да горничная принесла ей ужин, г-жа де Реналь заметила,  что
девушка плачет. Элиза теперь ужасно раздражала ее, и она прикрикнула  на
нее, но тут же попросила у нее прощения. Элиза разрыдалась  и,  всхлипы-
вая, сказала, что, ежели госпожа позволит, она ей расскажет свое горе.
   - Расскажите, - отвечала г-жа де Реналь.
   - Ну так вот, сударыня, он отказал мне; видно, злые  люди  наговорили
ему про меня, а он верит.
   - Кто отказал вам? - произнесла г-жа де Реналь, едва переводя дух.
   - Да кто же, как не господин Жюльен? - рыдая, промолвила служанка.  -
Господин кюре как уж его уговаривал; господин кюре говорил, что  ему  не
следует отказывать порядочной девушке из-за того только, что она  служит
в горничных. А ведь у самого-то господина Жюльена отец простой  плотник,
да и сам он, пока не поступил к вам, на что жил-то?
   Госпожа де Реналь уже не слушала: она была  до  того  счастлива,  что
чуть не лишилась рассудка. Она заставила Элизу несколько раз  повторить,
что Жюльен в самом деле отказал ей, и что это уже окончательно, и нечего
и надеяться, что он еще может передумать и принять более разумное  реше-
ние.
   - Я сделаю еще одну, последнюю попытку, - сказала г-жа де Реналь  де-
вушке, - я сама поговорю с господином Жюльеном.
   На другой день после завтрака г-жа де Реналь доставила себе несказан-
ное наслаждение, отстаивая интересы своей соперницы только затем,  чтобы
в ответ на это в течение целого часа слушать, как Жюльен снова  и  снова
упорно отказывается от руки и состояния Элизы.
   Жюльен мало-помалу оставил свою осмотрительную уклончивость и в конце
концов очень неглупо отвечал на благоразумные увещевания г-жи де Реналь.
Бурный поток радости, хлынувший в ее душу после стольких дней  отчаяния,
сломил ее силы. Она лишилась чувств. Когда она пришла в себя и ее уложи-
ли в ее комнате, она попросила  оставить  ее  одну.  Она  была  охвачена
чувством глубочайшего изумления.
   "Неужели я люблю Жюльена? - спросила она, наконец, самое себя.
   Это открытие, которое в другое время вызвало бы у нее  угрызение  со-
вести и потрясло бы ее до глубины  души,  теперь  показалось  ей  просто
чем-то странным, на что она взирала безучастно, как бы со стороны.  Душа
ее, обессиленная всем тем, что ей пришлось пережить,  стала  теперь  не-
чувствительной и неспособной к волнению.
   Госпожа де Реналь хотела было заняться рукоделием, но тут  же  уснула
мертвым сном, а когда проснулась, все это  показалось  ей  уж  не  таким
страшным, как должно было бы казаться. Она чувствовала себя такой счаст-
ливой, что не способна была видеть что-либо в  дурном  свете  Эта  милая
провинциалка, чистосердечная и наивная, никогда не растравляла себе  ду-
шу, чтобы заставить ее острее ощутить какой-нибудь неизведанный  оттенок
чувства или огорчения. А до того как в доме появился Жюльен, г-жа де Ре-
наль, целиком поглощенная бесконечными хозяйственными делами, которые за
пределами Парижа достаются в удел всякой доброй матери семейства,  отно-
силась к любовным страстям примерно так, как мы относимся к лотерее: яв-
ное надувательство, и только сумасшедший может верить, что ему  посчаст-
ливится.
   Позвонили к обеду; г-жа де Реналь вспыхнула, услыхав  голос  Жюльена,
возвращавшегося с детьми. Она уже научилась немножко хитрить, с тех  пор
как полюбила, и, чтобы объяснить свой внезапный  румянец,  начала  жало-
ваться, что у нее страшно болит голова.
   - Вот все они на один лад, эти женщины, -  громко  захохотав,  сказал
г-н де Реналь. - Вечно у них там что-то такое в неисправности.
   Как ни привыкла г-жа де Реналь к подобного рода шуточкам, на этот раз
ее покоробило. Чтобы отделаться от неприятного чувства, она поглядела на
Жюльена, будь он самым что ни на есть страшным  уродом,  он  сейчас  все
равно понравился бы ей.
   Господин де Реналь тщательно подражал обычаям придворной знати и, ед-
ва только наступили первые теплые весенние дни, перебрался в Вержи;  это
была деревенька, прославившаяся трагической "Историей Габриэли". В  нес-
кольких шагах от живописных развалин старинной готической  церкви  стоит
древний замок с четырьмя башнями, принадлежащий г-ну де Реналю, а кругом
парк, разбитый наподобие Тюильрийского, с множеством бордюров из букса и
с каштановыми аллеями, которые подстригают дважды в год. К нему примыка-
ет участок, усаженный яблонями, - излюбленное место для прогулок. В кон-
це этой фруктовой рощи возвышаются восемь или десять великолепных орехо-
вых деревьев - их огромная листва уходит чуть ли не на восемьдесят футов
в вышину.
   - Каждый из этих проклятых орехов, - ворчал г-н де Реналь, когда  его
жена любовалась ими, - отнимает у меня  пол-арпана  урожая:  пшеница  не
вызревает в их тени.
   Госпожа де Реналь словно впервые почувствовала прелесть природы;  она
восхищалась всем, не помня себя от восторга. Чувство, воодушевлявшее ее,
делало ее предприимчивой и решительной. Через два дня после их  переезда
в Вержи, как только г-н де Реналь, призываемый своими обязанностями  мэ-
ра, уехал обратно в город, г-жа де Реналь наняла за свой  счет  рабочих.
Жюльен подал ей мысль проложить узенькую дорожку, которая вилась бы вок-
руг фруктового сада вплоть до громадных орехов и была бы  посыпана  пес-
ком. Тогда дети будут с раннего утра гулять здесь, не  рискуя  промочить
ноги в росистой траве. Не прошло и суток, как эта идея была приведена  в
исполнение. Г-жа де  Реналь  очень  весело  провела  весь  этот  день  с
Жюльеном, руководя рабочими.
   Когда верьерский мэр вернулся из  города,  он  чрезвычайно  удивился,
увидев уже готовую дорожку. Г-жа де Реналь также, со своей стороны, уди-
вилась его приезду: она совсем забыла о его существовании. Целых два ме-
сяца он с возмущением говорил о ее самочинстве: как это можно  было,  не
посоветовавшись с ним, решиться на такое крупное новшество? И только то,
что г-жа де Реналь взяла этот расход на себя, несколько утешал его.
   Она целые дни проводила с детьми в саду, гонялась вместе  с  ними  за
бабочками. Они смастерили себе большие колпаки из светлого газа, при по-
мощи которых и ловили бедных чешуекрылых.  Этому  тарабарскому  названию
научил г-жу де Реналь Жюльен, ибо она выписала из Безансона превосходную
книгу Годара, и Жюльен рассказывал ей о необыкновенных нравах этих насе-
комых.
   Их безжалостно накалывали булавками на большую картонную рамку,  тоже
приспособленную Жюльеном.
   Наконец у г-жи де Реналь и Жюльена нашлась тема для бесед, и ему  уже
не приходилось больше терпеть невыразимые муки, которые он  испытывал  в
минуты молчания.
   Они говорили без конца и с величайшим увлечением, хотя всегда о пред-
метах самых невинных. Эта кипучая жизнь, постоянно чем-то заполненная  и
веселая, была по вкусу всем, за  исключением  горничной  Элизы,  которой
приходилось трудиться не покладая рук. "Никогда, даже во время  карнава-
ла, когда у нас бывает бал в Верьере, - говорила она, - моя госпожа  так
не занималась своими туалетами; она по два, по три раза  в  день  меняет
платья".
   Так как в наши намерения не входит льстить кому бы то ни было, мы  не
станем отрицать, что г-жа де Реналь, у которой была  удивительная  кожа,
стала теперь шить себе платья с короткими рукавами и с довольно глубоким
вырезом. Она была очень хорошо сложена, и такие наряды шли ей как нельзя
лучше.
   - Никогда вы еще  такой  молоденькой  не  выглядели,  -  говорили  ей
друзья, приезжавшие иногда из Верьера обедать в Вержи. (Так любезно  вы-
ражаются в наших краях.)
   Странное дело - мало кто этому у нас поверит, - но г-жа де Реналь по-
истине без всякого умысла предавалась заботам о своем  туалете.  Ей  это
доставляло удовольствие; и без всякой задней мысли, едва  только  у  нее
выдавался свободный  часок,  когда  она  не  охотилась  за  бабочками  с
Жюльеном и детьми, она садилась за иглу и вдвоем с Элизой мастерила себе
платья. Когда она один-единственный раз собралась съездить в Верьер, это
тоже было вызвано желанием купить на летние платья новую материю, только
что полученную из Мюлуза.
   Она привезла с собой в Вержи свою молодую родственницу.  После  заму-
жества г-жа де Реналь незаметно для себя сблизилась с г-жой  Дервиль,  с
которой она когда-то вместе училась в монастыре Сердца Иисусова.
   Госпожа Дервиль всегда очень потешалась над всяческими, как она гово-
рила, "сумасбродными выдумками" своей кузины. "Вот уж мне самой  никогда
бы не пришло в голову", - говорила она. Свои внезапные выдумки,  которые
в Париже назвали бы остроумием, г-жа де Реналь считала вздором и стесня-
лась высказывать их при муже, но присутствие г-жи  Дервиль  воодушевляло
ее. Она сначала очень робко произносила вслух то, что  ей  приходило  на
ум, но когда подруги подолгу оставались наедине, г-жа де Реналь  оживля-
лась: долгие утренние часы, которые они проводили вдвоем, пролетали  как
миг, и обеим было очень весело. В этот приезд рассудительной  г-же  Дер-
виль кузина показалась не такой веселой, но гораздо более счастливой.
   Жюльен, в свою очередь, с тех пор как приехал в  деревню,  чувствовал
себя совсем как ребенок и гонялся за бабочками с таким же удовольствием,
как и его питомцы. После того как ему то и дело приходилось сдерживаться
и вести самую замысловатую политику, он теперь, очутившись в этом  уеди-
нении, не чувствуя на себе ничьих взглядов и инстинктивно  не  испытывая
никакого страха перед г-жой де Реналь, отдавался радости жизни,  которая
так живо ощущается в этом возрасте, да еще среди самых  чудесных  гор  в
мире.
   Госпожа Дервиль с первого же дня показалась Жюльену другом, и он сра-
зу же бросился показывать ей, какой прекрасный вид открывается с послед-
него поворота новой дорожки под ореховыми деревьями. Сказать правду, эта
панорама ничуть не хуже, а может быть, даже и лучше, чем самые  живопис-
ные ландшафты, которыми могут похвастаться Швейцария и итальянские  озе-
ра. Если подняться по крутому склону, который начинается в двух шагах от
этого места, перед вами вскоре откроются глубокие пропасти,  по  склонам
которых чуть ли не до самой реки тянутся дубовые леса. И вот сюда-то, на
вершины отвесных скал, веселый, свободный - и даже, пожалуй, в некотором
смысле повелитель дома - Жюльен приводил обеих подруг и  наслаждался  их
восторгом перед этим величественным зрелищем.
   - Для меня это как музыка Моцарта, - говорила г-жа Дервиль.
   Вся красота горных окрестностей Верьера была совершенно отравлена для
Жюльена завистью братьев и присутствием вечно чем-то недовольного деспо-
та-отца. В Вержи ничто не воскрешало этих горьких  воспоминаний;  первый
раз в жизни он не видел вокруг себя врагов. Когда г-н де Реналь уезжал в
город - а это случалось часто, - Жюльен разрешал себе читать, и  вскоре,
вместо того чтобы читать по ночам, да еще пряча  лампу  под  опрокинутым
цветочным горшком, он мог преспокойно спать ночью, а днем, в промежутках
между занятиями с детьми, забирался на эти утесы с книгой, которая  была
для него единственным учителем жизни и неизменным предметом восторгов. И
здесь в минуты уныния он обретал сразу и радость, и вдохновение, и  уте-
шение.
   Некоторые изречения Наполеона о женщинах, коекакие рассуждения о дос-
тоинствах того или иного романа, бывшего в моде во время его  царствова-
ния, теперь впервые навели Жюльена на мысли, которые у  всякого  другого
молодого человека явились бы много раньше.
   Наступили жаркие дни. У них завелся обычай сидеть вечерами под огром-
ной липой в нескольких шагах от  дома.  Там  всегда  было  очень  темно.
Как-то раз Жюльен что-то с воодушевлением рассказывал, от души наслажда-
ясь тем, что он так хорошо говорит, а его слушают молодые женщины. Ожив-
ленно размахивая руками, он нечаянно задел руку г-жи де Реналь,  которой
она оперлась на спинку крашеного деревянного стула, какие обычно  ставят
в саду.
   Она мгновенно отдернула руку; и тут Жюльену пришло в голову,  что  он
должен добиться, чтобы впредь эта ручка не отдергивалась,  когда  он  ее
коснется. Это сознание долга, который ему предстояло свершить, и  боязнь
показаться смешным или, вернее, почувствовать себя  униженным  мгновенно
отравили всю его радость.
 
 
   IX
   ВЕЧЕР В УСАДЬБЕ
 
   "Дидона" Герена - прелестный набросок!
   Штромбек.
 
   Когда на другое утро Жюльен увидал г-жу де Реналь, он  несколько  раз
окинул ее очень странным взглядом: он наблюдал за ней, словно за врагом,
с которым ему предстояла схватка. Столь разительная перемена в выражении
этих взглядов, происшедшая со вчерашнего дня, привела г-жу де  Реналь  в
сильное смятение: ведь она так ласкова с ним, а он как  будто  сердится.
Она не в состоянии, была оторвать от него глаз.
   Присутствие г-жи Дервиль позволяло Жюльену говорить  меньше  и  почти
всецело сосредоточиться на том, что было у него на уме. Весь  этот  день
он только тем и занимался, что старался укрепить себя  чтением  вдохнов-
лявшей его книги, которая закаляла его дух.
   Он намного раньше обычного закончил свои занятия с детьми,  и,  когда
после этого присутствие г-жи де Реналь заставило его снова целиком  пог-
рузиться в размышления о долге и о чести, он решил, что ему надо во  что
бы то ни стало сегодня же вечером добиться, чтобы ее рука осталась в его
руке.
   Солнце садилось, приближалась решительная минута,  и  сердце  Жюльена
неистово колотилось в груди. Наступил вечер. Он заметил, - и у него точ-
но бремя свалилось с плеч, - что ночь обещает сегодня быть  совсем  тем-
ной. Небо, затянутое низко бегущими облаками,  которые  погонял  знойный
ветер, по-видимому, предвещало грозу. Приятельницы загулялись  допоздна.
Во всем, что бы они ни делали в этот вечер, Жюльену чудилось что-то осо-
бенное. Они наслаждались этой  душной  погодой,  которая  для  некоторых
чувствительных натур словно усиливает сладость любви.
   Наконец все уселись - г-жа де Реналь подле Жюльена, г-жа Дервиль  ря-
дом со своей подругой. Поглощенный тем, что  ему  предстояло  совершить,
Жюльен ни о чем не мог говорить. Разговор не клеился.
   "Неужели, когда я в первый раз выйду на поединок, я буду вот  так  же
дрожать и чувствовать себя таким же жалким?" - говорил себе Жюльен, ибо,
по своей чрезмерной подозрительности к самому себе и к другим, он не мог
не сознавать, в каком он сейчас состоянии.
   Он предпочел бы любую опасность этому мучительному томлению. Он уж не
раз молил судьбу, чтобы г-жу де Реналь позвали по какому-нибудь  делу  в
дом и ей пришлось бы уйти из сада.  Усилие,  к  которому  вынуждал  себя
Жюльен, было столь велико, что даже голос у него  заметно  изменился,  а
вслед за этим сейчас же задрожал голос и у г-жи  де  Реналь;  но  Жюльен
этого даже не заметил. Жестокая борьба между долгом  и  нерешительностью
держала его в таком напряжении, что он не в состоянии был видеть ничего,
что происходило вне его самого. Башенные часы пробили три четверти деся-
того, а он все еще ни на что не решился.  Возмущенный  собственной  тру-
состью, Жюльен сказал себе: "Как только часы пробьют  десять,  я  сделаю
то, что обещал себе нынче весь день сделать вечером, - иначе иду к себе,
и пулю в лоб".
   И вот миновал последний миг ожидания  и  томительного  страха,  когда
Жюльен от волнения уже не помнил самого себя, и башенные часы высоко над
его головой пробили десять. Каждый удар этого рокового колокола отдавал-
ся у него в груди и словно заставлял ее содрогаться.
   Наконец, когда последний, десятый удар пробил и еще гудел в  воздухе,
он протянул руку и взял г-жу де Реналь за руку - она тотчас же отдернула
ее. Жюльен, плохо сознавая, что делает, снова схватил ее  руку.  Как  ни
взволнован он был, он все же невольно поразился - так холодна  была  эта
застывшая рука; он судорожно сжал ее в своей; еще одно, последнее усилие
вырваться - и, наконец, ее рука затихла в его руке.
   Душа его утопала в блаженстве - не оттого, что он был влюблен в  г-жу
де Реналь, а оттого, что, наконец, кончилась эта чудовищная  пытка.  Для
того чтобы г-жа Дервиль ничего не заметила, он счел нужным заговорить  -
голос его звучал громко и уверенно. Голос г-жи де Реналь, напротив,  так
прерывался от волнения, что ее подруга решила, что  ей  нездоровится,  и
предложила вернуться домой. Жюльен почувствовал опасность: "Если г-жа де
Реналь уйдет сейчас в гостиную, я опять окажусь в том же невыносимом по-
ложении, в каком пробыл сегодня целый день. Я так мало еще держал ее ру-
ку в своей, что это не может считаться завоеванным мною правом,  которое
будет признано за мной раз и навсегда".
   Госпожа Дервиль еще раз предложила пойти домой, и в эту самую  минуту
Жюльен крепко стиснул в своей руке покорно отдавшуюся ему руку.
   Госпожа де Реналь, которая уже совсем было поднялась,  снова  села  и
сказала еле слышным голосом:
   - Мне, правда, немножко нездоровится, но только, пожалуй,  на  свежем
воздухе мне лучше.
   Эти слова так обрадовали Жюльена, что он почувствовал себя на седьмом
небе от счастья; он стал болтать, забыл о всяком  притворстве,  и  обеим
подругам, которые его слушали, казалось, что милее и  приятнее  человека
нет на свете. Однако во всем этом красноречии, которое нашло на него так
внезапно, была некоторая доля малодушия. Он ужасно боялся, как  бы  г-жа
Дервиль, которую раздражал сильный ветер, видимо, предвещавший грозу, не
вздумала одна вернуться домой. Тогда ему пришлось бы остаться с глазу на
глаз с г-жой де Реналь. У него как-то нечаянно хватило слепого  мужества
совершить то, что он сделал, но сказать теперь г-же де  Реналь  хотя  бы
одно слово было свыше его сил. Как бы мягко она ни упрекнула его, он по-
чувствует себя побежденным, и победа, которую он только что одержал, об-
ратится в ничто.
   На его счастье в этот вечер его прочувствованные и  приподнятые  речи
заслужили признание даже г-жи Дервиль, которая частенько  говорила,  что
он держит себя нелепо, как ребенок, и не находила в нем ничего  интерес-
ного. Что же касается г-жи де Реналь, чья рука покоилась в руке Жюльена,
она сейчас не думала ни о чем, она жила словно в забытьи. Эти часы,  ко-
торые они провели здесь, под этой огромной липой,  посаженной,  как  ут-
верждала молва, Карлом Смелым, остались для нее  навсегда  счастливейшей
порой ее жизни. Она с наслаждением слышала, как вздыхает ветер в  густой
липовой листве, как стучат, падая на нижние листья, редкие капли начина-
ющегося дождя. Жюльен пропустил без внимания одно обстоятельство,  кото-
рое могло бы чрезвычайно порадовать его: г-жа де Реналь на минуту  вста-
ла, чтобы помочь кузине поднять цветочную вазу, которую ветер  опрокинул
им под ноги, и поневоле отняла у него руку, но как только она опять  се-
ла, она тотчас же чуть ли не добровольно отдала ему руку,  как  если  бы
это уже с давних пор вошло у них в обычай.
   Давно уже пробило двенадцать, пора было уходить из сада;  они  разош-
лись. Г-жа де Реналь, совершенно упоенная своей любовью, пребывала в та-
ком блаженном неведении, что даже не упрекала себя ни в  чем.  Всю  ночь
она не сомкнула глаз: счастье не давало ей уснуть; Жюльен  сразу  заснул
мертвым сном, совершенно изнеможенный той борьбой, которую в течение це-
лого дня вели в его сердце застенчивость и гордость.
   Утром его разбудили в пять; проснувшись, он даже не вспомнил  о  г-же
де Реналь, - если бы она знала это, каким бы это было для  нее  жестоким
ударом! Он выполнил свой долг, героический долг. Упоенный этим  сознани-
ем, он заперся на ключ у себя в комнате и с каким-то новым удовольствием
погрузился в описания подвигов своего героя.
   Когда позвонили к завтраку, он, начитавшись  подробных  донесений  об
операциях Великой Армии, уже забыл о всех своих победах, одержанных  на-
кануне. Сходя в столовую, он полушутливо подумал:  "Надо  будет  сказать
этой женщине, что я влюблен в нее".
   Но вместо томных взоров, которые он рассчитывал встретить, он  увидел
сердитую физиономию г-на де Реналя, который уже два часа  назад  приехал
из Верьера и сейчас от