сторические конфессии стремятся к закреплению конечных форм, в которые
хотят вместить полноту истины. Вселенскость же есть бесконечная задача, не
вместимая ни в какие конечные формы. Христианство есть не только откровение
истины, но и откровение любви. И фанатически преданный своей
конфессиональной истине нередко грешит против любви. Он не верен Христу,
который есть не только истина, но также любовь, как путь и жизнь. Только
соединение истины и любви может раскрыть путь христианского единения.
Законническая преданность истине сама по себе может вести к
ненавистническим чувствам и разъединению. Исключительная же вдохновленность
любовью, сопровождаемая равнодушием к истине, делает расплывчатой и
неопределенной самую цель христианского единения. Необходимо делать
различие между православием, как вселенской церковью, в которой должна быть
полнота истины, и православием, как конфессией, на которой неизбежно лежит
печать человеческой ограниченности. Я могу видеть в православии самую
большую истину и потому хотеть до конца в нем оставаться. Но это не должно
мешать мне видеть исторические грехи и вину православия и
греко-византийского, и русского. И таких грехов не мало - ложное отношение
церкви к государству, приводившее к порабощению церкви государством,
церковный национализм, обрядоверие, в которое нередко впадал православный
мир, недостаток активности, активной христианизации жизни, подавление
элемента евангельского элементом сакраментально-литургическим, замкнутость
в себе и вражда к западному христианскому миру. Самое слово православие
значит исповедание истины. Но национальные православные церкви Востока не
являются носителями этой полной истины. Православным и, в частности, нам,
русским православным, подобает признать, что православие хранило древнюю
истину, но очень мало и плохо ее осуществляло, очень мало сделало для
воплощения ее в жизнь и не только в жизнь, но даже в мысль. Западное
христианство гораздо более себя реализовало и актуализировало. Быть может,
потому ему чаще представлялся соблазн изменить самой истине. Но истина
открыта нам не только для того, чтобы мы ее ревниво хранили, она открыта
нам для творчества жизни. Истина не есть мертвый капитал, она должна
приносить проценты. Истина, которая себя не реализует в динамике жизни,
становится мертвой, перестает быть путем и жизнью. Бесспорно, истина
православия была духовным источником жизни русского народа. Она породила
образы великих святых. Она формировала души. Но реализация не была
пропорциональна размерам данной истины. Христианский Запад, быть может,
слишком себя актуализировал, до надрыва сил, христианский Восток -
недостаточно. Я убежден, что в православии большая догматическая истина,
чем в католичестве и протестантизме, что в нем даны бесконечные
возможности, именно вследствие его недостаточной актуализированности, что в
нем разлит дух свободы. Но это не мешает сознавать грехи православного мира
и ограниченность его. И на Западе существуют не только конфессии, как часто
думали православные. На Западе есть подлинный христианский духовный опыт,
очень богатый и многообразный, и мы многому должны учиться у христиан
Запада. Но и западный христианский мир должен признать значительность и
богатство духовного опыта у христиан Востока. Он также нуждается в
восполнении и не всем владеет. Только такая взаимная настроенность может
быть благоприятна для христианского сближения и единения.

Мы не можем претендовать на создание в ХХ веке вселенской церкви своими
человеческими силами. Если вселенской церкви никогда не было, если она не
ведет своего начала от Иисуса Христа, то ее никогда и не будет. Конгрессы,
конференции, интерконфессиональные объединения могут быть символом
возникновения нового вселенского духа среди христианского человечества, но
они не могут претендовать на создание церкви, которая, наконец, впервые
будет подлинно вселенской. Экуменическое движение, заслуживающее самого
горячего сочувствия, имеет свои опасности, которые нужно осознать. В
прошлом попытки уний между католичеством и православием носили совсем
внешний характер, церковно-правительственный, и совершались без внутреннего
духовного единения. Эти унии обыкновенно приводили к обратным результатам и
вызывали еще большую вражду. Нигде нет такой вражды между православными и
католиками, как в странах, в которых есть униатство. Очень характерно, что
максимально отталкивают православных те католики, которые являются
специалистами по восточному вопросу и по православию, профессионалы так
называемого "соединения церквей". Самое выражение "соединение церквей"
лучше было бы совсем отбросить, как неискреннее и неточное. Разделения
церквей не произошло, произошло разделение христианского человечества. И
вопрос стоит не в соединении церквей, а в соединении христиан, соединении
христиан Востока и Запада, соединении христиан на Западе. С этого всегда
следует начинать, с соединения христианских душ. Менее всего это
достигается переговорами и соглашениями церковных правительств. Процесс
сближения и объединения должен идти снизу, из глубины. Опасность формальных
уний возникает тогда, когда католики стремятся к приобретению православного
Востока. На этой почве стоял еще Вл. Соловьев, который был велик своей
мукой об единстве, но точка зрения которого устарела. Сейчас экуменическое
движение, в котором главную роль играют протестанты, стоит под другим
знаком, и с ним связана другого рода опасность. Христианскую вселенскость
иногда понимают слишком внешне, по преимуществу социально и морально. В
нашу эпоху существует понимание христианства, как религии социальной и
моральной. Такое понимание нередко можно встретить в мире англо-саксонском.
Менее всего я склонен отрицать огромное значение социального вопроса для
объединения христианского мира. Наоборот, я думаю, что социальный вопрос
сейчас централен для христианского сознания. От изменения отношения
христианства всех вероисповеданий к социальной жизни, от радикального
осуждения христианами социальной неправды и требования осуществления правды
Христовой и в социальной жизни зависит судьба христианства в мире. Именно
на этой почве происходит объединение антихристианских сил. Христиане не
должны уступать врагам христианства прерогативы борьбы за социальную
справедливость, за улучшение положения рабочих классов. Но христианство не
есть социальная религия, и основы христианства не социальны и не моральны,
а мистичны и духовны. Забвение мистической стороны христианства и
обращенности его к вечности не могут привести к истинному единству и
вселенскости. Литургическое движение нашего времени напоминает о
мистических основах христианства. И в известной части протестантского мира,
который вообще литургически наиболее ущерблен и обеднен, пробуждается
литургическая жажда. Единство христианского мира будет достигнуто не на
почве чисто социальной, а на почве духовного углубления внутри всех
конфессий, на почве возрождения духовной жизни. В последние столетия
христианская духовность ослабела, христианство, становясь внешним,
подверглось влиянию рационализма и нередко обслуживало буржуазные интересы.
Невозможно надеяться на то, что при упадочном и внешнем христианстве будет
достигнуто большее единство и вселенскость. Задачи экуменического движения
выполнимы лишь при наличии христианского возрождения. Но над нашим миром,
пережившим кризисы и катастрофы, проносится дуновение новой христианской
духовности. И с этим связаны наши надежды. Нельзя уже быть внешним, бытовым
христианином, полухристианином, полуязычником. Требования, предъявляемые
нашим временем христианской душе, страшно повысились. И происходит
качественный подбор. Мечем разделяется подлинное от неподлинного, реальное
от иллюзорного, божественное от того, что человек сам создал и выдал за
божественное. Само христианство за ряд столетий очень секуляризировалось и
должно произойти очищение христианства. Необходимо решить изнутри
христианства проблемы, которыми мучится мир, христианство не может быть
равнодушно к движениям мира. Но тогда лишь оно будет силой в мире и для
мира, когда оно не будет зависеть от мира и не будет определяться миром.

В мире происходит небывалая концентрация, объединение и организация
антихристианских сил. Эти силы необыкновенно активны. И христианство,
разделенное на части, на враждующие между собой конфессии, бессильно перед
лицом антихристианской опасности, перед возрастающей дехристианизацией
мира. Контраст объединенности, организованности и активности
антихристианских сил и разделенности, дезорганизации и пассивности
христианских сил не может не мучить христианскую совесть. Перед лицом
могущественного врага, потребность христианского единства не может не быть
сознана. Христиане сами во многом виноваты, христиане, а не христианство.
Христиане сами должны были во имя Христа делать то положительное социальное
и культурное дело, которое часто делали враги христианства. Они его не
делали, или делали со страшным опозданием, или, что еще хуже, осуждали
делающих. Почему христианские силы менее активны, чем силы
антихристианские, вполне понятно, это объяснимо из самого христианского
вероучения и мировоззрения. Христианство признает свободу человеческого
духа и силу греха. Оно не может верить в разрешимость всех вопросов жизни
внешней и принудительной организацией, в которую верит коммунизм. Именно
христианская свобода затрудняет реализацию христианства в жизни. Это
основной парадокс христианства. Материалистом легче быть, чем христианином.
От христианина требуется несоизмеримо больше, а обычно исполняет он меньше.
Но бывают эпохи, когда христианские души пробуждаются, когда активность
делается неизбежной, вялость и инерция душ побеждаются. Мы вступаем в такую
эпоху. Ответственность безмерно возросла. Мы не живем уже в уютном и
спокойном христианском быту. Мы призваны к творческим усилиям.
Экуменическое движение есть симптом пробуждения христианского мира, пока
еще слабый. Но внутри всех конфессий и всех исторических церквей
пробуждается это беспокойство и волнение. Все чаще и чаще происходят
переходы за пределы замкнутой конфессии. Переходы из одной конфессии в
другую носят чисто личный характер и они не решают экуменической проблемы,
обыкновенно даже не ставят ее. Но люди, остающиеся верными своей конфессии,
заболевают жаждой вселенского единства и полноты. Более углубленное и
духовное понимание христианства должно ослабить конфессиональный фанатизм и
самодовольство, оно переводит в иной план, чем тот, в котором разыгралась
борьба разделенных и враждующих частей христианского мира. Необходимо
решительно противоположить "мистику" "политике" в церкви, употребляя эти
слова в том смысле, в каком их употребляет Шарль Пеги. Вся мучительность
христианской истории определилась сращенностью церкви с "политикой". В
раздоре и вражде огромное место занимала именно политика, которую можно
вскрыть за всеми историческими религиозными преследованиями. И сейчас еще
политический момент играет преобладающую роль в религиозной вражде, он
вносится в догматические споры. Возрождение христианской духовности должно
ослабить роли политического элемента в церкви. И этим должна раскрыться
возможность нового и одухотворенного социального творчества в христианстве.
Мы вступаем в совершенно новую эпоху и совсем по-новому должны ставиться
проблемы единства и вселенскости. В старых постановках этой проблемы еще
чувствовался партикуляризм и провинциализм исторической жизни церкви. Мы
живем в революционную эпоху, и все исторические границы, казавшиеся
вечными, сметаются. Вселенское христианство может быть актуализировано лишь
при остром эсхатологическом чувстве жизни.

Христиане думают, что их разделяет божественная истина. В действительности
же разделяет их именно человеческое, человеческая душевная структура,
различия в опыте и чувстве жизни в интеллектуальном типе. Объективируя свои
собственные состояния, люди думают, что они борются за абсолютную истину.
Но когда мы приходим к подлинным религиозным первореальностям, когда в нас
раскрывается подлинный духовный опыт, мы приближаемся друг к другу и
соединяемся во Христе. Православные имеют иное учение об искуплении, чем
протестанты, и можно бесконечно спорить о том, чье учение более правильно.
Но само искупление одно и то же, сама религиозная реальность едина.
Православные имеют иное учение о почитании Божьей Матери, чем католики: они
не приемлют догмата непорочного зачатия. Споры о догмате непорочного
зачатия вызывают разделение и вражду. Но самый культ Божьей Матери, самый
религиозный опыт один и тот же у православных и у католиков. Христианское
сближение не следует ставить ни на почву схоластически-доктринальную, ни на
почву канонически-правовую. Именно на этой почве произошли разделение и
раздор. Сближение прежде всего нужно ставить на почву духовно-религиозную,
внутреннюю. Внешнее от внутреннего пойдет, церковное единство от духовного
единения христиан, от христианской дружбы. Объединяет прежде всего вера в
Христа и жизнь во Христе, искание Царства Божьего, т. е. самая сущность
христианства. Ищите прежде всего Царства Божьего, и все остальное
приложится вам. Объединяться можно на самом искании Царства Божьего, а не
на том остальном, что прилагается. Но в греховном христианском человечестве
то, что прилагается, заслонило собой самое Царство Божие, и оно-то
разрывает на части христианский мир. Идея Царства Божия в христианстве
глубже, чем идея церкви, которая есть исторический путь к Царству Божьему.
Идея Царства Божьего эсхатологична и профетична. На ней и должно быть
построено единение. Это не минимум, а максимум, не абстракция, а
конкретность. Перспектива достижения абсолютной полноты и абсолютного
единства есть перспектива эсхатологическая, есть исполнение времен. Но
исполнение времен совершается во времени еще.

Экуменическое движение означает изменение внутри христианского мира,
возникновение нового христианского сознаия. Православие может быть
благоприятной почвой для экуменического движения и вступление православных
в это движение может иметь огромное значение. Мир православный не
участвовал в страшной исторической борьбе протестантов и католиков. Опыт
интерконфессиональных собраний в Париже показал, что протестанты и католики
легче встречаются на православной почве. Есть два понимания вселенскости -
горизонтальное и вертикальное. Для горизонтального понимания вселенское
единство означает охватывание как можно больших пространств земли,
универсальную организацию всей поверхности земли. К этому пониманию
склоняется католичество. Для вертикального понимания вселенскость есть
измерение глубины, вселенскость может быть дана как качество каждой
епархии. Это есть понимание православное. Оно более благоприятно для
экуменического движения. Католики примут активное участие в этом движении в
том лишь случае, если они откажутся от империализма в понимании вселенского
единства христианства, если победят в себе империалистическую волю как
соблазн и увидят вокруг себя не объекты воздействия, а субъекты. Это, может
быть, самый важный вопрос в движении к единству. Без участия католиков
движение не может быть полным по своим результатам. У протестантов есть
другой соблазн, соблазн слишком большой легкости в достижении единства и
вселенскости. Соблазн же православный есть соблазн изолированного и
самодовлеющего бытия, безразлично к тому, что происходит с миром. У каждого
есть свои соблазны. Почва для соединения может уготовляться человеческой
активностью и направлением человеческой воли. И мы все для этого должны
сделать. Но не человеческими силами совершится соединение, оно окончательно
совершится действием Духа Святого, когда час для этого настанет. И во
всяком случае, движение к этому центральному событию в судьбах христианства
означает вступление в новую эпоху, когда излияние Духа Святого будет
сильнее, чем было до сих пор.



   Н.А.Бердяев.
   Духи русской революции



                          1918 год

                  Сбились мы. Что делать нам?
                  В поле бес нас водит, видно,
                  Да кружит по сторонам.
                               Пушкин


Введение

     С Россией произошла страшная катастрофа. Она ниспала в темную бездну. И
многим начинает казаться,  что единая и великая Россия  была лишь призраком,
что не было  в ней подлинной реальности. Нелегко  улавливается  связь нашего
настоящего с нашим прошлым.  Слишком изменилось выражение лиц русских людей,
за  несколько месяцев оно сделалось неузнаваемым. При  поверхностном взгляде
кажется, что в России произошел небывалый по радикализму переворот. Но более
углубленное и проникновенное познание должно  открыть в России революционный
образ  старой  России,  духов,  давно  уже обнаруженных  в творчестве  наших
великих  писателей,  бесов,  давно уже  владеющих  русскими  людьми.  Многое
старое, давно  знакомое является лишь  в новом  обличье. Долгий исторический
путь ведет  к революциям, и в них открываются национальные особенности  даже
тогда, когда  они  наносят тяжелый удар  национальной  мощи и  национальному
достоинству. Каждый народ  имеет свой стиль революционный, как имеет и  свой
стиль  консервативный. Национальна  была  английская революция,  и столь  же
национальна революция французская. В  них узнается прошлое Англии и Франции.
Каждый народ делает революцию  с тем  духовным  багажом,  который  накопил в
своем прошлом,  он вносит в революцию свои грехи  и  пороки, но также и свою
способность  к жертве и к  энтузиазму. Русская революция  антинациональна по
своему характеру,  она  превратила Россию в  бездыханный труп.  Но и в  этом
антинациональном  ее характере отразились  национальные особенности русского
народа и стиль нашей несчастливой и губительной революции  -- русский стиль.
Наши старые национальные болезни и грехи привели к революции и определили ее
характер. Духи русской революции -- русские духи, хотя и использованы врагом
нашим на погибель нашу. Призрачность ее -- русская призрачность. Одержимость
ее -- характерно русская одержимость. Революции, происходящие на поверхности
жизни, ничего  существенного  никогда  не  меняют  и не открывают, они  лишь
обнаруживают  болезни,  таившиеся  внутри   народного  организма,  по-новому
переставляют  все  те же элементы  и являют старые образы в  новых одеяниях.
Революция всегда есть в значительной степени маскарад, и если сорвать маски,
то можно встретить старые,  знакомые лица. Новые души рождаются позже, после
глубокого  перерождения и  осмысливания  опыта революции. На поверхности все
кажется новым в русской революции -- новые выражения лиц, новые жесты, новые
костюмы,  новые формулы  господствуют над  жизнью; те, которые  были  внизу,
возносятся на самую  вершину, а те, которые  были  на  вершине, упали  вниз;
властвуют  те, которые были гонимы,  и гонимы те,  которые властвовали; рабы
стали безгранично  свободными,  а свободные  духом подвергаются  насилию. Но
попробуйте  проникнуть  за  поверхностные  покровы  революционной  России  в
глубину.  Там узнаете вы старую  Россию,  встретите  старые,  знакомые лица.
Бессмертные образы  Хлестакова, Петра Верховенского и Смердякова  на  каждом
шагу  встречаются в революционной России и играют  в ней  немалую  роль, они
подобрались к самым вершинам власти. Метафизическая диалектика  Достоевского
и  моральная рефлексия  Толстого определяют внутренний  ход  революции. Если
пойти   в  глубь  России,  то   за  революционной  борьбой  и  революционной
фразеологией нетрудно  обнаружить хрюкающие гоголевские морды и рожи. Всякий
народ в любой момент своего существования  живет в разные  времена  и разные
века. Но нет народа, в котором соединялись бы столь разные возрасты, которые
так   совмещал  бы  XX  век  с   XIV  веком,  как   русский   народ.  И  эта
разновозрастность  есть  источник  нездоровья и помеха  для