, как у этого господина де Рувре. Если бы только не скука, ко-
торой веет от них, все эти господа были бы чрезвычайно милы.  И  вот  он
так же будет ездить со мной на балы, и вид у него будет такой же ограни-
ченный и самодовольный. Через год после свадьбы моя коляска, мои лошади,
мои наряды, мой замок в двадцати лье от Парижа - все это будет  так  бе-
зупречно, что дальше некуда, а какая-нибудь выскочка  вроде  графини  де
Руавиль, глядя на это, будет умирать от зависти! А потом..?"
   Матильда уже заранее изнывала от скуки. Маркизу де  Круазенуа,  нако-
нец, удалось пробиться сквозь толпу, он подошел и заговорил  с  ней,  но
она, не слушая его, продолжала думать о своем. Слова его не долетали  до
ее слуха, сливаясь с многоголосым шумом  бала.  Машинально  она  следила
глазами за Жюльеном, который отошел от нее с почтительным, но  гордым  и
недовольным видом. В дальнем углу залы, в стороне от  движущейся  толпы,
она заметила графа Альтамиру, приговоренного к смерти у себя на  родине,
- читатель с ним уже знаком. В царствование Людовика  XIV  одна  из  его
родственниц была замужем за принцем Конти; это обстоятельство в какой-то
мере охраняло его от - тайной полиции иезуитов.
   "Видно, только смертный приговор и выделяет человека, - подумала  Ма-
тильда. - Это единственная вещь, которую нельзя купить. А ведь это я не-
дурно придумала! Как жаль, что мысль эта не подвернулась мне в такой мо-
мент, когда бы я могла блеснуть ею!" У Матильды было  достаточно  вкуса:
ей не могло прийти в голову ввести в разговор остроту, придуманную зара-
нее. Но у нее было также достаточно тщеславия, чтобы прийти в восторг от
самой себя. Радость, озарившая ее лицо, прогнала с него выражение  явной
скуки. Маркиз де Круазенуа, который не переставал говорить,  обрадовался
успеху и удвоил свое красноречие.
   "Что мог бы какой-нибудь злой язык противопоставить моей  остроте?  -
раздумывала Матильда. - Я бы ответила этому критику: титул барона, титул
виконта - все это можно купить, ордена даются просто так, - мой  брат  -
только что получил орден, а что он сделал? Чин можно получить  -  доста-
точно десяти лет гарнизонной службы или родства с военным  министром,  и
вот вы уже командир эскадрона, как Норбер. Большое состояние?.. Ну, это,
пожалуй, самое трудное, а следовательно, и самое почетное. Ведь вот  как
смешно выходит, - как раз обратное тому, что говорится во всех книгах...
Ну, в конце концов, чтобы приобрести состояние, человек  может  жениться
на дочери Ротшильда.
   Нет, действительно моя мысль не лишена глубины. Смертный  приговор  -
это пока единственная вещь, которой никому не приходило в  голову  доби-
ваться".
   - Вы знакомы с графом Альтамирой? - спросила она г-на де Круазенуа.
   По лицу ее видно было, что она только сейчас очнулась, - вопрос ее не
вязался со всем тем, что вот уже целых пять минут рассказывал ей бедняга
маркиз; он несколько опешил, и его учтивость не сразу пришла ему на  вы-
ручку. А между тем это был весьма находчивый человек, славившийся  своим
остроумием.
   "Матильда не лишена странностей, - подумал он. - Это, разумеется,  не
очень удобно, но какое замечательное положение в обществе она даст свое-
му мужу! Не знаю, как ухитряется достичь этого маркиз де Ла-Моль, но  он
связан с самыми достойными и видными людьми в каждой партии; этот  чело-
век всегда будет на виду. Возможно, впрочем, что эти странности Матильды
создадут ей славу оригинальной натуры. А когда человек знатен  и  богат,
оригинальность уже перестает быть курьезом, и тогда это будет выдающаяся
женщина! Стоит ей захотеть - и это сочетание ума, характера  и  исключи-
тельной находчивости сделает ее неотразимо обаятельной..." Так как хоро-
шо делать два дела сразу - вещь нелегкая, то маркиз, глядя  на  Матильду
отсутствующим взором, отвечал ей словно затверженный Урок:
   - А кто же не знает беднягу Альтамиру? - и принялся  рассказывать  ей
историю этого неудавшегося заговора, смехотворного, нелепого.
   - Ужасно нелепого! - отвечала Матильда, словно говоря сама с собой. -
Однако он что-то делал. Я хочу посмотреть на настоящего человека; приве-
дите его сюда, - сказала она жестоко уязвленному маркизу.
   Граф Альтамира был одним из самых откровенных поклонников  высокомер-
ной и чуть ли не дерзкой красоты м-ль де Ла-Моль: он считал ее одной  из
первых красавиц в Париже.
   - Как она была бы великолепна на троне! - сказал он маркизу де  Круа-
зенуа и охотно последовал за ним.
   Немало людей из светского общества склонно считать, что заговор в XIX
веке - верх дурного тона; от Этого несет якобинством. А  может  ли  быть
что-либо отвратительнее неудачливого якобинца?
   Матильда, обмениваясь взглядами с г-ном  де  Круазенуа,  посмеивалась
над либерализмом Альтамиры, но слушала его с удовольствием.
   "Заговорщик на бале - прелестный контраст", - думала  она;  Альтамира
со своими черными усищами напоминал ей отдыхающего льва; но  вскоре  она
обнаружила, что у него только одно на  уме:  польза,  преклонение  перед
пользой.
   Молодой граф не находил в мире ничего достойного внимания, за  исклю-
чением того, что могло бы дать  его  стране  правительство  двухпалатной
системы. Увидев входящего в залу перуанского генерала, он с видимым удо-
вольствием покинул Матильду, первую красавицу бала. Потеряв  надежду  на
Европу, после того как Меттерних завел в ней свои порядки, бедный Альта-
мира вынужден был утешать себя мечтами о  будущем,  когда  страны  Южной
Америки станут сильными, могущественными  и  возвратят  Европе  свободу,
ниспосланную им Мирабо.
   Матильду обступила толпа молодых людей с усиками. Она прекрасно пони-
мала, что ей не удалось очаровать Альтамиру, и ей было досадно,  что  он
ушел. Она видела, как его черные глаза загорелись, когда он заговорил  с
перуанским генералом. М-ль де Ла-Моль разглядывала молодых  французов  с
такой глубокой серьезностью, какой не могла бы перенять ни  одна  из  ее
соперниц. "Кто из них, - думала она, - способен навлечь на себя смертный
приговор, предполагая даже, что  все  благоприятные  обстоятельства  для
этого будут налицо?"
   Ее странный взгляд казался лестным глупцам, но многим делалось от не-
го не по себе. Они опасались, что у нее  вот-вот  вырвется  какое-нибудь
острое словцо, на которое не будешь знать, что ответить.
   "Знатное происхождение наделяет человека множеством  всяких  качеств,
отсутствие которых оскорбляет меня, - я замечаю это на примере  Жюльена,
- думала Матильда, - но оно стирает те качества души, которыми  заслужи-
вают смертный приговор". В эту минуту кто-то сказал  позади  нее:  "Ведь
этот граф Альтамира-второй сын принца Сан-Назаро-Пиментеля.  Его  предок
Пиментель пытался спасти Конрадина, обезглавленного в 1268 году. Это од-
на из самых родовитых семей в Неаполе".
   "Вот так подтверждение моей теории,  -  подумала  Матильда,  -  будто
знатное происхождение лишает человека той силы характера, без которой он
неспособен навлечь на себя смертный приговор!.. Нет, я, кажется, осужде-
на сегодня изрекать одни сплошные нелепицы. Ну, раз уж  я  всего-навсего
женщина, как и все другие, что ж, делать, придется танцевать". И она ус-
тупила настояниям маркиза де Круазенуа, который уже целый час  приглашал
ее на галоп. Чтобы забыть о своей неудачной попытке философствовать, Ма-
тильда решила быть обаятельной. Г-н  де  Круазенуа  был  на  верху  бла-
женства.
   Но ни танцы, ни желание очаровать одного из самых красивых людей  при
дворе - ничто не могло развлечь Матильду. Она пользовалась невообразимым
успехом; она была царицей бала, она сознавала это, но с полным  хладнок-
ровием.
   "Какую бесцветную жизнь я буду влачить с таким  существом,  как  этот
Круазенуа, - говорила она себе час спустя, когда он подводил ее к  крес-
лу. - А в чем же радость для меня, - грустно подумала она, - если  после
шестимесячного отсутствия я неспособна чувствовать ее вот на этом  бале,
о котором с такой завистью мечтают все женщины в Париже?  И  ведь  каким
успехом я пользуюсь среди этого избранного общества, лучше  которого,  я
сама знаю, ничего и  представить  себе  нельзя!  Ведь  из  буржуа  здесь
только, может быть, несколько пэров  да  один  или  два  человека  вроде
Жюльена. И подумать, - уже совсем грустно добавила она, - чем только  не
одарила меня судьба: известностью, богатством, молодостью-словом,  всем,
кроме счастья!..
   Из всех моих преимуществ, пожалуй, самые сомнительные те,  о  которых
мне твердят сегодня весь вечер. Ум, например, безусловно, потому что  он
явно пугает их всех. Стоит только коснуться чего-нибудь серьезного,  они
уж через пять минут совершенно изнемогают и, точно совершив какое-то ве-
ликое открытие, повторяют то, что я твержу им в течение целого  часа.  Я
красива - это то самое преимущество, за которое госпожа де Сталь  отдала
бы все, и, однако, я умираю со скуки. А есть ли  какое-нибудь  основание
думать, что я буду скучать хоть немного меньше, когда сменю мое  имя  на
имя маркизы де Круазенуа?"
   "Но, боже мой! - прибавила она, чуть не плача. - Ведь он же  прекрас-
ный человек. В наш век - да это верх воспитанности!  На  него  поглядеть
нельзя без того, чтобы он тут же не сказал вам какую-нибудь  любезность,
и даже не лишенную остроумия. Он храбр... Но какой странный этот Сорель,
- подумала она, и выражение скуки в ее глазах сменилось выражением  гне-
ва. - Я же предупредила его, что хочу с ним поговорить, а он даже не из-
волит показываться!"
 
 
   IX
   БАЛ
 
   Роскошные туалеты, блеск свечей, тончайшие ароматы!  А  сколько  пре-
лестных обнаженных рук, дивных плеч! А букеты цветов! А упоительные арии
Россини, а живопись Сисери! Прямо дух захватывает!
   "Путешествия Узери".
 
   - Вы чем-то недовольны? - сказала ей маркиза де Ла-Моль. - Должна вам
заметить, что показывать это на бале нелюбезно.
   - У меня просто голова болит, - пренебрежительно ответила Матильда, -
здесь слишком жарко.
   В эту минуту, словно в подтверждение слов Матильды, престарелому  ба-
рону де Толли сделалось дурно, и он упал. Пришлось вынести его на руках.
Кругом стали шептаться, что с ним случился удар; это было  пренеприятное
происшествие.
   Матильда не проявила к нему ни малейшего интереса.  Она  давно  взяла
себе за правило никогда не глядеть на стариков и вообще ни  на  кого  из
тех, кто склонен был говорить печальные вещи.
   Она снова пошла танцевать, чтобы не слышать этих разговоров об ударе,
которого вовсе не было, ибо через день барон снова появился в обществе.
   "Но господин Сорель и не думает появляться", - опять, сказала она се-
бе, направляясь к креслу. Она чуть ли не искала его глазами и вдруг уви-
дела его в другом зале. Удивительная вещь! Он как будто утратил свой не-
возмутимо холодный и, казалось бы, столь естественный для него  вид;  он
сейчас совсем не был похож на англичанина.
   "Он говорит с графом Альтамирой, с моим  приговоренным  к  смерти!  -
воскликнула про себя Матильда. - Глаза его сверкают каким-то мрачным ог-
нем; он похож на переодетого принца. А взгляд какой!  Сколько  высокоме-
рия!"
   Жюльен, продолжая беседовать с графом Альтамирой, приближался к  тому
месту, где она стояла; она глядела на него не отрываясь,  вглядываясь  в
его черты, стараясь отыскать в них те высокие качества, которыми человек
может заслужить честь быть приговоренным к смерти.
   Жюльен и граф прошли мимо нее.
   - Да, - говорил Жюльен Альтамире, - Дантонэто был человек!
   "О боже! Уж не Дантон ли он? - подумала Матильда. - Но у  него  такое
благородное лицо, а Дантон был страшным уродом  и,  кажется,  мясником".
Жюльен был еще довольно близко от нее; она,  не  задумываясь,  окликнула
его: со свойственной ей самоуверенностью и надменностью она прямо  обра-
тилась к нему с вопросом, весьма необычным для молодой девушки.
   - Ведь он был сущий мясник, этот Дантон, не правда ли? - сказала она.
   - Да, в глазах некоторых людей, - отвечал ей Жюльен, поднимая на  нее
еще горящий от разговора с Альтамирой взгляд, и на лице  его  отразилось
плохо скрытое презрение. - Но, к несчастью для людей знатных, он был ад-
вокатом в Мерин-на-Сене! Иначе говоря, мадемуазель, - ехидно добавил он,
- он начал свою карьеру, как и многие пэры из  числа  тех,  что  я  вижу
здесь. Несомненно в глазах женщин Дантон обладал одним ужасным недостат-
ком: он был очень безобразен.
   Эти последние слова  он  произнес  быстро  и  каким-то  необыкновенно
странным и положительно неучтивым тоном.
   Жюльен подождал минутку, слегка наклонив корпус с  видом  горделивого
смирения. Казалось, он говорил: "Мне платят, чтоб я вам отвечал, и я  на
это существую". Он не соизволил поднять глаза на Матильду - А она, глядя
на него не отрываясь своими широко раскрытыми прекрасными глазами, стоя-
ла перед ним, словно его рабыня. Так как молчание продолжалось, он,  на-
конец, взглянул на нее, как смотрит слуга на господина, ожидая  приказа-
ний. И, хотя глаза его встретились в упор с глазами Матильды, по-прежне-
му устремленными на него с каким-то странным выражением,  он  тотчас  же
отошел с явной поспешностью.
   "Как он красив! - сказала себе Матильда, очнувшись, наконец, от свое-
го забытья. - И так превозносит безобразие! Ведь никогда не  вспомнит  о
себе. Нет, он совсем не такой, как Келюс или Круазенуа. У  этого  Сореля
есть что-то общее с моим отцом, когда он так замечательно разыгрывает на
балах Наполеона". Она совсем забыла о Дантоне. "Нет, положительно я  се-
годня скучаю". Она взяла брата под руку и,  к  великому  его  огорчению,
заставила его пройтись с ней по зале. Ей хотелось послушать, о  чем  они
говорят, - этот приговоренный к смерти и Жюльен.
   В зале толпилась масса народу. Наконец ей удалось их настигнуть в тот
самый момент, когда в двух шагах от  нее  Альтамира  подошел  к  подносу
взять вазочку с мороженым. Он стоял полуобернувшись и продолжал разгова-
ривать с Жюльеном. И вдруг увидел руку в расшитом обшлаге, которая  про-
тянулась к вазочке рядом с его рукой. Это шитье, видимо,  привлекло  его
внимание: он обернулся посмотреть на человека, которому принадлежала эта
рука. В тот же миг его благородные и такие простодушные глаза  сверкнули
чуть заметным презрением.
   - Вы видите этого человека? - тихо сказал он  Жюльену.  -  Это  князь
Арачели, посол***. Сегодня утром он требовал моей выдачи: он обращался с
этим к вашему министру иностранных дел, господину де  Нервалю.  Вот  он,
поглядите, там играет в вист. Господин де Нерваль весьма склонен  выдать
меня, потому что в тысяча восемьсот шестнадцатом году  мы  передали  вам
двух или трех заговорщиков. Если меня выдадут моему королю, он меня  по-
весит в двадцать четыре часа. И арестовать меня явится один из этих пре-
лестных господ с усиками.
   - Подлецы! - воскликнул Жюльен почти громко.
   Матильда не упустила ни одного слова из этого разговора. Вся скука ее
исчезла.
   - Не такие уж подлецы, - возразил граф Альтамира. - Я заговорил о се-
бе, просто чтобы дать вам наглядное представление. Посмотрите  на  князя
Арачели, он каждые пять минут поглядывает на свой орден  Золотого  Руна.
Он в себя не может прийти от радости, видя у себя на груди эту безделуш-
ку. Этот жалкий субъект просто какой-то анахронизм. Лет сто  тому  назад
орден Золотого Руна представлял собой высочайшую почесть, но  ему  в  то
время не позволили бы о нем и мечтать. А сегодня, здесь, среди всех этих
знатных особ, надо быть Арачели, чтобы так им восхищаться.  Он  способен
целый город перевешать ради этого ордена.
   - Не такой ли ценой он и добыл его? - с горечью спросил Жюльен.
   - Да нет, не совсем так, - холодно  отвечал  Альтамира.  -  Ну  может
быть, он приказал у себя на родине бросить в реку  десятка  три  богатых
помещиков, слывших либералами.
   - Вот изверг! - снова воскликнул Жюльен.
   Мадемуазель де Ла-Моль, склонив голову и слушая с величайшим  интере-
сом, стояла так близко от него, что ее чудные волосы  чуть  не  касались
его плеча.
   - Вы еще очень молоды! - отвечал Альтамира. - Я говорил  вам,  что  у
меня в Провансе есть замужняя сестра. Она и сейчас недурна  собой:  доб-
рая, милая, прекрасная мать семейства, преданная своему долгу,  набожная
и совсем не ханжа.
   "К чему это он клонит? - подумала м-ль де ЛаМоль.
   - Она живет счастливо, - продолжал граф Альтамира, - и  жила  так  же
недурно и в тысяча восемьсот пятнадцатом году. Я тогда скрывался у  нее,
в ее имении около Антиб. Так вот, когда она узнала, что маршал Ней  каз-
нен, она заплясала от радости.
   - Да что вы! - вырвалось у потрясенного Жюльена.
   - Таков дух приверженности к своей партии, -  возразил  Альтамира.  -
Никаких подлинных страстей в девятнадцатом веке  нет.  Потому-то  так  и
скучают во Франции. Совершают ужаснейшие жестокости, и при этом без вся-
кой жестокости.
   - Тем хуже! - сказал Жюльен-Уж если совершать преступления,  то  надо
их совершать с радостью: а без этого что в них хорошего;  если  их  хоть
чем-нибудь можно оправдать, так только этим.
   Мадемуазель де Ла-Моль, совершенно забыв о том, подобает  ли  это  ее
достоинству, протиснулась вперед и стала почти между Жюльеном и Альтами-
рой. Ее брат, которого она держала под руку, привыкнув повиноваться  ей,
смотрел куда-то в сторону и, дабы соблюсти приличия, делал вид,  что  их
задержала толпа.
   - Вы правы, - сказал Альтамира.  -  Все  делается  без  всякого  удо-
вольствия, и никто не вспоминает ни о чем,  даже  о  преступлениях.  Вот
здесь, на этом балу, я могу показать вам уж наверно человек десять,  ко-
торые на том свете будут осуждены на муки вечные,  как  убийцы.  Они  об
этом забыли, и свет тоже забыл [26].
   Многие из них готовы проливать слезы, если их  собачка  сломает  себе
лапу. На кладбище Пер-Лашез, когда их могилу, как вы прелестно  выражае-
тесь в Париже, засыпают цветами, нам говорят, что в их груди соединились
все доблести благородных рыцарей, и рассказывают о  великих  деяниях  их
предков, живших при Генрихе IV. Но если, невзирая на  усердные  старания
князя Арачели, меня все-таки не повесят и  если  я  когда-нибудь  получу
возможность распоряжаться своим состоянием в Париже, я приглашу вас поо-
бедать в обществе восьми или десяти убийц, людей весьма почтенных  и  не
знающих никаких угрызений совести.
   Вы да я - только мы двое и будем не запятнаны кровью на  этом  обеде,
и, однако же, меня будут презирать и чуть ли не  ненавидеть  как  лютого
изверга, кровожадного якобинца, а вас будут презирать как  простолюдина,
втершегося в порядочное общество.
   - Совершенно верно! - сказала м-ль де Ла-Моль.
   Альтамира взглянул на нее с удивлением. Жюльен не удостоил ее  взгля-
дом.
   - Заметьте, что революция, во главе которой я очутился,  -  продолжал
граф Альтамира, - не удалась только по той единственной причине,  что  я
не захотел снести три головы и раздать нашим сторонникам семь или восемь
казенных миллионов, лежавших в сундуке, ключ от которого был у меня. Мой
король, которому сейчас не терпится меня повесить и с которым  до  этого
восстания мы были на "ты", пожаловал бы меня своим  королевским  орденом
первой степени, если б я снес  эти  три  головы  и  роздал  бы  казенные
деньги, потому что тогда я добился бы, по меньшей мере, хоть половинного
успеха и страна моя имела бы хоть какую-нибудь конституцию... Так уж оно
на свете заведено: это шахматная игра.
   - Но тогда, - с загоревшимся взором возразил Жюльен, -  вы  еще  были
неопытны в игре, а теперь...
   - Я бы срубил эти головы - это вы хотите сказать? И не стал бы разыг-
рывать жирондиста, как вы мне заметили на днях?.. Я с вами  поговорю  об
этом, - грустно ответил Альтамира, - когда вы убьете человека на  дуэли;
а ведь это куда менее гнусно, чем отдать его в руки палача.
   - Ну, знаете! - сказал Жюльен. - Если идешь к цели, нечего  гнушаться
средствами. Если бы, вместо того, чтобы быть ничтожной пылинкой, я  имел
какую-то власть в руках, я бы отпр