и
в  русской  интеллигенции  скрыты  начала  самоистребления.  Но трудно  было
допустить, что действие этих начал так далеко зайдет. Вина лежит не на одних
крайних  революционно-социалистических течениях. Эти течения  лишь закончили
разложение русской армии  и русского государства.  Но  начали это разложение
более умеренные либеральные течения.  Все  мы к этому приложили руку. Нельзя
было расшатывать исторические основы русского государства  во время страшной
мировой  войны,  нельзя было  отравлять вооруженный  народ подозрением,  что
власть изменяет ему и предает его. Это было безумие, подрывавшее возможность
вести войну.
     Теперь уже иная задача стоит перед нами, да и перед всем миром. Русская
революция не  есть  феномен  политический  и  социальный,  это прежде  всего
феномен духовного  и  религиозного  порядка.  И нельзя излечить и  возродить
Россию  одними политическими  средствами.  Необходимо обратиться  к  большей
глубине. Русскому  народу предстоит  духовное перерождение. Но русский народ
не должен  оставаться в  одиночестве,  на которое  обрекает его  происшедшая
катастрофа. Во всем  мире, во всем христианском человечестве должно начаться
объединение  всех  положительных  духовных,  христианских   сил  против  сил
антихристианских  и разрушительных.  Я верю,  что  раньше  или  позже в мире
должен  возникнуть "священный  союз" всех творческих  христианских сил, всех
верных вечным святыням. Начнется же он с покаяния и с искупления  грехов, за
которые посланы  нам страшные испытания. Виновны все  лагери и  все  классы.
Исключительное  погружение  Европы в социальные вопросы,  решаемые злобой  и
ненавистью,  есть   падение   человечества.  Решение  социальных   вопросов,
преодолевающее  социальную  неправду   и   бедность,  предполагает  духовное
перерождение   человечества.  Целое   столетие  русская  интеллигенция  жила
отрицанием  и  подрывала  основы  существования  России. Теперь  должна  она
обратиться  к  положительным началам, к абсолютным святыням, чтобы возродить
Россию.  Но это  предполагает перевоспитание  русского характера.  Мы должны
будем  усвоить себе  некоторые  западные добродетели, оставаясь русскими. Мы
должны почувствовать и в Западной Европе ту же вселенскую святыню, которой и
мы сами были духовно живы,  и искать  единения с ней. Мир вступает  в период
длительного неблагополучия и великих  потрясений. Но великие ценности должны
быть пронесены  через  все  испытания.  Для  этого  дух  человеческий должен
облечься в латы, должен быть рыцарски вооружен.
     В  статьях  этих  я  жил вместе  с войной  и  писал в живом  трепетании
события.  И я сохраняю последовательность своих  живых реакций. Но  сейчас к
мыслям моим о судьбе России примешивается много горького пессимизма и острой
печали от разрыва с великим прошлым моей родины.


     I. Психология русского народа

     Душа России

        "I"

     Мировая война остро ставит вопрос  о русском национальном самосознании.
Русская национальная мысль  чувствует потребность и  долг разгадать  загадку
России,  понять  идею  России, определить ее  задачу  и  место  в  мире. Все
чувствуют в нынешний мировой день,  что Россия стоит перед великими мировыми
задачами. Но это глубокое чувство сопровождается сознанием неопределенности,
почти неопределимости  этих  задач. С  давних времен  было предчувствие, что
Россия предназначена к  чему-то великому,  что Россия - особенная страна, не
похожая  ни  на  какую  страну  мира.  Русская  национальная мысль  питалась
чувством  богоизбранности и богоносности России.  Идет  это от  старой  идеи
Москвы как Третьего Рима, через славянофильство - к  Достоевскому, Владимиру
Соловьеву и к современным  неославянофилам.  К идеям этого порядка  прилипло
много фальши и лжи, но отразилось в них и что-то подлинно народное, подлинно
русское. Не может человек всю жизнь чувствовать какое-то особенное и великое
призвание  и остро  сознавать его  в периоды наибольшего духовного  подъема,
если человек этот ни к чему значительному не  призван и не предназначен. Это
биологически невозможно. Невозможно это и в жизни целого народа.
     Россия не играла еще определяющей роли в мировой  жизни, она  не  вошла
еще по-настоящему в жизнь европейского человечества. Великая Россия  все еще
оставалась уединенной провинцией в жизни  мировой и европейской, ее духовная
жизнь была обособлена  и замкнута. России все  еще  не знает  мир, искаженно
воспринимает  ее  образ и ложно  и поверхностно о  нем судит.  Духовные силы
России  не стали еще имманентны культурной жизни  европейского человечества.
Для западного культурного  человечества  Россия все еще остается  совершенно
трансцендентной, каким-то чуждым Востоком, то притягивающим своей тайной, то
отталкивающим  своим  варварством.  Даже  Толстой  и  Достоевский привлекают
западного  культурного человека, как экзотическая  пища, непривычно для него
острая.  Многих  на  Западе  влечет  к  себе  таинственная глубина  русского
Востока.  Но  все  еще  не  наступало  время  признания  за духовной  жизнью
христианского Востока равноправия с духовной жизнью Запада. На Западе еще не
почувствовали,  что  духовные  силы  России  могут определять и  преображать
духовную жизнь Запада, что Толстой и Достоевский  идут на  смену властителям
дум  Запада для  самого Запада и внутри его.  Свет  с  Востока  видели  лишь
немногие избранные индивидуальности. Русское государство давно  уже признано
великой державой, с  которой должны считаться все государства мира и которая
играет видную роль в международной политике. Но духовная культура России, то
ядро  жизни,  по  отношению  к  которому  сама  государственность есть  лишь
поверхностная оболочка и орудие,  не занимает еще великодержавного положения
в мире. Дух России не может еще диктовать народам тех условий, которые может
диктовать русская дипломатия.  Славянская  раса не  заняла еще  в  мире того
положения, которое  заняла раса  латинская или  германская. Вот что должно в
корне  измениться  после  нынешней   великой  войны,  которая  являет  собой
совершенно  небывалое историческое  соприкосновение и вплетение восточного и
западного  человечества. Великий  раздор  войны должен  привести к  великому
соединению  Востока  и  Запада.   Творческий  дух  России  займет,  наконец,
великодержавное положение в духовном мировом концерте. То, что совершалось в
недрах  русского  духа,  перестанет  уже  быть  провинциальным, отдельным  и
замкнутым, станет  мировым  и  общечеловеческим, не восточным  только,  но и
западным. Для этого  давно  уже созрели потенциальные духовные  силы России.
Война 1914  года глубже и сильнее вводит Россию в водоворот  мировой жизни и
спаивает европейский Восток с европейским Западом, чем война  1812 года. Уже
можно предвидеть, что в результате этой войны Россия в такой же мере  станет
окончательно  Европой, в  какой Европа признает духовное влияние  России  на
свою  внутреннюю жизнь. Бьет тот час мировой истории, когда  славянская раса
во главе с  Россией  призывается  к определяющей роли в жизни  человечества.
Передовая  германская  раса  истощит себя в  милитаристическом империализме.
Призванность славянства предчувствовали  многие чуткие люди  на  Западе.  Но
осуществление  мировых  задач России  не может  быть предоставлено произволу
стихийных сил истории. Необходимы творческие  усилия национального разума  и
национальной воли. И если народы Запада принуждены  будут, наконец,  увидеть
единственный  лик  России  и  признать  ее  призвание, то  остается все  еще
неясным, сознаем ли  мы сами, что есть Россия и к чему она призвана? Для нас
самих  Россия   остается  неразгаданной  тайной.  Россия  -   противоречива,
антиномична. Душа России не покрывается никакими  доктринами.  Тютчев сказал
про свою Россию:

     Умом России не понять,
     Аршином общим не измерить:
     У ней особенная стать -
     В Россию можно только в е р и т ь.

     И  поистине можно сказать, что Россия  непостижима для ума и неизмерима
никакими  аршинами  доктрин и  учений. А верит в Россию  каждый по-своему, и
каждый  находит в полном  противоречий бытии России  факты для подтверждения
своей веры. Подойти к разгадке тайны, скрытой в душе России, можно, сразу же
признав  антиномичность  России, жуткую ее противоречивость.  Тогда  русское
самосознание   освобождается   от  лживых  и   фальшивых   идеализаций,   от
характерного космополитического отрицания и иноземного рабства.
     Противоречие русского  бытия  всегда находили  себе отражение в русской
литературе  и русской философской  мысли.  Творчество русского  духа так  же
двоится, как и русское историческое  бытие. Это  яснее всего видно  на самой
характерной нашей национальной идеологии - славянофильстве  и на  величайшем
нашем  национальном  гении   -  Достоевском   -  русском  из  русских.   Вся
парадоксальность  и   антиномичность   русской  истории   отпечатлелась   на
славянофилах и Достоевском. Лик Достоевского так же двоится, как и лик самой
России, и вызывает  чувства  противоположные.  Бездонная  глубь и необъятная
высь   сочетаются   с  какой-то   низостью,   неблагородством,   отсутствием
достоинства, рабством. Бесконечная любовь к людям, поистине Христова любовь,
сочетается  с  человеконенавистничеством  и  жестокостью.  Жажда  абсолютной
свободы во Христа (Великий  Инквизитор)  мирится  с  рабьей  покорностью. Не
такова ли и сама Россия?
     Россия -  самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И
русский  народ  - самый аполитический  народ, никогда не умевший  устраивать
свою  землю. Все подлинно русские, национальные  наши  писатели,  мыслители,
публицисты -  все  были  безгосударственниками,  своеобразными  анархистами.
Анархизм - явление  русского духа, он по-разному был присущ и нашим  крайним
левым,  и  нашим  крайним  правым.  Славянофилы  и  Достоевский - такие же в
сущности анархисты,  как и Михаил Бакунин или  Кропоткин.  Эта  анархическая
русская природа нашла в себе типическое  выражение  в  религиозном анархизме
Льва  Толстого.  Русская  интеллигенция, хотя  и  зараженная  поверхностными
позитивистическими идеями, была чисто русской в своей  безгосударственности.
В  лучшей,  героической своей части  она стремилась  к абсолютной свободе  и
правде, не вместимой  ни  в какую государственность. Наше  народничество,  -
явление  характерно-русское,  незнакомое  Западной Европе,  -  есть  явление
безгосударственного духа. И русские либералы всегда были скорее гуманистами,
чем  государственниками.  Никто не хотел  власти,  все  боялись  власти, как
нечистоты.  Наша православная  идеология  самодержавия  - такое  же  явление
безгосударственного  духа, отказ народа и общества создавать государственную
жизнь. Славянофилы сознавали, что их учение о самодержавии было своеобразной
формой  отрицания  государства.   Всякая  государственность   представлялась
позитивистической  и  рационалистической.  Русская   душа   хочет  священной
общественности, богоизбранной власти. Природа русского народа сознается, как
аскетическая, отрекающаяся  от  земных  дел  и  земных благ.  Наши  левые  и
революционные направления  не так уже глубоко отличаются в своем отношении к
государству  от  направлений  правых  и  славянофильских,   -  в   них  есть
значительная  доза  славянофильского  и аскетического духа.  Такие  идеологи
государственности, как Катков  или  Чичерин,  всегда  казались  не русскими,
какими-то иностранцами  на русской почве, как иностранной, не русской всегда
казалась  бюрократия,  занимавшаяся  государственными делами  -  не  русским
занятием. В основе русской истории лежит знаменательная легенда о  призвании
варяг-иностранцев для управления русской  землей, так как "земля наша велика
и  обильна,   но  порядка  в  ней  нет".  Как  характерно  это  для  роковой
неспособности и нежелания  русского народа самому устраивать порядок в своей
земле! Русский народ как будто бы хочет не столько  свободного  государства,
свободы  в государстве, сколько свободы от государства, свободы  от забот  о
земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем,  его
природа  определяется   как  женственная,  пассивная  и  покорная   в  делах
государственных, он всегда  ждет  жениха, мужа,  властелина.  Россия - земля
покорная, женственная.  Пассивная, рецептивная  женственность в  отношении к
государственной  власти  - так  характерна для русского народа и для русской
истории.  [Это вполне подтверждается и русской революцией, в  которой  народ
остается  духовно  пассивным и  покорным новой  революционной  тирании, но в
состоянии   злобной   одержимости.]   Нет   пределов   смиренному   терпению
многострадального   русского  народа.  Государственная  власть  всегда  была
внешним, а не  внутренним принципом для безгосударственного русского народа;
она не из него созидалась,  а  приходила как бы извне, как жених  приходит к
невесте.  И  потому  так часто  власть  производила  впечатление  иноземной,
какого-то немецкого владычества. Русские  радикалы  и  русские  консерваторы
одинаково думали, что  государство - это "они", а не "мы". Очень характерно,
что в русской истории не было рыцарства, этого мужественного начала.  С этим
связано недостаточное развитие личного начала в русской жизни. Русский народ
всегда  любил жить в тепле коллектива,  в  какой-то растворенности  в стихии
земли, в  лоне матери. Рыцарство кует  чувство личного достоинства и  чести,
создает закал личности. Этого личного закала не создавала русская история. В
русском  человеке  есть  мягкотелость,  в  русском  лице  нет вырезанного  и
выточенного профиля. Платон  Каратаев у Толстого - круглый. Русский анархизм
- женственный, а не мужественный, пассивный, а не активный. И  бунт Бакунина
есть погружение в хаотическую русскую стихию. Русская безгосударственность -
не завоевание себе свободы, а отдание  себя,  свобода от активности. Русский
народ  хочет быть землей, которая невестится,  ждет мужа.  Все эти  свойства
России  были  положены   в  основу   славянофильской   философии  истории  и
славянофильских  общественных идеалов. Но славянофильская философия  истории
не  хочет знать  антиномичности России, она считается только с одним тезисом
русской жизни. В  ней есть антитезис. И  Россия не была бы так  таинственна,
если бы  в ней было только  то, о  чем  мы сейчас  говорили. Славянофильская
философия  русской  истории   не  объясняет  загадки  превращения  России  в
величайшую империю в  мире или объясняет слишком упрощенно. И самым коренным
грехом  славянофильства  было то, что  природно-исторические  черты  русской
стихии они приняли за христианские добродетели.
     Россия  - самая государственная и самая бюрократическая страна в  мире;
все  в  России  превращается  в  орудие  политики.  Русский   народ   создал
могущественнейшее в мире  государство,  величайшую империю.  С Ивана  Калиты
последовательно и упорно собиралась  Россия и достигла размеров, потрясающих
воображение  всех  народов  мира. Силы народа,  о котором  не  без основания
думают,  что он  устремлен  к  внутренней духовной  жизни, отдаются  колоссу
государственности,  превращающему  все в  свое  орудие. Интересы  созидания,
поддержания   и   охранения   огромного   государства  занимают   совершенно
исключительное и подавляющее место в  русской истории.  Почти  не оставалось
сил у русского народа  для свободной  творческой жизни,  вся  кровь  шла  на
укрепление и защиту государства.  Классы и сословия слабо были развиты и  не
играли  той роли,  какую  играли в  истории  западных  стран.  Личность была
придавлена  огромными  размерами  государства,   предъявлявшего  непосильные
требования.   Бюрократия   развилась   до   размеров   чудовищных.   Русская
государственность  занимала   положение  сторожевое  и  оборонительное.  Она
выковывалась в борьбе с татарщиной, в  смутную эпоху, в иноземные нашествия.
И она  превратилась  в самодовлеющее  отвлеченное  начало;  она  живет своей
собственной  жизнью, по  своему закону, не  хочет быть  подчиненной функцией
народной  жизни.  Эта особенность русской истории наложила  на русскую жизнь
печать  безрадостности  и придавленности.  Невозможна  была  свободная  игра
творческих сил человека. Власть бюрократии в  русской  жизни была внутренним
нашествием   неметчины.   Неметчина   как-то  органически  вошла  в  русскую
государственность  и владела женственной и пассивной  русской стихией. Земля
русская  не того  приняла  за  своего суженого,  ошиблась в  женихе. Великие
жертвы  понес русский народ для создания  русского государства,  много крови
пролил,  но сам остался  безвластным  в своем необъятном  государстве.  Чужд
русскому  народу  империализм в западном  и  буржуазном смысле  слова, но он
покорно отдавал свои  силы на создание империализма, в котором сердце его не
было заинтересовано. Здесь скрыта  тайна  русской истории  и  русской  души.
Никакая философия  истории,  славянофильская или западническая, не разгадала
еще,  почему  самый  безгосударственный   народ  создал  такую  огромную   и
могущественную  государственность,   почему  самый  анархический  народ  так
покорен  бюрократии, почему свободный  духом  народ как будто  бы  не  хочет
свободной жизни? Эта тайна связана с  особенным соотношением женственного  и
мужественного  начала  в  русском народном характере.  Та же  антиномичность
проходит через все русской бытие.
     Таинственное противоречие есть в отношении России и русского сознания к
национальности.  Это  -  вторая  антиномия,  не  меньшая  по  значению,  чем
отношение к государству.  Россия  - самая не шовинистическая  страна в мире.
Национализм   у  нас  всегда  производит  впечатление   чего-то  нерусского,
наносного, какой-то  неметчины.  Немцы, англичане, французы  -  шовинисты  и
националисты   в   массе,   они   полны   национальной   самоуверенности   и
самодовольства. Русские почти  стыдятся  того, что  они  русские;  им  чужда
национальная гордость и часто даже  - увы! - чуждо национальное достоинство.
Русскому  народу совсем не свойственен  агрессивный национализм, наклонности
насильственной  русификации.  Русский  не  выдвигается, не  выставляется, не
презирает других.  В  русской стихии  поистине  есть  какое-то  национальное
бескорыстие, жертвенность, неведомая западным народам. Русская интеллигенция
всегда с отвращением относилась к национализму и гнушалась им, как нечистью.
Она  исповедовала  исключительно   сверхнациональные   идеалы.  И   как   ни
поверхностны, как ни банальны были космополитические доктрины интеллигенции,
в   них   все-таки   хоть   искаженно,   но   отражался   сверхнациональный,
всечеловеческий  дух  русского  народа.  Интеллигенты-отщепенцы в  известном
смысле  были   более  национальны,  чем  наши  буржуазные  националисты,  по
выражению лица  своего  похожие  на  буржуазных  националистов  всех  стран.
Человек  иного,  не интеллигентского духа - национальный гений Лев Толстой -
был   поистине   русским   в  своей   религиозной  жажде  преодолеть  всякую
национальную   ограниченность,   всякую   тяжесть   национальной  плоти.   И
славянофилы не были националистами в обычном смысле этого слова.  Они хотели
верить, что в русском  народе  живет всечеловеческий христианский дух, и они
возносили русский народ за его смирение. Достоевский прямо провозгласил, что
русский человек - всечеловек,  что дух  России  -  вселенский  дух, и миссию
России он понимал не так, как ее понимают националисты. Национализм новейшей
формации  есть несомненно европеизация  России, консервативное западничество
на русской почве. И Катков, идеолог национализма, был западником, никогда не
был  выразителем  русского  народного духа.  Катков  был апологетом и  рабом
какой-то   чуждой  государственности,   какого-то   "отвлеченного   начала".
Сверхнационализм, универсализм -  такое же  существенное  свойство