ного - но что
каштан, взяв именно это, а не  иное,  направление  как  бы  по  собственному
почину - а затем упав со  всем  своим  жаром  прямо  в  то  место,  а  не  в
какое-нибудь другое, - - явился орудием заслуженной кары  Футаторию  за  его
грязный и  непристойный  трактат  De  concubinis  retinendis  {Об  удержании
наложниц (лат.).}, который он опубликовал лет двадцать тому назад  -  и  как
раз на этой неделе собирался выпустить в свет вторым изданием.
     Не мое дело ввязываться в этот спор - - много, без сомнения, можно было
бы написать в пользу и той и другой  стороны  -  вся  моя  обязанность,  как
историка, заключается в правдивом описании факта и в растолковании читателю,
что зияние в штанах Футатория было достаточно просторно для приема каштана -
и что каштан так или иначе отвесно упал туда со всем своим жаром, причем  ни
сам Футаторий, ни его соседи этого не заметили.
     В  первые  двадцать  или  двадцать  пять  секунд   живительное   тепло,
источавшееся каштаном, не лишено было приятности - и лишь в  слабой  степени
привлекало внимание Футатория к тому месту, - но жар все возрастал, и  когда
через несколько секунд он  переступил  границы  умеренного  удовольствия,  с
чрезвычайной быстротой двинувшись в области боли, душа Футатория,  со  всеми
его идеями, мыслями,  вниманием,  воображением,  суждением,  решительностью,
сообразительностью, рассудительностью, памятью, фантазией, а  также  десятью
батальонами жизненных духов, беспорядочно ринулась по всевозможным  узким  и
извилистым проходам вниз, к месту, находившемуся в  опасности,  оставив  все
верхние области этого мужа, вы сами об этом догадываетесь, пустыми, как  мой
кошелек.
     Однако с помощью сведений, которые  всем  этим  посланцам  удалось  ему
доставить, Футаторий не в состоянии был проникнуть в тайну происходившего  в
нижней области, а также построить сколько-нибудь удовлетворительную догадку,
что за дьявольщина с ним приключилась.  Так  или  иначе,  не  зная  истинной
причины постигшей его неприятности, он рассудил, что самое  благоразумное  в
его теперешнем положении перенести ее по возможности  стоически;  с  помощью
перекошенного лица и искривленных  губ  ему  бы  это,  наверно,  и  удалось,
оставайся его воображение все это время безучастным; - но мы не в  состоянии
управлять игрой воображения в подобных случаях - Футаторию вдруг  пришло  на
ум, что хотя боль ощущалась им как сильный ожог - тем не менее  причиной  ее
мог быть также укус; а если так, то  уж  не  заползла  ли  к  нему  ящерица,
саламандра или подобная им гадина, которая теперь вонзала в него свои  зубы.
- Эта жуткая мысль в сочетании с обострившейся в этот миг болью,  виновником
которой был все тот же каштан, повергла Футатория в настоящую панику, и, как
это случалось с самыми лучшими генералами  на  свете,  он  в  первую  минуту
страха и смятения совсем потерял  голову,  -  следствием  было  то,  что  он
вскочил, не помня себя, и разразился восклицанием удивления, которое вызвало
столько толков и напечатано с пропуском нескольких  букв:  _ч  -  а!_  -  Не
будучи строго  каноническим,  оно  было,  однако,  в  его  положении  вполне
простительным - и Футаторий, кстати сказать, был так же не в силах  от  него
удержаться, как он не мог предотвратить вызвавшую его причину.
     Хотя рассказ об этом происшествии занял  порядочно  времени,  само  оно
заняло не больше времени,  чем  его  понадобилось  Футаторию  на  то,  чтобы
вытащить каштан и с ожесточением швырнуть его об  пол,  -  а  Йорику,  чтобы
встать со стула и подобрать этот каштан.
     Любопытно наблюдать власть мелочей над человеческим  умом:  -  до  чего
важную роль играют они в образовании и развитии наших мнений  о  людях  и  о
вещах! - Какой-нибудь пустяк, легкий, как воздух, способен поселить в  нашей
душе убеждение, и так прочно его там утвердить  -  что  даже  все  Эвклидовы
доказательства, пущенные в ход для его опровержения, были бы  бессильны  его
поколебать.
     Йорик, повторяю, подобрал каштан, в гневе брошенный Футаторием на  пол,
- поступок, не стоящий внимания, - мне стыдно его объяснять - он это  сделал
только потому, что каштан, по его мнению,  не  стал  ни  на  волос  хуже  от
приключившейся с ним истории, - и считая, что ради хорошего каштана не  грех
нагнуться. - Однако ничтожный этот поступок совсем иначе преломился в голове
Футатория: последний усмотрел в  действиях  Йорика,  вставшего  со  стула  и
подобравшего каштан, явное признание, что каштан  первоначально  принадлежал
ему - и что, конечно, только собственник каштана, а  не  кто-нибудь  другой,
мог сыграть с ним такую штуку. Сильно укрепило его в  этом  мнении  то,  что
стол, имевший форму узенького параллелограмма, представлял Йорику, сидевшему
как раз против Футатория, прекрасный случай ввернуть ему  каштан  -  и  что,
следовательно, он так и сделал. Подозрительный,  чтобы  не  сказать  больше,
взгляд, который Футаторий бросил Йорику прямо в лицо, когда у него  возникли
эти мысли, с полной очевидностью  выдавал  его  мнение  -  и  так  как  все,
естественно, считали Футатория более других сведущим в  этом  деле,  то  его
мнение сразу сделалось общим мнением; - а одно обстоятельство  совсем  иного
рода, чем те, что были до сих пор представлены, - вскоре исключило  на  этот
счет всякие сомнения.
     Когда  на  подмостках  подлунного  мира   разыгрываются   великие   или
неожиданные  события  -  человеческий  ум,  от   природы   расположенный   к
любознательности, натурально, бросается за кулисы посмотреть, какова причина
и первоисточник этих событий. - В настоящем случае искать пришлось недолго.
     Все отлично знали, что Йорик никогда не был хорошего мнения о  трактате
Футатория De concubinis retinendis, считая, что эта книжка  наделала  немало
вреда. - Вот почему нетрудно было  прийти  к  выводу,  что  проделка  Йорика
заключала некоторый аллегорический смысл - и швырок горячего каштана в *** -
*** Футатория был ехидным щелчком по его книге -  теории  которой,  говорили
они, обожгли многих порядочных людей в том же самом месте.
     Это умозаключение разбудило Сомнолента - вызвало улыбку у Агеласта -  и
если вы можете припомнить взгляд и  выражение  лица  человека,  старающегося
разгадать загадку, - то именно такой вид придало оно  Гастриферу  -  словом,
большинство признало проделку Йорика верхом остроумия и лукавства.
     Между тем домыслы эти, как видел читатель, от начала до конца, были  не
более основательны, чем фантазии философии. Йорик  был,  без  сомнения,  как
сказал Шекспир о его предке, - "человек, неистощимый на шутки";  однако  эта
шутливость умерялась чем-то, что удерживало его как в настоящем,  так  и  во
многих других случаях от злобных выходок, за которые он платился  совершенно
незаслуженным порицанием; - но таково уж  было  несчастье  всей  его  жизни:
расплачиваться за тысячу слов и  поступков,  на  которые  (если  только  мое
уважение к нему меня не ослепляет) он по природе своей был неспособен.  Все,
что я в нем порицаю, - или, вернее,  все,  что  я  в  нем  порицаю  и  люблю
попеременно, так это странность его характера, вследствие которой он никогда
не пытался выводить людей из заблуждения, хотя бы это не стоило ему никакого
труда. Подвергаясь несправедливым обвинениям подобного рода,  он  действовал
точь-в-точь так, как в истории со своей клячей, - он легко мог  бы  дать  ей
лестное для себя объяснение, но брезгал прибегать  к  нему,  а  кроме  того,
смотрел на тех, кто выдумывает грязные слухи, кто их распространяет и кто им
верит, как на людей, одинаково оскорблявших его, -  он  считал  ниже  своего
достоинства разубеждать их - предоставляя сделать  это  за  него  времени  и
правде.
     Столь героический склад характера часто создавал  ему  неудобства  -  в
настоящем случае  он  навлек  на  себя  глубочайшее  негодование  Футатория,
который,  когда  Йорик  доел  свой  каштан,  вторично  поднялся   со   стула
предупредить его - правда, с улыбкой сказав  только  -  что  постарается  не
забыть сделанного ему одолжения.
     Но прошу вас тщательно различить и разграничить в  вашем  сознании  две
вещи:
     - Улыбка предназначалась для общества.
     - Угроза предназначалась для Йорика.


        ^TГЛАВА XXVIII^U

     - Не можете ли вы мне посоветовать, - сказал Футаторий сидевшему  рядом
с ним Гастриферу, - не обращаться же мне к хирургу по такому пустому поводу,
- не можете ли вы мне посоветовать, Гастрифер, как лучше всего вытянуть жар?
- Спросите Евгения, - отвечал Гастрифер. - Это в сильной степени зависит,  -
сказал Евгений с видом человека, которому ничего не известно о  случившемся,
- какая часть воспалена. - Если это часть нежная  и  такая,  которую  удобно
обвернуть... - Вот-вот, эта  самая,  -  отвечал  Футаторий  с  выразительным
кивком, кладя руку на ту часть тела, о которой шла речь, и приподнимая в  то
же время правую ногу, чтобы дать ей больше простору и воздуху. - Если так, -
сказал Евгений, - то я бы вам посоветовал,  Футаторий,  не  прибегать  ни  к
каким лекарствам; а пошлите вы  к  ближайшему  типографщику  и  предоставьте
лечение такой простой вещи, как только что вышедшему из-под  станка  мягкому
бумажному листу, - вам  надо  всего-навсего  завернуть  в  него  воспаленную
часть. - Сырая бумага, - заметил Йорик (сидевший рядом  со  своим  приятелем
Евгением), - я знаю, освежает своей  прохладой  -  все-таки,  по-моему,  она
всего только посредник - а помогает, собственно, масло  и  копоть,  которыми
она пропитана. - Правильно, - сказал Евгений, - из  всех  наружных  средств,
которые я бы решился рекомендовать, это самое успокоительное и безопасное.
     - Если вся суть в масле и в копоти, - сказал Гастрифер, - то я бы густо
смазал ими тряпку и, не долго думая, приложил ее куда надо. - Ну и  получили
бы настоящего черта, - возразил Йорик. - А кроме того, - прибавил Евгений, -
это не отвечало бы назначению, коим является  крайняя  чистота  и  изящество
рецепта, что составляет, по мнению врачей, половину дела: -  сами  посудите,
если шрифт очень мелкий (как полагается), он обладает тем преимуществом, что
целебные  частицы,  приходящие  в  соприкосновение  в  этой  форме,  ложатся
тончайшим слоем с  математической  равномерностью  (если  исключить  красные
строки  и  заглавные  буквы),  чего  невозможно  достигнуть  самым  искусным
применением шпателя. - Как все удачно сложилось, - отвечал Футаторий, - ведь
в настоящее время печатается второе издание  моего  трактата  De  concubinis
retinendis. - Вы можете взять оттуда любой лист, -  сказал  Евгений,  -  все
равно какой. - Лишь бы, - заметил Йорик, - на нем не было грязи.
     - Сейчас выходит из-под станка, - продолжал Футаторий, - девятая  глава
- предпоследняя глава моей книги. -  А  скажите,  пожалуйста,  какой  у  нее
заголовок? - спросил Йорик, почтительно поклонившись Футаторию. - Я полагаю,
- отвечал Футаторий, - De re concubinaria {О сожительстве (лат.).}.
     - Ради бога, остерегайтесь этой главы, - сказал Йорик,
     - Всячески, - прибавил Евгений.


        ^TГЛАВА XXIX^U

     - Если бы, - сказал Дидий, вставая и кладя себе на грудь правую руку  с
растопыренными пальцами, - если бы такой промах при наречении имени случился
до Реформации - (- Он случился позавчера, - сказал про  себя  дядя  Тоби)  -
когда крещение совершалось по-латыни - - (- Оно было совершено от первого до
последнего слова по-английски, - сказал дядя), - можно было бы привлечь  для
сравнения обширный материал и, основываясь на многочисленных  постановлениях
относительно сходных случаев,  объявить  это  крещение  недействительным,  с
предоставлением права дать ребенку новое имя. - Если б, например, священник,
по незнанию латинского языка, вещь довольно обыкновенная,  окрестил  ребенка
Тома о'Смайлза in nomine patriae  et  filia  et  spiritum  sanctos  {Во  имя
отечества  и  дочери  святых  духа  (лат.).}   -   крещение   считалось   бы
недействительным. - Извините, пожалуйста, -  возразил  Кисарций,  -  в  этом
случае, поскольку ошибка была только в окончаниях, крещение имело силу  -  и
чтобы сделать его недействительным, промах священника  должен  был  касаться
первых слогов каждого слова - а не последних, как в вашем примере. -
     Мой отец, которого приводили в восторг подобного рода тонкости,  слушал
с напряженным вниманием.
     - Допустим, например, - продолжал Кисарций,  -  что  Гастрифер  крестит
ребенка Джона Стредлинга in gomine gatris etc. etc. вместо in nomine  patris
etc. - Имеет ли силу  такое  крещение?  Нет,  -  говорят  наиболее  сведущие
канонисты, - поскольку корень каждого слова здесь  вырван,  вследствие  чего
смысл и значение из них изъяты и заменены совершенно другими; ведь gomine не
значат _именем_, a gatris - _отца_. - Что же  они  значат?  -  спросил  дядя
Тоби.  -  Ровно  ничего,  -   сказал   Йорик.   -   Ergo,   такое   крещение
недействительно, - сказал Кисарций. - Разумеется, - отвечал Йорик  тоном  на
две трети шутливым и на одну треть серьезным. -
     - Но  в  приведенном  случае,  -  продолжал  Кисарций,  -  где  patriae
поставлено вместо patris, filia вместо filii и  так  далее  -  так  как  это
ошибка только в склонении и  корни  слов  остаются  нетронутыми,  изгибы  их
ветвей в ту или другую сторону никоим образом не являются помехой  крещению,
поскольку слова сохраняют тот же смысл, что и раньше. - Но в таком случае, -
сказал Дидий, - должно быть доказано  намерение  священника  произносить  их
грамматически правильно. - Я с вами совершенно  согласен,  уважаемый  собрат
Дидий, - отвечал Кисарций, - и по  поводу  именно  такого  случая  мы  имеем
постановление в декреталиях папы Льва Третьего.  -  Но  ведь  ребенок  моего
брата, - воскликнул дядя Тоби, - не имеет никакого отношения  к  папе  -  он
законный сын протестанта, окрещенный Тристрамом, вопреки воле и желанию  его
отца и матери, а также всех его родных. -
     - Если вопрос этот, - сказал Кисарций, перебивая дядю  Тоби,  -  должен
был решаться волей и желанием только лиц, находящихся в родстве  с  ребенком
мистера Шенди, то миссис Шенди никоим образом не принадлежит к их  числу,  -
Дядя Тоби вынул изо рта трубку, а отец придвинул ближе к  столу  свой  стул,
чтобы послушать окончание столь странного вступления.
     - Вопрос: "Родственница ли мать своего ребенка", - продолжал  Кисарций,
- был не только поставлен, капитан  Шенди,  лучшими  нашими  законоведами  и
цивилистами {Vide Swinburn ел Testaments, Part 7, 8. -  Л.  Стерн.},  -  но,
после   обстоятельного   беспристрастного   исследования   и   сопоставления
всевозможных доводов за и против,  -  он  получил  отрицательное  решение  -
именно: "Мать не родственница своего ребенка" {Vide  Brooke's  Abridg.  Tit.
Administr. N. 47. - Л. Стерн.}.
     Тут отец быстро зажал рукой рот дяди Тоби с таким видом, будто он хочет
сказать ему что-то на ухо, - а на самом деле из страха перед Лиллибуллиро; -
очень желая услышать продолжение столь любопытного разговора  -  он  упросил
дядю Тоби не чинить ему препятствий. - Дядя Тоби кивнул головой - засунул  в
рот трубку  и  удовольствовался  мысленным  насвистыванием  Лиллибуллиро.  -
Кисарций,  Дидий  и  Триптолем  тем  временем  продолжали  рассуждать  таким
образом.
     - Решение это, - сказал Кисарций, - как будто  в  корне  противоречащее
ходячим взглядам, все-таки имело за себя веские  доводы,  а  после  громкого
тяжебного дела, известного обычно  под  именем  дела  герцога  Саффолкского,
отпали всякие сомнения относительно его правильности.  -  Оно  приводится  у
Брука, - сказал Триптолем. - И упоминается лордом Куком, - прибавил Дидий. -
Вы можете также найти его у Свинберна  в  книге  "О  завещаниях",  -  сказал
Кисарций.
     - Дело это, мистер Шенди, заключалось в  следующем:  -  В  царствование
Эдуарда Шестого Чарльз, герцог Саффолкский, у которого  был  сын  от  одного
брака и дочь от  другого,  сделал  завещание,  по  которому  отказывал  свое
имущество сыну, и умер; после его  смерти  умер  также  его  сын  -  но  без
завещания, без жены и без детей - когда его мать и единокровная  сестра  (от
первого брака его отца)  были  еще  в  живых.  Мать  вступила  в  управление
имуществом своего сына, согласно статуту двадцать первого года  царствования
Генриха  Восьмого,  коим  постановляется,  что  в  случае  смерти  лица,  не
сделавшего  завещания,  управление  его  имуществом  должно  быть   передано
ближайшему родственнику.
     Когда  же  это  управление  было  (исподтишка)  предоставлено   матери,
единокровная сестра умершего начала тяжбу в церковном суде, ссылаясь на  то,
во-первых, что ближайшей родственницей является она сама, а  во-вторых,  что
мать вовсе не родственница покойного; на  этом  основании  она  просила  суд
отменить передачу матери управления его имуществом  и,  в  силу  упомянутого
статута, предоставить это имущество ей  самой,  как  ближайшей  родственнице
покойного.
     А как дело это было громкое и многое зависело от его исхода - поскольку
создавался прецедент, согласно которому, вероятно,  решались  бы  в  будущем
многие крупные имущественные дела, - то величайшие  знатоки  законов  нашего
королевства и гражданского  права  вообще  держали  совет  касательно  того,
родственница ли мать своего сына или нет. - По означенному вопросу не только
светские  юристы  -  но  и  знатоки  церковного  права  -  jurisconsulti   -
jurisprudentes - цивилисты - адвокаты - епископские уполномоченные  -  судьи
кентерберийской  и  Йоркской  консистории  и  палаты  по  разбору   духовных
завещаний,  во  главе  с  председателем  церковного  суда  при  архиепископе
Кентерберийском, были все единодушно того мнения, что мать  не  родственница
своего ребенка {Mater non numeratur inter consanguineos, Bald. in ult. C. de
Verb. signifie. - Л.  Стерн.  -  Мать  не  относится  к  числу  единокровных
(родных) (лат.).}. -
     - А что сказала на это герцогиня Саффолкская? - спросил дядя Тоби.
     Неожиданный вопрос дяди Тоби привел Кисарция в большее  замешательство,
чем возражение самого искусного адвоката. - - Он запнулся на  целую  минуту,
уставившись на дядю  Тоби  и  ничего  ему  не  отвечая,  -  -  этой  минутой
воспользовался Триптолем, чтобы отстранить его и самому взять слово.
     - Основной принцип права, - сказал Триптолем, - состоит в  том,  что  в
нем не существует восходящего движения, а только нисходящее, и  в  настоящем
деле для меня нет никакого сомнения, что хотя ребенок,  конечно,  происходит
от крови и семени своих родителей - последние тем не менее не происходят  от
его крови и семени, поскольку не родители произведены  ребенком,  а  ребенок
родителями. - Это выражено так: Liberi sunt de sanguine  patris  et  matris,
sed pater et mater non sunt de sanguine liberorum {Дети происходят от  крови
отца и матери, но отец и мать происходят не от крови детей (лат.).}.
     - Ваше рассуждение, Триптолем, - воскликнул Дидий, - доказывает слишком
много - ибо из цитируемых вами слов  следует  не  только  то,  что  мать  не
родственница своего ребенка, как это всеми признано, - но что и отец тоже не
родственник его. - Мнение это, - сказал Триптолем, - надо признать  наиболее
правильным,  потому  что  отец,  мать  и  ребенок,  хоть  это  и  три  лица,
составляют, однако, только  (una  саго)  одну  плоть  и,  следовательно,  не
находятся ни в какой степени родства - и  в  природе  нет  никакого  способа
приобрести его. - Вы опять доказываете этим рассуждением  слишком  много,  -
воскликнул Дидий, -  ибо  не  природа,  а  только  Моисеев  закон  запрещает
человеку  иметь  ребенка  от  своей  бабушки  -  а   такой   ребенок,   если
предположить, что это девочка, будет находиться в родстве и с... - - Но  кто
же когда-либо помышлял, - воскликнул Кисарций, - о связи со своей  бабушкой?
- - Тот молодой джентльмен, - отвечал Йорик, - о котором говорит  Сельдей  и
который не только помышлял