быть справедливым и не питать  ни  к
кому ни ненависти, ни любви. Тяжкая тебе предстоит жизнь. Я вижу в  тебе
нечто, что претит низким душам. Зависть и клевета всюду будут  преследо-
вать тебя. Куда бы ни забросило тебя провидение,  товарищи  твои  всегда
будут ненавидеть тебя, а если даже и  будут  притворяться  друзьями,  то
только затем, чтобы вернее тебя погубить. Только одно может тебе помочь:
не полагайся ни на кого, кроме бога, который в наказание за твою самона-
деянность наделил тебя тем, что неизбежно вызывает к тебе ненависть.  Да
будет поведение твое выше всяких упреков - в этом единственное твое спа-
сение. Если ты неуклонно будешь держаться истины, рано или  поздно  твои
враги будут повержены.
   Жюльен так давно не слышал дружеского голоса, что - простим  ему  эту
слабость - он залился слезами. Аббат Пирар обнял, его и привлек к  своей
груди; сладостен был этот миг для них обоих.
   Жюльен не помнил себя от радости: это было первое повышение, которого
он добился, а преимущества, вытекавшие из него, были огромны. Оценить их
может только тот, кто был обречен жить долгие месяцы, ни  на  минуту  не
оставаясь наедине с собой, но вечно в тесном  соприкосновении  с  однок-
лассниками, которые по меньшей мере несносны, а  в  большинстве  случаев
невыносимы. Одни крики их способны довести до исступления чувствительную
натуру. Шумная радость этих досыта накормленных, чисто  одетых  крестьян
только тогда была полной, когда могла дать себе выход,  когда  им  можно
было беспрепятственно орать во всю силищу своих здоровенных легких.
   Теперь Жюльен обедал один или почти один, примерно на час позже  всех
остальных. У него был ключ от сада, и он мог  там  прогуливаться,  когда
никого не было.
   К своему великому удивлению, Жюльен обнаружил, что его  стали  меньше
ненавидеть, а он-то, наоборот, ожидал, что ненависть семинаристов  удво-
ится. Теперь они не считали нелепым высокомерием его нежелание  вступать
в разговор, что было для всех очевидно и  создало  ему  столько  врагов.
Этим грубым созданиям, среди которых он жил,  его  замкнутость  казалась
теперь вполне уместным чувством собственного достоинства. Ненависть  за-
метно уменьшилась, особенно среди младших семинаристов, отныне его  уче-
ников, с которыми он обращался чрезвычайно учтиво.  Мало-помалу  у  него
стали появляться и сторонники, а называть его  Мартином  Лютером  теперь
уже считалось непристойной шуткой.
   Но к чему перечислять его друзей, его врагов? Все это гнусно,  и  тем
гнуснее, чем правдивее будет наше изображение.  А  между  тем  ведь  это
единственные воспитатели нравственности, какие есть у народа: что  же  с
ним будет без них? Сможет ли когда-нибудь газета заменить попа?
   С тех пор как Жюльен получил новое назначение, ректор семинарии  явно
избегал разговаривать с ним без свидетелей. Это была с его стороны осто-
рожность, полезная равно как учителю, так и ученику, но прежде всего это
было испытание. Суровый янсенист, аббат  Пирар  держался  непоколебимого
правила: если какой-нибудь человек обладает в  глазах  твоих  некоторыми
достоинствами, ставь препятствия на пути ко всему, чего он жаждет, к че-
му стремится. Если он обладает подлинными достоинствами, он сумеет прео-
долеть или обойти все препятствия.
   Наступила охотничья пора. Фуке надумал прислать в семинарию от  имени
родных Жюльена оленя и кабана. Туши этих зверей положили в коридоре меж-
ду кухней и трапезной. Там-то их и увидели семинаристы,  когда  они  шли
обедать. С каким любопытством они разглядывали их! Кабан, даже и  безды-
ханный, внушал страх младшим ученикам - они осторожно  дотрагивались  до
его клыков. Целую неделю только и было разговоров, что об этих тушах.
   Этот дар, ставивший семью Жюльена в тот  слой  общества,  к  которому
надлежит относиться с уважением, нанес смертельный удар завистливой  не-
нависти. Жюльен приобрел право  на  превосходство,  освященное  зажиточ-
ностью Шазель и другие из наиболее успевающих семинаристов начали  заис-
кивать перед ним и чуть ли не пеняли ему, как это он с самого начала  не
поставил их в известность о достатке своих родителей,  позволив  им  тем
самым выказать невольное неуважение к деньгам.
   В это время происходил рекрутский набор, но Жюльен в качестве семина-
риста не подлежал призыву. Он был глубоко потрясен этим. - Вот и  прошел
для меня навсегда этот миг, который двадцать лет назад позволил  бы  мне
вступить на путь героев!"
   Как-то раз, прогуливаясь в одиночестве по семинарскому саду, он услы-
шал разговор каменщиков, чинивших ограду:
   - Ну вот, пришел и наш черед. Новый набор объявили!
   - Да, когда тот был - что же, в добрый час! Из каменщика ты  офицером
делался, а то и генералом, видали такие случаи.
   - Теперь, брат, уж не увидишь! Одна голытьба в солдаты идет. А тот, у
кого в кармане позвякивает, дома остается.
   - Кто нищим родился, тот нищим весь век и останется.
   - А что это, верно говорят, будто тот помер? - вмешался третий камен-
щик.
   - Это, брат, толстосумы говорят! Как же, он им нагнал страху!
   - Вот ведь какая она разница получается, как делато при  том  шли!  И
скажи на милость, его же маршалы его и предали! Родятся же на свет такие
изменники!
   Этот разговор несколько утешил Жюльена. Он пошел дальше по дорожке и,
вздыхая, говорил про себя:
   - Единственный монарх, чью память чтит народ!
   Подошло время экзаменов. Жюльен отвечал блестяще; он видел, что  даже
Шазель старается показать все свои знания.
   В первый день господа экзаменаторы, назначенные небезызвестным  стар-
шим викарием де Фрилером, были весьма раздосадованы тем, что им неизмен-
но приходилось выставлять в своем списке на первое или в крайнем  случае
на второе место этого Жюльена Сореля, о котором им донесли, что  он  лю-
бимчик аббата Пирара. В семинарии уже держали пари, что Жюльен выйдет на
первое место по всем предметам и в главном экзаменационном листе, а зна-
чит, ему и достанется почетное право быть приглашенным  на  обед  к  его
преосвященству епископу.
   Но на последнем экзамене, когда он отвечал об отцах церкви, один лов-
кий экзаменатор, задав ему несколько вопросов о святом  Иерониме  и  его
пристрастии к Цицерону, завел речь о Горации,  Вергилии  и  прочих  поэ-
тах-язычниках. Жюльен потихоньку от  товарищей  выучил  наизусть  немало
стихов этих авторов. Воодушевленный своим успехом, он забыл о  том,  где
находится, и на повторный вопрос экзаменатора начал с жаром читать и пе-
релагать горациевы оды. Экзаменатор минут двадцать не мешал  ему  пребы-
вать в этом ослеплении, а затем, вдруг сразу приняв негодующий вид, стал
сурово отчитывать за то, что он даром тратил время на это нечестивое за-
нятие и засорял себе голову бесполезными и греховными идеями.
   - Я глупец, сударь, вы правы, - смиренно отвечал ему  Жюльен,  поняв,
наконец, искусный маневр, которым его погубили.
   Эта уловка экзаменатора даже и семинаристам показалась подлостью, од-
нако она не помешала тому, что г-н аббат де Фрилер, этот хитрейший чело-
век, который так искусно наладил обширную сеть тайных обществ в Безансо-
не и чьи донесения в Париж приводили в трепет  судей,  префекта  и  даже
высшее начальство гарнизонного штаба, изволил сам своей  властной  рукой
поставить против имени Жюльена цифру "198". Он обрадовался этой  возмож-
ности причинить неприятность своему врагу янсенисту Пирару.
   Вот уже добрых десять лет, как он всеми способами старался  столкнуть
его с поста ректора семинарии. Аббат Пирар следовал тем же правилам  по-
ведения, которые он преподал Жюльену: он был искренен,  благочестив,  не
занимался интригами и ревностно исполнял свои обязанности. Но господь  в
гневе своем наделил его желчным темпераментом, а  такие  натуры  глубоко
чувствуют обиду и ненависть. Ни одно из оскорблений, нанесенных ему,  не
проходило бесследно для этой пламенной души. Он уже сто раз подал  бы  в
отставку, но он был убежден, что действительно приносит пользу  на  этом
посту, на который его поставило провидение. "Я препятствую распростране-
нию иезуитства и идолопоклонства", - говорил он себе.
   К тому времени, как начались экзамены, он уже около двух  месяцев  ни
разу не разговаривал с Жюльеном, и, однако, он заболел и прохворал целую
неделю после того, как получил официальное уведомление о результатах эк-
заменов и увидел цифру "198" против имени своего ученика, который в  его
глазах был гордостью семинарии. Единственное утешение для  этой  суровой
натуры заключалось в том, что он теперь сосредоточил на Жюльене всю силу
своей бдительности. И для него было величайшей радостью  убедиться,  что
Жюльен не обнаруживал ни злобы, ни желания отомстить, ни малодушия.
   Через несколько недель Жюльен получил письмо и  весь  затрепетал:  на
конверте стоял парижский штемпель. "Наконец-то, - подумал он, -  госпожа
де Реналь вспомнила о том, что она мне когда-то обещала". Какой-то  гос-
подин, подписавшийся "Поль Сорель" и называвший себя его  родственником,
посылал ему чек на пятьсот франков. В письме говорилось, что если Жюльен
будет и впредь с таким же рвением изучать  славных  авторов-латинян,  он
каждый год будет получать такую же сумму.
   "Это она, это ее доброта! - растрогавшись, думал Жюльен. - Ей захоте-
лось утешить меня. Но почему же нет ни одного дружеского слова?"
   Он жестоко ошибался относительно этого письма. Г-жа де Реналь, подпав
под влияние своей подруги, г-жи Дервиль, всей душой предавалась глубоко-
му раскаянию Против своей воли ей случалось нередко вспоминать  об  этом
необыкновенном существе, встреча с которым перевернула ее жизнь, но  она
ни за что не позволила бы себе написать ему.
   Если бы нам вздумалось заговорить семинарским языком,  мы,  наверное,
признали бы чудом появление этих пятисот франков и сказали бы,  что  они
исходят от самого г-на де Фрилера, кого провидение избрало своим  оруди-
ем, дабы ниспослать этот дар Жюльену.
   Двенадцать лет тому назад аббат де Фрилер явился в город  Безансон  с
одним тощим саквояжем в руках, где, как утверждает здешняя молва, заклю-
чалось все его достояние. Теперь он был одним из самых богатых помещиков
на всю округу. За время своего постепенного обогащения он приобрел поло-
вину имения, другая половина которого досталась по  наследству  г-ну  де
Ла-Молю. Из-за этого между двумя высокими  особами  и  возникла  великая
тяжба.
   Несмотря на свое блестящее положение в Париже и все  свои  придворные
должности, г-н маркиз де ЛаМоль  почувствовал,  что  вести  в  Безансоне
борьбу против старшего викария, о котором шла молва, будто он  рукопола-
гает и низлагает префектов, небезопасно. Однако вместо того чтобы выхло-
потать себе пятьдесят тысяч наградных под каким-нибудь удобным  наимено-
ванием, предусмотренным бюджетом, и уступить аббату де  Фрилеру  в  этой
пустяковой тяжбе из-за пятидесяти тысяч франков, маркиз заупрямился.  Он
считал, что право на его стороне: несокрушимый довод - право!
   Но да позволено нам будет спросить:  существует  ли  на  свете  такой
судья, у которого нет сына или хотя бы какого-нибудь родственника, кото-
рого надо протолкнуть, помочь ему выбиться в люди?
   Дабы сие уразумел и слепой, г-н аббат де Фрилер  через  неделю  после
того, как он добился первого решения суда, явился в карете его  высокоп-
реосвященства к своему адвокату и самолично вручил ему  орден  Почетного
Легиона. Г-н де Ла-Моль, несколько  растерявшись  от  таких  решительных
действий противной стороны и чувствуя, что адвокаты  его  того  и  гляди
сдадутся, обратился за советом к аббату Шелану, а тот, в  свою  очередь,
связал его с г-ном Пираром.
   К тому времени, о котором повествует наша  история,  отношения  между
ними длились уже несколько лет. Аббат Пирар взялся за это дело  со  всей
страстностью своей натуры Постоянно встречаясь с адвокатами маркиза,  он
хорошо изучил его иск и, убедившись, что маркиз прав,  открыто  стал  на
сторону г-на де Ла-Моля, против всемогущего  старшего  викария.  Г-н  де
Фрилер был чрезвычайно оскорблен подобной дерзостью, да еще  со  стороны
какого-то ничтожного янсениста!
   - Полюбуйтесь-ка на эту придворную знать, которая считает себя  такой
всесильной, - говорил своим близким друзьям аббат де Фрилер. -  Господин
де ЛаМоль не потрудился даже исхлопотать своему безансонскому агенту ка-
кого-нибудь ничтожного крестика; он и пальцем не пошевельнет, если  того
сместят. А между тем, как мне пишут, сей  благородный  пэр  недельку  не
пропустит, чтобы не выставить напоказ свою голубую  ленту  и  не  отпра-
виться в гостиную министра юстиции, кто бы он там ни был.
   Несмотря на все старания аббата  Пирара,  г-ну  де  ЛаМолю,  хоть  он
действительно всегда был в наилучших отношениях с министром  юстиции,  а
тем паче с его канцелярией, после шестилетних  хлопот  удалось  добиться
только того, что тяжба его не была проиграна окончательно.
   Постоянно переписываясь с аббатом Пираром по пот воду этого  дела,  к
которому оба они относились с большим рвением,  маркиз  в  конце  концов
оценил своеобразный ум аббата. Мало-помалу, несмотря на огромное рассто-
яние, разделявшее их на общественной лестнице, их переписка приняла дру-
жеский той - Аббат Пирар сообщил маркизу, что путем всяческих  притесне-
ний его хотят заставить уйти в отставку. Возмущенный  гнусным  подвохом,
придуманным, как он полагал, нарочно для Жюльена, он изложил всю эту ис-
торию маркизу.
   При всем своем богатстве этот вельможа отнюдь не был скуп. Ему до сих
пор никогда не удавалось заставить аббата Пирара принять от него хотя бы
некоторую сумму в возмещение почтовых расходов, вызванных тяжбой. И  тут
ему пришло в голову послать пятьсот франков любимому ученику аббата.
   Господин де Ла-Моль даже изволил потрудиться и собственноручно  напи-
сал сопроводительное письмо. Это заставило его вспомнить и об аббате.
   В один прекрасный день аббат Пирар получил  записку,  в  которой  его
просили немедленно прийти по одному весьма важному делу  в  гостиницу  в
предместье Безансона. Там он нашел управителя г-на де Ла-Моля.
   - Господин маркиз поручил мне предоставить в  ваше  распоряжение  его
коляску, - сказал ему управитель. - Он надеется, что вы  не  откажетесь,
ознакомившись с его письмом, отправиться через четыре или  пять  дней  в
Париж. А я за тот срок, который вам угодно будет мне  назначить,  объеду
владения господина маркиза здесь, во Франш-Конте. А после  этого,  когда
вы изволите пожелать, мы отправимся в Париж.
   Письмо было коротенькое: "Развяжитесь вы  со  всеми  этими  провинци-
альными дрязгами, дорогой мой аббат, и приезжайте подышать нашим спокой-
ным парижским воздухом. Посылаю вам мой экипаж - я приказал ждать вашего
решения четыре дня. Сам я буду ждать вас в Париже до вторника.  От  вас,
сударь, ждут только одного слова "да", чтобы оставить за  вами  один  из
самых лучших приходов в окрестностях Парижа. Самый богатый из ваших  бу-
дущих прихожан никогда вас не видел, однако вы себе и представить не мо-
жете, до какой степени он вам предан; это не кто  иной,  как  маркиз  де
Ла-Моль.
   Суровый аббат Пирар, сам того не подозревая, горячо любил свою  семи-
нарию, населенную его врагами: вот уж пятнадцать лет как  все  его  думы
были посвящены ей. Письмо г-на де Ла-Моля подействовало на него так, как
если бы к нему явился хирург для того, чтобы произвести  над  ним  некую
мучительную, но неизбежную операцию. Смещение  его  было  неминуемо.  Он
назначил управителю свидание через три дня.
   В продолжение сорока восьми  часов  его  одолевали  приступы  нереши-
тельности. Наконец он написал письмо г-ну де Ла-Молю и сочинил  послание
его высокопреосвященству, истинный шедевр экклезиастического  стиля,  но
чуточку длинноватый. Трудно было бы подыскать более безукоризненные  вы-
ражения, проникнутые  столь  глубокой  почтительностью.  И,  однако  же,
письмо это, предназначенное для того, чтобы заставить  г-на  де  Фрилера
пережить нелегкий часок с глазу на глаз со своим  начальством,  подробно
излагало все основания для серьезных жалоб, все вплоть до мелких гнусных
придирок, которые, после того как он покорно переносил их в течение шес-
ти лет, заставили его в конце концов решиться покинуть епархию.
   У него воровали дрова из сарая, отравили его собаку, и так  далее,  и
так далее.
   Окончив это письмо, он послал разбудить Жюльена, который, как  и  все
семинаристы, ложился спать в восемь часов вечера.
   - Вы знаете, где находится епископское подворье? - обратился он к не-
му на безупречном латинском языке. - Отнесите это письмо его  высокопре-
освященству. Не стану скрывать от вас, что посылаю вас в волчье  логово.
Вам надлежит быть лишь ушами и глазами. Не допускайте никакой лжи в  ва-
ших ответах, но не забудьте, что тот, кто будет  задавать  вам  вопросы,
возможно, испытает истинную радость, если ему удастся повредить  вам.  Я
очень рад, дитя мое, дать вам возможность пройти  через  это  испытание,
прежде чем я вас покину, ибо не скрою от вас, что письмо, которое вы по-
несете, - это моя отставка.
   Жюльен словно застыл на месте. Он любил аббата Пирара.  Тщетно  осто-
рожность твердила ему: "Когда этот честный человек уйдет отсюда,  партия
Сердца Иисусова будет притеснять меня и, может быть, выгонит совсем".
   Он не в силах был думать о себе. Он стоял в  нерешительности,  потому
что ему хотелось сказать одну вещь; он не знал, как бы выразить это  по-
деликатнее, и ничего не мог придумать.
   - Ну что же, друг мой? Отчего вы не идете?
   - Дело в том, что... - робко сказал Жюльен, - мне  пришлось  слышать,
что вы за все долгое время вашего управления ничего не отложили. У  меня
есть шестьсот франков...
   Слезы мешали ему говорить.
   - Это тоже будет отмечено, - холодно ответил бывший ректор семинарии.
- Отправляйтесь к епископу, уже поздно.
   Случайно в этот вечер дежурным в приемной епископа оказался аббат  де
Фрилер. Его высокопреосвященство был на обеде в префектуре. Таким  обра-
зом, Жюльен вручил письмо самому г-ну де  Фрилеру;  но,  разумеется,  он
этого не знал.
   Жюльен с удивлением  смотрел,  как  этот  аббат  бесцеремонно  вскрыл
письмо, адресованное епископу. Красивое лицо  старшего  викария  сначала
выразило изумление, смешанное с живейшим удовольствием, а  затем  сдела-
лось весьма озабоченным. Пока он читал, Жюльен, пораженный его  красивой
внешностью, успел хорошо разглядеть его. Лицо это  обладало  бы  большей
внушительностью, если бы в каких-то его черточках  не  сквозила  порази-
тельная хитрость, которая могла бы даже изобличить криводушие,  если  бы
только обладатель этой красивой физиономии хоть на миг забыл о том,  что
ей надлежит выражать. Нос, резко выступавший вперед, образовывал превос-
ходную прямую линию, но придавал, к несчастью, этому весьма благородному
профилю непоправимое сходство с лисьей мордой. Заметим, кстати, что этот
аббат, которого, по-видимому, так заинтересовала отставка аббата Пирара,
был одет с большой элегантностью, что очень понравилось Жюльену, которо-
му до сих пор не приходилось видеть чего-либо подобного ни у одного свя-
щенника.
   Уже много времени спустя Жюльен узнал, в чем заключался особый талант
аббата де Фрилера. Он умел забавлять своего епископа, любезного  старца,
привыкшего жить в Париже и чувствовавшего себя в Безансоне, как в изгна-
нии. У епископа было очень слабое зрение, а он страстно любил рыбу.  Аб-
бат де Фрилер выбирал косточки из рыбы, которую подавали его  высокопре-
освященству.
   Жюльен молча смотрел на аббата, перечитывавшего прошение об отставке,
как вдруг дверь с шумом распахнулась. В комнату  поспешно  вошел  богато
разодетый лакей Жюльен едва успел обернуться  к  двери:  он  увидел  су-
хонького старичка с крестом на груди. Жюльен бросился на колени и  расп-
ростерся в земном поклоне; епископ милостиво улыбнулся ему и проследовал
дальше. Красавец аббат пошел вслед за ним, и Жюльен остался один в  при-
емной, г