тояние, остекленела взглядом и вернула требуемый предмет туалета, даже не удосужившись спросить - отчего именно только халат, а не всю одежду сразу. Завладев халатом, доктор, как был в одних труселях, промчался по коридорам клиники, повергнув пребывающий в полудреме персонал в состояние шока, и вырвался на улицу. Уже светало, дождь почти прекратился, и часа через три нужно было сдавать дежурство - начальство строго следило за соблюдением трудовой дисциплины. Поймав такси, Адольф Мирзоевич покатил в Приютное.
     Прибыв на место, он отдал таксеру практически все, что у него было в карманах, - а оказалась там всего лишь четверть положенной суммы, остальные деньги куда-то исчезли. Однако на это обстоятельство Адольф Мирзоевич почему-то совсем не обратил внимания, зато очень обрадовался, узнав, что в клинике никто не пострадал за время его отсутствия, а вредоносный Обтрухаэсас, сволота чухонская, жив и здоров.
     Оказалось, что в момент вхождения молнии в контакт с черепом психотерапевта шизоид козлом сиганул с трубы и, благополучно промазав мимо растянутого внизу брезента, приземлился в лопухах, насмерть зашибив дурдомовского пса Дуана, который там прятался от дождя. Как ни странно, сын латышского стрелка ничего себе не повредил - а ведь высота, согласитесь, весьма приличная, двенадцать метров все же, это вам не с крыльца звездануться!
     Согласно показаниям очевидцев, латыш, проследив, как ударенный молнией дежурный врач шмякнулся на брезент, вдруг разом успокоился, облегченно вздохнул и, довольно хихикнув, промямлил: "Ну, то-то же..." - после чего самостоятельно удалился к себе в палату, где погрузился в совершенно здоровый сон. Против обыкновения санитары бить его не стали: то ли удивлены были чрезвычайной странностью происшествия, то ли просто забыли в суматохе.
     Доложив утром заведующему клиникой о случившемся, Адольф Мирзоевич убыл на рейсовом автобусе домой, где принял душ и лег спать со спокойной совестью. Более никаких следов странного инцидента не запечатлелось в памяти народной, и событие это само по себе вроде бы никак не повлияло на ход истории.
     О происшествии на трубе, конечно, немного посудачили в клинике, злобно высмеивая Пульмана как первостатейного недотепу и конченого неудачника. Однако ни руководство клиники, ни персонал областной больницы волну поднимать не стали. Это было просто возмутительно! Создавалось такое впечатление, будто в Ложбинской области чуть ли не ежедневно дежурных по дурдому дюбашит в темечко молния, тихопомешанные шизоиды без особых последствий сигают с высоты четырехэтажного дома, а доставленные в реапалату товарищи, получившие в общем-то совсем летальную травму, спустя пару часов как ни в чем не бывало убираются восвояси, ломая по ходу дела оборудование и изрыгая выражения из арсенала ненормативной лексики. А может, просто погода благоприятствовала всеобщему попустительству или хронические неплатежи, отнюдь не способствующие возрастанию служебного рвения, - одним словом, сенсации не получилось...
     Пульман и сам особого значения тому, что с ним приключилось, не придал - единственное, что его огорчило, так это то обстоятельство, что за суматохой и хлопотами он забыл умыкнуть из дурдомовского пищеблока кусок мяса и буханку хлеба. Будучи дежурным, он всякий раз проделывал подобные фокусы, однако вовсе не потому, что был отъявленным крохобором - нет, что вы! Врачебная этика и гордость при этом акте частичного обездоливания скорбных рассудком где-то в глубине души психотерапевта отчаянно сопротивлялись такому гадкому деянию. Но зарплату врачам клиники давали раз в квартал, а то и реже, а кушать отчего-то хотелось ежедневно - и не по одному разу в сутки...
     Проснувшись как раз к обеду, Пульман продрал глаза и спросил глуховатую маман:
     - А почему это едой не пахнет? Обедать вроде бы пора!
     - А ты ее принес, еду?! - нервно вскинулась Марта. - Получку где дел, сволочь?! Триста грамм гидрожира осталось - на, жри, паскуда!
     Тут Пульман мгновенно вспомнил, что с ним произошло, и только теперь сообразил: еду купить не на что! Метнувшись по карманам своего неизобильного гардероба, Адольф Мирзоевич наскреб что-то около пятнадцати рублей и, не умываясь, отправился на близлежащий базар: на имеющиеся средства можно было приобрести пару кило картошки и буханку хлеба.
     Неторопливо передвигаясь в направлении базара, Пульман отвлеченно размышлял о чем попало - ему почему-то и в голову не пришло проанализировать все странности недавнего происшествия, хотя оно того вполне заслуживало. Как образованный медик, Адольф Мирзоевич прекрасно понимал, что подобный удар молнии должен был завершиться летальным исходом - несть числа тому примеров в одних только хрестоматийных данных! Но сейчас его это совершенно не беспокоило.
     В отличие от обычного своего состояния после ночного дежурства психотерапевт в тот день испытывал необычайный физиологический всплеск и бодрость духа - будто бы и не было бессонной ночи с дурацкими приключениями и последовавшего затем дневного сна, который, как правило, чреват был головной ломотой и суицидонаправленными измышлениями. Напротив, Адольфа Мирзоевича ни с того ни с сего вдруг обуяло прекрасное настроение - он даже фальшиво засвистал какой-то разухабистый мотивчик иноземного происхождения.
     Добравшись до базара, Пульман не стал углубляться в людскую толчею, а купил у стоявшей на отшибе бабки пару кило мягкой оволосевшей картошки. Пока торгашка отмусоливала сдачу, доктор по причине хорошего настроения решил пошутить:
     - А знаешь, бабка... Со вчерашнего дня новый указ Президента вышел: за то, что картошку тут продаешь, всю выручку должна плешивым отдавать.
     А я - видишь - плешивый! Хи-хи... Так что - делай выводы, красавица моя!
     Хи-хи...
     Бабка вдруг перестала считать облупившиеся железяки, остекленела взглядом и, вытащив из передника ворох мятых купюр, молча протянула их покупателю.
     Вздрогнув от неожиданности, Адольф Мирзоевич судорожно дернул острым кадыком, воровато оглянулся по сторонам, после чего забрал у старухи деньги, быстро засунул их в карман штанов и тут же торопливо удалился к базарному входу. На случившееся никто, похоже, не обратил внимания: остальные торговки были заняты покупателями, да и стояла бабуся на некотором удалении от общего ряда.
     Какое-то время Пульман, весь мгновенно вспотевший от странного предчувствия, внимательно наблюдал за бабкой, добровольно расставшейся с выручкой, и соображал. Будучи психотерапевтом, он не избежал повального поветрия, с некоторых пор вошедшего в моду, и довольно долго увлекался разнообразными психическими процессами запредельного характера. О гипнозе он знал практически все, чем располагали доступные обществу источники информации.
     Более того, в свое время Пульман неоднократно экспериментировал на пациентах, втуне горячо надеясь, что где-то у него внутри в самой глубине дремлет могучий гипнотический талант, который случается раз в столетие на пару континентов - дремлет и ждет своего часа, чтобы в один прекрасный момент с треском вырваться наружу и поразить всех наповал. Увы - надеждам не суждено было свершиться.
     Летели дни за днями, проходили годы - талант не проявлялся никоим образом.
     Придурковатые пациенты Адольфа Мирзоевича чихать хотели на его гипнотические потуги, несмотря на то, что психотерапевт в совершенстве изучил всевозможные методики и соответствующим образом пытался использовать обстановочные факторы: полумрак, успокаивающие тона, сандаловые свечи, музыку медитативного характера и так далее. Убедившись со временем в тщетности своих попыток, Пульман бросил это дело - к чему напрасные надежды? Только душу травить... И вот ни с того ни с сего совершенно левая бабушенция, безо всякой подготовки и потуг с его стороны, вдруг взяла и добровольно вломилась в гипнотическое состояние! Вот так номер... Сказать, что Адольф Мирзоевич был ошарашен - значит сильно поскромничать. Он был просто потрясен до глубины души и совершенно растерялся, даже отдаленно не предполагая, каким образом теперь нужно поступить.
     Справившись с приступом удивления, доктор отер пот со лба и еще раз внимательно присмотрелся к бабке. Та, будто ничего не произошло, лузгала семечки и читала мятый "СПИД-Инфо". Черт! Что же это такое? Случайность? А если не случайность - тогда что?
     Подавив волнение, он приблизился к старухе и тихо спросил:
     - Ты меня помнишь, бабуся?
     Бабуся оторвала взгляд от журнала, без малейшего интереса посмотрела на психотерапевта и огорошила:
     - А то... Ты ж токо что у меня картошку брал! Как не помнить?
     - Ага, понял. - Адольф Мирзоевич судорожно вздохнул. - А это... эмм... А сколько я тебе денег дал - помнишь?
     - Дык - восемь рублев, - удивилась бабка. - У меня склероза нету, родимый, - ты что это?!
     - А ты мне сколько отдала? - не унимался Пульман. - Сколько сдачи?
     - Дык... всю выручку, что за полдня наторговала, - как ни в чем не бывало сообщила бабка - будто это были вовсе не ее деньги, кровно заработанные.
     - Зачем же ты мне всю выручку отдала? - очень тихо спросил Адольф Мирзоевич. - Или не жалко?
     - Дык - закон вышел! - Бабка сердито пожала плечами и нахмурилась.
     - Указ президентский: всю выручку с картошки плешакам отдавать. А ты как раз и есть плешак. И вообще - чего ты ко мне приколупался, родимай? Шел бы себе...
     - Хорошо, бабуся, - сдался Пульман. - Хорошо... Вот что, я сейчас отойду, а ты, как только я подойду к выходу, три раза хлопнешь в ладоши и тут же забудешь про наш с тобой разговор. А деньги ты потеряла. Ферштейн?
     - Ладно, - спокойно согласилась бабка.
     Пульман трусцой припустил к рыночным воротам и у входа воровато обернулся: бабка, провожавшая его пристальным взглядом, три раза хлопнула в ладоши и с видимым безразличием отвернулась. Спустя несколько секунд правая рука ее привычно скользнула в карман, и тут произошла метаморфоза: лицо торговки мгновенно приняло озабоченное выражение, она начала суетливо рыться в переднике, что-то причитая и горестно пожимая плечами.
     - Ну-ну, - озадаченно пробормотал Пульман. - Чертовщина какая-то...
     Отойдя подальше, он остановился и украдкой пересчитал добытые средства. Получилось немногим более двухсот новых рублей.
     - А проверим-ка мы это дело, - недоверчиво буркнул себе под нос Адольф Мирзоевич, озирая окрестности в поисках очередного объекта воздействия.
     Внимание психотерапевта привлек крайний в ряду ларек с импортной дребеденью, возле которого никого не было. Подойдя поближе, Пульман разглядел в окошке видимую треть смазливой молодой бабенки, которая от нечего делать пилила ногти.
     Стараясь дышать как можно ровнее, Адольф Мирзоевич мелкими шажками начал приближаться к киоску, прогоняя в уме возможные последствия своего последующего действия.
     - Ты одна, красуля? - затаив дыхание, поинтересовался он, приблизившись на дистанцию, исключающую отступление, и тут же мучительно покраснел: с барышнями, тем более молодыми и смазливыми, он разговаривать стеснялся, поскольку остро ощущал при этом свою неполноценность.
     - Ну, одна, - грубо ответствовала барышня, одарив вопрошающего крайне недружелюбным взглядом. - Чо хочу?!
     - Хочу, хочу, - уверил ее Пульман. - Ну-ка, быстренько... эмм...
     На окошко нацепи табличку "Обед", а меня... эмм... впусти к себе. Живо! - Выговорив наконец эту мучительную тираду, Адольф Мирзоевич страшно напрягся и уж было изготовился заискивающе разулыбаться и немедленно драпануть - ведь эта особь с явно выраженными чертами рыночной хищницы от безобидной бабки сильно отличалась и вполне могла разродиться страшным скандалом с далеко простирающимися последствиями типа экстренного вызова плечистых пацанов из Центральной бригады или еще чего-нибудь в том же духе.
     Особь на секунду задумалась, затем выставила табличку, сама, безо всякого дополнительного распоряжения, задернула шторки на окне и распахнула дверь, впуская гостя. Переступив через порог, Адольф Мирзоевич севшим от напряжения голосом прохрипел:
     - А теперь запри дверь, красуля, - что было немедленно исполнено.
     Обозрев интерьер. Пульман заметил, что у хищницы все в норме, как положено экземплярам данного разряда: грудь торчком, ноги от ушей и задница - в обхват.
     - Эээ... ммм... - От волнения у него затряслись руки, а сердце забухало о грудную клетку мощными скачками, грозя в любой момент выскочить наружу. - Эмм... У тебя того... это... ну - венерические заболевания есть? Нету? - выдавил он через силу и покраснел - стыдно стало отчего-то.
     - Ага, нету, - утвердительно кивнула барышня и не в тему добавила:
     - Я с кем попало не трахаюсь - Вовец башку оторвет! Это у него моментом.
     - Ага, ага... эмм... - Пульман пристукнул кулачком о прилавок. - А у тебя... эээ... того - сейчас месячных нету? - и не то чтобы покраснел, а даже побагровел от напряга.
     - Нету месячных, - отозвалась барышня, в отличие от него ничуть не смутившись.
     - Тогда вот что... Вот что... эмм... - Пульман наконец собрался с духом и теперь уже отчетливо выпалил:
     - Я очень-очень - ну просто невероятно красивый и страшно сексапильный мужик! Два метра ростом, могучие плечи, огромный член - просто невероятно огромный! Я тот, о ком ты мечтала всю свою сознательную жизнь! Поняла? Я - твой идеал! И вот - я здесь... Ты поняла?
     - Да, поняла, - прошептала барышня и вдруг тяжко задышала - прямо так, без перехода, словно ее три дня вхолостую ласкали по чем попало и не давали заполучить оргазм. Крепко вцепившись в худые психотерапевтические плечи, распаленная торгашка страстно прорычала:
     - Любый мой! О-о-о-о! - и залепила узкий рот обольстителя смачным поцелуем, тут же принявшись тереться о Пульмана всеми своими ухищрениями.
     - Ax... Ax... Ax... - еле высвободив рот, Пульман судорожно глотнул воздуха и с огромным трудом пристроил дамочку на прилавок - благо тот оказался совсем невысоким. - Щас-щас... щас... - Трясясь от возбуждения, Адольф Мирзоевич кое-как разоружил потный лобок извивающейся страдалицы и, изловчившись, с всамделишным рыком вставил свое малокалиберное орудие в огнедышащую расщелину, отметив мимоходом, что для первого раза получилось довольно сносно.
     - У меня огромный - невероятно огромный член!!! Ты получаешь колоссальное удовольствие! Просто фантастическое удовольствие! Я самый страшный половой гигант - я просто маньяк! Я - тот, кого ты ждала всю жизнь! - заполошно выкрикнул он и быстро-быстро задергал тазиком - словно отбойный молоток заработал.
     Буквально через пятнадцать с половиной секунд с момента проникновения последовала разрядка: Адольф Мирзоевич дернулся, будто ударенный током, сладострастно крякнул и обмяк. А хищница, пластично зажав его ногами, задушенно взревела:
     - Ооооооаа-а-ауеее!!! Ах - ах - ax - оууу!!! Родимый мой! Я люблю тебя - люблю! О Чикатило ты мой! Чикатило... - и принялась исступленно обцеловывать адольфомирзоевическую мокрую плешь.
     Испуганно вырвавшись из жарких объятий, Пульман недоуменно уставился на распоясавшуюся красавицу:
     - Не понял! Кто-кто?
     - Чикатилллааа!!! - томно протянула хищница и вновь потянулась к Пульману. - Я о тебе всю жизнь мечтала! Режь меня, души меня - я твоя!
     - Но-но, полегче! - прикрикнул Пульман и опасливо отступил к двери, поспешно застегивая штаны. - Извращенка, блин... Ха! Все кончилось - нет никакого Чикатилы! Заправься - ничего не было у нас с тобой.
     - Ладно, - покорно согласилась извращенка, томно улыбаясь и профессиональным жестом вытягивая откуда-то из-под прилавка запасные трусики. - У нас ничего не было...
     Адольф Мирзоевич поморщился, вдыхая аромат распаренного женского тела. Сейчас это получилось раз в пять хуже, чем при виртуозных актах мастурбации. Только страшное возбуждение и почти моментальная разрядка - подлинного наслаждения не было вовсе.
     "Так себе... Слабое подобие левой руки", - отметил про себя Пульман, а вслух сказал:
     - Вот что, красотуля... Я сейчас отсюда выйду, а как закроется дверь, ты тут же забудешь, что здесь произошло. В общем, ты меня никогда в жизни не видела. Ферштейн?
     - Ага, - согласилась барышня. - Я тебя не видела. Ферштейн.
     - Ну и прекрасно, - пробормотал Адольф Мирзоевич и, немного посомневавшись, напихал в авоську с картошкой всяких дорогих нерусских дрянностей, что были на полках - сколько влезло. Затем выгреб из стола все имеющиеся в наличии деньги, рассовал их по карманам и покинул ларек.
     Хлопнув дверью, он некоторое время постоял рядом, прислушиваясь к своим ощущениям, затем подошел к окошку и постучал. Шторки разъехались в стороны, табличка "Обед" исчезла, и в оконном проеме показалось смазливое надменное личико.
     - Чего хочу? - высокомерно поинтересовалась продавщица, окинув невзрачную фигуру психотерапевта безразличным взором.
     - Во бляха-муха! - восхитился Адольф Мирзоевич. - Прям Мона Лиза, мать твою так! Такая надменность, такая величавость...
     - Чо хочу?! - с ноткой агрессии вопросила "надменность". - Говори или отваливай, чудик. Холодильника нет - напитки теплые.
     Адольф Мирзоевич хотел было возразить, что насчет холодильника "красуля" явно врет - пару минут назад он больно стукался костистой задницей о ручку "Аристона", каким-то чудом втиснутого в тесное пространство ларька и исправно гудевшего. Но тут же сообразил, что по сценарию ему таких вещей знать не положено, и перешел к делу.
     - А ты меня не припоминаешь, красуля? - хитро прищурившись, спросил он. - Ну-ка, присмотрись повнимательнее.
     Продавщица некоторое время подозрительно рассматривала психотерапевта, затем неуверенно предположила:
     - Ты не из РУОПА?
     - Не-а! - Пульман лукаво подмигнул барышне. - А ты подумай хорошенько, подумай...
     - К братве ты никаким боком... А! Ты кореш базаркома. Так? - почти утвердительно произнесла продавщица.
     - А вот и нет! - опроверг ее Пульман и торжественно заявил:
     - Я епарь-перехватчик! Ну что - не помнишь?
     - Чего?! Епарь?! - Барышня вдруг побагровела и взорвалась заливистым хохотом, - видимо, сообщение Адольфа Мирзоевича о своей принадлежности к такому славному отряду мужской половины человечества выбило ее из колеи. - Ой-ха-ха-ха!!! Ой, умру! У меня на твой размер импортный призер есть - как раз с руками и ногами залезешь! Башка только и останется - такая тыква ни в один призер не поместится! Ха - епарь! - Вдоволь насмеявшись, хищница внезапно рассвирепела и сурово посоветовала самозванцу:
     - Пошел отсюда, мудак, а то щас пацанов позову! Вали давай, недоделанный...
     - Ну-ну, - загадочно усмехнулся Адольф Мирзоевич, ничуть не обидевшись, и действительно пошел. Пошел вон с базара, неизвестно кому бросив напоследок:
     - Ничего... Теперь вы у меня все попляшете...
     Собственно, с того дня все и началось. Будучи совсем неглупым от природы, психотерапевт первым делом внимательно изучил всю попавшуюся под руку литературу, так или иначе раскрывающую суть аномальных явлений, аналогичных тому, которое приключилось с ним. Разобравшись с теорией и всесторонне проанализировав ситуацию, он не стал приписывать свой внезапно свалившийся невесть откуда дар благодати божьей, а запросто увязал данный факт с ударом молнии - иного разумного объяснения в обозримой видимости не обнаружилось.
     Покончив с теорией, Пульман взял отпуск за свой счет и что-то около месяца развлекался на разные лады, опробуя чудо на практике и систематизируя накапливаемую информацию. Получалось довольно сносно, если не учитывать маленький нюансик: чудо оказалось не стопроцентным. И хотя очень многие подопытные в самом начале контакта добросовестно впадали в гипнотическое состояние и делали все, что было приказано, но некоторые особи как мужеска, так и женска пола влиянию Пульмана не желали поддаваться вовсе. Данных товарищей Адольф Мирзоевич отклассифицировал как особым образом организованный отряд типов. Это были сильные волевые люди, привыкшие командовать другими и обладающие мощным морально-психологическим потенциалом,