ве, на миг задумался... И тут, в повисшей тишине, злобно зазвонил телефон на столе инспектора. Нет, ничего особенного в том, что у инспектора ГАИ звонит телефон - пусть даже ночью, - не было. Может, по делу кто... Только у Андрея вдруг почему-то нехорошо кольнуло в сердце, дурное предчувствие накатило волной холодного, раздирающего душу страха... Он посмотрел на Ивана - соратник на звонок никак не отреагировал, сидел молча и внимательно наблюдал за выражением лица представителя.
     Тот снял трубку и с недовольной гримасой положил обратно на рычажки. Через несколько секунд телефон зазвонил вновь. Домашов крякнул, досадливо пожал плечами и потянулся к трубке.
     Тут нервы Андрея не выдержали. Вскочив со стула, он рухнул боком на стол и попытался выдернуть телефонный аппарат из-под нависшей ладони представителя - с окольцованными за спиной руками это получилось из рук вон.
     Пиджаки среагировали моментально, метнулись, водворили прыгуна на место, в назидание ткнули кулаком под ложечку и надавили ручищами на плечи, не давая вскочить вновь.
     - Не берите! Трубку не берите... - отчаянно завопил Андрей. - Это ОНИ!!! ОНИ!!! Они вас...
     - Да успокойтесь вы! - раздраженно прикрикнул на сыщика представитель. - Все под контролем - здесь я, - и, не отрывая взгляда от застывшего в маске отчаяния лица Андрея, поднес трубку к уху.
     - Слушаю! Да, Домашов... Кто?.. Это мне ничего не говорит... Что вы несете?! Что значит - "не перебивайте"?!. Вы знаете, с кем говорите?!. Нет, вы что - психопат?.. Что? Ладно - излагайте... - Внезапно он осекся и окаменел лицом. - Понял, все будет сделано! - ответил он через минуту невидимому абоненту и положил трубку.
     Андрей с ужасом смотрел на чиновника, как на неотвратимо надвигавшуюся смерть. Иван, напротив, созерцал представителя с каким-то нездоровым любопытством, словно примеривал данную ситуацию на себя - только отвлеченно, понарошку как-то...
     - Ну что, хлопцы, - будничным тоном заявил представитель, вставая со стула и направляясь к двери. - Прогуляемся в одно местечко, - и кинул через плечо пиджакам:
     - Возьмите их...
     Упирающихся пленников без особого труда выволокли на улицу - пиджаки были дюже здоровы и хорошо знали свое дело. Возле крыльца стояли два "ДЭУ-Эспейро", в один из которых упаковали беглецов, затем представитель сообщил куда-то отлучавшемуся инспектору:
     - Этих психопатов я забираю с собой, майор. Документально отражать не надо - сами разберемся...
     - Вы ошиблись, я капитан, - взволнованно отрапортовал Поляков, которого факт умыкновения двух задержанных совершенно не обеспокоил, а вот неожиданное повышение приятно озаботило.
     - Я очень редко ошибаюсь... майор, - многозначительно сказал представитель и бросил водителю:
     - В Приютное...
     4 Придя в себя, Себастьян обнаружил, что лежит на грубо сколоченных нарах, застланных шерстяной ворсистой материей. Нары располагались в углу просторной пещеры, посреди которой возвышался выложенный из камней очаг. В очаге горел огонь, вокруг, на чурбаках, сидели четверо мужчин и тихо разговаривали на незнакомом языке.
     Он шевельнулся, прислушиваясь к своим ощущениям: обе голени и правая рука были упакованы в лубки, ребра сдавлены чем-то жестким, голова туго перетянута толстым слоем материи. Места переломов ныли, но тотальная боль, вгрызавшаяся в голову ненасытной гиеной, прошла.
     Люди у очага заметили, что раненый пришел в себя, и неспешно к нему приблизились.
     - Я ученый, - пробормотал по-английски Себастьян. - Миссия профессора Вольфгаузена. Катастрофа...
     Мужчины опять переглянулись и пожали плечами. Были они бородаты, одеты в папахи и бурки, за поясами - кинжалы в богато отделанных металлом ножнах. Себастьян уловил краем глаза какое-то шевеление в дальнем углу пещеры, затем послышался плач грудного ребенка. Он напряг зрение - над детской люлькой возилась женщина.
     - Я не есть солдат, - пробормотал гость по-русски. - Я ученый.
     Самолет - катастрофа. Я - не есть враг. Вы мне - помогать. Я вам - хорошо платить.
     Бородачи снова переглянулись и как-то странно улыбнулись разом, обнажив великолепные зубы. Себастьян напрягся. Кроме родного, он довольно сносно владел английским и русским языками - далее его лингвистические способности не распространялись. Как объясниться с незнакомцами, которые, судя по всему, кроме горского наречия, ничего более не понимают?
     - Нам высе равно, кито ты, - заговорил вдруг один из бородачей, ужасно коверкая русский:
     - Ты - гост. Сыпи, атдихай. Зыдэс я хазаин - Советы нэт. Ми тэбэ никому не отдат...
     Себастьян поправлялся медленно. Почти месяц он лежал на топчане, пребывая в плену глиняных лубков и жесткого корсета из ивовых прутьев. Женщина - звали ее Абише - ухаживала за больным с ловкостью заправской медсестры: вовремя подсовывала под него узкий жестяной таз, а когда возникала необходимость, беззастенчиво мыла несчастного, не обращая внимания на его смущение.
     За это время Себастьян, обладавший выраженной склонностью к постижению тайн чуждой речи, научился понимать язык горцев и произносить нехитрые фразы, необходимые в общении. Мужчины целыми днями спали, играли в кости и ели - с питанием проблем не было. Иногда они на несколько дней отлучались и возвращались обратно, пригоняя украденных в долине овец. Из их разговоров Себастьян понял, что родственный клан Мушаевых - отец, мать и четверо сыновей, - скрывается от властей и поэтому ведет уединенный образ жизни. Впрочем, четвертый сын ни от кого не скрывался - он сучил ножками в плетеной из прутьев люльке и жизнерадостно пускал пузыри. Ему были абсолютно безразличны проблемы взрослых - даже на свое имя и будущее предназначение он никак не реагировал:
     "Саид - ты настоящий джигит! Смотри, отец кладет тебе в люльку кинжал - расти мужчиной!" Холодная сталь колола нежные ручки ребенка, он недовольно кряхтел, но не орал - действительно, мужчина... Еще Себастьян узнал, что на многие десятки километров вокруг нет ни единой живой души - высокогорная пустыня была надежным укрытием для горских изгоев.
     Хозяева ни о чем не спрашивали больного гостя. Один раз сказал - кто такой, - этого вполне достаточно. Как-то раз глава семьи принес двенадцатикратный бинокль и отдал его Себастьяну, сообщив, что обнаружил его неподалеку от места падения самолета. Затем спросил разрешения взять из обломков самолета какие-то железяки для домашней надобности. Себастьян страшно напрягся, сказал, что дарит самолет хозяевам - но не весь, а то, что рассыпалось по склону. Остов, вмерзший в снег, трогать не надо - заминировано.
     Что такое заминировано? Граната - знаешь? Да. Вот - очень много гранат в одном месте, а проводок от них торчит так, что любой может зацепиться и взорваться.
     Как только он поправится, сразу же разминирует остов, и можно будет забирать...
     Мушаев-старший долго и внимательно смотрел на немца, затем хитро улыбнулся и сказал по-горски:
     - Ты - настоящий волк. - Вопросов он больше не задавал - гордость не позволила. И бинокль никто из горцев себе не взял - у них и без того было прекрасное зрение, не нуждающееся в услугах каких-то глупых стекол...
     Как только Себастьян окреп и убедился, что кости благополучно срослись, он отблагодарил хозяев по полной мерке. В одну ненастную ночь он зарезал всех обитателей пещеры - и женщину тоже, - оставив в живых лишь ребенка. Ребенок ничего не понимал, а потому не представлял опасности. Поступил так Себастьян вовсе не потому, что был изощренным садистом или патологическим убийцей. Просто он искренне любил своего дядю, заменившего ему отца, и свято почитал его волю.
     - Если со мной что-нибудь случится, уничтожь эти бумаги, сынок, - так сказал дядя с полгода назад, в один из тихих вечеров, когда они с племянником коротали время за кружкой пива у камина. - Уничтожь все, что так или иначе связано с этим проектом... Ты понимаешь? Сантиментам здесь не место.
     Потому что это страшное оружие, и если оно попадет в руки проходимцев - последствия будут ужасающими...
     Будучи правой рукой Вольфгаузена, молодой диверсант прекрасно знал, о чем идет речь. Семья абреков Мушаевых ни в коей мере не была виновата в том, что члены ее стали свидетелями авиакатастрофы и таким образом прикоснулись к страшной тайне. Они были славными людьми и хорошо отнеслись к гостю - Себастьян в долгу не остался. Он похоронил тела убитых в соответствии с мусульманским обрядом, - накануне диверсант попросил Абише подробно рассказать порядок его отправления (бедная женщина даже в самых смелых фантазиях не могла предположить, для чего гость интересуется самыми незначительными деталями ритуала), - на это ушел целый день, поскольку снег возле пещеры имел плотность льда и очень плохо поддавался обработке. На следующее утро диверсант взял люльку с маленьким Саидом, замотал ребенка в бурку и отнес на высокогорное пастбище, располагавшееся гораздо ниже пещеры абреков. Было еще одно пастбище, которое находилось гораздо ближе к пещере, но там жили одни мужики и две старые бабки. А на этом - дальнем - три молодые женщины. Младенцу нужна молодая женщина, она может заменить ему мать... Путешествие заняло почти весь день - поздним вечером диверсант кусочком угля написал по-русски на распашонке ребенка "Саид", поставил люльку у ворот крайней сакли и стремительно удрал - откуда-то приперлись любопытные здоровенные псы и захотели с ним познакомиться.
     Поднявшись в пещеру, Себастьян немного отдохнул и с первыми лучами солнца отправился к месту падения самолета. Оказавшись на вершине горы, он понял, что не в состоянии исполнить последнюю волю Вольфгаузена. Вершина была девственно чиста и пустынна - пока горцы его выхаживали, природа сделала свое дело. Остов самолета был похоронен под толстенным слоем слежавшегося снега, плотного, как лед. Накануне Себастьян затратил титанические усилия, выдалбливая в этом снегу четыре небольших отверстия, чтобы похоронить горцев. Диверсант мгновенно просчитал намечавшийся объем работы и понял, что труд будет вечным: он в гордом одиночестве будет с утра до вечера орудовать киркой, пытаясь добраться до остова самолета, а ночами ветер забросает отрытую траншею пригоршнями снега, и вечно сырые кудлатые тучи напитают этот снег влагой, и к утру он превратится в лед... Что ж - есть другой способ выполнить последнюю волю дяди. С большим миром юного диверсанта ничего не связывает - единственный родной человек, который любил его и берег от превратностей судьбы, погиб. Все просто - нужно остаться в этой пещере и охранять место катастрофы от посторонних. Он молод и здоров, имеет хорошие навыки обитания в любых условиях и умеет профессионально убивать. Пока он жив - никто не сможет добраться до дядиного смертоносного проекта...

***

     Голова слегка побаливала. Общее состояние оставляло желать лучшего - донимал зуд бритого черепа под изрядно надоевшей повязкой. Солнце палило с бездонного июньского неба, испепеляя неполитую зелень, плавило мысли...
     - Чтоб я сдох, блин... Может, не ждать, пока приедут - снять повязку, в задницу - и всех делов? Пиздрон, блин, недоделанный... - вяло ругался Иван, сидя на крыльце "дядиной" дачи и лениво жмурясь на солнце. - Спецназ, блин... Духи не ухайдакали, так сам приложился! Неделя из отпуска вон!
     У-у-у, блин...
     Он отчетливо помнил, как упал с крыльца, не успел сгруппироваться и ударился об оградку клумбы. Что было потом, Иван, как ни старался, припомнить не мог - вплоть до того момента, когда пришел в сознание и обнаружил, что лежит на диване в холле "дядиной" дачи. Это было вчера. Судя по всему, травма достаточно серьезная - почти неделю он провалялся без памяти. "Дядя" хотел положить его в стационар, сказал, что последствия могут быть самые непредсказуемые - вплоть до полной амнезии. Но Иван на дух не переносил больничные учреждения и отказался категорически. Лучше потерять память, чем валяться в душной палате и слушать жалобы заезженных судьбой пациентов, которые (пациенты, естественно, а не жалобы!) ко всему прочему воняют потом и носками.
     "Дядя" разрешил остаться на даче, но предупредил, что он должен большее время суток лежать неподвижно и вставать только в крайнем случае.
     Дачка была ничего себе - возвели ее совсем недавно, пристроили в аккуратную шеренгу "новых русских" вилл на краю поселка Солнечный и обнесли высоким забором, чтобы оградить обитателей от завистливых глаз простых смертных. Теперь она во всех углах благоухала ароматом свежего дерева и радовала глаз новеньким кирпичом и уложенной с математической точностью красной черепицей. Правда, кондиционеры не успели врезать, но на такие мелочи Иван внимания не обращал. Заботило другое. Ему предстояло в конце отпуска возвратиться домой, чтобы забрать документы, а у соседей могли возникнуть вопросы: несчастная Аниська и дурачок Мишка до сих пор значились в категории "безвестно отсутствующих", как, впрочем, и сам Иван (сведения, добытые "дядей Сашей" по своим каналам). Ребята "дядиного" приятеля - крутого парня Вовца - упрятали трупы, но ситуацию упрятать никому не под силу - на людской роток не накинешь платок. Этот крутой парень Вовец, кстати, вчера смотрел на него с нескрываемым удивлением. Ивану было стыдно. Наверно, "дядя" описал его своему приятелю, как супермена и пса войны, прошедшего все круги ада. А этот пес, черт его задери, взял и звезданулся с крыльца - есть чему поудивляться... Да, надо крепко подумать, что сказать соседям. Или попросить "дядю", чтобы отрядил гонца за документами. Хотя совестно просить - и так по уши в долгу...
     Вторая проблема, которая беспокоила Ивана, - цветные глюки. Такого с ним ранее никогда не случалось. Это ж надо так башкой шарахнуться! Всю ночь чудятся какие-то странные жлобы с мертвыми глазами, голенькая девчонка-хромоножка, которая кажется до боли знакомой и родной, катафалк, бархатный гроб, какой-то милицейский капитан с железными зубами... Тьфу! Надо будет пожаловаться "дяде Саше" - может, обследование пройти, пока есть возможность на халяву...
     За воротами послышался шум подъехавшего авто, затем три коротких сигнала. Иван неспешно - как рекомендовал дядя - приблизился к воротам и распахнул калитку. Из белого "рафика" с красной полосой вышла симпатичная дородная дама средних лет, облаченная в белый халат, и начальственно представилась:
     - Фельдшер Петрова. Александр Иванович попросил заехать, сделать вам перевязку.
     - Ну, слава яйцам! - обрадованно пробормотал Иван, делая приглашающий жест. - Прошу. Вы пока распаковывайтесь, - он кивнул на пузатый баул в руках фельдшерицы, - а я сбегаю в одно место...
     - А вот бегать вам нельзя, - строго осудила женщина в белом. - Александр Иванович сказал - полный покой. Куда это вы бегать собрались?
     - Ладно, ладно, - смущенно согласился Иван, провожая врачиху в дом - он собирался проскочить в летний душ и наскоро сполоснуться, поскольку почувствовал вдруг, что нехорошо пахнет. Интересно, когда он мылся в последний раз? Вчера - точно не мылся...
     Они вошли в дом. Иван расположился на диване, смущенно улыбаясь и украдкой кося на большую аппетитную попу врачихи, распаковывающей баул на столе, - по жаркой погоде халат был надет на голое тело, трусики просвечивали сквозь тонкую ткань, и попа волнительно подрагивала при каждом движении женщины.
     - Ох, е-мое! - не удержавшись, всхлипнул Иван, ощутивший, что своевольный фрагмент его организма начал функционировать самостоятельно.
     - Что с вами? - озабоченно поинтересовалась фельдшерица. - Голова болит?
     - Ничего... - процедил Иван сквозь зубы. - Так...
     - Приступим, - бархатным голосом пропела фельдшер Петрова и разрезала ножницами узел на его повязке, ненароком наклонившись и явив взору воина объемные полушария, откровенно выпирающие из-под тесного халатика, который, по всей видимости, был ушит еще в те времена, когда его хозяйке диета не требовалась. У Ивана томительно заныло в желудке, к горлу подкатил комок...
     - Нет, я так не могу, - хрипло прошептал он. - Что вы делаете сегодня вечером?
     - О! - удивленно воскликнула обладательница полушарий и, бросив заниматься головой пациента, с любопытством уставилась на встопорщенность в районе его причинного места. - У вас, мальчик, судя по всему, было длительное воздержание?
     - Очень длительное, - признался Иван, смущенно потупив взор. - Видите - мне стыдно, а он - что хочет, то и делает...
     - Ну что ж тут стыдного? - философски заметила врачиха. - Вопрос легко разрешим. Сто рублей - и мы моментально устраним эту неприятность. Мррр?
     - Сто? - мучительно покраснел Иван - у него не было ни копейки, дядя забыл выдать за хлопотами.
     - Ну, такому красавчику я бы и так дала, - бесстыдно заявила фельдшерица, по-своему истолковав его смущение. - Но у вас-то, "новых", денег куры не клюют, а мне они не лишние, так что... Мррр?
     - Ага, - сглотнув вязкую слюну, согласился Иван, а пакостные руки уже залезли под халатик, вцепились в прохладные массивные бедра и тянули вниз резинку трусиков. - Ага!
     - Не торопись, красивый мой! - с придыханием пробормотала врачиха.
     - Тебе головку нельзя опускать - мы стоя... - И тут же повернулась к Ивану задом, закинула на спину халат, приспустила трусики и призывно изогнулась, упираясь руками в край стола.
     - А-ха! - страстно выдохнул Иван, пристраиваясь сзади и со страшным возбуждением вгоняя свой распаленный фрагмент куда природой предназначено. - А-ха! - И погнал стремительно, мертвой хваткой вцепившись в ее бедра, резкими рывками вздергивая на себя пухлые булки.
     Через минуту последовала бурная разрядка - Иван, не стесняясь, от души крикнул и, отвалившись от мясистого лакомства, рухнул на диван.
     - Полегчало? - кокетливо стрельнула глазами врачиха, быстро заправившись и приняв прежний начальственный вид.
     - А-ха, - расслабленно протянул Иван, поправляя штаны. - Я тебя люблю, крошка.
     - Ну, это необязательно, - наставительно сообщила врачиха, вновь подступая к его голове и разматывая повязку. - Мы, врачи, лечим не только медикаментами. Положительный стресс - это как раз то, чего зачастую так не хватает пациенту, - и как бы ненароком задела пациента за плечо самовольно выскользнувшей из выреза халатика сисей. Иван, несмотря на только что отзвучавший оргазм, вновь почувствовал сладкое томление и плотоядно улыбнулся.
     - Ой, кровь! - пронзительно взвизгнула фельдшер Петрова. - На повязке - кровь!
     Томление стало пропадать - ему на смену пришло легкое раздражение.
     Эка голос у сударушки препротивный!
     - Где кровь? Откуда кровь? - лениво поинтересовался Иван, делая попытку приподняться с дивана. Фельдшерица с неженской силой усадила его обратно, отмотала бинты до конца и принялась осматривать рану.
     - Странно, шрам в порядке, не кровоточит. Защитная пленка тут - целая вроде... Может, ударился где?
     - Да нет, нигде не ударялся, - начал оправдываться Иван. - Я вообще смирный, не прыгаю, не скачу...
     - Смирный! - сварливо пробурчала фельдшер Петрова, выбрасывая бинты в пластмассовый контейнер для мусора, стоявший у двери, и неожиданно нагрубила - вроде бы шуткой:
     - Конь застоялый - вот ты кто. Ему лежать надо, а он - туда же, кобелино...
     Ивану взгрустнулось. Остатки томления как рукой сняло: оказалось, что все это - мираж, цветные глюки, типа тех, ночных, эротический бред ушибленного сознания, обусловленный избытком гормонов...
     - Значит, так, слушай внимательно, - начальственным тоном заявила фельдшерица. - Еще неделю не двигаться точнее, не делать резких движений, - она глумливо подмигнула ему, - голову не мочить, рану не трогать, не засорять, сидеть дома. Алкоголь - ни в коем разе, даже пиво. Я живу здесь, в поселке - Александр Иванович поручил мне приглядывать за тобой. Завтра опять заеду. Давай рассчитаемся.
     Последняя фраза прозвучала так обыденно, что Ивану стало неловко.
     - Это... у меня сейчас денег нету, - покаянно признался он. - Я тебе потом...
     - Э-э, ты че несешь?! - сердито воскликнула врачиха.