то значит, что вам чего-то недостает, что вы в чем-то  не
сумели добиться успеха. Это значит выставлять себя в  невыгодном  свете.
И, наоборот, если вы скучаете, тогда в невыгодном положении  оказывается
тот, кто напрасно пытался вам понравиться. Вы поймите, мой дорогой,  ка-
кую вы допускаете ошибку.
   Жюльен бросил экю крестьянину, который слушал их, разинув рот.
   - Очень мило, - заметил князь. - В этом есть изящество и  благородная
небрежность! Очень, очень мило!
   И он пустил лошадь вскачь. Жюльен  поскакал  за  ним,  преисполненный
чувством глупейшего восхищения.
   "Ах, если бы я был таким, она не предпочла бы мне этого Круазенуа!" И
чем сильнее  возмущался  его  разум  нелепыми  чудачествами  князя,  тем
сильнее он презирал себя, восхищаясь ими, и горевал, что не  может  быть
таким же. Отвращение к самому себе не может зайти далее этого.
   Князь убедился, что Жюльен действительно чем-то подавлен.
   - Вот что, дорогой мой, - сказал он ему, когда они въезжали в  Страс-
бург. - Это уже просто дурной тон; вы что, разорились, потеряли все сос-
тояние или, может быть, влюбились в какую-нибудь актрису?
   Русские старательно копируют французские нравы, только  отставая  лет
на пятьдесят. Сейчас они подражают веку Людовика XV.
   От этих шуток насчет любви у Жюльена слезы подступили  к  глазам.  "А
почему бы мне и не посоветоваться с этим милым молодым человеком? -  по-
думал он вдруг.
   - Увы, друг мой, да, - сказал он князю, - действительно, вы  угадали:
я влюблен; хуже того, я покинут. Прелестная женщина, -  она  живет  тут,
неподалеку, в одном городке - любила меня страстно три дня подряд, а по-
том вдруг неожиданно прогнала, и я совсем убит этим.
   И он описал князю поведение Матильды и ее характер, изобразив всю эту
историю под вымышленными именами.
   - Можете не продолжать дальше, - сказал Коразов. - Чтобы внушить  вам
доверие к врачевателю, я докончу за вас ваши излияния. Супруг этой моло-
дой дамы - очень богатый человек, или, может быть, сама она из очень ро-
довитой семьи - это, пожалуй, вернее. Короче говоря, ей  есть  чем  гор-
диться.
   Жюльен молча кивнул головой; сказать что-нибудь у него не хватало му-
жества.
   - Прекрасно! - отвечал князь. - Вот вам три пилюли, довольно горькие.
Извольте принять их без промедления:
   Во-первых, каждый день видеться с госпожой... как вы ее назвали?
   - Госпожой де Дюбуа.
   - Ну и имечко! - воскликнул князь, покатываясь со смеху. -  Простите,
я понимаю, для вас это святыня. Итак, вы каждый день должны  встречаться
с госпожой де Дюбуа, но ни в коем случае не показывайте ей, что  вы  хо-
лодны или что вы разобижены. Не забывайте великое правило  нашего  века:
всегда будьте полной противоположностью тому, чего от вас ожидают. Пока-
зывайтесь ей в точности таким, каким вы были  за  неделю  до  того,  как
впервые удостоились ее благосклонности.
   - Ах, тогда я был совершенно спокоен! - в отчаянии воскликнул Жюльен.
- Мне казалось, у меня просто чувство жалости к ней.
   - Мотылек обжигается о пламя свечи, - перебил его князь, -  сравнение
старое, как мир.
   Итак, во-первых, вы должны видеться с ней ежедневно.
   Во-вторых, вы должны начать ухаживать за одной из светских женщин, но
не проявляя при этом никаких признаков страсти, понятно? Не  буду  скры-
вать от вас, вам придется играть трудную роль; вы должны разыграть коме-
дию, но если это разгадают, вы пропали.
   - Она так умна, а я совершенно безмозглый дурак. Я пропал, -  упавшим
голосом промолвил Жюльен.
   - Нет, только вы, по-видимому, влюблены более, чем я  думал.  Госпожа
де Дюбуа чрезвычайно поглощена собственной персоной, как и все  женщины,
которых судьба наделила чересчур знатным  происхождением  или  несметным
богатством. Она интересуется собой, вместо того чтобы интересоваться ва-
ми, и, следовательно, она вас не знает. Во время этих двух-трех  порывов
любви, которую она сама же раздувала в себе, подстегивая свое  воображе-
ние, она видела в вас героя своей фантазии, а совсем не то, что вы  есть
на самом деле.
   Но, черт побери! Ведь это же все сплошная азбука, мой дорогой Сорель:
ведь не школьник же вы на самом деле!..
   Вот что! Зайдемте-ка в  этот  магазин.  Какой  очаровательный  черный
галстук! Можно подумать, от Джона Андерсона с Берлингтон-стрит. Сделайте
милость, наденьте его и выбросьте эту мерзкую  черную  веревку,  которая
болтается у вас на шее.
   Так вот! - продолжал князь,  выходя  из  лавки  первого  басонщика  в
Страсбурге. - А в каком обществе вращается госпожа де Дюбуа? Бог ты мой!
Что за имя! Не сердитесь, мой дорогой Сорель, право, это у меня нечаянно
вырвалось... Так за кем же вы будете ухаживать?
   - За самим  воплощением  добродетели,  дочкой  чулочного  фабриканта,
страшного богача. У нее изумительные глаза. Я, право, таких не  видывал:
ужасно мне нравятся! Она, конечно, считается первой особой в городе, но,
несмотря на все эти преимущества, краснеет и конфузится,  если  при  ней
заговорят о торговле, о лавках. На ее несчастье, отец ее  был  одним  из
известных купцов в Страсбурге.
   - А следовательно, - подхватил князь, посмеиваясь, - если зайдет речь
о надувательстве, вы можете быть совершенно уверены, что ваша  красавица
отнесет это на свой счет, а никак не на ваш. Это  ее  чудачество  просто
бесподобно и в высшей степени полезно: оно не позволит вам ни на миг по-
терять голову из-за ее прекрасных глаз. Успех обеспечен.
   Жюльен имел в виду вдову маршала, г-жу де Фервак, которая часто быва-
ла в особняке де Ла-Моль. Это была  красавица-иностранка,  вступившая  в
брак с маршалом за год до его смерти. Вся жизнь ее, казалось, была  пос-
вящена одной цели: заставить забыть всех о том, что она дочь фабриканта;
а для того чтобы создать себе какое-то положение в  Париже,  она  решила
возглавить жен, ратующих за добродетель.
   Жюльен искренне восхищался князем; чего бы только он не отдал,  чтобы
обладать всеми его чудачествами! Разговор двух друзей затянулся до  бес-
конечности Коразов был в восторге, никогда еще ни один француз не слушал
его так долго. "Ну, вот я, наконец, и добился, чего хотел, -  ликовал  в
душе князь, - мои учителя слушают меня и учатся у меня".
   - Итак, мы с вами условились? - повторял он Жюльену в десятый раз.  -
Ни тени страсти, когда вы будете говорить с юной красавицей, дочкой  чу-
лочного фабриканта, в присутствии госпожи де Дюбуа. В письмах же, напро-
тив, проявляйте самую пламенную страсть. Читать прелестно написанное лю-
бовное письмо - это высшее наслаждение для недотроги. Это для нее минута
отдыха. Тут ей уж не надо ломать комедию, она может позволить себе  слу-
шать голос своего сердца. Так вот, катайте ей по два письма в день.
   - Ни за что, ни за что! - испуганно воскликнул Жюльен. -  Пусть  меня
лучше живьем истолкут в ступе! Я не способен сочинить и двух фраз, я со-
вершенный труп, дорогой мой, ничего от меня ждать нельзя. Бросьте  меня,
вот я здесь лягу и умру на краю дороги.
   - А кто вам говорит, что вы должны сочинять какие-то фразы? У меня  с
собой в дорожной сумке лежит шесть томов любовных писем. Всех сортов, на
любой женский характер Найдутся и для образцовой добродетели!  Ведь  вот
же Калисский волочился в Ричмонд-Террасе - это в трех лье от  Лондона  -
за самой хорошенькой квакершей во всей Англии.
   Когда в два часа ночи Жюльен расстался со своим другом, он чувствовал
себя уже не столь несчастным.
   На другой день князь пригласил на дом переписчика, а  через  два  дня
Жюльен получил пятьдесят три любовных письма, тщательно перенумерованных
и предназначенных для одоления самой возвышенной и самой унылой доброде-
тели.
   - Пятьдесят четвертого письма не имеется, - сказал князь, -  ибо  Ка-
лисского вежливо выпроводили. Ну, а вам-то не все ли  равно,  если  дочь
чулочного фабриканта в конце концов укажет вам на дверь? Вы же имеете  в
виду воздействовать только на сердце госпожи де Дюбуа!
   Каждый день они катались верхом, и князь был без ума от  Жюльена.  Не
зная, как выразить ему свою внезапную привязанность,  он  предложил  ему
руку одной из своих кузин, богатой московской наследницы.
   - А когда вы женитесь на ней, то с помощью моего влияния и вот  этого
вашего ордена вы через два года будете уже полковником.
   - Но ведь этот орден пожалован не Наполеоном, это не одно и то же.
   - А какая разница? - отвечал князь. - Ведь учредил его  Наполеон;  он
все равно почитается высшим орденом в Европе.
   Жюльен уже совсем было согласился на предложение князя, но долг  при-
зывал его предстать пред очи светлейшей особы; расставаясь с  Коразовым,
он обещал написать ему. Он получил ответ на  доставленную  им  секретную
ноту и помчался обратно в Париж; но достаточно ему было пробыть два  дня
наедине с самим собой, как мысль покинуть Францию и Матильду  показалась
ему горше лютой смерти "Нет, не женюсь я на этих миллионах, которые  мне
предлагает Коразов, - решил он. - А советам его я последую.
   В конце концов ведь искусство соблазнять - это его ремесло.  Никакими
другими занятиями он не интересуется вот уж пятнадцать лет, а сейчас ему
тридцать. Нельзя сказать, что он не умен;  он  человек  хитрый,  ловкий;
пылкость, поэзия с таким характером несовместимы, - это душа  прокурора.
Так что же? Тем больше оснований полагать, что он рассуждает правильно.
   Да, так и надо сделать, буду ухаживать за госпожой де Фервак.  Должно
быть, скучновато с ней будет, но я буду глядеть в ее  прелестные  глаза,
они напоминают мне те, что любили меня так, как меня  никто  никогда  не
любил.
   Она иностранка, вот мне и будет новый характер для изучения.
   Я схожу с ума, совсем пропадаю, - я должен следовать  этим  дружеским
советам и не слушаться самого себя".
 
 
   XXV
   НА СЛУЖБЕ У ДОБРОДЕТЕЛИ
 
   Но если я буду вкушать это наслаждение столь рассудительно и осторож-
но, оно уже не будет для меня наслаждением.
   Лопе де Вега.
 
   Едва вернувшись в Париж и вручив маркизу  де  ЛаМолю  ответ,  которым
тот, по-видимому, был крайне разочарован, герой наш, выйдя из его  каби-
нета, бросился к графу Альтамире. Помимо преимущества быть приговоренным
к смертной казни, этот блистательный  чужеземец  отличался  еще  крайним
глубокомыслием и имел счастье быть весьма набожным; эти  достоинства,  а
еще более высокое происхождение графа вполне  отвечали  вкусам  г-жи  де
Фервак, и она часто виделась с ним.
   Жюльен совершенно серьезно признался ему, что влюблен без памяти.
   - Это поистине высокодобродетельная, чистая и возвышенная душа, - от-
вечал граф Альтамира, - только в ней есть некоторая  доля  иезуитства  и
какой-то напыщенности. Бывает иногда, что  я  прекрасно  понимаю  каждое
слово, которое она произносит, но никак не могу понять смысла всей  фра-
зы. В разговоре с ней мне нередко приходит на ум, что я вовсе уж не  так
хорошо знаю французский язык, как меня уверяют. Это знакомство  выдвинет
вас, придаст вам вес в обществе. Но знаете,  поедемте-ка  к  Бустосу,  -
промолвил граф Альтамира, любивший во всем поступать  последовательно  и
разумно. - Он когда-то ухаживал за госпожой маршальшей.
   Дон Диего Бустос заставил долго и подробно объяснять себе, в чем  де-
ло, сам при этом не произнося ни слова, точно адвокат; он был  похож  на
раздобревшего монаха, но у него были черные усищи, и держался он с  неп-
роницаемой важностью, а впрочем, это был честный карбонарий.
   - Понятно, - сказал он, наконец, Жюльену. - Спрашивается, были  ли  у
маршальши де Фервак любовники или их у нее не имелось? И  следовательно:
имеете ли вы надежду добиться успеха? Это вас интересует?  Могу  сказать
вам: что касается меня, я потерпел фиаско. Теперь, когда меня это уже не
трогает, могу сообщить по части ее характера следующее: на нее часто на-
ходит дурное настроение, и как вы сейчас  увидите,  она  довольно  мсти-
тельна.
   Я не замечал в ней желчного темперамента, который свойствен одаренным
натурам и придает всему, что бы они ни делали, оттенок страстности. Нао-
борот, именно этой своей голландской флегматичности и невозмутимости она
и обязана своей редкой красотой и такими удивительно свежими красками.
   Жюльена раздражала медлительность и невозмутимое хладнокровие  испан-
ца; от нетерпения он несколько раз невольно прерывал его  какими-то  од-
носложными восклицаниями.
   - Угодно вам меня выслушать? - важно спросил его дон Диего Бустос.
   - Простите мою furia francese [31]. Я весь обратился в слух, -  отве-
чал Жюльен.
   - Маршальша де Фервак  способна  пылать  ненавистью.  Она  беспощадно
преследует людей, которых она никогда в жизни в глаза не видала, -  раз-
ных адвокатов, бедняг-сочинителей, которые придумывают  всякие  песенки,
вроде Колле, знаете?
   Это мой конек...
   Я любил как мог... и т.д.
   И Жюльену пришлось выслушать эту песенку до  самого  конца.  Испанцу,
видимо, очень нравилось петь по-французски.
   Эту чудную песенку никогда еще не слушали с таким нетерпением.
   - Маршальша, - сказал дон Диего Бустос, после того как пропел песенку
до конца, - пустила по миру автора одной такой шансонетки:
   Сражен любовью в кабачке...
   Жюльен испугался, что Бустос сейчас опять запоет. Но он  удовольство-
вался тем, что тщательно пересказал содержание шансонетки.
   Действительно, она была весьма нечестива и непристойна.
   - Когда маршальша стала при мне возмущаться этой песенкой,  -  сказал
дон Диего, - я ей возразил, что женщины ее круга вовсе не должны  повто-
рять всякую ерунду, которую печатают. Как бы успешно ни насаждали благо-
честие и строгость нравов, во Франции всегда будет существовать  литера-
тура для кабачков. А когда маршальша де Фервак добилась того, что  сочи-
нителя этой песенки, несчастного голыша, которому платили половину того,
что ему полагалось, лишили его места с  жалованьем  в  тысячу  восемьсот
франков, я ей сказал: "Берегитесь, вы атаковали этого бедного рифмоплета
вашим оружием, а он может вам ответить своими  стишками  -  сочинит  ка-
кую-нибудь песенку насчет добродетели. Все раззолоченные гостиные  будут
за вас, а люди, которые не прочь посмеяться, будут везде  повторять  эту
эпиграмму". Так знаете ли, сударь, что  мне  ответила  маршальша?"  Ради
божьего дела я готова на глазах всего Парижа пойти на казнь: это было бы
невиданным зрелищем во Франции. Народ научился бы уважать высокую добро-
детель. И этот день был бы прекраснейшим днем моей жизни". А какие глаза
у нее были при этом - забыть нельзя!
   - У нее дивные глаза! - воскликнул Жюльен.
   - Я вижу, вы действительно влюблены... Итак, - снова важно начал  дон
Диего Бустос, - у ней нет этого желчного темперамента,  который  сам  по
себе располагает к мстительности. И эта ее склонность вредить людям про-
исходит оттого, что она несчастна. Я подозреваю, что у нее  есть  тайное
горе. Может быть, все дело в том, что ей  надоело  разыгрывать  доброде-
тель.
   Испанец умолк и в течение целой минуты, не произнося ни слова,  смот-
рел на Жюльена.
   - Вот в чем вся суть, - важно добавил он. - Вот отсюда-то вы и можете
извлечь некоторую надежду. Я много раздумывал над  этим  в  течение  тех
двух лет, когда имел честь состоять при ней покорным слугой. И все  ваше
будущее, господин влюбленный, зависит всецело от этой  великой  загадки:
не ханжа ли она, которая устала от взятой на себя роли и злобствует  по-
тому, что она несчастна?
   - Или, может быть, - сказал граф Альтамира,  нарушив,  наконец,  свое
глубокое молчание, - это то, что я тебе уже двадцать раз говорил: просто
она заразилась французским тщеславием, и ее  преследует  воспоминание  о
папаше, пресловутом сукноторговце. Вот это-то и гложет ее, а характер  у
нее от природы угрюмый, сухой.
   Единственное, что могло бы оказаться для нее счастьем, -  это  перее-
хать в Толедо и попасть в лапы какогонибудь духовника, который бы терзал
ее каждый день, разверзая перед ней страшную бездну ада.
   Когда Жюльен уже уходил, дон Диего,  приняв  еще  более  внушительный
вид, сказал ему:
   - Альтамира сообщил мне, что вы один из наших. Придет день, и вы  по-
можете нам отвоевать свободу; вот почему и я хочу помочь вам в вашей ма-
ленькой затее. Вам будет небесполезно познакомиться со стилем маршальши.
Вот четыре письма, написанные ее рукой.
   - Я перепишу их, - воскликнул Жюльен, - и принесу вам обратно!
   - И никогда ни одна душа не будет знать, о чем мы здесь говорили?
   - Никогда, клянусь честью! - вскричал Жюльен.
   - Тогда да поможет вам бог! - промолвил испанец и молча  проводил  до
лестницы Альтамиру и Жюльена.
   Эта сцена немного развеселила нашего героя и вызвала  у  него  что-то
вроде улыбки. "Вот вам и благочестивец Альтамира, который споспешествует
мне в прелюбодействе!" - сказал он про себя.
   Все время, пока шел этот необыкновенно важный разговор с доном  Диего
Бустосом, Жюльен внимательно прислушивался к бою часов на башне особняка
Алигр.
   Приближалось время обеда; он сейчас увидит Матильду.  Вернувшись  до-
мой, он с большим тщанием занялся своим туалетом.
   "Вот первая глупость, - сказал он себе, уже спускаясь по лестнице.  -
Надо исполнять предписания князя слово в слово".
   И он опять поднялся к себе и надел самый затрапезный дорожный костюм.
   "Теперь, - подумал он, - только бы не выдать себя взглядом". Было еще
только половина шестого, а обедали в шесть.
   Его потянуло в гостиную, там не было ни души. Увидев  голубой  диван,
он бросился перед ним на колени и прижался губами к тому месту, на кото-
рое Матильда обычно опиралась рукой; слезы хлынули из  его  глаз.  "Надо
избавиться от этой дурацкой чувствительности, - сказал он себе с негодо-
ванием - Она меня выдаст". Он взял для вида газету и прошелся  несколько
раз из гостиной в сад и обратно.
   Потом, незаметно укрывшись за большим дубом, весь дрожа, он, наконец,
решился поднять глаза на окно м-ль де Ла-Моль. Оно было закрыто наглухо;
он чуть не упал и долго стоял, прислонившись к дубу, потом, едва держась
на ногах, пошел взглянуть на лестницу садовника.
   Кольцо у цепи, которое он разогнул когда-то, - увы, как все тогда бы-
ло по-другому! - так и осталось непочиненным. Не помня  себя,  в  порыве
безумия, Жюльен прижал его к губам.
   После этого долгого хождения из гостиной в сад и обратно  Жюльен  по-
чувствовал себя страшно усталым; это было первое достижение, которое его
чрезвычайно обрадовало. "Вот теперь у меня будет погасший взгляд, и мож-
но не опасаться, что я себя выдам". Постепенно все  начали  сходиться  в
гостиной; всякий раз, когда открывалась дверь, сердце Жюльена мучительно
сжималось и замирало.
   Сели за стол. Наконец появилась и м-ль де ЛаМоль, верная, как всегда,
своей привычке заставлять себя ждать. Увидев Жюльена, она густо  покрас-
нела: никто не сказал ей ни слова о том, что он приехал. Вспомнив советы
князя Коразова, Жюльен поглядел на ее руки: они  дрожали.  Его  охватило
чувство неописуемого волнения, и он еще раз  порадовался,  что  выглядит
усталым.
   Господин де Ла-Моль произнес похвальную речь Жюльену, после чего мар-
киза соизволила обратиться к нему и сказала что-то  весьма  любезное  по
поводу его усталого вида. Жюльен ежеминутно повторял себе: "Я не  должен
смотреть на мадемуазель де Ла-Моль слишком часто, но я не  должен  также
избегать глядеть на нее. Мне надо казаться таким, каким я был за  неделю
до постигшего меня несчастья..." В общем, он решил, что может быть дово-
лен своим поведением. Оказывая внимание хозяйке дома, он  старался  втя-
нуть в разговор ее гостей и поддерживал оживленную беседу.
   Его учтивость была вознаграждена: около восьми часов доложили о  при-
езде маршальши де Фервак. Жюльен тотчас исчез и вскоре  появился  снова,
одетый с необыкновенной тщательностью. Г-жа де Ла-Моль была весьма приз-
нательна ему за этот знак внимания и, желая выразить ему свое одобрение,
заговорила с г-жой де Фервак о его поездке. Жюльен сел около  маршальши,
но при этом так, чтобы