ас сделают котлету, если вы сейчас же не явитесь  туда.  -  Она
кивнула головой на дверь.
   - А может, я хочу уволиться, - оказал я по-прежнему  игриво,  и  вдруг,
словно вспышка магния, в голове у меня сверкнула мысль, что,  может,  я  и
вправду хочу.
   Сэди  собиралась  мне  что-то  сказать,  но  тут  зазвонил  телефон  и,
кинувшись на него так, словно она хотела его удушить, Сэди сорвала трубку.
   По дороге к двери в смежную комнату я услышал, как она говорит:
   - Ага, поймали его? Везите в город,  прямо  к  нам...  Черт  с  ней,  с
женой... Скажите ему, что он хуже  ее  заболеет,  если  не  явится...  Да,
скажите...
   Затем я постучал в дверь и, услышав голос, вошел.
   Хозяин без пиджака сидел, завалившись в кресле и положив ноги в  носках
на стул; галстук его свесился набок, глаза были выпучены,  а  указательный
палец вытянут вперед, как кнутовище. Потом я увидел, с чего сшибал бы  мух
кнут, если бы палец Хозяина  был  кнутовищем:  передо  мной  стоял  Байрам
Б.Уайт, ревизор штата,  его  длинное,  тощее,  парафиновое  лицо  выделяло
нездоровые капельки пота, а его глаза протянулись ко мне  и  уцепились  за
меня, как за последнюю надежду.
   Я понял, что помешал разговору.
   - Извините, - сказал я и попятился к двери.
   - Закрой дверь и сядь, - сказал  Хозяин  и,  взмахнув  кнутовищем,  без
всякого перехода в голосе закончил фразу, прерванную моим появлением: -  И
заруби себе на носу, что тебе не положено быть богатым.  Такому  человеку,
как ты - на шестом десятке, с язвой желудка, с чужими зубами и  без  гроша
всю жизнь, - если бы господь бог собирался сделать тебя богатым, то  давно
бы сделал. Да ты погляди на себя, черт возьми! Это же чистое  кощунство  -
думать, будто ты можешь сделаться богатым. Погляди на себя. Разве  это  не
факт? - И указательный палец направился на Байрама Б.Уайта.
   М-р Уайт не ответил. Он стоял и горестно смотрел на палец.
   - Ты что, язык проглотил, мать твою за ногу? -  спросил  Хозяин.  -  Не
можешь ответить на простой вопрос?
   - Да, - выдохнул м-р Уайт, едва шевеля серыми губами.
   - Отвечай, не мямли, повтори: "Да - это факт, это кощунственный  факт",
- требовал он, наставив на м-ра Уайта палец.
   Губы м-ра Уайта посерели еще больше, и,  хотя  в  голосе  его  не  было
металла, он повторил. Слово в слово.
   - Так, это уже лучше, - сказал Хозяин. - Теперь  ты  знаешь,  что  тебе
полагается  делать.  Тебе  полагается  быть  бедным  и   послушным.   Твое
целомудрие меня не интересует, судя по  твоему  виду,  на  него  никто  не
покушается - я говорю о бедности и послушании,  и  запомни  это.  Особенно
последнее. Время от времени кое-какая мелочь может приплыть тебе  в  руки,
но за этим присмотрит Дафи. Никакого частного предпринимательства - понял?
Никаких персональных Клондайков здесь не будет. Ты понял меня? Отвечай!
   - Да, - ответил м-р Уайт.
   - Громче! Говори: "Я вас понял".
   Он проговорил. Громче.
   - Ладно, - сказал Хозяин. - Я не отдам тебя под суд, прекращу это дело.
Но не думай, что из любви к тебе. Просто  я  не  хочу,  чтобы  эти  ребята
решили, будто они могут кого-то съесть. Мои мотивы ясны?
   - Да, - сказал м-р Уайт.
   - Так, теперь сядь за стол. - Хозяин указал на  письменный  столик,  на
котором стояли телефон и чернильный прибор. - Вынь из ящика лист бумаги  и
возьми ручку в руку.
   М-р Уайт призраком скользнул по комнате и сел за стол, сделавшись вдруг
удивительно маленьким, словно джинн, уходящий в бутылку;  он  скрючился  и
вжался в стул, будто хотел вновь принять утробное положение, спрятаться  в
темноте, где ему было когда-то так тепло и уютно. Но Хозяин продолжал:
   - Теперь пиши, что  я  скажу.  -  И  он  начал  диктовать:  -  "Дорогой
губернатор Старк, в связи с ухудшившимся состоянием здоровья,  которое  не
позволяет мне  добросовестно  выполнять...  -  Тут  Хозяин  остановился  и
сказал: - Ты написал  "добросовестно"?  Не  вздумай  пропустить.  -  Затем
деловито продолжал: - Обязанности ревизора...  прошу  освободить  меня  от
занимаемой должности в ближайшее удобное для Вас время. - Он  взглянул  на
сгорбленную фигуру и добавил: - Уважающий Вас".
   Наступила тишина, только перо царапало по бумаге и наконец замерло.  Но
узкая лысая голова м-ра Уайта не  поднималась  от  стола,  словно  он  был
близорук, или молился, или просто потерял ту косточку от затылка,  которая
держит голову прямо.
   Хозяин осмотрел его спину и склоненную голову. Потом спросил:
   - Ты подписал?
   - Нет, - сказал голос.
   - Так подписывай, черт  возьми!  -  И  когда  перо  перестало  царапать
бумагу, Хозяин добавил: - Числа не ставь. Я сам поставлю, когда захочу.
   Голова м-ра Уайта не поднималась. С моего места мне было видно, что его
пальцы еще держат ручку, а перо так и остановилось на последней букве  его
фамилии.
   - Давай сюда, - сказал Хозяин.
   М-р Уайт встал, повернулся, и я заглянул в его  опущенное  лицо,  чтобы
увидеть там то, что там можно было увидеть. Во взгляде, скользнувшем  мимо
меня, не  было  мольбы.  В  нем  не  было  ничего.  Глаза  были  пустые  и
окоченелые, как пара серых устриц на половинках раковин.
   Он протянул листок Хозяину, тот прочел его,  сложил  и  бросил  в  ноги
кровати, возле которой сидел.
   - Да, -  сказал  он,  -  я  поставлю  число,  когда  понадобится.  Если
понадобится. Все зависит от тебя. Знаешь, Уайт, сам не могу понять, почему
я сразу не взял у тебя такого заявления об отставке, без даты. У  меня  их
целая пачка. Но тебя я не раскусил. Я увидел тебя в первый раз и  подумал:
чепуха, старикашка совсем безвредный. Такой забитый  -  я  думал,  ты  сам
понимаешь, что господь не собирался сделать тебя богатым. Чепуха,  подумал
я, в тебе не больше пороха, чем в мокрой тряпке на полу ванной в  пансионе
для старых дев. Я был не прав, Уайт, могу в  этом  признаться.  Пятидесяти
лет от роду - и все пятьдесят лет ты ждал своего часа. Ждал  праздника  на
своей улице. Приберегал закваску, как малосильный к свадебной  ночи.  Ждал
своего часа, и вот он пришел, и все должно было пойти по-другому. Но, - он
снова наставил палец на м-ра Уайта, - ты просчитался, Байрам. Твой час  не
пришел. И не придет никогда. К таким, как ты, он  не  приходит.  А  теперь
убирайся!
   М-р Уайт убрался. Исчезновение произошло почти беззвучно: секунду назад
он был здесь, и вот уже его нет. Осталось только пустое место -  на  месте
пустого места по имени Байрам Б.Уайт.
   - Ну, - сказал я Хозяину, - ты, я вижу, повеселился.
   - А, черт, - ответил он,  -  у  них  глаза  такие,  что  ты  не  можешь
разговаривать по-другому. Он холуй, этот Уайт,  это  сразу  видно,  с  ним
просто нельзя обращаться по-другому.
   - Да, - сказал я, - в эту чашу  можно  плевать  всю  жизнь,  и  она  не
переполнится.
   - А кто ему велел терпеть? - угрюмо отозвался Хозяин. - Кто ему  велел?
Кто ему велел писать под диктовку? Кто ему велел меня слушать? Он мог уйти
и хлопнуть дверью. Мог поставить число на этом заявлении. Мог сделать  что
угодно. А сделал он? Нет, черт подери. Нет, он  будет  стоять,  и  моргать
глазами, и жаться к ноге, как собака, когда ее хочешь ударить.  И  честное
слово, кажется, что если его не ударишь, то пойдешь против воли божьей. Ты
просто помогаешь Байраму выполнить свое предназначение.
   - Мое дело, конечно, сторона, - сказал я, - но из-за чего шум?
   - Ты газет не читал?
   - Нет. Я был в отпуске.
   - И Сэди тебе не сказала?
   - Я только что приехал, - ответил я.
   - Уайт, видишь  ли,  придумал  план,  как  стать  богатым.  Снюхался  с
компанией по торговле недвижимостью, а потом - с Хемилом из Бюро земельных
налогов. Все бы хорошо, но они не хотели  ни  с  кем  делиться,  а  кто-то
обиделся, что  его  не  взяли  в  долю,  и  накапал  ребятам  Макмерфи  из
законодательного собрания. И если я доберусь до того, кто это сделал...
   - Что сделал?
   - Накапал людям Макмерфи. Должен был  пойти  к  Дафи.  Все  знают,  что
жалобы рассматривает он. Теперь против него возбуждено дело.
   - Против кого?
   - Уайта.
   - А что с Хемилом?
   - Переехал на Кубу. Знаешь, климат мягче. И судя по газетам, он времени
не терял. Сегодня утром там был Дафи, и Хемил успел на поезд. Но на  руках
у нас - дело Уайта.
   - Вряд ли они чего-нибудь добьются.
   - А они и не попробуют  добиваться.  Тут  только  позволь  начать  -  и
неизвестно, что из этого выйдет. Сейчас самое время прижать  их  к  ногтю.
Мои ребята собирают всех нытиков и ненадежных и свозят сюда. Сэди  с  утра
сидит на телефоне - следит за новостями. Кое-кто из  пташек  попрятался  -
почуяли, что пахнет жареным, но ребята их достанут из-под земли. Трое  уже
побывали здесь, и мы их взяли в работу. У  нас  на  всех  на  них  кое-что
припасено. Ты бы посмотрел на Джефа Хопкинса,  когда  он  узнал,  что  мне
известно о том, как его папаша подторговывает спиртным в  своей  захудалой
аптечке в Толмадже,  а  потом  подделывает  рецепты  для  отчета.  Или  на
Мартена, когда он узнал, что мне  известно,  что  банк  в  Окалусе  держит
закладную на его дом, которая кончается через пять недель. Ну, - и  Хозяин
самодовольно зашевелил пальцами в носках, - я им  успокоил  нервы.  Старое
лекарство, но оно еще действует.
   - А что от меня требуется?
   - Поезжай завтра к Симу Хармону и постарайся вправить ему мозги.
   - Больше ничего?
   Прежде чем он успел ответить, Сэди просунула голову в дверь и  сказала,
что ребята  доставили  Уидерспуна,  который  был  представителем  северной
окраины штата.
   - Посадите его в соседнюю комнату, пусть дойдет. - И когда голова  Сэди
скрылась, он повернулся, чтобы ответить на мой вопрос:  -  Да,  только  до
отъезда дай мне все, что у тебя есть на Эла Койла. Ребята  вот-вот  найдут
его, а я хочу подготовиться к разговору.
   - Ладно, - сказал я и поднялся.
   Он посмотрел на меня, будто хотел что-то сказать. Мне  показалось,  что
он даже подбирает слова, и я подождал, стоя возле  своего  стула.  Но  тут
высунулась Сэди.
   - Тебя хочет видеть мистер Милер, - произнесла она тоном, не  обещающим
ничего приятного.
   - Зови, - сказал Хозяин, и я увидел, что он  уже  забыл,  о  чем  хотел
говорить со мной, и сейчас на уме  у  него  совсем  другое.  Хью  Милер  -
юридический факультет Гарварда,  эскадрилья  Лафайета,  Croix  de  guerre,
честное сердце, чистые руки, генеральный прокурор - вот кто был у него  на
уме.
   - Ему это не понравится, - сказал я.
   - Да, - отозвался он, - не понравится.
   А в дверях уже стоял высокий, худой,  сутуловатый  человек  со  смуглым
лицом и черными нечесаными волосами, чернобровый, с  грустными  глазами  и
ключом Фи-Бета-Каппа на мятом синем пиджаке. С секунду он стоял там, мигая
грустными глазами, словно вышел из темноты на яркий  свет  или  по  ошибке
попал не в ту дверь. Что и говорить - не  такие  люди  появлялись  в  этой
двери.
   Хозяин поднялся и зашлепал по комнате в носках, протягивая руку:
   - Привет, Хью.
   Хью Милер пожал ему руку, вошел в комнату,  а  я  начал  пробираться  к
двери. Но тут я встретился взглядом с Хозяином, и он кивнул мне  на  стул.
Тогда я тоже пожал руку Хью Милеру и вернулся на свое место.
   - Присаживайтесь, - сказал Хозяин Милеру.
   - Нет, спасибо, Вилли, - медленно и торжественно отвечал тот.  -  А  вы
садитесь, Вилли.
   Хозяин упал в свое кресло, снова задрал ноги и спросил:
   - Что там у вас?
   - Думаю, что вы сами знаете, - ответил Хью Милер.
   - Думаю, что да, - сказал Хозяин.
   - Вы пытаетесь спасти Уайта, так ведь?
   - Плевал я на Уайта, - сказал Хозяин. - Я спасаю кое-что другое.
   - Он виновен.
   - На все сто, - весело согласился Хозяин.  -  Если  понятие  виновности
применимо к такому предмету, как Байрам Б.Уайт.
   - Он виновен, - сказал Хью Милер.
   - Господи, вы говорите так, как будто Байрам человек! Он - вещь! Вы  не
судите арифмометр, если в нем соскочила пружина и он начал врать.  Вы  его
чините. Я и починил Байрама.  Я  его  так  починил,  что  его  праправнуки
намочат в штаны в годовщину этого дня и сами не поймут почему. Говорю вам,
это будет шок в генах. Байрам - это вещь,  которой  вы  пользуетесь,  и  с
сегодняшнего дня от нее будет польза, можете поверить.
   - Все это прекрасно, Вилли, но суть в том, что вы спасаете Уайта.
   - Плевать мне на Уайта, - ответил Хозяин. - Я не  его  спасаю.  Нельзя,
чтобы шайка Макмерфи в законодательном собрании решила, что  такие  номера
сойдут ей с рук, - тогда с ней сладу не будет. Вы думаете, им нравится то,
что мы делаем? Налог на добычу полезных ископаемых?  Повышение  аренды  за
разработку недр?  Подоходный  налог?  Программа  дорожного  строительства?
Законопроект о здравоохранении?
   - Нет, - признал Хью Милер. - Вернее, не нравится  тем,  кто  стоит  за
спиной Макмерфи.
   - А вам нравится?
   - Да, - сказал Хью Милер. - Это мне нравится. Но мне  не  нравится  то,
что иногда сопутствует этому.
   - Хью, - сказал Хозяин и улыбнулся, - беда ваша в том,  что  вы  юрист.
Юрист до мозга костей.
   - Вы тоже юрист, - возразил Хью Милер.
   - Нет, - поправил Хозяин, - я не юрист. Я знаю право. Даже хорошо знаю.
Я ведь зарабатывал этим. Но я не юрист. Поэтому-то я  понимаю,  что  такое
право. Право -  это  узкое  одеяло  на  двуспальной  кровати,  когда  ночь
холодная, а на кровати - трое. Одеяла не хватит, сколько его ни тащи и  ни
натягивай, и кому-то с краю не миновать воспаления  легких.  Черт  возьми,
законы - это штаны, купленные мальчишке в прошлом году, а у нас  всегда  -
нынешний год, и штаны лопаются по шву, и щиколотки наружу.  Законы  всегда
тесны и коротки для подрастающего человечества. В лучшем случае ты  можешь
что-то сделать, а потом сочинить подходящий к этому  случаю  закон;  но  к
тому времени, как он попадет в книги, тебе уже нужен  новый.  Вы  думаете,
половина того, что я сделал,  записана  черным  по  белому  в  конституции
штата?
   - Верховный суд постановил... - начал Хью Милер.
   - Да, они постановили, потому что я посадил их туда, и они поняли,  что
от них требуется. Половины того, что я сделал, не было  в  конституции,  а
теперь есть. А как это туда  попало?  А  очень  просто  -  кто-то  взял  и
вставил.
   Кровь прилила к лицу Хью Милера, и он начал подергивать головой - тихо,
едва заметно, словно медлительное  животное,  когда  ему  досаждает  муха.
Наконец он произнес: "В конституции ничего не сказано о  том,  что  Байрам
Уайт может безнаказанно совершить уголовное преступление".
   - Хью, - мягко начал Хозяин, - неужели вы не понимаете, что сам по себе
Байрам ничего не значит? В этом  скандале.  У  них  одна  цель  -  свалить
нынешнюю администрацию. Байрам их не интересует - разве лишь в той мере, в
какой человеку вообще ненавистна мысль, что кто-то другой набивает карман,
а ты нет.  Их  одно  интересует  -  поломать  все,  что  сделала  нынешняя
администрация. И сейчас самая пора поставить их на место. Когда  начинаешь
работать, - он выпрямился в кресле, оперся на ручки и приблизил лицо к Хью
Милеру, - приходится работать с теми, кто у тебя есть. Приходится работать
с такими,  как  Байрам,  Крошка  Дафи  и  эта  мразь  из  законодательного
собрания. Ты не слепишь кирпичей без соломы, а солома твоя  -  по  большей
части прелая солома, из коровьей подстилки. И если ты думаешь,  что  можно
работать по-другому, ты спятил.
   Хью Милер слегка распрямил плечи. Он смотрел не на Хозяина, а на  стену
за его спиной.
   - Я ухожу в отставку с поста генерального прокурора, - сказал он. -  Вы
получите мое заявление утром с посыльным.
   - Вы долго собирались это сделать, - мягко сказал Хозяин. - Долго, Хью.
Почему вы так долго собирались?
   Хью Милер не ответил, но и не перевел взгляда со стены на лицо Хозяина.
   - Я вам сам скажу, Хью, - продолжал Хозяин. - Вы пятнадцать лет  сидели
в своей адвокатской конторе и смотрели, как сукины  дети  протирают  здесь
штаны и ничего не делают, а  богатые  богатеют  и  бедные  беднеют.  Потом
пришел я,  сунул  вам  в  руку  дубинку  и  шепнул  на  ушко:  "Хотите  их
раздраконить?" И вы их раздраконили. Вы отвели душу.  От  них  только  пух
летел. Вы посадили девять хапуг - из тех, кто играет по маленькой. Но тех,
кто стоял за ними, вы не тронули. Закон для этого  не  приспособлен.  Все,
что вы можете, - это отнять у них правительство и не подпускать их к нему.
Любым способом.  И  в  душе  вы  это  знаете.  Вы  хотите  сохранить  свои
гарвардские руки в чистоте, но в душе вы знаете, что я говорю правду,  вам
надо просто, чтобы марался кто-то другой.  Вы  знаете,  что  дезертируете,
подавая в  отставку.  Вот  почему,  -  сказал  он  еще  мягче  прежнего  и
наклонился  вперед,  заглядывая  в  глаза  Хью  Милеру,  -  вы  так  долго
собирались это сделать. Выйти из игры.
   С полминуты Хью Милер  смотрел  сверху  на  поднятое  мясистое  лицо  с
выпуклыми немигающими глазами.  Собственное  его  лицо  омрачилось,  стало
озадаченным, словно он пытался что-то прочесть, и не то свет был  тусклым,
не то написано было на языке, который он плохо знал. Потом он сказал: "Мое
решение - окончательное".
   - Я знаю, что окончательное, - сказал Хозяин. - Я знаю,  что  не  смогу
вас переубедить, Хью. - Он  встал  с  кресла,  поддернул  брюки  привычным
движением человека, полнеющего в талии, и зашлепал в носках к Хью  Милеру.
- Очень жалко, - сказал он. - Мы с вами - хорошая пара. Ваши мозги  и  мой
напор.
   На лице Хью Милера появилось слабое подобие улыбки.
   - Расстаемся приятелями? - сказал Хозяин и протянул руку.
   Хью Милер пожал ее.
   - Если вы не бросили пить, может, зайдете как-нибудь, выпьем? -  сказал
Хозяин. - Я не буду говорить о политике.
   - Хорошо, - сказал Хью Милер и повернулся к двери.
   Он почти подошел к ней, когда Хозяин его окликнул. Хью Милер обернулся.
   - Хью, вы бросаете меня одного, - сказал Хозяин с полушутливой скорбью,
- с сукиными детьми. Моими и чужими.
   Хью Милер улыбнулся  натянуто  и  смущенно,  покачал  головой,  сказал:
"Черт... Вилли..." - умолк, так  и  не  досказав  того,  что  начал,  -  и
юридического факультета Гарварда, эскадрильи Лафайета,  Groix  de  guerre,
чистых рук, честного сердца больше не было с нами.
   Хозяин опустился на кровать,  закинул  левую  щиколотку  на  колено  и,
задумчиво почесывая ступню, как фермер, разувшийся перед  сном,  посмотрел
на закрытую дверь.
   - С сукиными детьми, - повторил он и  уронил  левую  ногу  на  пол,  не
переставая смотреть на дверь.
   Я снова встал. Это была моя третья попытка выбраться отсюда и вернуться
в гостиницу, чтобы поспать. Хозяин мог не  ложиться  всю  ночь,  несколько
ночей подряд, на нем это никак не сказывалось,  но  для  сотрудников  было
сущим проклятием. Я опять двинулся к двери, но Хозяин  перевел  взгляд  на
меня, и я понял, что будет разговор. Поэтому я остановился и стал ждать, а
глаза Хозяина ощупывали мое лицо и пытались проникнуть  в  серое  вещество
моего мозга, словно пинцеты.
   Наконец он сказал:
   - По-твоему, надо было отдать Уайта на растерзание?
   - Ну и время ты выбрал задавать такие вопросы.
   - По-твоему, надо?
   - Надо - смешное слово, - сказал я. - Если ты спрашиваешь, надо ли  для
победы, на это ответит будущее. Если ты спрашиваешь, надо ли,  чтобы  быть
правым, - на это тебе никто и никогда не ответит.
   - А ты как думаешь?
   - Думать - не моя специальность, - сказал я. - И тебе я тоже советую не
думать, поскольку ты и так прекрасно знаешь, что  ты  намерен  делать.  Ты
намерен делать то, что делаешь.
   - Люси собирается уйти от меня, - сказал он спокойно, словно в ответ на
мои слова.
   - Что за черт! - сказал я с искренним изумлением, ибо давно занес  Люси
в разряд долготерпеливых, на чью грудь проливаются в  конце  концов  слезы
раскаяния. В конце концов и не ранее того. Я невольно  перевел  взгляд  на
закрытую дверь, за которой сидела  Сэди  Берк,  с  ее  черными,  как  вар,
глазами, рябым лицом и буйными обкромсанными в