ей  на ее
ducit.                                запястье   короткой   саблей,   поехал
                                      дальше  на  своем муле, еле волочившем
                                      ноги,  по  главным  улицам Страсбурга,
                                      пока  случай  не  привел его к большой
                                      гостинице  на рыночной площади, против
                                      церкви.

     Peregrinus    mulo    descendes       Спешившись,    чужеземец    велел
stabulo    includit,   et   manticam  отвести своего мула в конюшню, а сумку
inferri   jussit:   qua   aperta  et  внести  в  комнату; открыв ее и достав
coccineis     sericis    femoralibus  оттуда  ярко-красные  атласные штаны с
extractis   cum  argenteo  laciniato  отороченным    серебряной   бахромой -
perizwmati,    his    sese   induit,  (придатком к ним, который я не решаюсь
statimque,    acinaci  in  manu,  ad  перевести)  -  он  надел  свои штаны с
forum deambulavit.                    отороченным    бахромой    гульфиком и
                                      сейчас   же,  держа  в  руке  короткую
                                      саблю,   вышел   погулять  на  большую
                                      городскую площадь.

     Quod   ubi   peregrinus   esset       Не  успел  чужеземец пройтись три
ingressus,  uxorem  tubicinis obviam  раза по площади, как увидел идущую ему
euntem    aspicit;   illico   cursum  навстречу  жену трубача: - испугавшись
flectit,   metuens   ne  nasus  suus  покушения   на   свой  нос,  он  круто
exploraretur,  atque  ad diversorium  повернулся    и    поспешил    назад в
regressus  est  - exuit se vestibus;  гостиницу  -  -  переоделся,  уложил в
braccas  coccineas  sericas manticae  сумку ярко-красные атласные штаны и т.
imposuit muluniqae educi jussit.      д. и велел подать себе мула.

     Francofurtum  proficiscor,  ait       -  Еду  во  Франкфурт,  -  сказал
ille, et Argentoratum quatuor abhinc  чужеземец,  -  и  ровно  через  четыре
hebdomadis revertar.                  недели прибуду снова в Страсбург.

     Bene   curasti   hoc  jumentum?       - Надеюсь, - продолжал чужеземец,
(ait)  muli  iaciem manu demulcens -  погладив  мула  левой рукой по голове,
me, manticamque meam, plus sexcentis  перед  тем как сесть на него верхом, -
mille passibus portavit.              что  вы хорошо покормили этого верного
                                      моего  слугу:  - - - он вез меня и мою
                                      поклажу    свыше    шестисот   миль, -
                                      продолжал   он,   похлопывая  мула  по
                                      спине.

     Longa    via   est!   respondet       -  Какой  долгий  путь, сударь, -
hospes,  nisi plurimum esset negoti.  сказал  хозяин гостиницы, - - - видно,
-    Enimvero,   ait   peregrinus, a  важное у вас было дело! - О, да, да, -
Nasorum  promontorio redii, et nasum  отвечал  чужеземец,  -  я  побывал  на
speciosissimum,   egregiosissimumque  Мысе   Носов   и,  благодарение  богу,
quem  unquam  quisquam sortitus est,  раздобыл  себе  один из самых видных и
acquisivi.                            пригожих   носов,   какие   когда-либо
                                      доставались человеку.

     Dum   peregrinus   hanc   miram       В  то  время  как чужеземец давал
rationem de seipso reddit, hospes et  эти   удивительные  сведения  о  себе,
uxor    ejus,    oculis    intentis,  хозяин гостиницы и хозяйка смотрели во
peregrini  nasum contemplantur - Per  все глаза на его нос. - Клянусь святой
sanctos    sanctasque   omnes,   ait  Радагундой,  -  сказала  про себя жена
hospitis    uxor,   nasis   duodecim  содержателя   гостиницы,  -  он  будет
maximis  in  toto  Argentorato major  побольше дюжины самых больших носов во
est!  -  estne,  ait  illa mariti in  всем  Страсбурге,  вместе  взятых!  Не
aurem  insusurrans,  nonne est nasus  правда  ли, - шепнула она на ухо мужу,
praegrandis?                          - не правда ли, роскошный нос?

     Dolus   inest,  anime  mi,  ait       - Тут что-то нечисто, душа моя, -
hospes - nasus est falsus.            сказал   хозяин   гостиницы,   -   нос
                                      поддельный. -

     Verus est, respondit uxor -           -  Самый  настоящий,  -  отвечала
                                      жена. -

     Ex abiete factus est, ait ille,       -  Еловый нос, - сказал хозяин, -
terebinthinum olet -                  от него пахнет скипидаром. -

     Carbunculus inest, ait uxor.          -  На  нем  сидит прыщ, - сказала
                                      жена.

     Mortuus  est  nasus,  respondit        - Мертвый нос, - возразил хозяин.
hospes.

     Vivus  est,  ait  illa, - et si       -  Живой  нос,  -  и  не жить мне
ipsa vivam, tangam.                   самой,  - сказала жена хозяина, - если
                                      я его не потрогаю.

     Votum  feci sancto Nicolao, ait       -  Я  дал  сегодня обет святителю
peregrimis, nasum meum intactum fore  Николаю, - сказал чужеземец, - что нос
usque  ad  -  Quodnam tempus? illico  мой  останется  нетронутым  до...  Тут
respoadit illa.                       чужеземец   замолчал,  воздев  глаза к
                                      небу.  -  До  каких  пор?  -  поспешно
                                      спросила жена хозяина.

     Minimo  tangetur,  inquit  ille       -  Останется никем не тронутым, -
(manibus in pectus compositis) usque  сказал он (складывая на груди руки), -
ad  illam  horam  -  Quam horam? ait  до  того часа... - - До какого часа? -
illa.     -     Nullam,    respondit  воскликнула жена хозяина. - - Никогда!
peregrinus, donec pervenio ad - Quem  -  -  никогда!  -  сказал чужеземец, -
locum,   -  obsecro?  ait  illa  - -  пока  я  не достигну... - - Ради бога!
Peregrinus   nil   respondens   mulo  Какого  места? - спросила хозяйка. - -
conscenso, diseessit.                 Чужеземец, не ответив ни слова, сел на
                                      мула и уехал.




     Не сделал он еще и полумили по дороге во Франкфурт, а  уже  весь  город
Страсбург пришел в смятение по поводу его носа. Колокола звонили  повечерие,
призывая страсбуржцев к исполнению религиозных обрядов и завершению  дневной
работы молитвой; - - ни одна душа во всем Страсбурге их не слышала  -  город
похож был на рой пчел - - мужчины,  женщины  и  дети  (под  непрекращавшийся
трезвон колоколов) метались туда и сюда - из одной двери в другую -  взад  и
вперед - направо и налево - поднимаясь по одной улице и спускаясь по  другой
- вбегая в один переулок и выбегая из другого - - Вы видели его?  Вы  видели
его? Вы видели его? Кто его видел? Ради бога, кто его видел?
     - Вот незадача! Я ходила к вечерне! - -  Я  стирала,  я  крахмалила,  я
прибирала, я стегала. - Ах ты, боже  мой!  Я  его  не  видела  -  я  его  не
потрогала! - - Ах, кабы я была часовым, кривоногим  барабанщиком,  трубачом,
трубачовой женой, - стоял общий крик и вопль на  каждой  улице  и  в  каждом
закоулке Страсбурга.
     В то время как в  великом  городе  Страсбурге  царила  эта  суматоха  и
неразбериха,  обходительный  чужеземец  ехал  себе  потихоньку  на  муле  во
Франкфурт, словно ему не было никакого дела до  этого,  -  разговаривая  всю
дорогу обрывистыми фразами то со своим мулом - то с самим собой - - - то  со
своей Юлией.
     - О Юлия, обожаемая моя Юлия! - Нет, я не буду  останавливаться,  чтобы
дать тебе съесть этот репейник, - и надо же, чтобы презренный язык соперника
похитил у меня наслаждение, когда я уже готов был его отведать. -
     - Фу! - это всего только репейник - брось его  -  вечером  ты  получишь
лучший ужин.
     - - Изгнан из родной страны - вдали от друзей - от тебя. -
     - Бедняга, до чего же тебя истомило это путешествие! - Ну-ка -  чуточку
поскорее - в сумке у меня только две рубашки -  пара  ярко-красных  атласных
штанов да отороченный бахромой... Милая Юлия!
     - Но почему во Франкфурт! - Ужели незримая рука  тайно  ведет  меня  по
этим извилистым путям и неведомым землям?
     - Ты спотыкаешься! Николай-угодник! на каждом шагу - - этак мы всю ночь
проковыляем, не добравшись...
     - До счастья - - иль мне суждено  быть  игрушкой  случая  и  клеветы  -
обречен на изгнание, не быв уличен - выслушан - ощупан, - если  так,  почему
не остался я в Страсбурге, где правосудие - - но я поклялся  -  полно,  тебя
скоро напоят - святителю Николаю! - О Юлия! - - Что ты насторожил уши? - Это
только путник, и т. д.
     Чужеземец продолжал себе ехать, беседуя таким образом со своим мулом  и
с Юлией, - пока не прибыл к постоялому двору, добравшись до которого  сейчас
же соскочил с мула - присмотрел, согласно своему обещанию, чтобы его  хорошо
покормили, - - снял сумку с ярко-красными атласными штанами  и  т.  д.  -  -
заказал себе на ужин омлет, лег около двенадцати  в  постель  и  через  пять
минут крепко заснул.
     В этот самый час, когда поднявшаяся  в  Страсбурге  суматоха  утихла  с
наступлением ночи, - - страсбуржцы тоже мирно улеглись в свои постели, но не
с тем, чтобы дать, как  он,  отдых  душе  своей  и  телу;  царица  Мэб,  эта
шалунья-эльф, взяла нос чужеземца и, не  уменьшая  его  размеров,  всю  ночь
усердно его расщепляла и разделяла на столько носов разного покроя и фасона,
сколько  в  Страсбурге  было  голов,   способных   вместить   их.   Аббатиса
Кведлинбургская, приехавшая на этой неделе в Страсбург  с  четырьмя  высшими
должностными лицами  своего  капитула:  настоятельницей,  деканшей,  второй,
уставщицей и старшей канониссой, чтобы обратиться в университет  за  советом
по щекотливому вопросу, какие надо делать прорехи в юбках, - была больна всю
эту ночь.
     Нос обходительного чужеземца взобрался на верхушку  шишковидной  железы
ее мозга и произвел такую кутерьму в головах четырех ее  почтенных  спутниц,
что всю ночь ни на мгновение не могли они сомкнуть глаз - - ни в одной части
тела не удалось им сохранить спокойствие - словом,  наутро  все  они  встали
похожие на привидения.
     Исповедницы  третьего  ордена  Святого  Франциска  -  -  монахини  горы
_Голгофы - - премонстранки - - клюнистки {Гафен Слокенбергий имеет  здесь  в
виду  клюнийских  бенедиктинок,  орден  которых  основан  был  в  940   году
клюнийским аббатом Одо. - Д. Стерн.} - картезианки_ и все  монахини  орденов
со строгим  уставом,  лежавшие  в  ту  ночь  на  шерстяных  одеялах  или  на
власяницах; были еще в худшем положении, чем аббатиса Кведлинбургская, - так
они всю ночь напролет ворочались и метались, метались и ворочались с  одного
бока на другой - монахини некоторых общин исцарапали и  искалечили  себя  до
смерти - когда они поднялись с постели, с них была  живьем  содрана  кожа  -
каждая думала, что это Святой Антоний опалил их для испытания своим огнем, -
-словом, ни одна из них ни разу не сомкнула глаз за всю ночь, от вечерни  до
заутрени.
     Монахини  Святой  Урсулы  поступили  благоразумнее  -  они  даже  и  не
пробовали ложиться в постель.
     Страсбургский декан, пребендарий, члены  капитула  и  младшие  каноники
(торжественно собравшись, утром для обсуждения вопроса о лепешках на  масле)
очень жалели, что не последовали примеру  монахинь  Святой  Урсулы.  -  -  -
Благодаря суматохе и беспорядку, царившим накануне вечером, булочники совсем
позабыли поставить тесто - во всем Страсбурге нельзя было достать к завтраку
лепешек на масле - вся площадь перед собором была в непрерывном  волнении  -
такого повода к бессоннице и беспокойству  и  такого  рьяного  расследования
причин этого беспокойства в Страсбурге не бывало с тех пор, как Мартин Лютер
перевернул своим учением весь этот город вверх дном.
     Если нос чужеземца  позволил  себе  забраться  таким  образом  в  миски
{Мистер Шенди свидетельствует свое почтение ораторам и стилистам - для  него
совершенно явно, что Слокенбергий сбился здесь со своего образного языка - в
чем он очень часто бывает повинен; - как переводчик, мистер  Шенди  приложил
все усилия, чтобы удержать его в должных границах, - но здесь это  оказалось
невозможным. - Л. Стерн.} духовных орденов и т. д., то как  же  бесцеремонно
вел он себя в мисках мирян! - Описать это  не  под  силу  моему  изношенному
вконец перу, хотя я готов признать  (_восклицает_  Слокенбергий  _с  большей
шаловливостью, чем я мог от него ожидать_), что на свете  есть  нынче  много
прекрасных сравнений, которые могли бы дать моим соотечественникам  неплохое
представление об этом; но в заключительной части такого солидного  фолианта,
написанного для них и отнявшего у меня большую часть жизни, - разве не  было
бы с их стороны неразумием ожидать, что у  меня  найдется  досуг  или  охота
искать такие сравнения, даже если я согласен, что они  существуют?  Довольно
будет  сказать,  что  сумятица  и  неразбериха,  вызванные  этим   носом   в
воображении страсбуржцев, достигли таких размеров - такую он  забрал  власть
над всеми умственными способностями страсбуржцев - столько диковинных вещей,
ни  в  ком  не  возбуждавших  сомнения,  рассказывалось  о  нем  повсюду   с
необыкновенным  красноречием  и  клятвенными  уверениями  -  что   он   стал
единственным предметом разговоров и удивления, - все страсбуржцы до единого:
добрые и злые - богачи и бедняки - ученые и невежды - доктора и  студенты  -
госпожи и служанки - благородные и простые - монахини и мирянки - только  то
и делали, что ловили о нем новости, - все глаза  в  Страсбурге  жаждали  его
увидеть - - каждый палец в Страсбурге - от  большого  до  мизинца  -  сгорал
желанием его потрогать.
     Еще больше жару придало столь жгучему желанию, если только в этом  была
какая-нибудь надобность, - то, что часовой, кривоногий  барабанщик,  трубач,
трубачова  жена,  вдова  бургомистра,  хозяин  гостиницы  и   жена   хозяина
гостиницы, как ни расходились между  собой  их  показания  и  описания  носа
чужеземца, - все сходились в двух вещах - в том,  во-первых,  что  чужеземец
поехал во Франкфурт и  вернется  в  Страсбург  только  через  месяц  и  что,
во-вторых, был ли его нос настоящим или поддельным, сам он в  полном  смысле
слова писаный красавец - что за статный мужчина - какой элегантный! -  самый
щедрый - самый обходительный  из  всех,  кто  когда-либо  вступал  в  ворота
Страсбурга; - проезжая по улицам с короткой саблей, свободно висевшей у него
на запястье, - и прохаживаясь по площади в ярко-красных атласных  штанах,  -
он держался с такой милой непринужденной скромностью и в то же время с таким
достоинством, - что (если бы ему не стоял поперек дороги нос) он полонил  бы
сердца всех девиц, бросавших на него взоры.
     Я  не  обращаюсь  к  сердцам,  чуждым  трепета  и   порывов   настолько
возбужденного  любопытства,  чтобы   оправдать   образ   действий   аббатисы
Кведлинбургской, настоятельницы, деканши и  второй  уставщицы,  пославших  в
полдень за женой трубача: та проследовала по улицам  Страсбурга  с  мужниной
трубой в руке - лучшим инструментом, какой она могла найти в столь  короткий
срок для пояснения своей теории. - Жена трубача  пробыла  у  аббатисы  всего
только три дня.
     А часовой и кривоногий барабанщик! - Только древние Афины могли бы  тут
с ними сравниться! Они читали прохожим  лекции  под  городскими  воротами  с
торжественностью Хрисиппа  и  Крантора,  поучавших  под  одним  из  афинских
портиков.
     Хозяин гостиницы со своим конюхом по левую руку ораторствовал в том  же
стиле - под портиком или в подворотне конюшни, - а жена  его  читала  лекции
для более узкого круга слушателей в задней комнате. Жители города  валили  к
ним толпой - не разношерстной - но одни к одному, другие к другому, как  это
всегда бывает, когда людей распределяет вера и легковерие, - словом,  каждый
страсбуржец рвался за сведениями - и каждый страсбуржец получал те сведения,
какие ему были желательны.
     Стоит отметить для пользы всех профессоров натуральной философии  и  им
подобных, что едва только жена трубача по окончании частных своих  лекций  у
аббатисы  Кведлинбургской  выступила  публично,  взобравшись  для  этого  на
табурет посреди главной городской площади,  -  она  нанесла  огромный  ущерб
другим  ученым  ораторам,  сразу   завербовав   себе   в   слушатели   самую
фешенебельную часть страсбургского населения. - Но когда профессор философии
(восклицает   Слокенбергий)   вооружен   _трубой_    в    качестве    орудия
доказательства, скажите на милость, кто  из  его  научных  соперников  может
рассчитывать быть услышанным рядом с ним?
     В то время как люди невежественные усердно спускались  по  этим  трубам
осведомления на дно колодца, где _Истина_  держит  свой  маленький  двор,  -
ученые не менее деятельно выкачивали  ее  наверх  по  трубам  диалектической
индукции  -  -  фактами  они   не   интересовались   -   они   заняты   были
умозаключениями. -
     Ни одна ученая корпорация не бросила бы на этот предмет столько  света,
как медицинский факультет, - если бы все его  диспуты  не  вращались  вокруг
жировиков и отечных опухолей,  от  которых  он,  хоть  убей,  никак  не  мог
отделаться. - Нос чужеземца не имел ничего общего с  жировиками  и  отечными
опухолями.
     Было, однако, весьма убедительно доказано, что  столь  увесистая  масса
инородной материи не может накопиться и сосредоточиться  на  носу  во  время
пребывания младенца in utero {В утробе (лат.).}  без  нарушения  устойчивого
равновесия плода, отчего тот  непременно  опрокинулся  бы  головой  вниз  за
девять месяцев до срока. -
     - - Оппоненты соглашались с этой теорией - они лишь отрицали  выводимые
из нее следствия.
     И если бы в самом зародыше и при зачатках образования такого носа,  еще
до его появления на свет, не  было  заложено,  -  говорили  они,  -  нужного
количества вен, артерий и т. д. для достаточного его питания, то он  не  мог
бы (это не  касается  случая  с  жировиками)  правильно  расти  и  держаться
впоследствии.
     Все это было опровергнуто в диссертации о питании  и  его  действии  на
расширение сосудов, а также на рост и растяжение мышечных  частей  до  самых
фантастических размеров. - Увлекшись этой теорией, авторы ее дошли  даже  до
утверждения, что в природе нет такой силы, которая могла  бы  помешать  носу
достигнуть величины человека.
     Их противники доказали по всем правилам, что такого  несчастья  бояться
нечего, покуда человек имеет только один желудок и одну пару легких,  -  ибо
желудок, - говорили они, -  есть  единственный  орган,  предназначенный  для
принятия пищи и превращения ее в хилус, - а легкие представляют единственное
орудие для образования крови; - но желудок не может  перерабатывать  больше,
того, что ему доставляется аппетитом; и если  даже  допустить,  что  человек
способен перегружать свой желудок, природа  все  же  поставила  границы  его
легким - машина эта  определенной  величины  и  силы  и  может  совершать  в
определенное время лишь определенное количество работы - иными словами,  она
может  производить  ровно  столько  крови,  сколько  требуется  для   одного
человека, не больше; таким образом, - доказывали они,  -  если  бы  нос  был
величиной с человека - это неизбежно привело бы к  омертвению  организма;  а
поскольку нечем было бы поддерживать и  человека  и  его  нос,  то  или  нос
непременно отвалился бы от человека, или  человек  отвалился  бы  от  своего
носа.
     - Природа приспособляется к таким случайностям, - возражали  оппоненты,
- иначе что вы скажете о целом желудке  -  и  целой  паре  легких  и  только
половине человека, когда, например, обе его ноги отхвачены пушечным ядром?
     - Он умирает от полнокровия, - следовал ответ,  -  или  станет  харкать
кровью и в две или три недели угаснет от чахотки. -
     - - Случаетс