.
   То, на что я мог рассчитывать только в далеком будущем, внезапно ока-
зывается совсем рядом. Ведь это может привести к осуществлению всех моих
желаний".
   Сначала Матильда испугалась, увидев, как внезапно переменился в  лице
этот могущественный человек, с которым она находилась наедине,  в  отда-
ленном покое. "Ну и что ж! - сказала она себе в следующее  мгновение.  -
Ведь хуже всего было бы, если бы я не произвела ни малейшего впечатления
на эту холодную, эгоистическую натуру попа, пресыщенного  могуществом  и
всеми благами".
   Ослепленный этой неожиданно представшей перед ним возможностью  полу-
чить епископский жезл, пораженный умом Матильды, г-н де Фрилер, забыл на
миг всякую осторожность. Матильда видела, что он чуть ли не пресмыкается
перед ней; честолюбие, обуявшее его, сделало его суетливым: он весь дро-
жал нервной дрожью.
   "Все теперь ясно, - решила она про себя. - Здесь не будет  решительно
ничего невозможного для подруги госпожи де Фервак". И как ни  трудно  ей
было подавить мучительное чувство ревности, все еще  терзавшее  ее,  она
нашла в себе мужество сказать викарию, что  Жюльен  был  близким  другом
маршальши и встречался у нее чуть не каждый день с  монсиньором  еписко-
пом... ским.
   - Если бы даже список из тридцати шести присяжных составляли по  жре-
бию четыре или пять раз подряд из почетных граждан нашего  департамента,
- промолвил старший викарий, устремив на нее взгляд, полный самого  алч-
ного честолюбия, и многозначительно подчеркивая каждое слово, - я должен
был бы признать себя большим неудачником, когда  бы  не  насчитал  среди
участвующих в жеребьевке восьми или десяти  друзей,  и  при  этом  самых
смышленых из всего списка. За мной почти всегда будет большинство, и да-
же больше того, чем требуется для вынесения приговора. Итак, вы сами мо-
жете судить, мадемуазель, что для меня не составит  никаких  затруднений
добиться оправдания...
   Аббат вдруг остановился, словно пораженный звуком  собственных  слов.
Он признавался в таких вещах, о которых никогда не следует заикаться пе-
ред непосвященными.
   Но и он, в свою очередь, поразил Матильду, рассказав ей, что  в  этой
необычайной истории Жюльена  безансонское  общество  было  больше  всего
удивлено и заинтересовано тем, что он когда-то был предметом пылкой при-
вязанности г-жи де Реналь и отвечал ей взаимностью  в  течение  довольно
долгого времени. Господину де Фрилеру нетрудно было  заметить,  что  его
рассказ произвел ошеломляющее впечатление. "Вот когда я отыгрался! - по-
думал он. - Во всяком случае, у меня теперь есть средство припугнуть эту
маленькую своенравную особу; я боялся, что мне это  не  удастся".  Вели-
чественный вид Матильды, ее манера  держаться,  изобличающая  отнюдь  не
смиренный характер, еще усиливали в его глазах  очарование  этой  изуми-
тельной красавицы, глядевшей на него сейчас чуть ли  не  с  мольбой.  Он
снова обрел все свое хладнокровие и, не задумываясь, повернул  кинжал  в
сердце своей жертвы.
   - Признаться, я даже не удивлюсь, - заметил он как бы вскользь, - ес-
ли мы услышим, что это из ревности господин Сорель выстрелил  дважды  из
пистолета в женщину, которую когда-то он так любил. Она отнюдь не лишена
привлекательности, а с некоторых пор она очень часто  виделась  с  неким
аббатом Маркине из Дижона: он чуть ли не янсенист, человек безнравствен-
ный, как и все они.
   Господин де Фрилер дал себе волю и с наслаждением терзал сердце  этой
красивой молодой девушки, нащупав ее слабую струну.
   - Зачем понадобилось господину Сорелю, - говорил он, устремив на  Ма-
тильду пылающий взор, - выбрать для этого церковь, если  не  ради  того,
что в это самое время соперник его совершал там богослужение. Все счита-
ют, что счастливец, которому вы покровительствуете, исключительно умный,
более того, на редкость осторожный человек. Казалось бы, чего проще было
спрятаться в саду господина де Реналя, где ему так хорошо знаком  каждый
уголок; ведь там почти наверняка никто бы его не увидел, не схватил,  не
заподозрил, и он преспокойно мог бы убить эту женщину, которую приревно-
вал.
   Это рассуждение, по  всей  видимости,  столь  правильное,  совершенно
расстроило Матильду; она потеряла всякую власть над собой. Гордой  душе,
но уже успевшей впитать в себя все то черствое благоразумие,  которое  в
большом свете  стремится  искусно  подражать  человеческому  сердцу,  не
так-то легко постигнуть, какую радость  доставляет  человеку  пренебречь
всяким благоразумием и как сильно может быть такое чувство в пылкой  ду-
ше. В высших слоях парижского света, где протекала жизнь Матильды, ника-
кое чувство, за очень редким исключением, не способно отрешиться от бла-
горазумия, - ведь из окна бросаются только с шестого этажа.
   Наконец аббат Фрилер убедился в том, что он держит Матильду в  руках.
Он дал ей понять (разумеется, он лгал), что у него есть возможность воз-
действовать на прокурора, который будет выступать обвинителем Жюльена.
   А когда будут назначены тридцать шесть присяжных судебной сессии,  он
самолично поговорит по крайней мере с тридцатью из них.
   Если бы Матильда не показалась г-ну де Фрилеру такой обворожительной,
ей бы пришлось ходить к нему раз пять или шесть, прежде чем он  снизошел
бы до столь откровенного разговора.
 
 
   XXXIX
   ИНТРИГА
 
   Кастр, 1676. В соседнем доме брат убил сестру; сей дворянин уже и ра-
нее был повинен в убийстве. Отец его роздал тайно пятьсот экю советникам
и этим спас ему жизнь.
   Локк, "Путешествие во Францию".
 
   Выйдя из епископского подворья, Матильда, не задумываясь, послала на-
рочного к г-же де Фервак; боязнь скомпрометировать себя не остановила ее
ни на секунду. Она умоляла соперницу заручиться от  монсиньора  епископа
написанным им собственноручно письмом на имя аббата де Фрилера. Она дош-
ла до того, что умоляла ее самое приехать в Безансон - поступок поистине
героический для этой ревнивой и гордой души.
   По совету Фуке она остереглась рассказывать о своих хлопотах Жюльену.
Ее присутствие и без того доставляло ему немало  беспокойства.  Близость
смерти сделала его таким щепетильным, каким он никогда не был в жизни, и
его теперь мучили угрызения совести не только по  отношению  к  г-ну  де
Ла-Молю, но и по отношению к самой Матильде.
   "Да как же это так! - говорил он себе. - Я ловлю  себя  на  том,  что
невнимателен к ней и даже скучаю, когда она здесь. Она губит  себя  ради
меня, и вот как я отплачиваю ей! Неужели я просто  злой  человек?"  Этот
вопрос очень мало занимал его, когда он был честолюбцем: не добиться ус-
пеха - вот единственное, что считалось тогда постыдным в его глазах.
   Тягостная неловкость, которую он испытывал  в  присутствии  Матильды,
усугублялась еще и тем, что она сейчас пылала к нему какой-то  необычай-
ной, неистовой любовью. Она только и говорила, что о всяких  невообрази-
мых жертвах, на которые она пойдет для того, чтобы его спасти.
   Воодушевленная чувством, которое наполняло ее гордостью  и  подавляло
все ее природное высокомерие, она стремилась наполнить каждое  мгновение
своей жизни каким-нибудь необыкновенным поступком. Все ее долгие  разго-
воры с Жюльеном были сплошь посвящены самым невероятным и как нельзя бо-
лее рискованным для нее проектам. Тюремщики, которым она щедро  платила,
предоставляли ей полновластно всем распоряжаться в тюрьме. Фантазии  Ма-
тильды не ограничивались тем, что она жертвовала своей репутацией; пусть
ее история станет известна всему свету, - ей было все равно. Вымолить на
коленях помилование Жюльену, бросившись перед мчащейся во весь опор  ка-
ретой короля, привлечь внимание монарха, рискуя тысячу раз быть  раздав-
ленной, - это была одна из наименее сумасшедших выдумок, которыми  увле-
калось ее безудержное, пылкое воображение. Она не сомневалась, что с по-
мощью своих друзей, состоявших при особе короля, она сможет проникнуть в
запретную часть парка Сен-Клу.
   Жюльен чувствовал себя недостойным такой самоотверженной привязаннос-
ти, и, по правде сказать, ему было невмоготу от  всего  этого  героизма.
Будь это простая нежность, наивная, почти боязливая, она бы нашла у него
отклик, тогда как здесь было как раз наоборот: надменной  душе  Матильды
воображение всегда рисовало аудиторию, посторонних...
   Среди всех ее мучительных волнений и страхов за жизнь своего  возлюб-
ленного, которого она не мыслила пережить, Жюльен угадывал в ней  тайную
потребность поразить мир своей необыкновенной  любовью,  величием  своих
поступков.
   Жюльен негодовал на себя за то, что его совсем не трогает  весь  этот
героизм. Что было бы, если бы он узнал о всех безумствах,  которыми  Ма-
тильда донимала преданного, но весьма рассудительного и трезвого добряка
Фуке.
   Тот и сам не понимал, что, собственно, его раздражает в этой  предан-
ности Матильды; потому что ведь и он тоже готов  был  пожертвовать  всем
своим состоянием и пойти на любую опасность, лишь бы спасти Жюльена.  Он
был совершенно потрясен огромным количеством золота, которое разбрасыва-
ла Матильда. В первые дни эти столь щедро расточаемые суммы внушали  не-
вольное уважение Фуке, который относился к деньгам со всем благоговением
провинциала.
   Наконец он сделал открытие, что проекты м-ль де Ла-Моль меняются  что
ни день, и, к великому своему облегчению,  нашел  словцо  для  порицания
этого столь обременительного для него характера: она была непоседа. А от
этого эпитета до репутации шалая - хуже этого прозвища в провинции нет -
всего один шаг.
   "Как странно, - говорил себе однажды Жюльен после ухода  Матильды,  -
что такая пылкая любовь, предметом которой я являюсь, оставляет меня  до
такой степени безразличным. Я не раз читал, что  с  приближением  смерти
человек теряет интерес ко всему; но как ужасно чувствовать себя неблаго-
дарным и не быть в состоянии перемениться! Значит, я эгоист?" И он  осы-
пал себя самыми жестокими упреками.
   Честолюбие умерло в его  сердце,  и  из  праха  его  появилось  новое
чувство; он называл его раскаянием в том, что он пытался убить  г-жу  де
Реналь.
   На самом же деле он был в нее без памяти влюблен. Его охватывало  не-
изъяснимое чувство, когда, оставшись один и не опасаясь, что ему помеша-
ют, он всей душой погружался в воспоминания о счастливых  днях,  которые
он пережил в Верьере или в Вержи. Все самые маленькие  происшествия  той
поры, которая промелькнула так быстро, дышали для него свежестью и  оча-
рованием. Он никогда не вспоминал о своих успехах в Париже,  ему  скучно
было думать об этом.
   Это его душевное состояние, усиливавшееся с каждым днем, было до  не-
которой степени вызвано ревностью Матильды. Она видела, что ей приходит-
ся бороться с его стремлением к одиночеству. Иногда она с ужасом  произ-
носила имя г-жи де Реналь. Она замечала, как  Жюльен  вздрагивал.  И  ее
страстное чувство к нему разгоралось сильней, для него уже не  существо-
вало пределов.
   "Если он умрет, я умру вслед за ним, - говорила  она  себе  с  полным
убеждением. - Что сказали бы в парижских гостиных, если бы увидели,  что
девушка моего круга до такой степени  боготворит  своего  возлюбленного,
осужденного на смерть? Только в героические времена можно найти подобные
чувства. Да, такой вот любовью пылали сердца во времена Карла IX и  Ген-
риха III.
   В минуты  самой  пылкой  нежности,  прижимая  к  груди  своей  голову
Жюльена, она с ужасом говорила себе: "Как! Эта прелестная голова обрече-
на пасть? Ну что ж! - прибавляла она, пылая героизмом, не  лишенным  ра-
дости. - Если так, то не пройдет и суток - и мои губы,  что  прижимаются
сейчас к этим красивым кудрям, остынут навеки".
   Воспоминания об этих порывах героизма и исступленной страсти  держали
ее в каком-то неодолимом плену. Мысль о самоубийстве,  столь  заманчивая
сама по себе, но доныне неведомая этой высокомерной душе, теперь проник-
ла в нее, завладев ею безраздельно.
   "Нет, кровь моих предков не охладела во мне", - с гордостью  говорила
себе Матильда.
   - У меня есть к вам просьба, - сказал однажды ее возлюбленный, -  от-
дайте вашего ребенка какой-нибудь кормилице в Верьере, а госпожа де  Ре-
наль присмотрит за кормилицей.
   - Как это жестоко, то, что вы мне говорите... - Матильда побледнела.
   - Да, правда, прости меня, я бесконечно виноват перед тобой! -  воск-
ликнул Жюльен, очнувшись от забытья и сжимая Матильду в объятиях.
   Но после того, как ему удалось успокоить ее и она перестала  плакать,
он снова вернулся к той же мысли, но на этот раз более осмотрительно. Он
заговорил с оттенком философической грусти. Он говорил о будущем,  кото-
рое вот-вот должно было оборваться для него.
   - Надо сознаться, дорогая, что любовь - это просто случайность в жиз-
ни, но такая случайность возможна только для высокой души. Смерть  моего
сына была бы, в сущности, счастьем для вашей фамильной гордости,  и  вся
ваша челядь отлично это поймет. Всеобщее пренебрежение - вот участь, ко-
торая ожидает этого ребенка, плод несчастья и позора... Я  надеюсь,  что
придет время, - не берусь предсказывать, когда это  произойдет,  но  му-
жество мое это предвидит, - вы исполните мою последнюю  волю  и  выйдете
замуж за маркиза де Круазенуа.
   - Как! Я, обесчещенная?
   - Клеймо бесчестия не пристанет к такому имени, как ваше.  Вы  будете
вдовой, и вдовой безумца, вот и все. Я даже скажу больше: мое преступле-
ние, в котором отнюдь не замешаны денежные расчеты, не  будет  считаться
столь уж позорным. Быть может, к тому времени какой-нибудь философ-зако-
нодатель добьется, вопреки  предрассудкам  своих  современников,  отмены
смертной казни. И вот тогда какой-нибудь дружеский голос при случае ска-
жет: "А помните, первый супруг мадемуазель де Ла-Моль?.. Конечно, он был
безумец, но он вовсе не был злодеем или извергом. Поистине это была  не-
лепость - отрубить ему голову..." И тогда память обо мне совсем не будет
позорной, по крайней мере через некоторое время... Ваше положение в све-
те, ваше состояние и - позвольте вам это сказать - ваш ум дадут  возмож-
ность господину де Круазенуа, если он станет вашим супругом, играть  та-
кую роль, какой он никогда бы не добился сам. Ведь, кроме знатного  про-
исхождения и храбрости, он ничем не отличается, а эти качества, с  кото-
рыми можно было преуспевать в тысяча семьсот двадцать девятом году - ибо
тогда это было все, - теперь, век спустя, считаются просто  анахронизмом
и толь" ко побуждают человека ко  всяческим  надеждам.  Надо  иметь  еще
кое-что за душой, чтобы стоять во главе французской молодежи.
   Вы, с вашим предприимчивым и  твердым  характером,  будете  оказывать
поддержку той политической партии, в которую заставите войти вашего суп-
руга. Вы сможете стать достойной преемницей госпожи де Шеврез или госпо-
жи де Лонгвиль, что действовали во времена Фронды... Но к тому  времени,
дорогая моя, божественный пыл, который сейчас одушевляет вас,  несколько
охладеет.
   - Позвольте мне сказать вам, - прибавил он после целого  ряда  разных
подготовительных фраз, - что пройдет пятнадцать лет, и эта любовь, кото-
рую вы сейчас питаете ко мне, будет казаться вам сумасбродством, прости-
тельным, быть может, но все же сумасбродством.
   Он вдруг замолчал и задумался. Им снова завладела та же мысль,  кото-
рая так возмутила Матильду: "Пройдет пятнадцать лет, и госпожа де Реналь
будет обожать моего сына, а вы его забудете".
 
 
   XL
   СПОКОЙСТВИЕ
 
   Вот потому-то, что я тогда был безумцем, я стал мудрым  ныне.  О  ты,
философ, не умеющий видеть ничего за пределами  мгновенья,  сколь  беден
твой кругозор! Глаз твой не способен наблюдать сокровенную работу незри-
мых человеческих страстей.
   Гете.
 
   Этот разговор был прерван допросом и тотчас же вслед за ним беседой с
адвокатом, которому была поручена защита. Эти моменты были  единственной
неприятностью в жизни Жюльена, полной беспечности и нежных воспоминаний.
   - Это убийство, и убийство с заранее обдуманным намерением, -  повто-
рял он и следователю и адвокату. - Я очень сожалею, господа, -  прибавил
он, улыбаясь, - но по крайней мере вам это не доставит никаких хлопот.
   "В конце концов, - сказал себе Жюльен, когда ему  удалось  отделаться
от этих субъектов, - я, надо полагать, храбрый человек и уж, разумеется,
храбрее этих двоих. Для них это предел несчастья, вершина ужасов -  этот
поединок с несчастным исходом, но займусь я  им  всерьез  только  в  тот
день, когда он произойдет".
   "Дело в том, что я знавал и  большие  несчастья,  -  продолжал  фило-
софствовать Жюльен. - Я страдал куда больше во время моей первой поездки
в Страсбург, когда я был уверен, что Матильда покинула меня...  И  поду-
мать только, как страстно я домогался тогда  этой  близости,  к  которой
сейчас я совершенно безразличен! Сказать по правде, я себя чувствую  го-
раздо счастливее наедине с собой, чем когда эта красавица  разделяет  со
мной мое одиночество".
   Адвокат, законник и формалист, считал его сумасшедшим и присоединялся
к общему мнению, что он схватился за пистолет в припадке  ревности.  Од-
нажды он отважился намекнуть Жюльену, что такое показание, соответствует
оно истине или нет, было бы превосходной опорой для защиты. Но тут  под-
судимый мгновенно выказал всю свою запальчивую и нетерпеливую натуру.
   - Если вы дорожите жизнью, сударь, - вскричал Жюльен вне себя,  -  то
берегитесь и оставьте это раз навсегда, не  повторяйте  этой  чудовищной
лжи!
   Осторожный адвокат на секунду струхнул: а ну-ка, он его сейчас  заду-
шит?
   Адвокат готовил свою защитительную речь, ибо решительная минута приб-
лижалась. В Безансоне, как и во всем департаменте, только и было  разго-
воров, что об этом громком процессе. Жюльен ничего этого не знал; он раз
навсегда просил избавить его от подобного рода рассказов.
   В этот день Фуке с Матильдой сделали попытку сообщить  ему  кое-какие
слухи, по их мнению, весьма обнадеживающие. Жюльен остановил их с первых
же слов.
   - Дайте мне жить моей идеальной жизнью. Все эти ваши  мелкие  дрязги,
ваши рассказы о житейской действительности,  более  или  менее  оскорби-
тельные для моего самолюбия, только и могут что заставить меня упасть  с
неба на землю. Всякий умирает, как может, вот и я хочу думать  о  смерти
на свой собственный лад. Какое мне дело до других? Мои отношения с  дру-
гими скоро прервутся навсегда. Умоляю вас, не  говорите  мне  больше  об
этих людях: довольно с меня и того, что мне приходится терпеть  следова-
теля и адвоката.
   "Видно, в самом деле, - говорил он себе, - так уж мне на роду написа-
но - умереть, мечтая. К чему такому безвестному человеку, как я, который
может быть твердо уверен, что через каких-нибудь две недели  о  нем  все
забудут, к чему ему, сказать по правде, строить из себя дурака и  разыг-
рывать какую-то комедию?..
   А странно все-таки, что я только теперь постигаю искусство радоваться
жизни, когда уж совсем близко вижу ее конец".
   Он проводил последние дни, шагая по узенькой площадке на самом  верху
своей башни, куря великолепные сигары, за которыми Матильда посылала на-
рочного в Голландию, и нимало не подозревая о  том,  что  его  появления
ждут не дождутся и что все, у кого только есть подзорные трубы, изо  дня
в день стерегут этот миг. Мысли его витали в Вержи. Он никогда не  гово-
рил с Фуке о г-же де Реналь, но раза два-три приятель сообщал  ему,  что
она  быстро  поправляется,  и  слова  эти  заставляли  трепетать  сердце
Жюльена.
   Между тем, как душа Жюльена вся целиком почти неизменно  пребывала  в
стране грез, Матильда занималась разными житейскими делами,  как  это  и
подобает натуре аристократической, и сумела  настолько  продвинуть  дру-
жественную переписку между г-жой де Фервак и г-ном де Фрилером, что  уже
великое слово "епископство" было произнесено.
   Почтеннейший прелат, в руках которого находился список бенефиций, со-
изволил сделать собственноручную приписку  к  письм