кресле, обитом кругом материей в сборку и  бахромой
с разноцветными шерстяными помпончиками.  -  О  Гаррик!  какую  великолепную
сцену создал бы из этого твой изумительный талант! и с каким удовольствием я
написал бы другую такую же, лишь бы воспользоваться твоим бессмертием и  под
его покровом обеспечить бессмертие также и себе.


        ^TГЛАВА VIII^U

     - Хотя человек самый диковинный из всех экипажей, - сказал отец, - он в
то же время настолько непрочен  и  так  ненадежно  сколочен,  что  внезапные
толчки и суровая встряска, которым он неизбежно  подвергается  по  ухабистой
своей дороге, опрокидывали бы его и разваливали по десяти раз в день,  -  не
будь в нас, брат Тоби, одной скрытой рессоры. - Рессорой этой, я полагаю,  -
сказал дядя Тоби, - является религия. - А она выпрямит нос моему ребенку?  -
вскричал отец, выпустив палец и хлопнув рукой об руку. -  Она  все  для  нас
выпрямляет, - отвечал дядя Тоби. - Образно говоря, дорогой Тоби, может быть,
это и так, не буду спорить, - сказал отец; - но  я  говорю  о  присущей  нам
великой эластичной способности создавать  противовес  злу;  подобно  скрытой
рессоре в искусно сделанной повозке,  она  хотя  и  не  может  предотвратить
толчков, - по крайней мере, делает их для нас менее ощутительными.
     - Так вот, дорогой братец, -  продолжал  отец,  переходят  по  существу
вопроса и придав указательному пальцу прежнее положение, - если бы  сын  мой
явился на свет благополучно, не будучи изуродован в такой драгоценной  части
своего тела, - то, как ни сумасбродно и причудливо  может  показаться  свету
мое мнение о христианских именах и о том магическом влиянии, которое хорошие
или дурные имена неизбежно оказывают на наш характер и на наше поведение,  -
небо свидетель! я в самых горячих  пожеланиях  благоденствия  моему  ребенку
никогда не пожелал бы большего, чем увенчать  главу  его  славой  и  честью,
которыми осенили бы ее имена _Джордж_ или _Эдвард_.
     - Но увы! - продолжал отец, - так как с ним приключилось величайшее  из
зол - я должен нейтрализовать и уничтожить его величайшим благом.
     - Я намерен окрестить его  Трисмегистом,  братец.  -  Желаю,  чтоб  это
возымело действие, - отвечал дядя Тоби, вставая с кресла.


        ^TГЛАВА IX^U

     - Какую главу о случайностях, - сказал  отец,  оборачиваясь  на  первой
площадке, когда спускался с дядей Тоби по лестнице,  -  -  -  какую  длинную
главу о случайностях развертывают перед нами происходящие на свете  события!
Возьмите перо и чернила, братец Тоби, и тщательно вычислите... - Я смыслю  в
вычислениях  не  больше,  чем  вот  эта  балясина,  -   сказал   дядя   Тоби
(размахнувшись на нее костылем, но угодив отцу прямо  в  ногу,  по  берцовой
кости). - Было сто шансов против одного, - воскликнул дядя Тоби.  -  -  А  я
думал, - проговорил отец (потирая ногу), -  что  вы  ничего  не  смыслите  в
вычислениях, братец Тоби. - Это простая случайность, - сказал дядя  Тоби.  -
Еще одна в добавление к длинной главе, - отвечал отец.
     Два таких удачных ответа сразу уняли боль в ноге отца - хорошо, что так
вышло, - (опять случайность!) - иначе и по сей день никто бы не узнал,  что,
собственно, намерен был вычислить мой отец;  угадать  это  не  было  никаких
шансов. - Ах, как удачно сложилась у меня невзначай  глава  о  случайностях!
Ведь она избавила меня от необходимости писать об этом особую главу, когда у
меня и без того довольно хлопот. - - Разве не пообещал я читателям главу  об
узлах? две главы о том, с какого конца, следует подступать к женщинам? главу
об усах? главу о желаниях? - главу  о  носах?  -  -  Нет,  одно  обещание  я
выполнил - главу о стыдливости дяди Тоби. Я  не  упоминаю  главы  о  главах,
которую собираюсь окончить прежде, чем лягу спать. - - Клянусь  усами  моего
прадеда, я не справлюсь и с половиной этой работы в текущем году.
     - Возьмите перо и чернила, брат Тоби, и тщательно вычислите,  -  сказал
отец. - Ставлю миллион против одного, что щипцы акушера злополучным  образом
заденут и разрушат не какую-нибудь  другую  часть  тела,  а  непременно  ту,
гибель которой разрушит благополучие нашего дома.
     - Могло бы случиться и хуже, - возразил дядя  Тоби.  -  Не  понимаю,  -
сказал отец. - Предположим, что подвернулось бы бедро, - отвечал дядя  Тоби,
- как предвещал доктор Слоп.
     Отец подумал полминуты - посмотрел в  землю  -  стукнул  себя  легонько
указательным пальцем по лбу - -
     - Верно, - сказал он.


        ^TГЛАВА X^U

     Ну не срам ли занимать две  главы  описанием  того,  что  произошло  на
лестнице по дороге с одного этажа на другой? Ведь  мы  добрались  только  до
первой площадки, и до низу остается еще целых пятнадцать ступенек; а так как
отец и дядя Тоби в разговорчивом расположении, то, чего доброго, потребуется
еще столько же глав, сколько ступенек. - Будь что будет, сэр, я  тут  ничего
не могу поделать, такая уж моя судьба. - Мне внезапно приходит  мысль:  -  -
опусти занавес, Шенди, - я опускаю. -  -  Проведи  здесь  черту  по  бумаге,
Тристрам, - я провожу, - и айда за следующую главу.
     К черту всякое другое правило, которым я стал  бы  руководствоваться  в
этом деле, - если бы оно у меня было - то, так как я делаю  все  без  всяких
правил, - я бы его измял и изорвал в клочки, а потом бросил бы в огонь. - Вы
скажете, я разгорячился? Да, и есть  из-за  него  -  хорошенькое  дело!  Как
по-вашему: человек должен подчиняться правилам - или правила человеку?
     А так как, да будет вам известно, это моя глава  о  главах,  которую  я
обещал написать перед тем, как пойду спать,  то  я  почел  долгом  успокоить
перед сном свою совесть, немедленно поведав свету все, что я об  этом  знаю.
Ведь  это  же  в  десять  раз  лучше,  чем  наставительным  тоном,   щеголяя
велеречивой  мудростью,  начать  рассказывать  историю  жареной  лошади,   -
главы-де дают уму передышку - приходят на помощь воображению - действуют  на
него - и в произведении такой драматической складки столь же необходимы, как
перемена картин на сцене, - и еще пять десятков таких же  холодных  доводов,
способных совершенно затушить огонь, на котором упомянутая лошадь жарится. -
О, чтобы это постичь, то есть раздуть огонь на жертвеннике Дианы, - вам надо
прочитать Лонгина - прочитать до конца. - Если вы ни на йоту  не  поумнеете,
прочитав его первый раз, - не робейте -  перечитайте  снова.  -  Авиценна  н
Лицетус сорок раз прочитали метафизику  Аристотеля  от  доски  до  доски,  и
все-таки не поняли в ней ни одного слова. - Но  заметьте,  какие  это  имело
последствия. - Авиценна сделался бесшабашным писателем во всех родах писания
- и писал книги de omni re  scribili  {О  всех  предметах  (лат.).},  а  что
касается Лицетуса (Фортунио), то он  хотя  и  родился,  как  всем  известно,
недоноском {Ce Foetus n'etoit pas plus grand que la paume de la  main;  mais
son pere l'ayant examine en qualite de Medecin, et ayant trouve que  c'etoit
quelque chose de plus qu'un  Embryon,  le  fit  transporter  tout  vivant  a
Rapallo, ou il le fit voir a Jerome Bardi et a d'autres Medecins du lieu. On
trouv:i qu'il ne lui manquoit rien d'essentiel a la vie; et  son  pere  pour
faire voir un essai de son experience, entreprit, d'achever l'ouvrage de  la
Nature, et de travailler a la formation de l'Enfant avec  le  meme  artifice
que celui dont on se sert pour  faire  eclore  les  Poulets  en  Egypte.  Il
instruisit une Nourisse de tout ce qu'elle ayoit  a  faire,  et  ayant  fait
mettre son fils dans un four proprement accomode, il reussit a l'elever et a
lui faire prendre ses  accroissemens  necessaires,  par  l'uniformite  d'une
chaleur etrangere mesuree exactement sur les  degres  d'un  Thermometre,  ou
d'un autre instrument equivalent. (Vide  Mich.  Giustinian,  ne  gli  Scrit.
Liguri a Cart. 223, 488).
     On auroit toujours ete tres  satisfait  de  l'industrie  d'un  pere  si
experimente dans l'Art de la Generation, quand il n'auroit pu  prolonger  la
vie a son fils que pour quelques mois, ou pour peu d'annees.
     Mais quand on se represente que l'Enfant a vecu pres  de  quatre-vingts
ans, et qu'il a compose quatre-vingts Ouvrages differents tous fruits  d'une
longue lecture - il faut convenir que tout ce qui est incroyable  n'est  рая
toujours faux, et que la Vraisemblance n'est pas  toujours  du  cote  de  la
Verite.
     Il n'avoit que dix-neuf ans lorsqu'il composa Gonopsychanthropologia de
Origine Animae Humanae.
     (Les Enfans celebres, revus  et  corriges  par  M.  de  la  Monnoye  de
l'Academie Francoise.)- Л. Стерн. - Недоносок этот был не больше ладони;  но
его отец, подвергнув его медицинскому исследованию и найдя, что он  является
чем-то большим, нежели зародыш, велел его перевезти  живым  в  Рапалло,  где
показал Джероламо Барди и другим местным врачам. Врачи нашли, что у него нет
недостатка ни в чем необходимом  для  жизни;  тогда  отец  недоноска,  желая
показать  образец  своего  искусства,  взялся  завершить  работу  природы  и
заняться выращиванием ребенка тем самым способом, какой применяется в Египте
для выведения цыплят. Он научил приставленную к нему  няньку,  что  ей  надо
делать, и, приказав поместить своего сына в  соответственно  приспособленную
печь, добился нормального развития  и  роста  зародыша  при  помощи  ровного
нагревания, точно  измеряя  температуру  градусами  термометра  или  другого
равнозначного ему прибора.  (См.  об  этом  Мик.  Джустиниани.  "Лигурийские
писатели", 225, 488.) Даже если бы ему удалось продлить  жизнь  своего  сына
всего на несколько месяцев или на несколько лет,  и  тогда  нельзя  было  бы
надивиться мастерству отца, столь опытного в искусстве выращивания.
     Но когда мы узнаем, что ребенок этот прожил около  восьмидесяти  лет  и
написал восемьдесят разнообразных произведений,  которые  все  были  плодами
продолжительного чтения, - мы должны признать,  что  невероятное  не  всегда
ложно и что правдоподобие не всегда на стороне истины.
     Ему    было    всего    девятнадцать    лет,    когда    он     написал
"Gonopsyehanthropologia, или О происхождении души человека". ("Замечательные
дети", пересмотрено и исправлено  г-ном  де  ла  Монне,  членом  Французской
академии.)}, ростом не более пяти с половиной дюймов, достиг тем не менее  в
литературе столь поразительной высоты, что написал книгу такой же длины, как
он сам, - - ученые знают, что я имею  в  виду  его  Гонопсихантропологию,  о
происхождении человеческой души.
     Этим я и заканчиваю свою главу о главах, которую считаю Лучшей во  всей
моей книге; и поверьте  моему  слову,  всякий,  кто  ее  прочтет,  столь  же
плодотворно употребит свое время, как на толчение воды в ступе.


        ^TГЛАВА XI^U

     - Этим мы все поправим, - сказал  отец,  спуская  с  площадки  ногу  на
первую ступеньку. - - Ведь Трисмегист,  -  продолжал  отец,  ставя  ногу  на
прежнее место и обращаясь к дяде Тоби, - был величайшим (Тоби) из смертных -
он был величайшим царем - величайшим законодателем - величайшим философом  -
величайшим первосвященником. - - И инженером, - сказал дядя Тоби.
     - Разумеется, - сказал отец.


        ^TГЛАВА XII^U

     - Ну как себя чувствует ваша госпожа? - крикнул отец, снова  спуская  с
площадки ногу на ту же ступеньку и обращаясь к Сузанне, проходившей внизу, у
лестницы, с огромной подушкой для булавок в руке. - Как себя чувствует  ваша
госпожа?  -  Хорошо,  -  проговорила  Сузанна,  не  взглянув  наверх  и   не
останавливаясь, - лучше и ожидать нельзя. - Вот дурень! -  воскликнул  отец,
снова поставив ногу на прежнее место, - ведь как бы ни обстояли дела, всегда
получишь этот самый ответ. - А как ребенок, скажите? - - Никакого ответа.  -
А где доктор Слоп? - продолжал отец, возвысив  голос  и  перегнувшись  через
перила. - Сузанна уже его не слышала.
     - Из всех загадок супружеской жизни, - сказал отец, переходя на  другую
сторону площадки, чтобы прислониться к стене при изложении своей мысли  дяде
Тоби, - из всех головоломных загадок супружества, - а поверьте,  брат  Тоби,
оно завалено такой кучей ослиной клади, что всему ослиному стаду Иова  нести
ее было бы не под силу, - нет более запутанной, чем та - что едва  только  у
хозяйки дома  начинаются  роды,  как  вся  женская  прислуга,  от  барыниной
камеристки до выгребальщицы  золы,  вырастает  на  целый  дюйм  и  напускает
важности на этот единственный дюйм больше,  нежели  на  все  остальные  свои
дюймы, вместе взятые.
     - А я думаю, - возразил дядя Тоби, - что скорее мы становимся  на  дюйм
ниже. - - Когда я встречаю женщину, ожидающую ребенка, - со мной всегда  так
бывает. - Тяжелое бремя приходится нести этой половине  рода  человеческого,
брат Шенди, - сказал дядя Тоби. - Да, ужасное бремя возложено на  женщин,  -
продолжал он, качая головой. - О, да, да,  неприятная  это  вещь,  -  сказал
отец, тоже  качая  головой,  -  но,  верно,  никогда  еще,  с  тех  пор  как
покачивание головой вошло в обычай, две головы не  качались  в  одно  время,
сообща, в силу столь различных побуждений.
     Боже благослови | их всех, - проговорили, каждый про
     Черт побери     | себя, дядя Тоби и мой отец.


        ^TГЛАВА XIII^U

     - Эй - ты, носильщик! - вот тебе шесть пенсов - сходи-ка в эту  книжную
лавку и вызови ко мае критика, который нынче в силе. Я охотно дам любому  из
них крону, если он поможет мне своим искусством свести отца и  дядю  Тоби  с
лестницы и уложить их в постель.
     - Пора, давно пора; ведь если не считать короткой дремоты, которая  ими
овладела в то время, как Трим протыкал кочергой ботфорты,  -  и  которая,  к
слову сказать, не принесла  отцу  никакой  пользы  из-за  скрипучих  дверных
петель, - они ни разу не сомкнули глаз в течение девяти часов, с тех пор как
Обадия ввел в заднюю гостиную забрызганного грязью доктора Слопа.
     Если бы каждый день моей жизни оказался таким же хлопотливым, как этот,
- и потребовал... - Постойте.
     Прежде чем кончить эту  фразу,  я  хочу  сделать  замечание  по  поводу
странности моих взаимоотношений с читателем в сложившейся сейчас  обстановке
-  замечание,  которое  совершенно  неприменимо  ни  к  одному  биографу   с
сотворения мира, кроме меня, - и,  я  думаю,  так  и  останется  ни  к  кому
неприменимым до скончания века, - - вот почему, хотя бы  только  ради  своей
новизны, оно заслуживает внимания ваших милостей.
     В текущем месяце я стал на целый год старше, чем был  в  это  же  время
двенадцать месяцев тому назад; а так как, вы видите, я добрался уже почти до
середины моего четвертого тома - и все еще не могу выбраться из первого  дня
моей жизни- то отсюда очевидно, что сейчас мне предстоит описать  на  триста
шестьдесят четыре дня жизни больше, чем в то время,  когда  я  впервые  взял
перо в руки; стало быть, вместо того чтобы, подобно обыкновенным  писателям,
двигаться вперед со своей работой по мере  ее  выполнения,  -  я,  наоборот,
отброшен на указанное число томов назад. - Итак, если бы  каждый  день  моей
жизни оказался таким же хлопотливым, как  этот...  -  А  почему  бы  ему  не
оказаться таким? - и происшествия вместе с мнениями потребовали бы такого же
обстоятельного описания... - А  с  какой  стати  мне  их  урезывать?  -  то,
поскольку при таком расчете я бы жил в триста шестьдесят четыре раза скорее,
чем успевал бы  записывать  мою  жизнь...  -  Отсюда  неизбежно  следует,  с
позволения ваших милостей, что чем больше я пишу, тем больше  мне  предстоит
писать - и, стало быть, чем больше ваши милости изволят читать,  тем  больше
вашим милостям предстоит читать.
     Не повредит ли это глазам ваших милостей?
     Моим - нисколько; и если только мои Мнения меня не погубят, т о  думаю,
что буду вести весьма приятную жизнь за счет моей Жизни; иными словами, буду
наслаждаться двумя приятными жизнями одновременно.
     Что же касается плана выпускать по двенадцати томов в год, или по  тому
в месяц, он ни в чем не меняет моих видов на будущее: - как бы усердно я  ни
писал, как бы ни кидался в самую гущу вещей, как советует Гораций, - никогда
мне за собой не угнаться, хотя бы я хлестал и погонял себя изо всей мочи;  в
самом худшем случае я буду на  день  опережать  мое  перо  -  а  одного  дня
довольно для двух томов - и двух томов довольно будет для одного года. -
     Дай бог успеха в делах бумажным фабрикантам  в  нынешнее  царствование,
так счастливо для нас начинающееся, - как я надеюсь,  промысл  божий  пошлет
успех всему вообще, что будет в ото царствование предпринято.
     Что же касается разведения гусей - я об этом не  беспокоюсь  -  природа
так щедра - никогда не будет у меня недостатка в орудиях моей работы.
     - Так,  стало  быть,  дружище,  вы  помогли  моему  отцу  и  дяде  Тоби
спуститься с лестницы и уложили их в постель? - Как же вы с этим справились?
- Вы опустили занавес внизу лестницы - я так и знал, что другого средства  у
вас нет. - Вот вам крона за ваши хлопоты.


        ^TГЛАВА XIV^U

     - Так подайте мне штаны, вон они на том стуле, - сказал отец Сузанне. -
Некогда ждать, пока вы оденетесь, сэр, - вскричала Сузанна, - лицо у ребенка
все почернело, как мой... - Как ваше что? - спросил отец,  который,  подобно
всем ораторам, был жадным искателем сравнений. - Помилосердствуйте,  сэр,  -
сказала Сузанна, - ребенок лежит в судорогах. - А где  же  мистер  Йорик?  -
Никогда его нет там, где ему надо быть, - отвечала  Сузанна,  -  но  младший
священник, в упорной комнате с ребенком на руках, ждет меня -  -  и  госпожа
моя велела мне бежать со всех ног и спросить, не прикажете ли назвать его по
крестному отцу, капитану Шенди.
     "Кабы знать наверно, - сказал отец про себя,  почесывая  бровь,  -  что
ребенок помрет, можно было бы доставить это удовольствие брату Тоби -  да  и
жалко было бы тогда бросать зря такое великолепное имя,  как  Трисмегист.  -
Ну, а если он выздоровеет?"
     - Нет, нет, - сказал отец Сузанне; - погодите, я встану.  -  -  Некогда
ждать, - вскричала Сузанна,  -  ребенок  весь  черный,  как  мой  башмак.  -
Трисмегист, - сказал отец. - Но постой - у тебя дырявая голова,  Сузанна,  -
прибавил отец; - сможешь ли ты донести Трисмегиста через  весь  коридор,  не
рассыпав его? - Донесу ли я?  -  обидчиво  воскликнула  Сузанна,  захлопывая
дверь. - Голову даю на отсечение, что не донесет, - сказал отец,  соскакивая
в темноте с кровати и ощупью отыскивая свои штаны.
     Сузанна во всю мочь бежала по коридору.
     Отец старался как можно скорее найти свои штаны.
     У Сузанны было преимущество в этом состязании, и она  удержала  его.  -
Узнала: Трис - и что-то еще, - проговорила она. - - Ни одно христианское имя
на свете, - сказал священник, - не начинается с Трис -  кроме  Тристрама.  -
Тогда Тристрам-гист, - сказала Сузанна.
     - Без всякого  гиста,  дуреха!  -  ведь  это  мое  имя,  -  оборвал  ее
священник, погружая руку в таз: - Тристрам! -сказал он, - и т. д. и т. д.  и
т. д. - Так был я назван Тристрамом - и Тристрамом пребуду до последнего дня
моей жизни.
     Отец последовал за Сузанной со  шлафроком  на  руке,  в  одних  штанах,
застегнутых в спешке на единственную пуговицу,  да  и  та  в  спешке  только
наполовину вошла в петлю.
     - Она не забыла имени? - крикнул отец, приотворив дверь. - Нет, нет,  -
понимающим тоном отвечал священник. - И ребенку лучше, - крикнула Сузанна. -
А как себя чувствует твоя госпожа? - Хорошо, - отвечала Сузанна, -  лучше  и
ожидать нельзя. - Тьфу! - воскликнул отец, и в то же время пуговица  на  его
штанах выскользнула из петли. -  Таким  образом,  было  ли  его  восклицание
направлено против  Сузанны  или  против  пуговицы  -  было  ли  его  _тьфу!_
восклицанием презрения или восклицанием стыдливости - остается неясным;  так
это и останется, пока я не найду времени написать следующие три любимые  мои
главы, а именно: главу о горничных, главу о _тьфу!_  и