де он мог без помех наслаждаться окружающим его благолепием.
   Епископ Безансонский, человек ума испытанного, но отнюдь не одряхлев-
шего от долгих невзгод эмиграции, имел от роду более семидесяти пяти лет
и чрезвычайно мало беспокоился о том, что случится лет через десять.
   - Что это за семинарист с таким смышленым взглядом, которого я сейчас
заметил, проходя? - спросил епископ - Разве они не должны, согласно мое-
му уставу, давно уже быть в постелях и спать в этот час?
   - Уж у этого, можно поручиться, сна нет ни в одном глазу, ваше  высо-
копреосвященство. Он принес нам весьма важную новость: прошение об  отс-
тавке единственного янсениста, который оставался в нашей епархии.  Нако-
нец-то этот ужасный аббат Пирар догадался, чего от него хотят.
   - Вот как! - сказал епископ с лукавой усмешкой. - Держу пари, что  вы
не сумеете заменить его человеком, который бы его стоил. И чтобы вы зна-
ли цену таким людям, я приглашаю его обедать назавтра.
   Старший викарий хотел было ввернуть словцо насчет преемника Но прелат
не был настроен заниматься делами и сказал ему:
   - Раньше чем мы позволим прийти другому, давайте посмотрим, как  ухо-
дит этот. Позовите ко мне этого семинариста: истина обитает в устах мла-
денцев.
   Позвали Жюльена. "Сейчас я предстану перед  двумя  инквизиторами",  -
подумал он. Никогда еще он не чувствовал в себе такой отваги.
   В ту минуту, когда он вошел, два рослых камер-лакея, одетые  побогаче
самого г-на Вально, раздевали его высокопреосвященство.  Прелат,  прежде
чем заговорить об аббате Пираре, счел долгом  порасспросить  Жюльена  об
его успехах. Он задал ему несколько вопросов по догматике и был поражен.
Затем он перешел к классикам: к  Вергилию,  Горацию,  к  Цицерону.  "Вот
эти-то имена и удружили мне, за них-то я и получил сто девяносто восьмой
номер, - подумал Жюльен. - Но  теперь  уже  терять  нечего,  постараемся
блеснуть". И он действительно блеснул; прелат, который сам  был  превос-
ходным знатоком классиков, пришел в восторг.
   На обеде в префектуре одна молодая девица, пользовавшаяся заслуженной
известностью, читала поэму о Магдалине. Епископу хотелось  поговорить  о
литературе, и он вскоре забыл и об аббате Пираре и о всех  своих  делах,
увлекшись разговором с семинаристом на тему о том, был ли Горации  богат
или беден. Прелат цитировал кое-какие оды, но память иной  раз  изменяла
ему, и когда тот запинался, Жюльен с самым  скромным  видом  подхватывал
стих и читал дальше до конца. Епископа в особенности  поражало  то,  что
Жюльен при этом не выходил из тона  беседы  и  произносил  двадцать  или
тридцать латинских стихов так непринужденно, как если бы он  рассказывал
о том, что делается в семинарии. Они долго говорили о Вергилии  В  конце
концов прелат не мог отказать себе в удовольствии похвалить юного  семи-
нариста.
   - Вы преуспели в науках как нельзя лучше.
   - Ваше высокопреосвященство, - отвечал ему Жюльен, -  ваша  семинария
может представить вам сто девяносто семь учеников, далеко не  столь  не-
достойных вашей высокой похвалы.
   - Как это так? - спросил прелат, удивленный такой цифрой.
   - Я могу подтвердить официальным свидетельством то, что я имел  честь
доложить вашему высокопреосвященству. На семинарских экзаменах  за  этот
год я как раз отвечал по тем самым предметам, которые снискали мне  сей-
час одобрение вашего высокопреосвященства, и  я  получил  сто  девяносто
восьмой номер.
   - А! Так это любимчик аббата Пирара! - воскликнул епископ,  смеясь  и
поглядывая на г-на де Фрилера. - Мы должны были  ожидать  чего-нибудь  в
этом роде. Однако это честная война. Не правда ли, друг мой,  -  добавил
он, обращаясь к Жюльену, - вас разбудили, чтобы послать сюда?
   - Да, ваше высокопреосвященство. Я ни разу не выходил один из семина-
рии, за исключением того случая, когда меня послали помочь господину аб-
бату Шас-Бернару украсить собор в день праздника тела господня.
   - Optime, - промолвил епископ. - Так это вы, значит,  проявили  такую
храбрость, водрузив султаны над балдахином? Я каждый год смотрю на них с
содроганием и всегда боюсь, как бы они мне не стоили жизни человеческой.
Друг мой, вы далеко пойдете. Однако я не хочу  прерывать  вашу  карьеру,
которая, несомненно, будет блестящей, и уморить вас голодной смертью.
   И епископ распорядился  подать  бисквиты  и  графин  малаги,  которым
Жюльен отдал должное, а еще больше аббат де Фрилер,  ибо  он  знал,  что
епископу доставляет удовольствие, когда люди едят весело и с аппетитом.
   Прелат, все более и более довольный так удачно  сложившимся  вечером,
попробовал было заговорить с Жюльеном об истории церкви.  Он  тотчас  же
заметил, что Жюльен его не понимает Он перешел к состоянию нравов  римс-
кой империи эпохи Константина. Конец язычества отличался  тем  же  духом
беспокойства и сомнений, который в XIX веке угнетает многие разочарован-
ные и скучающие умы. Епископ обнаружил, что Жюльен даже и не слыхал име-
ни Тацита.
   Когда он выразил свое удивление по этому поводу,  Жюльен  простодушно
ответил, что этого автора у них в семинарской библиотеке нет.
   - Ах, вот как! Я очень рад это слышать, - весело сказал епископ. - Вы
меня выводите из затруднения: вот уж минут десять я стараюсь  придумать,
как бы мне вас отблагодарить за приятный вечер, который вы  мне  сегодня
доставили, и, главное, так неожиданно. Вот уж я никак не  ожидал  встре-
тить ученого в воспитаннике моей семинарии. Хоть это будет и  не  совсем
канонический дар, но я хочу подарить вам Тацита.
   Прелат велел принести восемь томов в превосходных переплетах и  поже-
лал сделать собственноручно на титуле первого тома любезную  дарственную
надпись на латинском языке - поощрение Жюльену Сорелю. Епископ имел сла-
бость гордиться своим тонким  знанием  латыни.  На  прощание  он  сказал
Жюльену серьезным тоном, который резко отличался от тона всего  разгово-
ра.
   - Молодой человек, если вы будете благоразумны, вы со временем  полу-
чите лучший приход в моей епархии, и не за сто лье от моего епископского
дворца; но надо быть благоразумным.
   Пробило полночь, когда Жюльен в сильном недоумении вышел из епископс-
кого подворья, нагруженный томами Тацита.
   Его высокопреосвященство не сказал ему ни единого слова об аббате Пи-
раре. Но больше всего Жюльен был удивлен необычайной любезностью еписко-
па. Он даже не представлял себе, что учтивость манер может сочетаться  с
таким непринужденным достоинством. И его невольно поразил контраст, ког-
да он увидел мрачного аббата Пирара, дожидавшегося его с нетерпением.
   - Quid tibi dixerunt? (Что тебе сказали?) - закричал он громко,  едва
только увидел его издали.
   Жюльен, несколько запинаясь,  стал  передавать  полатыни  разговор  с
епископом.
   - Говорите по-французски и повторите слово в слово все,  что  говорил
его высокопреосвященство, ничего не прибавляя и  не  опуская,  -  сказал
бывший ректор семинарии своим обычным резким тоном, без всякой  учтивос-
ти.
   - Что за странный подарок от епископа юному семинаристу! -  промолвил
он, перелистывая великолепного Тацита, чей золотой обрез, казалось, вну-
шал ему ужас.
   Пробило два часа ночи, когда, выслушав полный, со всеми  подробностя-
ми, отчет, он позволил своему любимому ученику вернуться в его комнату.
   - Оставьте мне первый том вашего Тацита с лестной надписью его  высо-
копреосвященства, - сказал он ему. - Эта латинская строчка будет для вас
громоотводом в этом доме, когда меня здесь не будет. Erit tibi, fili mi,
successor meus tanquam leo quaerens quern devoret  (Ибо  для  тебя,  сын
мой, преемник будет аки лев рыкающий, иский, кого поглотити)
   На другой день утром Жюльен обнаружил нечто необычное в обхождении  с
ним товарищей. В ответ на это он только еще  больше  замкнулся  в  себе.
"Вот, - подумал он, - уже сказывается отставка господина Пирара. Разуме-
ется, это ни от кого не тайна, а я считаюсь его любимчиком. В их поведе-
нии кроется какое-то ехидство". Однако ему никак не удавалось уловить, в
чем, собственно, оно кроется. Наоборот, во взглядах, которые он ловил на
себе, проходя по семинарским дортуарам, не было и следа ненависти.  "Что
это значит? Не иначе как какая-нибудь ловушка. Ну что ж, будем  начеку".
Наконец юный семинаристик из  Верьера  сказал  ему,  хихикая:  "Cornelii
Taciti opera ornnia (Полное собрание сочинений Тацта)".
   При этих словах, которые были произнесены довольно громко, все  напе-
ребой бросились поздравлять Жюльена не только с  великолепным  подарком,
который он получил от епископа, но и с двухчасовой беседой, которой  его
удостоили. Им было известно все, вплоть до  мельчайших  подробностей.  С
этой минуты никто уже не решался обнаруживать зависть:  перед  ним  явно
заискивали; сам аббат Кастанед, который  еще  накануне  держался  с  ним
чрезвычайно заносчиво, взял его под руку и пригласил к себе завтракать.
   Но судьба наделила Жюльена как нельзя более  злосчастным  характером:
наглость этих грубых созданий причиняла ему немало огорчений, а их  низ-
кое угодничество вызывало в нем только отвращение и не доставляло ни ма-
лейшего удовольствия.
   Около полудня аббат Пирар расстался со своими воспитанниками, не пре-
минув обратиться к ним с суровым наставлением.
   - Стремитесь ли вы к мирским почестям, - сказал он им, - к обществен-
ным преимуществам, прельщает ли вас удовольствие повелевать, насмехаться
над законами и беззаконно оскорблять каждого? Или вы помышляете о вечном
спасении? Достаточно самому ленивому из вас раскрыть глаза,  и  он  ясно
различит эти две дороги.
   Едва успел он переступить порог, как благочестивцы из Святого  сердца
Иисусова бросились в часовню и громко пропели: Тебе, бога хвалим. Ни од-
на душа во всей семинарии не приняла всерьез наставлений бывшего  ректо-
ра. "Солона ему показалась отставка", - поговаривали они между собой. Ни
один семинарист не оказался таким простаком, чтобы поверить, что человек
может отказаться добровольно от должности, которая позволяет  ему  вести
дела с разными крупными поставщиками.
   Аббат Пирар переселился в лучшую безансонскую гостиницу и под предло-
гом дел, которых у него не было, решил провести там два дня.
   Епископ пригласил его обедать и, чтобы подразнить своего старшего ви-
кария де Фрилера, старался дать аббата Пирару возможность блеснуть.  Они
сидели за десертом, как вдруг из Парижа прибыло известие о том, что  аб-
бат Пирар назначается в великолепный приход, в четырех лье  от  столицы.
Добрый прелат от всего сердца поздравил его Во всей этой истории он  ус-
мотрел некую тонкую игру, это его развеселило, и он составил себе  самое
высокое представление о талантах аббата. Он выдал ему  превосходную  ат-
тестацию на латинском языке, а аббату де Фрилеру, который позволил  себе
чем-то проявить свое неудовольствие, приказал помолчать.
   Вечером епископ отправился поделиться своим восхищением с маркизой де
Рюбампре. Все светское общество Безансона  было  потрясено  этой  удиви-
тельной новостью. Все терялись в догадках по  поводу  такой  необычайной
милости Аббата Пирара чуть ли не прочили в  епископы  Люди  подогадливее
решили, что г-н де ЛаМоль уже министр, и даже позволили себе в этот  ве-
чер посмеиваться над тем величественным видом, с которым  г-н  аббат  де
Фрилер считал нужным появляться в обществе.
   На другой день утром за аббатом Пираром чуть ли не хвостом ходили  по
улицам; лавочники высовывались из дверей, когда он проходил  мимо,  нап-
равляясь в суд по делам маркиза; там его впервые приняли вежливо Суровый
янсенист, возмущенный до глубины души всем, что ему приходилось  видеть,
допоздна совещался с адвокатами, которых он выбрал для маркиза де Ла-Мо-
ля, и отправился в Париж. Он имел слабость сказать двум или  трем  своим
школьным друзьям, которые проводили его до коляски и  не  могли  налюбо-
ваться ее гербами, что после пятнадцати  лет  управления  семинарией  он
уезжает из Безансона с пятьюстами двадцатью франками, - это все, что ему
удалось скопить Друзья прощались с ним, обнимая его со слезами  на  гла-
зах, а потом сказали друг другу: "Добрый аббат мог  бы  обойтись  и  без
этой лжи. Это уж просто смешно".
   Низкие души, ослепленные любовью к деньгам, неспособны  были  понять,
что только в своем высоком чистосердечии аббат Пирар черпал силы,  необ-
ходимые ему для того, чтобы в течение шести лет одному, безо всякой под-
держки, вести борьбу против Марии Алакок, против "Сердца Иисусова", про-
тив иезуитов и против своего епископа.
 
 
   XXX
   ЧЕСТОЛЮБЕЦ
 
   Единственный благородный титул - это титул герцога, маркиз -  в  этом
есть что-то смешное; но стоит только  произнести  герцог,  все  невольно
оборачиваются.
   "Эдинбургское обозрение"
 
   Аббат был поражен истинно аристократической внешностью и почти  весе-
лым тоном маркиза. Впрочем, будущий министр принял его без всех церемон-
ных любезностей большого вельможи, с виду чрезвычайно учтивых, но на де-
ле оскорбительных для того, кто их понимает. Это было бы  пустой  тратой
времени, а маркиз играл достаточно видную роль в серьезных делах,  чтобы
терять время попусту.
   Вот уже полгода, как он вел крупную интригу, которая должна была зас-
тавить короля и страну согласиться на некий определенный состав  кабине-
та, который в благодарность за это должен был  поднести  ему  герцогский
титул.
   В течение долгих лет маркиз безуспешно добивался от своего безансонс-
кого адвоката, чтобы тот представил ему ясный отчет о судебной  волоките
во Франш-Конте. Но как мог этот знаменитый адвокат объяснить маркизу то,
чего он сам не понимал?
   Четвертушка бумаги, которую ему вручил  аббат,  объясняла  решительно
все.
   - Дорогой мой аббат, - сказал ему маркиз, покончив меньше чем за пять
минут со всеми формулами вежливости и вопросами личного характера,  -  я
при всем моем пресловутом благополучии никак не могу найти времени, что-
бы заняться всерьез двумя несложными вещами, довольно важными,  впрочем:
моей семьей и моими делами. Я забочусь о положении моей семьи и распола-
гаю в этом смысле немалыми возможностями. Я  забочусь  и  о  своих  удо-
вольствиях, и это, разумеется, должно стоять на первом месте, - по край-
ней мере на мой взгляд, - добавил он, поймав удивленный взор аббата  Пи-
рара.
   Хотя аббат был человек здравомыслящий, он все же удивился, что старик
столь откровенно говорит о своих удовольствиях.
   - Разумеется, и в Париже есть труженики, - продолжал вельможа,  -  но
они ютятся где-нибудь на чердаках. Стоит мне только  приблизить  к  себе
человека, как он сейчас же снимает себе апартаменты в бельэтаже,  а  его
жена назначает приемные дни, иными словами, все труды, все старания идут
уже только на то, чтобы стать светским человеком или  прослыть  таковым.
Это у них единственная забота с той минуты, как они перестают  думать  о
хлебе насущном.
   Для моих судебных процессов и даже, если говорить точно, для  каждого
процесса в отдельности у меня есть адвокаты, которые прямо-таки надрыва-
ются от усердия: один только что умер от чахотки, два дня тому назад. Но
для моих дел вообще, можете вы себе это представить, сударь, вот уже це-
лых три года, как я безнадежно ищу человека, который, взявшись вести мою
переписку, соблаговолил бы хоть капельку подумать всерьез о том, что  он
делает. Впрочем, все это только так, предисловие.
   Я вас уважаю и, осмелюсь добавить, хоть и вижу вас впервые, -  люблю.
Хотите стать моим секретарем и получать за это восемь тысяч франков  или
вдвое больше? И я еще выгадаю на этом, клянусь вам. При  этом  я  берусь
позаботиться о том, чтобы ваш прекрасный приход остался за вами до  того
дня, когда нам с вами захочется расстаться.
   Аббат отказался, но к концу разговора, когда он ясно представил себе,
в каком затруднительном положении  маркиз,  ему  пришла  в  голову  одна
мысль.
   - У меня в семинарии, - сказал он маркизу, - остался один бедный юно-
ша, которого, если я не ошибаюсь, будут там жестоко  преследовать.  Будь
он простым послушником, давно бы уж его засадили in pace [22].
   До сей поры этот молодой человек изучал только латынь и священное пи-
сание, но легко может статься, что в один прекрасный день  он  обнаружит
большие дарования либо как проповедник, либо как наставник душ. Не знаю,
что из него выйдет, но в нем есть священная искра, и он может пойти  да-
леко. Я рассчитывал обратить на него внимание нашего епископа, если бы у
нас когда-нибудь появился некто, обладающий хотя бы в малой доле  таким,
как у вас, отношением к делу и к людям.
   - А из какой среды этот ваш молодой человек?
   - Говорят, он сын плотника из наших горных мест, не я думаю, что  это
скорее незаконный сын какого-нибудь богача. Как-то я видел,  он  получил
письмо - то ли безыменное, то ли подписанное чужим именем - с  чеком  на
пятьсот франков.
   - А! Это Жюльен Сорель? - сказал маркиз.
   - Откуда вы знаете его имя? - спросил удивленный аббат и сам  тут  же
смутился от своего вопроса.
   - Этого я вам не скажу, - заметив его смущение, ответил маркиз.
   - Так вот! - продолжал аббат. - Вы могли бы попробовать сделать  себе
из него секретаря: у него есть и энергия и ум - словом, попробовать сто-
ит.
   - Почему бы и нет? - ответил маркиз. - Но только не такой ли это  че-
ловек, который способен польститься на взятку от начальника полиции  или
еще  кого-нибудь  и  станет  тут  у  меня  шпионить?  Вот,   собственно,
единственное мое опасение.
   Когда аббат Пирар успокоил его на этот счет весьма благоприятным  от-
зывом о Жюльене, маркиз вынул тысячефранковый билет.
   - Пошлите это на дорогу Жюльену Сорелю, и пусть он явится ко мне.
   - Поистине только привычка жить в Париже, господин маркиз, могла при-
вести вас к столь приятному заблуждению, - отвечал  аббат  Пирар.  -  Вы
стоите столь высоко, что даже понятия не имеете, какая тирания, тяготеет
над нами, бедными провинциалами, особенно над священниками,  которые  не
дружат с иезуитами. Они не пожелают отпустить Жюльена  Сореля  и  сумеют
отделаться разными искусными отговорками: ответят мне, что он болен, что
письмо затерялось на почте, и так далее, и так далее.
   - Я на днях возьму у министра письмо к епископу, - сказал маркиз.
   - Я забыл одну подробность, - сказал аббат. - Этот  молодой  человек,
хоть он и весьма низкого происхождения,  душу  имеет  высокую.  Никакого
проку вашим делам от него не будет, если вы заденете  его  гордость;  вы
превратите его этим в тупицу.
   - Это мне нравится, - сказал маркиз. - Я сделаю его  товарищем  моего
сына. Достаточно этого?
   Спустя некоторое время Жюльен получил письмо,  написанное  незнакомым
почерком; на конверте стоял штемпель города Шалона, и к письму был  при-
ложен чек на имя одного безансонского торговца.  Письмо  было  подписано
вымышленным именем, но,  развернув  его,  Жюльен  затрепетал:  громадная
клякса красовалась посреди страницы на тринадцатом слове - это был знак,
о котором они условились с аббатом Пираром.
   Не прошло и часа, как Жюльена позвали к епископу, где он  был  принят
поистине с отеческой добротой. Не  переставая  цитировать  Горация,  его
преосвященство в весьма изысканных выражениях поздравил Жюльена с  прек-
расной будущностью, открывающейся перед ним в Париже, ожидая, по-видимо-
му, услышать в благодарность кое-какие разъяснения по этому  поводу.  Но
Жюльен ничего не мог ему сказать, прежде всего потому, что сам ровно ни-
чего не знал, - и его высокопреосвященство проникся к нему истинным ува-
жением. Один из должностных священников епископского  подворья  составил
письмо к мэру, который поспешил сам принести подписанную  подорожную,  в
которой было оставлено чистое место для имени путешественника.
   В двенадцатом часу ночи Жюльен явился к Фуке,  который,  как  человек
здравомыслящий, выразил больше удивления, чем восторга, по поводу  перс-
пектив, которые, казалось бы, открывались перед его другом.
   - Для тебя эт