ачение придавал  отец  тому,
что можно было еще раздобыть; и хотя он часто потешался над библиотекой дяди
Тоби - - - которая, к слову сказать, была Действительно забавна - но это  не
мешало ему самому собирать все книги и научные исследования о носах с  такой
же старательностью, как добрый мой дядя Тоби собирал все, что мог  найти  по
фортификации. - - Правдам коллекция отца  могла  бы  уместиться  на  гораздо
меньшем столе - но не по твоей вине, милый мой дядя. - - -
     Здесь - - но почему именно здесь -  -  -  скорее,  чем  в  какой-нибудь
другой части моей истории, - - я не в состоянии сказать; - - а только  здесь
- -=- сердце меня останавливает, чтобы раз навсегда  заплатить  тебе,  милый
мой дядя Тоби, дань, к которой меня обязывает твоя доброта. - -  Позволь  же
мне здесь отодвинуть в сторону стул и, опустившись на колени,  излить  самые
горячие чувства любви к тебе и глубочайшего уважения к твоему  превосходному
характеру, какие добродетель и искренний  порыв  когда-либо  воспламеняли  в
груди племянника. - - - Мир и покой да осенят навеки главу  твою!  -  Ты  не
завидовал ничьим радостям - - не задевал ничьих мнений. - -  Ты  не  очернил
ничьей репутации  -  -  ни  у  кого  не  отнял  куска  хлеба:  тихонечко,  в
сопровождении  верного  Трима,  обежал  ты  рысцой  маленький   круг   твоих
удовольствий, никого не толкнув по дороге; - для  каждого  человека  в  горе
находилась у тебя слеза - для каждого нуждающегося находился шиллинг.
     Пока у меня будет чем заплатить садовнику - дорожка от твоей  двери  на
лужайку не зарастет травой. - Пока у семейства  Шенди  будет  хоть  четверть
акра земли, твои укрепления, милый дядя Тоби, останутся нетронутыми.


        ^TГЛАВА XXXV^U

     Коллекция моего отца была невелика, но  зато  она  состояла  из  редких
книг, и это показывало, что он затратил не мало времени на  ее  составление;
отцу, правда, очень посчастливилось сделать удачный почин: достать почти  за
бесценок пролог Брюскамбиля о длинных носах -  ибо  он  заплатил  за  своего
Брюскамбиля всего три полукроны, да н то  только  благодаря  острому  зрению
букиниста, заметившего, с какой жадностью отец схватил эту книгу. - Во  всем
христианском мире, - сказал букинист, - - не сыщется  и  трех  Брюскамбилей,
если не считать тех, что прикованы цепями в библиотеках  любителей.  -  Отец
швырнул деньги с быстротой молнии -  сунул  Брюскамбиля  за  пазуху  -  -  и
помчался  с  ним  домой  с  Пикадилли  на  Кольмен-стрит,  точно  он  уносил
сокровище, всю дорогу крепко прижимая Брюскамбиля к груди.
     Для тех, кто еще не знает, какого пола Брюскамбиль, - - ведь  пролог  о
длинных носах легко мог быть написан и мужчиной и женщиной, -  -  не  лишнее
будет, прибегнув к сравнению, - сказать, что по возвращении домой  отец  мой
утешался с Брюскамбилем совершенно так же, ставлю десять против одного,  как
ваша милость утешалась с вашей первой любовницей -  -  то  есть  с  утра  до
вечера  -  что,  в  скобках  замечу,  может  быть,  и  чрезвычайно   приятно
влюбленному -  но  доставляет  мало  или  вовсе  не  доставляет  развлечения
посторонним. - Заметьте, я не провожу моего сравнения дальше - глаза у  отца
были больше, чем аппетит, - рвение больше, чем познания, - он  остыл  -  его
увлечения разделились - - он раздобыл Пригница - приобрел Скродера,  Андреа,
Парея,  "Вечерние  беседы"  Буше  и,  главное,  великого  и  ученого  Гафеиа
Слокенбергия, о котором мне предстоит еще столько говорить - - что сейчас  я
не скажу о нем ничего.


        ^TГЛАВА XXXVI^U

     Ни одна из книжек, которые отец мой с таким трудом раздобывал и  изучал
для подкрепления своей гипотезы, не  принесла  ему  на  первых  порах  более
жестокого разочарования, чем знаменитый диалог между  Памфагом  и  Коклесом,
написанный целомудренным пером великого и досточтимого Эразма,  относительно
различного употребления и подходящего применения длинных носов. - -  Только,
пожалуйста, голубушка, если у вас есть хоть малейшая возможность, ни пяди не
уступайте Сатане, не давайте ему оседлать в этой главе ваше  воображение;  а
если он все-таки изловчится и вскочит на него  -  -  будьте,  заклинаю  вас,
необъезженной кобылицей: _скачите, гарцуйте, прыгайте, становитесь на дыбы -
лягайтесь и брыкайтесь_, пока не  порвете  подпруги  или  подхвостника,  как
_Скотинка-хворостинка_, и не сбросите его милость  в  грязь.  -  -  Вам  нет
надобности его убивать. - -
     -  -  А  скажите,  кто  была  эта   _Скотинка-хворостинка_?   -   Какой
оскорбительный и безграмотный  вопрос,  сэр,  это  все  равно  как  если  бы
спросили, в каком году (_ab urbe condita_  {От  основания  города  (то  есть
Рима)  (лат.).})  возгорелась  вторая   пуническая   война.   -   Кто   была
Скотинка-хворостинка!   -   Читайте,   читайте,   читайте,   читайте,    мой
невежественный читатель! читайте, или, - основываясь  на  изучении  великого
святого Паралипоменона - я вам посоветую лучше сразу же бросить  эту  книгу;
ибо без обширной начитанности, под которой, как известно вашему  преподобию,
я разумею обширные познания, вы столь же  мало  способны  будете  постигнуть
мораль следующей мраморной страницы (пестрой эмблемы  моего  произведения!),
как  величайшие  мудрецы  со  всей  их  проницательностью  неспособны   были
разгадать  множество  мнений,  выводов  и  истин,  которые  и  до  сих   пор
таинственно сокрыты под темной пеленой страницы, закрашенной черным.


        ^TГЛАВА XXXVII^U

     "Nihil me poenitet hujus nasi", - сказал Памфаг; - - то есть - "Нос мой
вывел меня в люди". - "Nee est, cur poeniteat", - отвечает Коклес;  то  есть
"да и каким образом, черт возьми, мог бы такой нос сплоховать?"
     Вопрос, как видите, поставлен был Эразмом, как этого и  желал  отец,  с
предельной ясностью; но отец был разочарован, не находя  у  столь  искусного
пера  ничего,  кроме  простого  установления  факта;  оно  вовсе   не   было
приправлено   той   спекулятивной   утонченностью   или    той    изощренной
аргументацией, которыми небо одарило человеческий ум для исследования истины
и борьбы за нее со всеми и каждым.
     - - - Сначала отец ужасно бранился и фыркал - ведь иметь знаменитое имя
чего-нибудь да стоит. Но так как автором этого диалога был Эразм,  он  скоро
опомнился и с великим прилежанием перечитал его еще  и  еще  раз,  тщательно
изучая каждое слово и каждый слог в их самом точном и буквальном значении, -
однако ничего Не мог выудить  из  них  этим  способом.  -  Быть  может,  тут
заключено больше, чем сказано, - проговорил отец. - Ученые люди, брат  Тоби,
не  пишут  диалогов  о  длинных  носах  зря.  -  -Я  изучу   мистический   и
аллегорический смысл - - тут есть над чем поломать голову, братец.
     Отец продолжал читать. - - -
     Тут я нахожу нужным осведомить ваши  преподобия  и  ваши  милости,  что
помимо разнообразных применений длинных носов в морском деле,  перечисляемых
Эразмом, автор диалога  утверждает,  что  длинный  нос  бывает  также  очень
полезен в  домашнем  обиходе;  ведь  в  случае  нужды  -  и  при  отсутствии
раздувальных мехов, он отлично подойдет ad excitandum focum (для  разжигания
огня).
     Природа была чрезвычайно расточительна, оделяя отца  своими  дарами,  и
заронила в него семена словесной критики так же глубока, как и  семена  всех
прочих  знаний,  -  и  потому  он   достал   перочинный   нож   и   принялся
экспериментировать над фразами, чтобы посмотреть, нельзя ли  врезать  в  них
лучший смысл. - Еще одна буква, брат Тоби, - промолвил отец, - и я  доберусь
до сокровенного смысла Эразма. - Вы уже вплотную подошли к нему,  братец,  -
^- отвечал дядя, - по совести вам говорю. - - Какой ты быстрый! - воскликнул
отец, продолжая скоблить, - я, может быть, еще  в  семи  милях  от  него.  -
Нашел, - - проговорил отец, щелкнув пальцами. - Гляди-ка, милый брат Тоби, -
как ловко я восстановил смысл. - Но ведь вы исковеркали  слово,  -  возразил
дядя Тоби. - Отец надел очки - прикусил губу - и в гневе вырвал страницу.


        ^TГЛАВА XXXVIII^U

     О  Слокенбергий!  правдивый  изобразитель  моих  disgrazie   {Несчастий
(итал.).}, - о печальный  предсказатель  стольких  превратностей  и  ударов,
стегавших меня на самых различных поприщах  моей  жизни  вследствие  малости
моего носа (другой причины я, по  крайней  мере,  не  знаю),  -  скажи  мне,
Слокенбергий, какой тайный голос  и  каким  тоном  (откуда  он  явился?  как
прозвучал в твоих ушах? - уверен ли ты, что его слышал?) -  -  впервые  тебе
крикнул: - Ну же - ну, Слокенбергий! посвяти твою жизнь - пренебреги  твоими
развлечениями - собери все силы и способности существа твоего - -  не  жалея
трудов, сослужи службу человечеству, напиши объемистый  фолиант  на  тему  о
человеческих носах.
     Каким образом весть об этом доставлена была в сенсорий Слокенбергия - -
и знал ли Слокенбергий, чей палец коснулся клавиши - - и чья рука  раздувала
мехи, - - об этом мы  можем  только  строить  догадки  -  -  ибо  сам  Гафен
Слокенбергий скончался и уже более девяноста лет лежит в могиле.
     На Слокенбергий играли, насколько мне известно, как на каком-нибудь  из
учеников Витфильда, - -  иными  словами,  сэр,  так  отчетливо  распознавая,
который из двух _мастеров_ упражнялся на его  _инструменте_,  -  что  всякие
логические рассуждения на этот счет излишни.
     - - В самом деле,  Гафен  Слокенбергий,  излагая  мотивы  и  основания,
побудившие его потратить столько лет своей жизни на одно это произведение, -
в конце своих пролегомен, которые,  кстати  сказать,  должны  бы  стоять  на
первом месте - - не помести их переплетчик по недосмотру  между  оглавлением
книги и самой  книгой,  -  Гафен  Слокенбергий  сообщает  читателю,  что  по
достижении сознательного возраста, когда он в состоянии был спокойно сесть и
поразмыслить о настоящем месте и  положении  человека,  а  также  распознать
главную цель и смысл его существования, - - или  -  -  чтобы  сократить  мой
перевод,  ибо  книга  Слокенбергия  написана  по-латыни  и  в   этой   части
довольно-таки многословна, - - с тех пор как я, -  говорит  Слокенбергий,  -
стал понимать кое-что - - или, вернее, _что есть что_ - -  и  мог  заметить,
что вопрос о длинных носах трактовался всеми моими предшественниками слишком
небрежно, - - я, Слокенбергий, ощутил мощный порыв и услышал в себе  громкий
голос, властно призывавший меня препоясаться для этого подвига.
     Надо  отдать  справедливость  Слокенбергию,  он  выступил   на   арену,
вооружившись более крепким копьем и взяв гораздо больший  разбег,  чем  все,
кто до него выступали на этом поприще, - -  и  он  действительно  во  многих
отношениях заслуживает быть поставленным на пьедестал как образец,  которого
следует держаться в своих книгах всем писателям,  по  крайней  мере  авторам
многотомных произведений, - - ибо он охватил, сэр, весь предмет - исследовал
_диалектически_ каждую его часть -  он  довел  его  до  предельной  ясности,
осветив  теми  вспышками,  что  высекались   столкновением   природных   его
дарований, - или направив на него лучи своих глубочайших научных познаний  -
сличая, собирая и компилируя - - выпрашивая, заимствуя и  похищая  на  своем
пути все, что было написано и сказано по этому предмету в школах и академиях
ученых,   -   вследствие   чего   книга   Слокенбергия   справедливо   может
рассматриваться не просто как  образец  -  но  как  исчерпывающий  _свод_  и
подлинный  устав  _о  носах_,  охватывающий  все  необходимые  или   могущие
понадобиться сведения о них.
     По этой причине я не  стану  распространяться  о  множестве  (в  других
отношениях) ценных книг и трактатов из собрания моего отца,  написанных  или
прямо о носах - или лишь косвенно их касающихся; - -  таких,  например,  как
лежащий  в  настоящую  минуту  передо  мной  на  столе  Пригниц,  который  с
бесконечной  ученостью   и   на   основании   беспристрастнейшего   научного
обследования свыше четырех тысяч различных черепов в  перешаренных  им  двух
десятках покойницких Силезии - сообщает  нам,  что  размеры  и  конфигурация
костных  частей  человеческих  носов  любой  страны  или  области,  исключая
Крымской Татарии, где все носы расплющены большим пальцем,  так  что  о  них
невозможно составить никакого суждения,  -  гораздо  более  сходны,  чем  мы
воображаем; - - различия между ними, по его словам, настолько ничтожны,  что
не  заслуживают  упоминания;  -   -   статность   же   и   красота   каждого
индивидуального носа, то, благодаря  чему  один  нос  превосходит  другой  и
получает  более  высокую  оценку,  обусловлены  хрящевыми  и  мясистыми  его
частями,  в  протоки  и  поры  которых  несутся  кровь  и  жизненные   духи,
подгоняемые пылкостью и силой воображения,  расположившегося  тут  же  рядом
(исключение составляют  идиоты,  которые,  по  мнению  Пригница,  много  лет
жившего в Турции, находятся под особым покровительством неба),  -  -  откуда
следует, - говорит Пригниц, - и не может не  следовать,  что  пышность  носа
прямо пропорциональна пышности воображения его носителя.
     По той же самой причине, то есть потому, что  все  это  можно  найти  у
Слокенбергия, я ничего не говорю и о Скродерии (Андреа), который,  как  всем
известно, с таким жаром накинулся на Пригница - -  доказывая  на  свой  лад,
сначала логически, а потом при помощи  ряда  упрямых  фактов,  что  "Пригниц
чрезвычайно удалился от истины, утверждая, будто фантазия рождает нос, тогда
как наоборот - нос рождает фантазию".
     - Тут ученые заподозрили Скродерия в некоем непристойном  софизме  -  и
Пригниц стал громко кричать на  диспуте,  что  Скродерий  подсунул  ему  эту
мысль, - но Скродерий продолжал поддерживать свой тезис. - -
     Отец между тем колебался, чью сторону ему  принять  в  этом  деле;  как
вдруг Амвросий Парей в один миг решил дело  и  вывел  отца  из  затруднения,
разом ниспровергнув обе системы, как Пригница, так и Скродерия.
     Будьте свидетелем. - -
     Я  не  сообщаю  ученому  читателю  ничего  нового  -  дальнейшим  своим
рассказом я только хочу показать ученым, что и сам знаю эту историю. - -
     Названный Амвросий Парей, главный хирург и носоправ французского короля
Франциска IX, был в большой силе у него и у двух  его  предшественников  или
преемников (в точности не знаю) и - если не считать промаха, допущенного  им
в истории с носами Тальякоция и в его способе их приставлять, -  признавался
всей коллегией  врачей  того  времени  наиболее  сведущим  по  части  носов,
превосходившим всех, кто когда-нибудь имел с ними дело.
     Этот  самый  Амвросий  Парей  убедил  моего  отца,   что   истинной   и
действительной причиной обстоятельства, которое привлекло  к  себе  всеобщее
внимание и на  которое  Пригниц  и  Скродерий  расточили  столько  учености,
остроумия и таланта, - является нечто совсем иное - длина и  статность  носа
обусловлены попросту мягкостью и дряблостью груди кормилицы  -  так  же  как
приплюснутость  и  крохотность  плюгавых  носов  объясняется  твердостью   и
упругостью этого питающего органа у здоровых  и  полных  жизни  кормилиц;  -
такая грудь хотя и украшает женщину, однако губительна для ребенка, ибо  его
нос настолько ею сплющивается, нажимается, притупляется и  охлаждается,  что
никогда не доходит ad mensuram suam legitimam; {До законной  своей  величина
(лат.).} - - но в случае дряблости или мягкости груди кормилицы или матери -
уходя  в  нее,  -  говорит  Парей,  -  как   в   масло,   нос   укрепляется,
вскармливается,  полнеет,   освежается,   набирается   сил   и   приобретает
способность к непрерывному росту.
     У меня есть только два замечания по поводу Парея: я отмечаю, во-первых,
что он все это доказывает и объясняет с величайшим  целомудрием  и  в  самых
пристойных выражениях, - да сподобится же душа его за  это  вечного  мира  и
покоя!
     И во-вторых, что помимо  победоносного  сокрушения  систем  Пригница  и
Скродерия - - гипотеза Амвросия Парея сокрушила одновременно систему мира  и
гармонии, царивших в нашем семействе, и в продолжение  трех  дней  сряду  не
только сеяла раздор между моими отцом и матерью, но также опрокидывала вверх
дном весь наш дом и все в нем, за исключением дяди Тоби.
     Столь забавный рассказ о том, как поссорился муж со своей женой, верно,
никогда еще, ни в какую эпоху и ни в какой стране не проникал  наружу  через
замочную скважину выходной двери!
     Моя матушка, надо вам сказать - -  но  мне  надо  сначала  сказать  вам
пятьдесят более нужных вещей - я ведь обещал разъяснить сотню затруднений  -
тысяча несчастий и домашних неудач кучей валятся на меня одно за другим -  -
корова вторглась (на другой день утром) в укрепления дяди Тоби и съела два с
половиной рациона травы, вырвав вместе с ней дерн, которым обложен  был  его
горнверк и прикрытый путь, - Трим желает во что бы то ни  стало  предать  ее
военному суду - корове предстоит быть расстрелянной - Слопу быть распятым  -
мне самому отристрамиться и уже при крещении обратиться в мученика - - какие
же мы все жалкие неудачники! - надо меня перепеленать  -  -  однако  некогда
терять время на сетования. - Я покинул отца лежащим поперек кровати с  дядей
Тоби возле него в старом, обитом бахромой кресле и пообещал вернуться к  ним
через полчаса, а прошло уже тридцать пять минут. - - В такое затруднительное
положение, верно, никогда еще не попадал ни один несчастный автор; ведь  мне
надо, сэр, закончить фолиант Гафена Слокенбергия - передать  разговор  между
моим отцом и дядей  Тоби  о  том,  как  решают  вопрос  Пригниц,  Скродерий,
Амвросий Парей, Понократ и Грангузье, - перевести один рассказ Слокенбергия,
а у меня уже просрочено целых пять минут! - Бедная моя голова! - О, если  бы
враги мои видели, что в ней творится!


        ^TГЛАВА XXXIX^U

     Более забавной сцены не бывало в нашем семействе. - - -  Чтобы  воздать
ей должное - - - я снимаю здесь колпак и  кладу  его  на  стол  возле  самой
чернильницы: это придаст выступлению моему  по  затронутому  вопросу  больше
торжественности - - быть может, моя любовь и слишком пристрастное  отношение
к моим умственным способностям меня ослепляют,  но  я  искренне  думаю,  что
верховный творец и зиждитель всех вещей никогда еще (или, по крайней мере, в
тот период времени, когда я сел писать эту историю) не создавал и не собирал
воедино  семейства  -  -  в  котором  характеры  были   бы   вылеплены   или
противопоставлены в этом смысле драматически более удачно, чем в нашем,  или
которое было бы столь щедро наделено или одарено уменьем  разыгрывать  такие
бесподобные сцены и способностью  непрерывно  их  разнообразить  с  утра  до
вечера, как _семейство Шенди_.
     Но самой  забавной  из  таких  сцен  на  нашем  домашнем  театре  была,
повторяю, сцена - частенько разыгрывавшаяся из-за  этого  самого  вопроса  о
длинных носах - - - особенно когда воображение моего  отца  распалялось  его
изысканиями и он непременно желал также распалить воображение дяди Тоби.
     Дядя Тоби всячески  шел  отцу  навстречу  при  таких  его  попытках;  с
бесконечным терпением часами высиживал он, куря свою трубку, между  тем  как
отец трудился над его головой, пробуя и так и этак внедрить в  нее  гипотезы
Пригница и Скродерия.
     Были ли они выше понимания дяди  Тоби  -  -  или  находились  с  ним  в
противоречии -  или  мозг  его  подобен  был  _сырому_  труту,  из  которого
невозможно добыть ни одной искры, -  или  был  слишком  загружен  подкопами,
минами, блиндами, куртинами и другими военными сооружениями, мешавшими  дяде
ясно разобраться в доктринах Пригница и Скродерия,  -  я  не  знаю  -  пусть
схоластики - кухонные мужики, анатомы и  инженеры  передерутся  из-за  этого
между собой. - -
     Худо,  конечно,  тут  было  то,  что  каждое  слово  Слокенбергия  отцу
приходилось переводить для дяди Тоби с латинского, в  котором  отец  был  не
очень силен, отчего перевод его не