у  своей  племянницы.
"Бедный Сорель просто легкомысленный юноша; я надеюсь, что нам его  вер-
нут".
   Господин де Фрилер, увидев эти строки, чуть не сошел с ума от  радос-
ти. Он не сомневался, что ему удастся спасти Жюльена.
   - Если бы только не этот якобинский закон, который предписывает  сос-
тавлять бесконечный список присяжных, что, в сущности,  преследует  лишь
одну цель - лишить всякого влияния представителей знати,  -  говорил  он
Матильде накануне жеребьевки тридцати шести присяжных на  судебную  сес-
сию, - я мог бы вам поручиться за приговор. Ведь добился же я оправдания
кюре Н.
   На другой день г-н де Фрилер с великим удовлетворением обнаружил сре-
ди имен, оказавшихся в списке после жеребьевки, пять членов безансонской
конгрегации, а в числе лиц, избранных от других  городов,  имена  господ
Вально, де Муаро, де Шолена.
   - Я хоть сейчас могу поручиться за этих восьмерых, -  заявил  он  Ма-
тильде. - Первые пять - это просто пешки. Вально - мой агент, Муаро обя-
зан мне решительно всем, а де Шолен - болван, который  боится  всего  на
свете.
   Департаментская газета сообщила имена присяжных, и г-жа де Реналь,  к
неописуемому ужасу своего  супруга,  пожелала  отправиться  в  Безансон.
Единственное, чего удалось добиться от нее г-ну де Реналю, - это то, что
она пообещала ему не вставать с постели,  чтобы  избегнуть  неприятности
быть вызванной в суд в качестве свидетельницы.
   - Вы не представляете себе моего  положения,  -  говорил  бывший  мэр
Верьера, - я ведь теперь считаюсь либералом из отпавших, как у нас выра-
жаются. Можно не сомневаться, что этот прохвост  Вально  и  господин  де
Фрилер постараются внушить прокурору и судьям обернуть дело  так,  чтобы
напакостить мне как только можно.
   Госпожа де Реналь охотно подчинилась требованию своего супруга. "Если
я появлюсь на суде, - говорила она себе, - это  произведет  впечатление,
что я требую кары".
   Несмотря на все обещания вести себя благоразумно, обещания, данные ею
и духовнику и мужу, она, едва только успев приехать в  Безансон,  тотчас
же написала собственноручно каждому из тридцати шести присяжных:
   "Я не появлюсь в день суда, сударь, ибо мое присутствие  может  отра-
зиться неблагоприятно на интересах господина Сореля. Единственно, чего я
всем сердцем горячо желаю, - это то, чтобы он  был  оправдан.  Поверьте,
ужасная мысль, что невинный человек будет из-за меня осужден на  смерть,
отравит весь остаток моей жизни и, несомненно, сократит ее. Как Вы може-
те приговорить его к смерти, если я жива! Нет, безусловно,  общество  не
имеет права отнимать жизнь, а тем паче у такого человека, как Жюльен Со-
рель. Все в Верьере и раньше знали, что у него бывают  минуты  душевного
расстройства. У этого несчастного юноши есть  могущественные  враги,  но
даже и среди его врагов (а сколько их у него!) найдется  ли  хоть  один,
который бы усомнился в его исключительных дарованиях, в его  глубочайших
знаниях? Человек, которого Вам предстоит судить, сударь, - это незауряд-
ное существо. В течение почти полутора лет мы все знали его  как  благо-
честивого, скромного, прилежного юношу, но два-три раза в год у него бы-
вали приступы меланхолии, доходившие чуть ли не до помрачения  рассудка.
Весь Верьер, все наши соседи в Вержи, где  мы  проводим  лето,  вся  моя
семья и сам господин помощник префекта могут подтвердить  его  примерное
благочестие; он знает наизусть все священное писание.  Разве  нечестивец
стал бы трудиться целыми годами, чтобы выучить эту святую книгу? Мои сы-
новья будут иметь честь вручить Вам это письмо; они - дети. Соблаговоли-
те, сударь, спросить их; они Вам расскажут  об  этом  злосчастном  юноше
много всяких подробностей, которые, безусловно, убедят Вас  в  том,  что
осудить его было бы жесточайшим варварством. Вы не только  не  отомстите
за меня. Вы и меня лишите жизни.
   Что могут его враги противопоставить простому факту? Рана, нанесенная
им в состоянии умопомрачения, которое даже и дети мои замечали у  своего
гувернера, оказалась такой пустячной, что не прошло и двух месяцев,  как
я уже смогла приехать на почтовых из Верьера в Безансон. Если  я  узнаю,
сударь, что Вы хоть скольконибудь колеблетесь пощадить столь мало винов-
ное существо и не карать его бесчеловечным законом, я встану с  постели,
где меня удерживает исключительно приказание моего мужа, приду к  Вам  и
буду умолять Вас на коленях.
   Объявите, сударь, что злоумышление не доказано, И Вам не придется ви-
нить себя в том, что Вы пролили невинную кровь..." и так далее и так да-
лее.
 
 
   XLI
   СУД
 
   В стране долго будут вспоминать об этом нашумевшем процессе Интерес к
подсудимому возрастал переходя в настоящее смятение, ибо сколько ни уди-
вительно казалось его преступление, оно не внушало ужаса.  Да  будь  оно
даже ужасно, этот юноша был так  хорош  собой!  Его  блестящая  карьера,
прервавшаяся так рано, вызывала к нему живейшее участие "Неужели он  бу-
дет осужден?" - допытывались женщины у знакомых мужчин и, бледнея, ждали
ответа.
   Сент Бев
 
   Наконец настал этот день, которого так страшились г-жа  де  Реналь  и
Матильда.
   Необычный вид города внушал им невольный ужас,  и  даже  мужественная
душа Фуке была повергнута в смятение Вся провинция стеклась в  Безансон,
чтобы послушать это романическое дело.
   Уже за несколько дней в гостиницах не оставалось ни одного свободного
угла Г-на председателя суда осаждали просьбами о входных билетах Все го-
родские дамы жаждали присутствовать на суде, на улицах продавали портрет
Жюльена, и т.п., и т.п.
   Матильда приберегла  для  этой  решительной  минуты  собственноручное
письмо монсиньора епископа... ского Этот прелат, который управлял  фран-
цузской церковью и рукополагал епископов, соблаговолил просить об оправ-
дании Жюльена Накануне суда Матильда отнесла  его  послание  всемогущему
старшему викарию.
   К концу беседы, когда она уже уходила вся в слезах,  г-н  де  Фрилер,
оставив, наконец, свою дипломатическую сдержанность и чуть ли и  сам  не
растрогавшись, сказал ей.
   - Я вам ручаюсь за приговор присяжных из двенадцати человек,  которым
поручено решить, повинно ли в преступлении лицо, пользующееся вашим пок-
ровительством, а главное, в преступлении с заранее обдуманным  намерени-
ем, я насчитываю шесть друзей, заинтересованных в моем служебном положе-
нии, и я дал им понять, что от них зависит помочь мне  достигнуть  епис-
копского сана. Барон Вально, которого я сделал мэром Верьера,  безуслов-
но, располагает голосами двух своих подчиненных: господ де  Муаро  и  де
Шолена. По правде сказать, жребий  подкинул  нам  для  этого  дела  двух
весьма неблагонадежных присяжных, но хоть это и ярые либералы,  они  все
же подчиняются мне в серьезных случаях, а я просил их голосовать  заодно
с господином Вально. Мне известно, что шестой присяжный,  очень  богатый
фабрикант, болтун и либерал, домогается втайне некоей поставки по  воен-
ному ведомству, и, разумеется, он не захочет вызвать мое неудовольствие.
Я велел шепнуть ему, что господин Вально действует по моему указанию.
   - А кто такой этот Вально? - с беспокойством спросила Матильда.
   - Если бы вы его знали, вы бы не  сомневались  в  успехе.  Это  такой
краснобай, нахальный, бесстыжий, грубый, созданный для того, чтобы вести
за собой дураков. В тысяча восемьсот четырнадцатом году он был  оборван-
цем. Я сделал его префектом. Он способен поколотить своих коллег присяж-
ных, если они не захотят голосовать заодно с ним.
   Матильда немного успокоилась.
   Вечером ей предстоял еще один разговор. Жюльен решил совсем не высту-
пать на суде, чтобы не затягивать неприятной сцены,  исход  которой,  по
его мнению, был совершенно очевиден.
   - Довольно и того, что выступит мой адвокат, - заявил он Матильде.  -
Мне и так слишком долго придется служить зрелищем для всех моих  врагов.
Все эти провинциалы возмущены моей молниеносной карьерой, которой я обя-
зан только вам. Уверяю вас, среди них нет ни одного,  который  не  желал
бы, чтобы меня осудили, что, однако, не помешает им реветь самым  дурац-
ким образом, когда меня поведут на смерть.
   - Они будут рады вашему унижению - это верно, - сказала  Матильда,  -
но, по-моему, это не от жестокосердия. Мое появление в Безансоне и  зре-
лище моих страданий возбудили сочувствие всех женщин, а ваша  интересная
внешность довершит остальное. Достаточно вам  произнести  хотя  бы  одно
слово перед вашими судьями, и весь зал будет за вас... - и так далее,  и
так далее.
   На другой день, в десять часов утра, когда Жюльен  вышел  из  тюрьмы,
чтобы отправиться в большой зал здания суда, жандармам  пришлось  немало
потрудиться, чтобы разогнать  громадную  толпу,  теснившуюся  во  дворе.
Жюльен прекрасно выспался, он чувствовал себя совершенно спокойным и  не
испытывал ничего, кроме философского сострадания к этой толпе  завистни-
ков, которые без всякой жестокости встретят рукоплесканиями его смертный
приговор. Он был крайне изумлен, обнаружив за те  четверть  часа,  когда
его вели через толпу, что он внушает этим людям сердечную жалость. Он не
слыхал ни одного недоброжелательного слова. "Эти  провинциалы  вовсе  не
так злы, как мне казалось", - подумал он.
   Входя в зал судебных заседаний, он поразился изяществу его архитекту-
ры. Это была чистейшая готика, целый лес  очаровательных  маленьких  ко-
лонн, с необыкновенной тщательностью выточенных из  камня.  Ему  показа-
лось, что он в Англии.
   Но вскоре все внимание его было поглощено красивыми лицами двенадцати
- пятнадцати женщин, которые расположились как раз напротив скамьи  под-
судимых, в трех ложах, над местами для судей и  присяжных.  Повернувшись
лицом к публике, он увидал, что вся галерея, идущая кругом над амфитеат-
ром, сплошь заполнена женщинами, преимущественно молоденькими и, как ему
показалось, очень красивыми; глаза у них блестели, и взгляд их был полон
участия. Внизу, в зале, было битком набито, народ ломился в двери, и ча-
совым никак не удавалось водворить тишину.
   Когда все эти глаза, жадно искавшие Жюльена, обнаружили его и  увиде-
ли, как он усаживается на место, отведенное для подсудимого на небольшом
возвышении, до него донесся удивленный, сочувственный ропот.
   Ему сегодня нельзя было дать и двадцати лет; одет он был очень  прос-
то, но с большим изяществом, волосы его и лоб  были  очаровательны.  Ма-
тильда сама позаботилась о его  туалете.  Лицо  Жюльена  поражало  блед-
ностью. Едва он уселся на свою скамью, как со  всех  сторон  послышалось
перешептывание: "Боже! Какой молоденький!.. Да  ведь  это  совсем  ребе-
нок!.. Он гораздо красивее, чем на портрете!"
   - Взгляните, подсудимый, - сказал ему жандарм, сидевший справа от не-
го, - видите вы этих шестерых дам в ложе? - И жандарм показал ему на не-
большую нишу, немного выступавшую над той частью амфитеатра, где  сидели
присяжные. - Вот это супруга господина префекта, а рядом с  ней  госпожа
маркиза де Н.; она очень вам благоволит: я сам слышал, как она  говорила
со следователем. А за нею - госпожа Дервиль.
   - Госпожа Дервиль! - воскликнул Жюльен и вспыхнул до корней волос.
   "Как только она выйдет отсюда, - подумал он, - она сейчас же  напишет
госпоже де Реналь". Он знал, что г-жа де Реналь приехала в Безансон.
   Начался допрос свидетелей. Он длился несколько часов. При первых сло-
вах обвинительной речи, с которой выступил генеральный прокурор, две  из
тех дам, что сидели в маленькой ложе, как раз напротив Жюльена, залились
слезами. "Госпожа Дервиль не такая, она не  расчувствуется",  -  подумал
Жюльен; однако он заметил, что лицо у нее пылает.
   Генеральный прокурор с величайшим  пафосом  на  скверном  французском
языке распространялся о варварстве совершенного преступления. Жюльен за-
метил, что соседки г-жи Дервиль слушают его с явным неодобрением.  Неко-
торые из присяжных, по-видимому, знакомые этих дам, обменивались с  ними
замечаниями и, видимо,  успокаивали  их.  "Вот  это,  пожалуй,  недурной
знак", - подумал Жюльен.
   До сих пор он испытывал только  чувство  безграничного  презрения  ко
всем этим людям, которые собрались здесь  на  суде.  Пошлое  красноречие
прокурора еще усугубило его чувство омерзения. Но  мало-помалу  душевная
сухость Жюльена исчезала, побежденная явным сочувствием, которое он  ви-
дел со всех сторон.
   Он с удовлетворением отметил решительное выражение лица своего защит-
ника. "Только, пожалуйста, без лишних фраз", - тихонько шепнул  он  ему,
когда тот приготовился взять слово.
   - Вся эта выспренность, вытащенная из Боссюэ, которую здесь разверну-
ли против вас, пошла вам только на пользу, - сказал адвокат.
   И действительно, не прошло и пяти минут после того как он начал  свою
речь, как почти у всех женщин появились в руках носовые платки. Адвокат,
окрыленный этим поощрением, обращался  к  присяжным  чрезвычайно  внуши-
тельно. Жюльен был потрясен: он чувствовал, что сам  вот-вот  разразится
слезами. "Боже великий! Что скажут мои враги?"
   Он уже совсем готов был расчувствоваться, как вдруг, на свое счастье,
встретился с нахальным взглядом барона де Вально.
   "Глаза этого подхалима так и горят, - сказал он про себя. - Как  тор-
жествует эта низкая душонка!  Если  бы  это  зрелище  было  единственным
следствием моего преступления, и то я должен был бы проклинать его.  Бог
знает, чего он только не будет плести обо мне госпоже де Реналь, сидя  у
них зимними вечерами".
   Эта мысль мигом вытеснила все остальные. Но вскоре Жюльен был выведен
из своей задумчивости громкими одобрительными возгласами. Адвокат  окон-
чил свою речь. Жюльен вспомнил, что полагается пожать  ему  руку.  Время
пролетело удивительно быстро.
   Адвокату и подсудимому принесли подкрепиться. И тут только  Жюльен  с
крайним изумлением обнаружил одно обстоятельство: ни одна из  женщин  не
покинула зала, чтобы пойти поесть.
   - Я, признаться, помираю с голоду, - сказал защитник. - А вы?
   - Я тоже, - отвечал Жюльен.
   - Смотрите-ка, вот и супруге господина префекта  принесли  поесть,  -
сказал адвокат, показывая ему на маленькую ложу. - Мужайтесь:  все  идет
отлично.
   Заседание возобновилось.
   Когда председатель выступил с заключительным словом, раздался бой ча-
сов - било полночь. Председатель вынужден был  остановиться;  в  тишине,
среди общего напряженного ожидания, бой часов гулко раздавался  на  весь
зал.
   "Вот он, мой последний день, наступает", - подумал Жюльен И вскоре он
почувствовал, как им неудержимо овладевает идея долга.  До  сих  пор  он
превозмогал себя, не позволял себе расчувствоваться и твердо решил отка-
заться от последнего слова. Но когда председатель спросил его, не желает
ли он что-либо добавить, он встал. Прямо перед собой он видел глаза г-жи
Дервиль, которые при вечернем освещении казались ему необычайно  блестя-
щими. "Уж не плачет ли она?" - подумал он.
   - Господа присяжные!
   Страх перед людским презрением, которым, мне казалось, я могу пренеб-
речь в мой смертный час, заставляет меня взять слово. Я отнюдь  не  имею
чести принадлежать к вашему сословию, господа:  вы  видите  перед  собой
простолюдина, возмутившегося против своего низкого жребия.
   Я не прошу у вас никакой милости, - продолжал Жюльен  окрепшим  голо-
сом. - Я не льщу себя никакими надеждами: меня  ждет  смерть;  она  мной
заслужена. Я осмелился покуситься на жизнь женщины, достойной всяческого
уважения, всяческих похвал. Госпожа де Реналь была для  меня  все  равно
что мать. Преступление мое чудовищно, и оно было предумышленно. Итак,  я
заслужил смерть, господа присяжные. Но будь я и менее  виновен,  я  вижу
здесь людей, которые, не задумываясь над тем, что молодость моя заслужи-
вает некоторого сострадания, пожелают наказать и раз навсегда сломить  в
моем лице эту породу молодых людей  низкого  происхождения,  задавленных
нищетой, коим посчастливилось получить хорошее образование, в силу  чего
они осмелились затесаться в среду, которую высокомерие  богачей  именует
хорошим обществом.
   Вот мое преступление, господа, и оно будет наказано с тем большей су-
ровостью, что меня, в сущности, судят отнюдь не равные мне.  Я  не  вижу
здесь на скамьях  присяжных  ни  одного  разбогатевшего  крестьянина,  а
только одних возмущенных буржуа...
   В продолжение двадцати минут Жюльен говорил в том же духе; он  выска-
зал все, что у него было на душе. Прокурор, заискивавший перед  аристок-
ратией, в негодовании подскакивал на своем кресле; и все же, несмотря на
несколько отвлеченный характер этого выступления  Жюльена,  все  женщины
плакали навзрыд. Даже г-жа Дервиль не отнимала платка от глаз. Перед тем
как окончить свою речь, Жюльен еще раз упомянул о своем злоумышлении,  о
своем раскаянии и о том уважении и безграничной преданности, которые  он
когда-то, в более счастливые времена, питал к г-же де Реналь. Г-жа  Дер-
виль вдруг вскрикнула и лишилась чувств.
   Пробило час ночи, когда присяжные удалились в свою камеру. Ни одна из
женщин не покинула своего места, многие мужчины вытирали глаза.  Сначала
шли оживленные разговоры, но мало-помалу в этом томительном ожидании ре-
шения присяжных усталость давала себя чувствовать, и в зале  водворялась
тишина. Это были торжественные минуты. Огни люстр уже начинали тускнеть.
Жюльен, страшно усталый, слышал, как рядом с ним шел разговор о том, хо-
роший это или дурной признак, что присяжные так  долго  совещаются.  Ему
было приятно, что все решительно были за него; присяжные все не  возвра-
щались, но тем не менее ни одна женщина не уходила из зала.
   Но вот часы пробили два - и сразу вслед за  этим  послышалось  шумное
движение. Маленькая дверца комнаты присяжных распахнулась. Г-н барон  де
Вально торжественно и театрально шествовал впереди, за ним следовали все
остальные присяжные. Он откашлялся и затем провозгласил, что  присяжные,
по правде и совести, приняли единогласное решение, что Жюльен Сорель ви-
новен в убийстве, и в убийстве с заранее обдуманным намерением. Это  ре-
шение влекло за собой смертную казнь; приговор был объявлен  тотчас  же.
Жюльен взглянул на свои часы, и ему вспомнился господин де Лавалет; часы
показывали четверть третьего. "Сегодня пятница", - подумал он.
   "Да, но это счастливый день для  Вально,  который  посылает  меня  на
казнь... Меня слишком хорошо стерегут, чтобы Матильда могла спасти меня,
как это сделала госпожа де Лавалет... Итак, через три дня, в этот  самый
час, я узнаю, какого мнения следует держаться о великом "Может быть".
   Тут он услышал громкий крик, и это вернуло его на землю. Женщины вок-
руг него рыдали навзрыд; он увидел, что  все  повернулись  лицом  к  ма-
ленькой нише, которая завершала собой венчик готического пилястра. Позже
он узнал, что там скрывалась Матильда. Так как крик больше не  повторил-
ся, все снова обернулись к Жюльену, которого жандармы силились  провести
через толпу.
   "Постараемся не дать повода для зубоскальства этому мошеннику Вально,
- подумал Жюльен. - С какой приторной постной рожей объявил он это реше-
ние, которое влечет за собой смертную казнь, тогда как даже у этого бед-
няги, председателя суда, - а уж он, конечно, не первый год судьей,  -  и
то слезы выступили на глазах, когда он произносил  приговор.  Какая  ра-
дость для Вально отомстить мне, наконец, за  наше  давнее  соперничество
из-за госпожи де Реналь!.. Так, значит, я ее больше не увижу! Все конче-
но. Последнее "прости" уж невозможно для нас, я чувствую  это...  Как  я
был бы счастлив сказать ей, в каком ужасе я от своего злодейства!
   Вот только эти слова: я осужден справедливо".
 
 
   XLII
 
   Жюльена снова отвели в тюрьму и поместили в каземат,  предназначенный
для приговоренных к смертной казни. И он,  который  всегда  все  замечал
вплоть до мельчайших подробностей, на этот раз даже не заметил, что  его
не повели наверх, в его башню. Он был поглощен мыслью о том, что он ска-
жет г-же де Ренал