточно было од-
ного беглого женского взгляда, и я уже робел. Чем больше я старался пон-
равиться, тем больше я обнаруживал свою  неловкость.  Мои  представления
обо всем - как они были далеки от истины: то я ни с того ни с сего  при-
вязывался к кому-нибудь всей душой, то видел в  человеке  врага,  потому
что он взглянул на меня сурово.
   Но среди всех этих ужасных мучений, проистекавших  из  моей  робости,
сколь поистине прекрасен был ясный, безоблачный день.
   Кант.
 
   Жюльен, озираясь, остановился посреди двора.
   - Ведите же себя благоразумно, - сказал ему аббат Пирар, - вам прихо-
дят в голову ужаснейшие мысли, а потом, оказывается, вы сущее дитя!  Где
же Горациево nil mirari (ничему не  удивляться)?  Подумайте,  весь  этот
сонм лакеев, глядя, как вы стоите здесь, тотчас же подымет вас на  смех,
они будут видеть в вас ровню, только по  несправедливости  поставленного
выше их. Под видом добродушия, добрых советов, желания  помочь  вам  они
постараются подстроить так, чтобы вы оказались посмешищем.
   - Пусть-ка попробуют, - отвечал Жюльен, закусив губу, и к нему тотчас
же вернулась вся его обычная недоверчивость.
   Гостиные бельэтажа, по которым они проходили, направляясь  в  кабинет
маркиза, показались бы вам, мой читатель, столь же унылыми, сколь и  ве-
ликолепными. Предложи вам их со всем тем, что в них есть, - вы бы не за-
хотели в них жить Это обитель зевоты и скучнейшего резонерства Но восхи-
щение Жюльена при виде их еще более возросло. "Как можно  быть  несчаст-
ным, - думал он, - живя среди такого великолепия!"
   Наконец они вступили в самую безобразную из всех комнат этого роскош-
ного особняка: свет едва проникал в нее. Там сидел  маленький  худощавый
человечек с острым взглядом,  в  белокуром  парике.  Аббат  обернулся  к
Жюльену и представил его. Это был маркиз. Жюльен с большим трудом  узнал
его: таким он сейчас казался любезным. Это был совсем не  тот  надменный
сановник, которого он видел в Бре-ле-о. Жюльену показалось, что в парике
маркиза чересчур много волос. Он был так поглощен  своими  наблюдениями,
что нисколько не робел. Потомок друга Генриха IV на первый взгляд  пока-
зался ему весьма невзрачным. Он был ужасно тощий и необыкновенно суетил-
ся. Но вскоре Жюльен заметил, что учтивость маркиза, пожалуй, даже  при-
ятнее, для собеседника, нежели учтивость самого епископа  безансонского.
Аудиенция длилась каких-нибудь три минуты. Когда они вышли, аббат  заме-
тил Жюльену:
   - Вы смотрели на маркиза, как смотрят на картину; я не большой знаток
по части того, что у этих людей называют вежливостью, - скоро вы  Будете
знать все это лучше меня, - но все-таки должен  сказать,  что  вольность
вашего взгляда показалась мне не очень учтивой.
   Они снова сели в фиакр; кучер остановился около  бульвара,  и  Жюльен
вслед за аббатом вошел в большое помещение, где перед ними открылась ан-
филада просторных зал. Жюльен заметил, что здесь не было никакой мебели.
Он принялся рассматривать великолепные золоченые часы на стене,  изобра-
жавшие, как ему показалось, нечто весьма непристойное, но тут к нему по-
дошел какой-то очень элегантный и  очень  приветливый  господин.  Жюльен
кивнул ему.
   Господин заулыбался и положил ему руку на плечо. Жюльен  вздрогнул  и
отскочил в сторону. Он весь побагровел от гнева. Аббат  Пирар,  несмотря
на всю свою суровость, громко рассмеялся. Господин этот был портной.
   - Даю вам полную свободу на два дня, - сказал  аббат  Жюльену,  когда
они вышли, - и тогда только я смогу представить вас госпоже де  Ла-Моль.
Другой стал бы вас оберегать на первых порах, как молоденькую девушку  в
этом новом Вавилоне. Но если уж вам должно погибнуть,  погибайте  сразу,
я, по крайней мере, буду избавлен от моей  глупой  слабости  непрестанно
печься о вас. Послезавтра утром этот портной пришлет вам два костюма,  и
вы дадите пять франков подмастерью, который вам будет их примерять.  Да,
кстати, старайтесь, чтобы эти парижане поменьше слышали ваш голос.  Дос-
таточно вам сказать слово, как они уж сумеют найти над чем посмеяться. У
них к этому природный дар. Послезавтра к полудню вы должны  быть  у  ме-
ня... Ну ступайте, погибайте... Да, я и забыл: закажите себе обувь,  с