не  мировое
ее  бытие.  Славянофильство  имело  большие  заслуги  в  деле  национального
самосознания,   но   оно   было   первоначальной,  детской   стадией   этого
самосознания, не соответствующей нынешнему историческому возрасту.
     Ни в нашем  "правом", ни в нашем "левом" лагере все  еще не совершается
творческой  исторической  мысли.  Слишком  поглощены  своими  "правыми"  или
"левыми", т. е.  все еще  национальными и не мировыми задачами. У  нас почти
отсутствует  историческое  мышление.  Мы привыкли оперировать  исключительно
категориями моральными или социологическими, не конкретными, а отвлеченными.
Наше  сознание  идет  преимущественно  отрицательным, не  творческим  путем.
"Правые"  поглощены  совершенно   отрицательной   травлей   национальностей,
интеллигенции,  розыском  "левых"  опасностей  и  заняты  истреблением  всех
проявлений  свободной   общественности.  "Левые"  слишком  сосредоточены  на
изобличении "буржуазии",  на  использовании  отрицательных  фактов  в  целях
агитационных, слишком  разделяют Россию на два  стана.  И Россия  все еще не
может сознать себя единой, творчески  определить свои  всемирно-исторические
задачи.  Применение отвлеченных  социологических  категорий  разделяет, а не
соединяет,  злоупотребление  же  моральными   заподазриваниями  и  моральным
осуждением окончательно разобщает  и приводит  к распадению,  как бы  на две
расы. Только решительное  обращение нашего  сознания к глубине национального
бытия  и   к  широте   бытия   всемирно-исторического  ставит   перед   нами
захватывающие творческие  проблемы.  Творческая  историческая  мысль  должна
окончательно   преодолеть  наш  отрицательный  национализм  и  отрицательный
космополитизм.

        "II"

     Для  того,  кто смотрит  на  мировую  борьбу  с точки зрения  философии
истории,   должно  быть  ясно,  что   ныне  разыгрывается   один  из   актов
всемирно-исторической  драмы  Востока и  Запада.  Мировая  война  приводит в
исключительное соприкосновение мир Запада и мир Востока, она соединяет через
раздор, она выводит за границы европейской  культуры  и европейской истории.
Проблема  Востока и Запада в сущности всегда была  основной темой  всемирной
истории, ее осью. Европейское равновесие  всегда было условным  построением.
За пределами замкнутого мира Европы была  мировая ширь, уходящая  далеко  на
Восток. Государственную и культурную жизнь народов Европы всегда  беспокоили
мировые   пространства,   неизведанность   и   неизжитость  Востока  и  Юга.
Империалистическая  политика  великих  держав  Европы  влекла  к  расширению
империалистического  могущества и культурного  влияния  за моря и океаны,  к
преодолению  замкнутости чисто  европейского  существования. Неведомая  ширь
земного шара притягивает к себе. Взоры обращаются к Азии и Африке, к древним
колыбелям  культуры. Обратное  движение  с  Запада на  Восток,  по-видимому,
является внутренне неизбежной диалектикой  европейской культуры. В замкнутой
и  самодовлеющей  европейской культуре  есть  роковой  уклон  к  предельному
насыщению, к иссяканию, к закату. И она  неизбежно должна искать движение за
свои пределы,  в ширь и даль.  Империализм с его колониальной политикой есть
одно  из  внешних  выражений  этого  неотвратимого движения истории.  Но еще
глубже лежит культурное и духовное задание воссоединения  Востока  и Запада.
Начинаются сумерки Европы.
     Не случайно, что пожар мировой войны  начался с Балкан, и оттуда всегда
шла угроза европейскому миру. Не случайно, что и  сейчас центральный интерес
войны  вновь  перешел  на  Балканы.  Балканы -  путь  с  Запада  на  Восток.
Константинополь -  те  ворота,  через которые культура Западной Европы может
пойти на Восток,  в Азию  и в Африку. В Константинополе  - точка пересечения
Востока и  Запада. Образование  Турецкой  империи  было  шествием Востока на
Запад. Разрушение Турецкой империи будет обратным шествием Запада на Восток.
Этого  движения боялись народы Европы, чувствуя себя  как  бы неготовыми для
него, и  факт  существования  Турции  с Константинополем  у  входа Запада на
Восток  был  выражением  духовной  незрелости  европейских  народов. Как  не
походит  в  этом  новая   Европа   на   Европу   средневековую,   отдавшуюся
мечтательному  порыву  крестовых  походов!  Теперь  Турцией  Европа  как  бы
защищается  от  самой  себя.   Но  более  всего  боится  Европа  огромной  и
таинственной  России, всегда  казавшейся ей  столь  чуждой  и  неприемлемой.
Европейская  политика  XVIII  и  XIX  веков   в  значительной  степени  была
направлена на то, чтобы не допустить России к Константинополю, к проливам, к
морям и  океанам.  Европа  заинтересована  была  в  том, чтобы насильственно
оставлять  Россию  в  замкнутом  круге,  не  допускать ее  в  мировую  ширь,
препятствовать  мировой   роли  России.  И  сама   Россия,  по-видимому,  не
чувствовала себя  созревшей для мировой  роли.  Такие  русские  национальные
идеологии, как  славянофильство,  оправдывали провинциально-замкнутое,  а не
мировое бытие России. Россия  все  себя противополагала  Европе, как некоему
единству.  И  славянофильское, и западническое сознание одинаково  верило  в
существование   Европы,   как   единого   духа,   единого   типа   культуры.
Славянофильство противопоставляло  Россию Европе, как более высокий духовный
тип,  а  западничество  мечтало  об  Европе,  как  идеале  для  России,  как
единственном типе мировой культуры. Но вот грянула мировая война и разрушила
призрак  единой  Европы,  единой  европейской  культуры,  единого  духовного
европейского типа.  Европа не может быть более монополистом культуры. Европа
- неустойчивое образование.  В  самой Европе  скрыты  самые  противоположные
начала,  самые  враждебные  стихи, самые  взаимоисключающие  духовные  типы.
Многим народам Европы Германия показалась  более страшной, чем Россия, более
чуждой,  чем Восток. Война  должна  раздвинуть  Европу  с одной  стороны  на
Восток, с другой стороны на крайний Запад. В последних результатах войны  не
может  не  усилиться  Америка  и  не  может  не  быть  поставлен  вопрос  об
историческом  призвании  славянской   расы.   Европа  давно   уже  стремится
преодолеть  себя,  выйти за  свои  пределы.  Европа  не  есть идеал культуры
вообще.  Европа   сама  провинциальна.  В  Европе  давно  уже  есть  тайная,
внутренняя  тяга на Восток,  которая  на поверхности истории получала разные
выражения.  Столь разнохарактерные явления, как  империализм  в  политике  и
теософия в духовной жизни, одинаково симптоматичны для тяготения к выходу за
пределы  европейской культуры,  к  движению  с  Запада на Восток.  И великие
задания крестовых  походов вошли  внутрь, но остались для  Европы. Какое  же
положение должна занять Россия в этом всемирно-историческом движении?

        "III"

     Россия может сознать себя и свое призвание в мире лишь в свете проблемы
Востока  и Запада.  Она стоит в центре восточного и западного миров  и может
быть определена, как Востоко-Запад. Не напрасно и  не случайно русская мысль
в  течение  всего  XIX  века  вращалась   вокруг  споров  славянофильства  и
западничества. В таком  направлении  русской  мысли была та правда, что  для
русского сознания основная тема -  тема  о Востоке и Западе, о том, является
ли западная культура единственной и универсальной и не может ли быть другого
и  более  высокого  типа  культуры?  В  самих  идеологиях славянофильства  и
западничества были  ограниченность  и незрелость. Но  сама эта тема  русских
размышлений была глубокой и для России основной. Тема эта оставалась все еще
идеологической,  мало  связанной  с   практическими  перспективами.  Русское
мыслящее  общество было  ведь совершенно безответственно,  и мысль его могла
оставаться совершенно безответственной. Но мировая война  вовлекает Россию в
жизненную постановку темы о Востоке и Западе. Ныне  мышление на  эту тему не
может уже быть столь отвлеченным и безответственным. Но случилось так, что к
этому ответственному моменту нашей истории уровень нашей  национальной мысли
понизился, темы вечных размышлений нашей интеллигенции  измельчали. И  перед
нами стоит  задача - поднять  уровень  национальной  мысли и  связать  ее  с
жизненными  задачами, поставленными мировыми событиями.  Россия  так глубоко
вовлечена в самую гущу  мировой жизни, что никакая русская лень и инерция не
могут уже отклонить ее  от решения  основных задач своей истории. Чем бы  ни
кончилась война, каковы бы ни  были ее ближайшие политические последствия, -
духовные последствия этой войны могут быть предвидены.
     Мировая  война  должна  вывести Россию  из  замкнутого  провинциального
существования  в ширь мировой жизни.  Потенциальные силы  России должны быть
обнаружены,  подлинный  лик  ее, который  доныне все  еще двоился, - раскрыт
миру. Это,  во  всяком случае, должно  произойти если  не путем победоносной
силы  и  прямого  возрастания мощи,  то путем жертвенного страдания  и  даже
унижения. Путей  много, и в  судьбе  народов есть тайна,  которой мы никогда
рационально не  разрешим.  Самые  страшные жертвы могут быть нужны народу, и
через  великие  жертвы  возможны  достижения,  которые невозможны  были  для
самодовольного  и благополучного  прозябания.  Духовным результатом  мировой
войны будет  также преодоление односторонности  и замкнутости так называемой
европейской культуры,  ее выходом в мировую ширь. А это значит, что  мировая
война  вплотную  ставит  перед  Россией  и перед Европой вековечную  тему  о
Востоке и  Западе  в  новой конкретной форме.  Перед Европой и перед Россией
будут поставлены с небывалыми остротой и конкретностью не только внешние, но
и  внутренние  духовные вопросы  о  Турции  и панславизме,  о  Палестине, об
Египте,  об  Индии и буддизме, о Китае и панмонголизме.  Европа была слишком
замкнута в своем самодовольстве. Старый Восток и юг интересовали ее, главным
образом, со стороны колониальной политики и захвата рынков. Россия же еще не
подымалась  до  постановки  тех  мировых  вопросов,  с  которыми  связано ее
положение в мире.  Слишком внутренно не устроена была  Россия, слишком много
элементарного должно было в ней решится. Вл. Соловьев  пытался обратить наше
сознание к этим всемирно-историческим темам, но не  всегда удачно. Во всяком
случае,  он  обозначал  большой шаг вперед  по  сравнению  с славянофилами и
западниками.

        "IV"

     Россия  должна   явить   тип   востоко-западной  культуры,   преодолеть
односторонность   западноевропейской    культуры   с   ее   позитивизмом   и
материализмом,  самодовольство   ее  ограниченных  горизонтов.  Наш  русский
провинциализм и замкнутость нельзя преодолеть европейскими провинциализмом и
замкнутостью. Мы должны перейти в мировую  ширь.  А в этой шири должны  быть
видны  древние религиозные  истоки  культур. Восток по-новому  должен  стать
равноценным Западу.  В  известном  смысле европеизация России  необходима  и
неотвратима.  Россия должна  стать для Европы внутренне, а не внешней силой,
силой  творчески-преображающей.  Для  этого  Россия  должна  быть  культурно
преображено  по-европейски.  Отсталость  России не есть своеобразие  России.
Своеобразие более  всего должно быть  обнаружено  на высших, а не на  низших
стадиях  развития. Темный  Восток, удерживающий ее на элементарных  стадиях,
Россия должна в себе победить.  Но  западничество  есть заблуждение детского
возраста, и оно находится в противоречии с мировыми задачами России. Шаблоны
западнической  мысли  так  же  не  пригодны  для  постижения смысла  мировых
событий, как и шаблоны старославянской мысли. Историческая эпоха,  в которую
мы  вступаем, требует  органического  соединения  национального  сознания  с
сознанием   универсальным,    т.    е.   определения   мирового    призвания
национальностей.  Перед  нашей  мыслью  совершенно  конкретно  стоит  задача
осознания мировой роли России, Англии  и  Германии и их  взаимоотношений. Об
этом нужно  поговорить в другой раз,  но я думаю, что в мире  господствующее
положение должно принадлежать или России и Англии или Германии. Преобладание
России  и Англии должно  привести  к сближению Востока и Запада  и к решению
проблемы  Востока  и  Запада.  Преобладание Германии привело  бы  к  попытке
создать новую  мировую  империю,  претендующую  на мировое  господство  и по
существу не  способную  ничего сближать  и  соединять,  так как  неспособную
ничего признавать самоценным.
     Обращение  к  творческим   историческим  задачам  излечило  бы  нас  от
внутренних провинциальных распрей, от мелочной  вражды. Мы  духовно  обязаны
осознать   место  России  в  мировой   борьбе.  Постыдно  лишь  отрицательно
определяться  волей   врага.  Россия  имеет  свои   самостоятельные  задачи,
независимые от злой воли Германии. Россия  не только защищается, но и решает
свои самостоятельные  задачи. Над этими самостоятельными задачами мысль наша
слишком мало  работает. Необходимо  призывать  к самостоятельной  творческой
национальной мысли, которая должна вывести нас на вольный воздух, в ширь. Но
творческая историческая мысль предполагает признание истории самостоятельной
действительностью,  особой  метафизической  реальностью. Такого  обращения к
истории  у  нас до сих пор  почти не было, и нам  не хватало соответствующих
категорий для мышления над историей и ее задачами. В таком повороте сознания
будет для нас что-то освобождающее.

     Опубликовано в декабре 1915.
     Славянофильство и славянская идея

        "I"

     Война вплотную  поставила  перед русским сознанием и русской полей  все
больные славянские  вопросы  -  польский, чешский,  сербский, она привела  в
движение и заставила мучительно задуматься над судьбой своей весь славянский
мир балканского полуострова и Австро-Венгрии. Все болит сейчас в славянстве.
И иногда кажется почти невозможным замирить старые споры славян между собой.
Мировое столкновение славянской расы с расой германской, к которому вела вся
история и которое не было непредвиденным, не может, казалось бы, не привести
к славянскому самосознанию. Славянская идея должна быть осознана перед лицом
грозной опасности германизма. Но ссоры в славянской семье  все продолжаются.
Балканский полуостров деморализован славянскими распрями.  Польша разодрана,
и  в  ней  брат  принужден  сражаться против  брата.  Взаимное  недоверие  и
подозрения поистине ужасны.  А  готово ли наше русское общественное сознание
быть носителем и выразителем славянской идеи? Созрела ли эта идея? Популярна
ли она настолько,  чтобы  быть сильной  и  изменять жизнь?  Славянская  идея
находится у  нас в самом печальном положении, она - в тисках и не может быть
свободна выражена. Я верю, что бессознательно славянская идея живет в недрах
души русского  народа, она  существует,  как  инстинкт, все еще темный  и не
нашедший  себе настоящего  выражения.  Но настоящего  славянского  сознания,
настоящей славянской идеи у нас нет.
     Русское  национальное   самосознание   и   самосознание   всеславянское
рождалось у нас в  распрях славянофильства и западничества. Славянскую  идею
можно  искать  только в славянофильстве,  в западничестве нет и  следов этой
идеи.  Но в нашем  классическом  славянофильстве,  у Киреевского,  Хомякова,
Аксаковых,  Самарина,  трудно  найти   чистое  выражение   славянской  идеи.
Славянофильство точнее было бы назвать русофильством. Славянофильство прежде
всего утверждало  своеобразный  тип  русской культуры  на  почве  восточного
православия и противопоставляло его западному  типу культуры и католичеству.
В славянофильстве было еще много провинциальной замкнутости. Славянофилы все
еще   были  добрыми  русскими   помещиками,   очень  умными,   талантливыми,
образованными, любившими свою родину и плененными ее  своеобразной душой. Но
сознание  их еще  не вмещало мировых  перспектив.  Славянофильская идеология
была  скорее отъединяющей, чем соединяющей. Это было  еще  детское  сознание
русского  народа,  первое  национальное  пробуждение  от  сна,  первый  опыт
самоопределения. Но славянофильская  идеология не  может уже соответствовать
зрелому  историческому   существованию  русского   народа.   Славянофильские
настроения созревали  в  неволе, в  них чувствуется сдавленность,  они  мало
пригодны  для вольной,  широкой исторической  жизни.  Старые славянофильские
идеалы были прежде  всего идеалами частной, семейной, бытовой жизни русского
человека,  которому  не  давали  выйти в  ширь исторического  существования,
который  не  созрел  еще  для  такого  существования.  [Я  не касаюсь  здесь
церковных идей Хомякова, которые очень глубоки и сохраняют свое непреходящее
значение.] Неволя делала славянофилов безответственными.  Их не призывали  к
осуществлению  своих  идей, и  их идеи  часто  бывали  лишь  прекраснодушием
русского   человека.   Слабые   стороны    славянофильской   идеологии,   ее
нежизнепригодность, ее старопомещичья тепличность,  недостаточно были  видны
именно потому, что славянофильство не имело власти  в жизни, было поставлено
в оппозиционное положение. Силу имел лишь казенный, официальный национализм,
и он не нуждался ни в каких идеологиях. Славянофилы что-то почуяли в русской
национальной душе, по-своему выразили впервые это русское самочувствие, и  в
этом их  огромная заслуга.  Но всякая попытка осуществления  славянофильской
идейной программы обнаруживала  или  ее утопичность и  нежизненность, или ее
совпадение  с официальной политикой власти.  И  славянофильство  у  эпигонов
своих роковым образом выродилось до отождествления с казенным национализмом.
Образовалось  казенно-официальное  славянофильство, для  которого славянская
идея  и  славянская  политика  превратились  в  риторическую  терминологию и
которому  никто уже не  верит ни в  России, ни  за границей. Славянофильство
оказалось бессильным повлиять на власть в направлении  творческой славянской
политики.    Преобладающей    осталась   не   славянская,    а    германская
инспирированность, и ею заразились сами потомки славянофилов.

        "II"

     Только у  славянофилов  была национальная  идея,  только они признавали
реальность народной души. Для западников не существовало народной души. Наша
западническая  мысль не работала  над  национальным сознанием. Но  отношение
славянофилов   к  самому   больному  и  самому  важному  для  нас,  русских,
славянскому вопросу - к вопросу польскому - было в  корне своем ложным и  не
славянским.  Никогда  славянофилы не чувствовали по  отношению  к  польскому
народу славянского  единства, славянского братства. Для  славянофилов верный
своему  духу  славянский  мир  должен   быть,  прежде  всего,  православным.
Славянина неправославного они чувствовали изменником славянскому делу. И они
не могли простить польскому народу  его католичества.  Они не могли понять и
полюбить  польскую  душу  потому,  что  не  могли  понять  и  полюбить  душу
католическую. А все своеобразие польской  культуры  определялось  тем, что в
ней  католичество преломлялось  в  славянской душе.  Так выковалось польское
национальное  обличие, совсем особенный славянско-католический лик, отличный
и от лика романских католических народов, и от лика  славянских православных
народов. Для славянофилов Польша  была тем  Западом внутри славянского мира,
которому они  всегда противополагали русский православный  Восток,  носитель
высшего духовного типа и полноты религиозной  истины. Поляки казались прежде
всего  латинянами,   и   было   почти  забыто,  что  они  славяне.  Полонизм
представляется  католической опасностью. В  своем  отвращении к католичеству
славянофилы  доходили  до  того,  что  протестантскую Германию  предпочитали
странам и народам католическим. Лютеране занимали в России привилегированное
положение по сравнению с католиками, они  часто  стояли у кормила правления.
Идейное славянофильство и лишенная  всяких идей власт