донских посольств вспоминают об этом и  до
сих пор. Выражение его лица было поистине бесподобно.
   Ему хотелось во что бы то ни стало, несмотря на шуточки своих прияте-
лей-денди, повидать знаменитого Филиппа  Вена,  единственного  философа,
которого имела Англия после Локка. Он нашел его в  тюрьме  за  решеткой,
отбывающим седьмой год своего заключения. "Аристократия в этой стране не
склоняв шутить, - подумал Жюльен. -  Мало  того,  что  Вена  упрятали  в
тюрьму, его еще опозорили, втоптали в грязь и прочее".
   Вен был в отличном настроении: ярость аристократов потешала его. "Вот
единственный веселый человек, которого я видел в Англии", - сказал  себе
Жюльен, выходя из тюрьмы.
   "Нет для тиранов идеи полезнее, чем идея бога!" - сказал ему Вен.
   Мы не будем излагать его философскую систему, ибо это система циника.
   Когда Жюльен вернулся из Англии, г-н де Ла-Моль спросил его:
   - Чем вы можете меня порадовать, какие приятные  впечатления  вывезли
вы из Англии?
   Жюльен молчал.
   - Ну, приятные или неприятные, но хоть  какие-нибудь  впечатления  вы
вывезли оттуда? - нетерпеливо повторил маркиз.
   - Primo, - сказал Жюльен, - самый рассудительный англичанин становит-
ся на час в день умалишенным: к нему является демон самоубийства,  кото-
рый и есть бог этой страны.
   Secundo, разум и гений теряют примерно около двадцати пяти  процентов
своей ценности, высаживаясь в Англии.
   Teriio, нет ничего на свете более прекрасного, удивительного и трога-
тельного, чем английский пейзаж.
   - А теперь моя очередь, - сказал маркиз. - Primo, зачем это вы на ба-
лу у русского посланника изволили говорить, что во Франции  есть  триста
тысяч юношей, которые страстно жаждут войны? Вы думаете, это лестно  для
государей?
   - Никак не угадаешь, что надо сказать, когда говоришь с нашими  вели-
кими дипломатами, - отвечал Жюльен. - У них просто страсть какая-то  за-
водить серьезные разговоры Так вот, если придерживаться общих мест и га-
зетных истин, прослывешь глупцом. Если же вы позволите себе  преподнести
что-нибудь новенькое и похожее на правду, они изумляются, не знают,  что
отвечать, а на другой день, в семь часов утра, вам сообщают через перво-
го секретаря посольства, что вы вели себя непристойно.
   - Недурно, - рассмеявшись, сказал маркиз. - Но вот что, господин глу-
бокий мыслитель, держу пари, что вы так-таки и не догадались,  зачем  вы
ездили в Англию.
   - Прошу прощения, - отвечал Жюльен, - я ездил туда  для  того,  чтобы
раз в неделю обедать у посла его величества, самого учтивого человека  в
мире.
   - Вы ездили вот за этим орденом, - сказал маркиз. - У меня нет  наме-
рения заставить вар расстаться с вашим черным костюмом, но  я  привык  к
более занятному тону беседы, которого я держусь с человеком в синем фра-
ке. Впредь до нового распоряжения прошу вас хорошенько уяснить себе сле-
дующее: когда я буду видеть на вас этот орден, вы будете для меня  млад-
шим сыном моего друга герцога де Реца, состоящим, хоть он о том и не ве-
дает, уже полгода на дипломатической службе. И заметьте, - добавил  мар-
киз очень серьезным тоном, резко обрывая попытки изъявления благодарнос-
ти, - я вовсе не хочу, чтобы вы изменяли вашему званию. Это вечное  заб-
луждение и несчастье как для покровителя, так и для того, кто пользуется
этим покровительством. Когда мои тяжбы надоедят вам или я найду, что  вы
больше мне не подходите, я вам достану хороший приход, скажем такой, как
у нашего друга аббата Пирара, и ничего более, -  прибавил  маркиз  очень
сухо.
   Этот орден успокоил, наконец, гордость Жюльена; он стал  много  более
разговорчивым, не так часто чувствовал себя оскорбленным и  не  принимал
на свой счет всякие словечки, может быть, и действительно не совсем  уч-
тивые, если в них разобраться, но которые в оживленной беседе легко  мо-
гут вырваться у всякого.
   Благодаря этому ордену он удостоился чести весьма необычного  посеще-
ния: к нему явился с визитом г-н барон де Вально, который приехал в  Па-
риж принести министру благодарность за свой титул и столковаться  с  ним
кое о чем. Его собирались назначить мэром города Верьера вместо г-на  де
Реналя.
   Жюльен чуть не хохотал про себя, когда г-н Вально по секрету  сообщил
ему, что г-н де Реналь, оказывается, был якобинцем и что это только сов-
сем недавно открылось. Дело было в том, что на предстоящих перевыборах в
палату депутатов новоиспеченный барон выдвигался  кандидатом  от  минис-
терства, а в большой избирательной  коллегии  департамента,  в  действи-
тельности ультрароялистской, г-на де Реналя выдвигали либералы.
   Тщетно Жюльен пытался узнать хоть что-нибудь о г-же де Реналь: барон,
вероятно, припомнил их былое соперничество и не обмолвился о ней ни сло-
вом. Он завершил свой визит тем, что попросил у Жюльена голос  его  отца
на предстоящих выборах. Жюльен обещал написать отцу.
   - Вам следовало бы, господин шевалье, представить меня господину мар-
кизу де Ла-Молю.
   "И правда, следовало бы, - подумал Жюльен. - Но такого мошенника!?"
   - Правду сказать, - отвечал он, - я слишком маленький человек в особ-
няке де Ла-Моль, чтобы брать на себя смелость представлять кого-нибудь.
   Жюльен рассказывал маркизу обо всем. Вечером он рассказал ему о жела-
нии, которое выразил Вально, а также обо всех его проделках  и  фокусах,
начиная с 1814 года.
   - Вы не только представите мне  завтра  же  этого  нового  барона,  -
весьма внушительно сказал ему г-н де Ла-Моль, - но  еще  пригласите  его
обедать на послезавтра. Это будет один из наших новых префектов.
   - В таком случае, - холодно промолвил Жюльен, - я прошу у  вас  место
директора дома призрения для моего отца.
   - Превосходно, - ответил маркиз, вдруг развеселившись, - согласен. Я,
признаться, опасался нравоучений. Вы, я вижу, исправляетесь.
   Господин Вально сообщил Жюльену, что управляющий лотерейной  конторой
в Верьере недавно скончался: Жюльену  показалось  забавным  предоставить
это место г-ну де Шолену, тому старому кретину, чье прошение он когда-то
подобрал на полу в комнате г-на де Ла-Моля. Маркиз от души  хохотал  над
этим прошением, которое Жюльен процитировал ему, когда принес на подпись
письмо к министру финансов по поводу этого места.
   Едва только г-н де Шолен был назначен, Жюльену  стало  известно,  что
депутация от департамента уже  ходатайствовала  о  предоставлении  этого
места г-ну Гро, знаменитому математику. Этот благородный человек  распо-
лагал всего лишь тысячью четырьмястами франками ренты и ежегодно отдавал
из них шестьсот франков семье покойного управляющего этой конторы,  дабы
помочь ей прокормиться.
   Жюльен был изумлен тем, что он сделал. А эта семья покойного? Чем  же
они теперь будут жить? Сердце его сжалось при этой  мысли.  "Пустяки!  -
сказал он себе. - Мало ли мне предстоит совершить всяких несправедливос-
тей, если я хочу преуспеть? Надо будет только научиться  прикрывать  все
это прочувствованными фразами. Бедный господин  Гро!  Вот  кто  поистине
заслужил орден. А получил его я, и мне надлежит действовать в духе  пра-
вительства, которое соизволило мне его пожаловать".
 
 
   VIII
   КАКОЕ ОТЛИЧИЕ ВЫДЕЛЯЕТ ЧЕЛОВЕКА?
 
   - Твоя вода не освежает меня, - сказал истомленный жаждой джинн.
   - А ведь это самый прохладный колодец во всем Диар-Бекире.
   Пеллико.
 
   Как-то раз Жюльен возвратился из поездки в прелестное имение  Вилькье
на берегу Сены, которому г-н де Ла-Моль уделял некоторое  внимание,  ибо
это было единственное из всех его владений, принадлежавшее некогда  зна-
менитому Бонифасу де Ла-Молю. Он застал дома маркизу и ее дочь,  которые
только что приехали с Гиерских островов.
   Жюльен теперь был настоящий денди и вполне овладел искусством жить  в
Париже. Он держался с м-ль де Ла-Моль с изысканной холодностью. У  него,
казалось, не сохранилось и тени воспоминания о тех давно минувших  днях,
когда она потешалась, расспрашивая, как это он так ловко свалился с  ло-
шади.
   Мадемуазель де Ла-Моль нашла, что он очень вырос и побледнел.  В  его
фигуре, в манере держаться теперь уже не было ничего провинциального,  а
вот в манере говорить что-то было не совсем так: в его разговоре все еще
чувствовалось слишком много серьезности, положительности. Впрочем,  нев-
зирая на эти разумные свойства и благодаря присущей ему гордости, это не
производило впечатления подчиненности; чувствовалось только, что он  все
еще слишком многому придает значение. Однако сразу можно  было  сказать,
что этот человек не отступится от того, что он говорит.
   - Ему не хватает легкости, а не ума, - сказала както м-ль де  Ла-Моль
отцу, пошучивая с ним по поводу ордена, который он раздобыл  Жюльену.  -
Мой брат просит его у вас полтора года. А ведь он де Ла-Моль!..
   - Да, но Жюльен способен проявить неожиданную находчивость. А уж это-
го никогда не случалось с де Ла-Молем, о котором вы говорите.
   Доложили о приходе герцога де Реца.
   Матильду вдруг одолела непреодолимая зевота;  стоило  ей  только  его
увидеть, как она сразу почувствовала, что опять видит все ту же  старин-
ную золоченую мебель, все тех же неизменных завсегдатаев отцовской  гос-
тиной. И она представила себе невыносимо скучное существование,  которое
опять начнется для нее в Париже. А на Гиерских островах  она  скучала  о
Париже!
   "И ведь мне всего девятнадцать лет! - думала она. - Самый  счастливый
возраст, как говорится в этом хламе с золотыми обрезами". Она  поглядела
на десяток новеньких томиков стихов, скопившихся на консоле  в  гостиной
за время ее путешествия в Прованс. На свою беду, она  была  много  умнее
всех этих господ де Круазенуа, де Келюсов, де Люзов и прочих своих  дру-
зей. Она представила себе все, что они будут говорить  ей  о  прекрасном
небе Прованса, о поэзии, о блаженном Юге и так далее, и так далее.
   Ее прекрасные глаза, в которых застыла беспредельная  скука  и,  хуже
того, полная безнадежность найти хоть какую-нибудь радость, остановились
на Жюльене. Этот по крайней мере был не совсем такой, как все остальные.
   - Господин Сорель, - сказала она отрывистым, нетерпеливым тоном,  ка-
ким говорят молодые женщины высшего круга и в котором нет решительно ни-
чего женственного, - вы будете сегодня вечером на бале  у  господина  де
Реца?
   - Мадемуазель, я не имел чести быть представленным господину  герцогу
(можно было подумать, что эти слова и титул раздирали рот  этому  горде-
цу-провинциалу).
   - Он поручил моему брату привезти вас к нему. Так вот,  если  вы  там
будете, вы расскажете мне подробно об этом имении в Вилькье: мы  подумы-
ваем, не поехать ли туда весной. Мне хочется знать,  пригоден  ли  замок
для жилья и так ли хороши окрестности, как говорят. Ведь слава часто бы-
вает и незаслуженной.
   Жюльен не отвечал.
   - Приезжайте на бал вместе с братом, - добавила она очень сухо.
   Жюльен почтительно поклонился. "Итак, даже на бале я обязан  отдавать
отчеты всем членам этой семьи. Однако ведь мне как раз и платят  за  то,
что я управляю их делами". Его раздражение добавило  к  этому:  "Бог  их
знает, не попаду ли я еще впросак, сказав дочке что-нибудь такое, что не
будет совпадать с планами отца, сына и маменьки. Ведь это настоящий двор
самодержавного властителя. Здесь надо быть полным ничтожеством, а вместе
с тем не давать никому повода для жалоб".
   "Вот уж не нравится мне эта долговязая девица, - подумал он, провожая
взглядом м-ль де Ла-Моль, которую позвала мать,  пожелавшая  представить
ее какимто дамам, своим приятельницам. - И как она  старается  превзойти
все моды: платье у нее совсем сползает с плеч... Она  еще  бледнее,  чем
была до своего путешествия... А волосы совсем бесцветные,  до  того  бе-
лые... прямо, можно сказать, просвечивают насквозь... А сколько  высоко-
мерия в  ее  манере  здороваться,  в  этом  взгляде,  -  скажите,  какие
царственные жесты!"
   М-ль де Ла-Моль окликнула своего брата в ту минуту, когда он  выходил
из гостиной.
   Граф Норбер подошел к Жюльену.
   - Дорогой мой Сорель, - сказал он ему, - где мне вас поймать  в  пол-
ночь, чтобы нам с вами поехать на бал к господину де Рецу? Он мне  пору-
чил непременно привезти вас.
   - Я очень хорошо знаю, кому я обязан столь великой милостью, -  отве-
чал Жюльен, кланяясь чуть ли не до земли.
   Вежливый и даже предупредительный тон Норбера  не  давал  повода  для
придирок дурному настроению Жюльена, и он придрался к собственному отве-
ту на это любезное приглашение. Ему померещился в нем оттенок низости.
   Приехав вечером на бал, он был поражен необычайным великолепием особ-
няка де Реца. Двор, куда въезжали экипажи, был словно шатер: над ним был
натянут громадный тент из алого тика в золотых звездах; это было  просто
изумительно. А под шатром весь двор был превращен  в  настоящий  лес  из
апельсиновых деревьев и олеандров в цвету. Кадки этих деревьев были  за-
рыты так глубоко, что казалось, деревья растут из земли. Дорога, по  ко-
торой подъезжали экипажи, была усыпана песком.
   Все это, вместе взятое, показалось нашему провинциалу чем-то поистине
необычайным. Он не имел ни малейшего представления о  подобной  роскоши;
его потрясенное воображение мигом унеслось за тысячи лье от всяких мрач-
ных мыслей. В карете, когда они ехали на бал, Норбер  весело  болтал,  а
Жюльену все представлялось в черном свете, но  едва  только  въехали  во
двор, они поменялись ролями.
   Внимание Норбера привлекали главным образом какие-то мелочи, на кото-
рые посреди всего этого великолепия, очевидно, не обратили внимания.  Он
оценивал стоимость каждой затеи, и Жюльен видел, что по  мере  того  как
общий итог возрастал, его спутника начинало разбирать нечто вроде завис-
ти и раздражения.
   А Жюльен вошел в первую залу, где уже  начались  танцы,  очарованный,
восхищенный и чуть ли не оробевший от этих слишком сильных ощущений. Все
стремились к дверям второй залы, и там  образовалась  такая  толпа,  что
пробиться не было возможности. Эта вторая зала была убрана в стиле  гре-
надской Альгамбры.
   - Царица бала! Бесспорно, нельзя не согласиться, - произнес  какой-то
молодой человек с усиками, чье плечо довольно крепко упиралось  в  грудь
Жюльена.
   - Мадемуазель Фурмон, которая всю эту зиму была у нас первой красави-
цей, - откликнулся его сосед, - чувствует, что ей придется отступить  на
второе место Посмотри, какой у нее странный вид.
   - Да, все усилия прилагает, чтобы понравиться Смотри, какая  прелест-
ная улыбка, вот сейчас, когда она идет в кадрили. Клянусь честью, непод-
ражаемо.
   - А мадемуазель де Ла-Моль и виду не подает, что ее радует эта  побе-
да, которую она отлично сознает Можно подумать, что  она  боится  понра-
виться тому, с кем говорит.
   - Великолепно! Вот истинное искусство пленять.
   Жюльен тщетно силился разглядеть Матильду семь или восемь мужчин, все
гораздо выше его, окружали эту обольстительницу.
   - А ведь в этой благородной сдержанности  тоже  немало  кокетства,  -
промолвил молодой человек с усиками.
   - А эти громадные голубые глаза, как медленно они  опускаются  в  тот
самый момент, когда кажется, что они уже вот-вот себя выдадут! - подхва-
тил сосед. - Нет, честное слово, ничего искусней и вообразить нельзя!
   - Погляди, как рядом с ней красавица Фурмон стала вдруг какой-то сов-
сем неприметной, - сказал третий.
   - Этот сдержанный вид словно говорит вам, сколько радости я  подарила
бы вам, будь вы человеком, достойным меня!
   - Но кто может быть достоин божественной Матильды? - сказал первый. -
Разве какой-нибудь принц королевской крови, статный красавец, умник, ге-
рой, отличившийся в войне, и при всем том не старше двадцати лет.
   - Побочный сын русского императора А чтобы сделать его достойным  та-
кого брака, его пожалуют во владетельные князья.  А  может  быть,  прос-
то-напросто граф Талер, хоть он и похож на наряженного крестьянина?
   В дверях стало просторней, и Жюльен мог войти.
   "Уж если она кажется этим куклам такой замечательной, стоит  рассмот-
реть ее хорошенько, - подумал он. - По крайней мере буду хоть  знать,  в
чем заключается совершенство, по мнению этих людей".
   Он стал искать ее глазами, и в эту минуту Матильда взглянула на него.
"Мои обязанности призывают меня", - сказал себе Жюльен; но хоть он и вы-
разился гак, он не почувствовал никакой досады.  Любопытство  заставляло
его двигаться вперед не без чувства удовольствия,  а  сильно  обнаженные
плечи Матильды мгновенно увеличили это  удовольствие,  что,  признаться,
было отнюдь не лестно для его самолюбия. "Ее красота, -  подумал  он,  -
это красота юности". Пятеро или шестеро  молодых  людей,  среди  которых
Жюльен узнал и тех, что беседовали между собою в дверях, находились меж-
ду ним и ею.
   - Вы, сударь, были здесь всю зиму, - сказала она ему. - Не правда ли,
это самый прелестный бал за весь сезон?
   Он ничего не ответил.
   - Эта кадриль Кулона, по-моему, просто  восхитительна,  и  наши  дамы
танцуют ее бесподобно.
   Молодые люди обернулись, чтобы увидеть счастливца,  от  которого  так
настойчиво добивались ответа. Но ответ не заключал в себе никакого поощ-
рения.
   - Вряд ли я могу быть хорошим судьей, мадемуазель. Я провожу жизнь за
письменным столом. Я в первый раз присутствую на таком блестящем бале.
   Молодые люди с усиками были явно скандализованы.
   - Вы мудрец, господин Сорель, - последовало в ответ  заметно  оживив-
шимся тоном. - Вы глядите на все эти балы, на все эти праздники, как фи-
лософ, как ЖанЖак Руссо. Эти безумства вас удивляют, но ничуть не пленя-
ют.
   Одно словечко в этой фразе внезапно потушило  воображение  Жюльена  и
сразу изгнало из его сердца всякое самообольщение. Губы его сложились  в
презрительную усмешку; быть может,  это  получилось  несколько  чересчур
подчеркнуто.
   - Жан-Жак Руссо, - отвечал он, - на мой взгляд, просто глупец,  когда
он берется судить о высшем свете. Он не понимал его и стремился  к  нему
душой лакеявыскочки.
   - Он написал "Общественный договор", - сказала Матильда с  благогове-
нием.
   - Проповедуя республику и ниспровергая троны монархов, этот  выскочка
пьянел от счастья, когда какойнибудь герцог изменял своей обычной после-
обеденной прогулке, чтобы проводить кого-либо из его друзей.
   - Ах, да! Этот герцог Люксембургский в  Монморанси  проводил  некоего
господина Куенде, когда тот возвращался в Париж... - подхватила м-ль  де
Ла-Моль, с живостью и восторгом предаваясь новообретенному счастью  уче-
ности.
   Она была в восторге от своих знаний, как тот академик, который открыл
существование короля Феретрия. Взор Жюльена по-прежнему был  пронизываю-
щим и суровым. Матильду охватил порыв истинного воодушевления, и  холод-
ность ее собеседника совершенно ошеломила ее. Она была тем более изумле-
на, что до сих пор обычно сама производила такое впечатление на людей.
   В это самое время маркиз де Круазенуа поспешно пробирался к  м-ль  де
Ла-Моль через густую толпу. Он уже был в трех шагах от нее, но никак  не
мог подойти ближе. Он смотрел на нее, посмеиваясь над тем, что  попал  в
такой затор. Рядом с ним стояла юная маркиза де Рувре, кузина  Матильды.
Она опиралась на руку своего мужа, который стал им всего лишь две недели
тому назад. Маркиз де Рувре, еще совсем юноша, был влюблен  без  памяти,
что легко может случиться с человеком, когда  он,  вступая  в  приличный
брак по расчету, устроенный нотариусами, вдруг обнаруживает в своей жене
прелестное существо. Г-н де Рувре должен был получить  герцогский  титул
после смерти своего весьма престарелого дядюшки.
   В то время как маркиз де Круазенуа, не будучи в  состоянии  пробиться
сквозь толпу, улыбаясь, смотрел на Матильду, она устремила свои  громад-
ные, синие, как небо, глаза на него и на его соседей. "Что может быть на
свете пошлее вот этого сборища! Вот Круазенуа, который изволит претендо-
вать на мою руку, человек мягкий, вежливый и  манеры  у  него  такие  же
утонченные