енных
случаях, которым подвержен прекрасный пол, - лишь бы ветер был  попутный,  -
но сколько также средств сберегло бы применение  ветра,  который  ничего  не
стоит и которого не надо кормить, вместо лошадей, которые (черт бы их  драл)
и стоят и жрут ужас сколько.
     - Как раз по этой причине, - возразил  отец,  -  то  есть  потому,  что
"ветер ничего не стоит и его не надо кормить", - предложение ваше никуда  не
годится; - ведь именно потребление наших продуктов наряду с их производством
дает хлеб голодным, оживляет торговлю, - приносит деньги  и  поднимает  цену
наших земель; - признаться, будучи  принцем,  я  щедро  наградил  бы  ученую
голову, выдумавшую такие механизмы, - тем не менее я бы строго  запретил  их
употреблять.
     Тут отец попал в свою стихию - - и  пустился  было  так  же  пространно
рассуждать о торговле, как дядя Тоби рассуждал перед этим о фортификации;  -
но, к большому ущербу для науки, судьба распорядилась, чтобы ни одно  ученое
рассуждение, к которому приступал в тот день мой отец, не было  им  доведено
до конца, - - - ибо, едва только  открыл  он  рот,  чтобы  начать  следующую
фразу, -


        ^TГЛАВА XV^U

как вбежал капрал Трим со Стевином. - Но он опоздал: - предмет был полностью
исчерпан в его отсутствие, и разговор пошел по другому пути.
     - Можешь отнести книгу домой, Трим, - сказал дядя Тоби, кивнув ему.
     - Постой, капрал, -  сказал  отец,  желая  пошутить,  -  раскрой-ка  ее
сначала и посмотри, не найдешь ли ты в ней чего-нибудь о парусной повозке.
     Капрал Трим в бытность на  военной  службе  научился  повиноваться,  не
рассуждая; - положив книгу на столик у стены, он начал ее  перелистывать.  -
Не во гнев будь сказано вашей милости, - проговорил Трим, -  не  могу  найти
ничего похожего на такую повозку; - все-таки, -  продолжал  капрал,  в  свою
очередь желая немного пошутить, - я хочу  в  этом  убедиться,  с  позволения
вашей милости. - С этими словами, взяв  книгу  обеими  руками  за  половинки
переплета и отогнув их назад, так что листы свесились вниз, он хорошенько ее
встряхнул.
     - Э, да никак что-то выпало, с позволения вашей милости, - сказал Трим,
- только не повозка и не похоже на повозку. - Так что же тогда, капрал? -  с
улыбкой спросил отец. - Я думаю, - отвечал Трим, нагнувшись, чтобы подобрать
упавшее, - вещь эта больше похожа на проповедь, - так как начинается  она  с
текста из Писания, с указанием главы и  стиха,  -  и  едет  дальше,  не  как
повозка, - а как настоящая проповедь.
     Все улыбнулись.
     - Понять не могу, - проговорил дядя  Тоби,  -  каким  образом  какая-то
проповедь могла попасть в моего Стевина.
     - Я думаю, это проповедь, - стоял на своем Трим;  -  -  почерк  четкий,
так, с позволения ваших милостей, я вам прочитаю одну страницу; - ибо,  надо
вам сказать, Трим любил слушать свое чтение почти так же, как и свою речь.
     - Я всегда чувствовал сильное влечение, - сказал отец, - разбираться  в
вещах,  пересекающих  мне  дорогу  в  силу  вот  такого  странного  стечения
обстоятельств; - а так как делать нам больше  нечего,  по  крайней  мере  до
возвращения Обадии, то я был бы вам очень обязан,  братец,  если  бы  вы,  -
доктор Слоп, надеюсь, возражать против этого  не  будет,  -  велели  капралу
прочитать нам одну или две страницы из найденной проповеди, -  если  у  него
есть столько же уменья, сколько он выказывает охоты. - Смею  доложить  вашей
милости, - сказал  Трим,  -  я  целые  две  кампании  во  Фландрии  исполнял
обязанности причетника при полковом священнике. - Он прочитает не хуже меня,
- сказал дядя Тоби. - Трим, уверяю вас, был лучшим грамотеем у меня в роте и
в первую же очередь получил бы алебарду, не стрясись с беднягой несчастье. -
Капрал Трим приложил руку к сердцу и низко поклонился  своему  господину;  -
затем, опустив свою шляпу на пол и взяв проповедь в левую руку, чтобы правая
оставалась свободной, - он выступил, ничтоже сумняшеся, на середину комнаты,
где мог лучше видеть своих слушателей и они его также.


        ^TГЛАВА XVI^U

     - - Если у вас есть какие-нибудь возражения... - сказал отец, обращаясь
к доктору Слопу. - Решительно никаких, - отвечал доктор Слоп; - ведь  мы  не
знаем, на чьей стороне автор этой проповеди; - - ее  мог  сочинить  богослов
нашей церкви с такой же вероятностью, как и ваши богословы,  -  так  что  мы
подвергаемся одинаковому риску. - - Она не на нашей и не на вашей стороне, -
сказал Трим, - потому что речь в ней идет только о  совести,  смею  доложить
вашим милостям.
     Довод Трима развеселил слушателей, - только доктор  Слоп,  повернувшись
лицом к Триму, посмотрел на него немного сердито.
     - Начинай, Трим, - и читай внятно, -  сказал  отец.  -  Сию  минуту,  с
позволения  вашей  милости,  -  отвечал  капрал,  отвешивая   поклон   своим
слушателям и привлекая их внимание легким движением правой руки.


        ^TГЛАВА XVII^U

     - - Но прежде чем капрал начнет, я должен вам описать его позу, - иначе
ваше воображение легко может представить вам его в принужденном положении, -
подобранным, - вытянувшимся в струнку, - распределившим тяжесть своего  тела
на обеих ногах равномерно; - вперившим глаза в одну точку, как на карауле; -
с видом решительным, зажав проповедь в левой руке, точно ружье. - Словом, вы
были бы склонны нарисовать Трима так, как будто он  стоял  в  своем  взводе,
готовый идти в атаку. - В действительности поза его не имела ничего общего с
только что вами представленной.
     Он стоял перед своими  слушателями,  согнув  туловище  и  наклонив  его
вперед ровно настолько, чтобы оно  образовало  угол  в  восемьдесят  пять  с
половиной градусов на плоскости горизонта; - все хорошие ораторы, к  которым
я сейчас обращаюсь, прекрасно знают, что это и есть самый убедительный  угол
падения; - вы можете говорить и проповедовать  под  любым  другим  углом;  -
никто в этом не сомневается; - да так оно и бывает ежедневно; - но  с  каким
результатом, - предоставляю судить об этом каждому!
     Необходимость  именно  этого  угла  в  восемьдесят  пять  с   половиной
градусов, вымеренного с математической точностью, - разве не показывает нам,
замечу мимоходом, - какую братскую  помощь  оказывают  друг  другу  науки  и
искусства?
     Каким чудом капрал Трим, не  умевший  даже  отличить  острого  угла  от
тупого, попал прямо в точку; - - был ли то случай или природная способность,
верное чутье или подражание, или что-нибудь иное, - все это будет разъяснено
в той  части  настоящей  энциклопедии  наук  и  искусств,  где  подвергаются
обсуждению вспомогательные  средства  красноречия  в  сенате,  на  церковной
кафедре, в суде, в кофейной, в спальне и у камина.
     Он стоял, - я это повторяю для цельности картины, - согнув  туловище  и
немного наклонив его вперед; - правая его нога покоилась прямо под ним, неся
на себе семь восьмых всего его веса; -  ступня  же  его  левой  ноги,  изъян
которой не причинял никакого ущерба его позе, была немного выдвинута,  -  не
вбок и не вперед, а наискосок; - колено было согнуто, - но  не  круто,  -  а
так, чтобы поместиться в пределах линии красоты - и, прибавлю, линии научной
также: - ибо обратите внимание, что нога должна  была  поддерживать  восьмую
часть его туловища; - таким образом,  положение  ноги  было  в  этом  случае
строго определенное, - потому что ни ступня не могла быть выдвинута  дальше,
ни колено согнуто больше, нежели это допустимо по законам механики для того,
чтобы поддерживать восьмую часть его веса, - - а также нести ее.
     Сказанное рекомендую вниманию художников и,  -  надо  ли  добавлять?  -
ораторов. Думаю, что не надо; ведь если они не будут соблюдать этих  правил,
- то непременно бухнутся носами в землю.
     Вот все, что я хотел сказать о туловище и ногах  капрала  Трима.  -  Он
свободно, - но не небрежно, -  держал  проповедь  в  левой  руке,  чуть-чуть
повыше живота  и  немного  отставив  ее  от  груди;  -  -  правая  его  рука
непринужденно висела на боку, как то предписывали природа и законы  тяжести,
- ладонь ее, однако, была открыта  и  повернута  к  слушателям,  готовая,  в
случае надобности, прийти на помощь чувству.
     Глаза и лицевые мускулы капрала Трима находились в  полной  гармонии  с
прочими частями его тела; -  взгляд  его  был  открытый,  непринужденный,  -
достаточно уверенный, - но отнюдь не заносчивый.
     Пусть критики не спрашивают, каким образом капрал  Трим  мог  дойти  до
таких тонкостей; ведь я уже сказал им, что все это получит объяснение. -  Во
всяком случае, так стоял он перед моим отцом, дядей Тоби и доктором  Слопом,
- так наклонив туловище, так расставив ноги  и  настолько  придав  себе  вид
оратора, - что мог бы послужить отличной моделью для скульптора; - -  больше
того, я  сомневаюсь,  чтобы  самый  ученый  кандидат  богословия  -  и  даже
профессор  еврейского  языка  -  способны  были  внести  тут  сколько-нибудь
существенные поправки.
     Трим поклонился и прочитал следующее:

                                 Проповедь

                        Послание к евреям, XIII, 18

     - - - Ибо мы уверены, что имеем добрую  совесть.  -  -  -  "Уверены!  -
Уверены, что имеем добрую совесть!"
     - Честное слово, Трим, - сказал отец, прерывая капрала, -  ты  придаешь
этой фразе крайне  неподходящее  выражение;  ты  морщишь  нос,  любезный,  и
произносишь ее таким насмешливым тоном, как если бы проповедник  намеревался
издеваться над апостолом.       -
     - Он и намеревается, с позволения вашей милости, - отвечал Трим. -  Фу!
- воскликнул, улыбнувшись, отец,
     - Сэр, -  сказал  доктор  Слоп,  -  Трим  несомненно  прав;  ибо  автор
проповеди (который, я вижу, протестант) своей колкой манерой разрывать текст
апостола ясно показывает, что он намерен издеваться над ним, -  если  только
сама эта манера не есть уже издевательство. - Но  из  чего  же,  -  удивился
отец,  -  вы  так  быстро  заключили,  доктор  Слоп,  что  автор   проповеди
принадлежит  к  нашей  церкви?  -  насколько  я  могу  судить  на  основании
сказанного, - он может принадлежать к любой церкви. - - Из того,  -  отвечал
доктор Слоп, - что если бы он принадлежал  к  нашей,  -  -он  бы  не  посмел
позволить себе такую вольность, - как  не  посмел  бы  схватить  медведя  за
бороду. - - Если бы  в  нашей  церкви,  сэр,  кто-нибудь  вздумал  оскорбить
апостола, - - святого, - - или хотя бы только отрезанный ноготь  святого,  -
ему бы глаза выцарапали. - - Неужто сам святой? - спросил дядя Тоби. -  Нет,
- отвечал доктор Слоп, - его бы поместили в один старый дом.  -  А  скажите,
пожалуйста, - спросил дядя Тоби, - инквизиция - это старая постройка или  же
в нынешнем вкусе? - В архитектуре я ничего  не  понимаю,  -  отвечал  доктор
Слоп. - С позволения ваших милостей, -  сказал  Трим,  -  инквизиция  -  это
мерзейшая... - - Пожалуйста, избавь нас от ее описания, Трим,  мне  противно
само имя ее, - сказал отец. - Это ничего не значит, - отвечал доктор Слоп, -
у нее есть свои достоинства; я хоть не большой ее  защитник,  а  все-таки  в
случае, о котором мы говорим, провинившийся скоро научился  бы  лучше  вести
себя; и я ему могу сказать,  что  если  он  не  уймется,  так  будет  предан
инквизиции за свои художества. - Помоги ему боже! - сказал дядя  Тоби.  -  -
Аминь, - прибавил Трим; - ибо господь знает, что у меня есть  бедняга  брат,
который четырнадцать лет томится в ее тюрьмах. - - Первый раз слышу, -  живо
проговорил дядя Тоби. - Как он туда попал, Трим? - - Ах, сэр, у  вас  сердце
кровью обольется, когда вы услышите эту печальную повесть,  -  как  оно  уже
тысячу раз обливалось у меня; - но повесть  эта  слишком  длинна  для  того,
чтобы рассказывать ее сейчас; - ваша милость услышит ее как-нибудь от начала
до конца, когда я буду работать возле вас над нашими  укреплениями;  -  -  в
коротких словах: - -  брат  мой  Том  отправился  в  должности  служителя  в
Лиссабон -  и  там  женился  на  одной  вдове  еврея,  державшей  лавочку  и
торговавшей колбасой, что и было, не знаю уж как,  причиной  того,  что  его
подняли среди ночи с постели, где он спал с женой и двумя маленькими детьми,
и потащили прямо в инквизицию, где, помоги ему боже,  -  продолжал  Трим  со
вздохом, - вырвавшимся из глубины его сердца, - бедный, ни в чем не повинный
парень томится по сей день; - честнее его, - прибавил Трим (доставая носовой
платок), - человека на свете не было.
     - - - Слезы так обильно полились по щекам Трима, что он не  успевал  их
утирать. - Несколько  минут  в  комнате  стояла  мертвая  тишина.  -  Верное
доказательство сострадания!
     - Полно, Трим, - проговорил отец, когда увидел,  что  у  бедного  парня
немного отлегло от сердца,  -  читай  дальше,  -  и  выкинь  из  головы  эту
печальную историю; - не обижайся,  что  я  тебя  перебил;  -  только  начни,
пожалуйста, проповедь сначала: - если ее  первая  фраза,  как  ты  говоришь,
содержит издевательство, то мне бы очень хотелось  знать,  какой  для  этого
повод подал апостол.
     Капрал Трим утер лицо, положил платок в карман и, поклонившись, - начал
снова.

                                 Проповедь

                        Послание к евреям, XIII, 18

     - - - Ибо мы уверены, что имеем добрую совесть. - - "Уверены!  уверены,
что имеем добрую совесть! Разумеется, если в нашей жизни есть что-нибудь, на
что мы можем положиться и познания чего способны достигнуть на основе  самых
бесспорных показаний, "так именно то, - имеем ли мы добрую совесть или нет".
     - Положительно, я прав, - сказал доктор Слоп.
     "Если мы вообще мыслим, у нас не может быть никаких  сомнений  на  этот
счет; мы не можем не сознавать наших мыслей и наших желаний; - - мы не можем
не помнить  прошлых  наших  поступков  и  не  обладать  достоверным  знанием
истинных пружин и мотивов, управлявших обычно нашими поступками".
     - Ну, уж это пусть он оставит, я его разобью без  чьей-либо  помощи,  -
сказал доктор Слоп.
     "В других вещах мы можем быть  обмануты  ложной  видимостью;  ибо,  как
жалуется мудрец, _с трудом строим мы правильные  предположения  о  том,  что
существует на земле, и с усилием находим то, что лежит перед нами_. Но здесь
ум  в  себе  самом  содержит  все  факты  и  все  данные,  могущие   служить
доказательством; - сознает ткань, которую  он  соткал;  -  ему  известны  ее
плотность и чистота, а также точная доля участия каждой страсти в  вышивании
различных узоров, нарисованных перед ним добродетелью или пороком".
     - Язык хороший, и Трим, по-моему, читает превосходно, - сказал отец.
     "А так как совесть есть не что иное,  как  присущее  уму  знание  всего
этого в соединении с одобрительным  или  порицающим  суждением,  которое  он
неизбежно выносит обо всех последовательно совершавшихся нами  поступках,  -
то ясно, скажете вы, из самых наших предпосылок ясно, что всякий раз,  когда
это  внутреннее  свидетельство  показывает  против  нас   и   мы   выступаем
самообвинителями, - мы непременно должны быть виноваты. - И, наоборот, когда
показания эти для нас благоприятны и сердце наше не осуждает нас, - то мы не
просто  уверены,  как  утверждает  апостол,  -  а  знаем   достоверно,   как
непререкаемый факт, что совесть у нас добрая и сердце,  следовательно,  тоже
доброе".
     - В таком случае, апостол совершенно неправ,  я  так  думаю,  -  сказал
доктор Слоп, - а прав протестантский богослов. -  Имейте  терпение,  сэр,  -
отвечал ему отец, - ибо, я думаю,  вскоре  окажется,  что  апостол  Павел  и
протестантский богослов держатся одного и того  же  мнения.  -  Они  так  же
далеки друг от друга, как восток и запад, -  сказал  доктор  Слоп;  -  всему
виною тут, - продолжал он, воздев руки, - свобода печати.
     - В худшем случае,  -  возразил  дядя  Тоби,  -  всего  только  свобода
проповеди; ведь эта проповедь, по-видимому, не напечатана, да вряд ли  когда
и будет напечатана.
     - Продолжай, Трим, - сказал отец.
     "С первого  взгляда  может  показаться,  что  таково  и  есть  истинное
положение дела; и я не сомневаюсь, что  познание  добра  и  зла  так  крепко
запечатлено в нашем уме, - что если бы совести нашей  никогда  не  случалось
незаметно грубеть от долгой привычки к  греху  (как  о  том  свидетельствует
Писание)-  и,  подобно  некоторым  нежным  частям  нашего  тела,  постепенно
утрачивать от крайнего напряжения и  постоянной  тяжелой  работы  ту  тонкую
чувствительность и восприимчивость, которой ее наделили  бог  и  природа;  -
если бы этого никогда не случалось;  -  или  если  бы  верно  было  то,  что
себялюбие никогда не оказывает ни малейшего влияния на наши суждения; -  или
что мелкие низменные интересы никогда не  всплывают  наверх,  не  сбивают  с
толку наши высшие способности и не окутывают их туманом и густым мраком; - -
- если бы таким чувствам, как благосклонность  и  расположение,  закрыт  был
доступ в этот священный трибунал; - если бы остроумие гнушалось там взятками
- или стыдилось выступать защитником непозволительных наслаждений; если  бы,
наконец, мы были уверены, что во время разбора дела корысть всегда  стоит  в
стороне - и страсть никогда не садится на  судейское  кресло  и  не  выносит
приговора вместо разума,  которому  всегда  подобает  быть  руководителем  и
вершителем дела; - - если бы все это было действительно так, как  мы  должны
предположить в своем возражении, - то религиозные  н  нравственные  качества
наши были бы,  без  сомнения,  в  точности  такими,  как  мы  сами  их  себе
представляем; - и для оценки виновности или невинности  каждого  из  нас  не
было бы, в общем, лучшего мерила, нежели степень  нашего  самоодобрения  или
самоосуждения.
     "Я согласен, что в одном случае, а именно, когда совесть  нас  обличает
(ибо в этом отношении она заблуждается редко), мы действительно виновны,  и,
если только тут не замешаны ипохондрия и меланхолия, мы можем с уверенностью
сказать, что в таких случаях обвинение всегда достаточно обосновано.
     "Но предложение обратное не будет истинным, - - именно: каждый раз, как
совершена вина,  совесть  непременно  выступает  обличителем;  если  же  она
молчит, значит, мы невиновны.  -  Это  неверно.  -  Вот  почему  излюбленное
утешение, к которому ежечасно прибегают иные добрые христиане, - говоря, что
они, слава богу, чужды опасений, что, следовательно, совесть  у  них  чиста,
так как она спокойна, - в высшей степени обманчиво; - и  хотя  умозаключение
это в большом ходу, хотя правило это кажется с первого взгляда непогрешимым,
все-таки, когда вы  присмотритесь  к  нему  ближе  и  проверите  его  истину
обыденными фактами,  -  вы  увидите,  к  каким  серьезным  ошибкам  приводит
неосновательное его применение; - как часто извращается принцип, на  котором
оно покоится, - как бесследно утрачивается, порой даже истребляется все  его
значение, да вдобавок еще таким недостойным  образом,  что  в  подтверждение
этой мысли больно приводить примеры из окружающей жизни.
     "Возьмем человека порочного, насквозь развращенного в своих убеждениях;
-  ведущего  себя  в  обществе  самым  предосудительным  образом;  человека,
забывшего стыд и  открыто  предающегося  греху,  для  которого  нет  никаких
разумных  оправданий;  -  греху,  посредством   которого,   наперекор   всем
естественным побуждениям,  он  навсегда  губит  обманутую  сообщницу  своего
преступления; - похищает лучшую часть ее приданого, и  не  только  ей  лично
наносит бесчестье, но вместе  с  ней  повергает  в  горе  и  срамит  всю  ее
добродетельную семью. - Разумеется, вы подумаете, что совесть отравит  жизнь
такому человеку, - что ее упреки не дадут ему покоя ни днем, ни ночью.
     "Увы! Совесть имела все это время довольно других  хлопот,  ей  некогда
было нарушать его покой (как упрекал Илия бога Ваала) - - этот домашний бог,
может быть, задумался, иди занят был чем-либо, или  находился  в  дороге,  а
может быть, с