м  есть  суровая  и   прозаическая
реальность, есть необходимость  в  известный  час  истории.  В  этом  смысле
социализм, вне утопии и мифа, есть очень элементарная  и  маленькая  вещь  -
устранение безобразной эксплуатации и  непереносимых  классовых  неравенств.
Поэтому можно сказать, что мир  вступает  в  социальную  эпоху.  Это  должны
признать и те, которые не верят  в  утопию  и  миф,  столь  необходимые  для
борьбы. Социалистическое общество, которое в результате образуется, не будет
ни  совершенным,  ни  гармоничным,   ни   лишенным   противоречий.   Трагизм
человеческой  жизни  в  нем  еще  возрастет,  но  станет  более  внутренним,
углубленным.  Явятся  новые  противоречия,   совсем   иные.   Борьба   будет
продолжаться, но примет иное  направление.  Именно  тогда  начнется  главная
борьба за свободу и за индивидуальность. Царство мещанства окрепнет,  и  его
блага получат всеобщее распространение.  И  предстоит  напряженная  духовная
борьба против царства мещанства. Борьба за большую социальную справедливость
должна происходить независимо от  того,  во  что  выльется  царство  Кесаря,
которое не может не быть мещанским  царством  и  не  может  не  ограничивать
свободы духа. Окончательная победа царства Духа, которая ни в чем  не  может
быть   отрицанием   справедливости,   предполагает    изменение    структуры
человеческого сознания,  т.е.  преодоление  мира  объективации,  т.е.  может
мыслиться лишь эсхатологически. Но борьба против власти  объективации,  т.е.
власти Кесаря, происходит  в  пределах  царства  объективаций,  от  которого
человек не может просто отвернуться и уйти. Мы подходим  к  последней  сфере
мистики, которой я хочу посвятить специальную книгу. В мире создается ложная
форма мистики, которую нужно разоблачить. Наряду с  этим  существуют  старые
формы мистики, и пока еще немногие обращены к новой форме  мистики,  мистики
грядущего.
   Существует много типов мистики.  Слово  это  можно  употреблять  в  более
широком  и  более  узком  смысле.  Во   Франции   сейчас   слово   "мистика"
употребляется в столь широком смысле, что оно теряет свой старый смысл.  Это
походит на употребление слова "революция". Но во всяком случае сфера мистики
означает   сферу   предельную,   выходящую    за    границы    объективного,
объективированного  мира.  В  прошлом  существовало  много  типов   мистики.
Христианство, употреблявшее это  слово  в  более  строгом  смысле,  называло
мистикой  лишь  путь  души,  который  вел  к  соединению  с  Богом.  Геррес,
написавший в первой половине  XIX  в.  многотомное  сочинение  о  Мистике19,
предлагает различать мистику божественную,  мистику  натуральную  и  мистику
дьявольскую.  Я  не  предполагаю  следовать  в  этом  за  ним.  Можно   дать
философское  определение  мистики,  объединяющее  ее  разнообразные   формы.
Мистикой   можно   называть   духовный   опыт,    выходящий    за    пределы
противопоставления  субъекта  и  объекта,   т.е.   не   подпадающий   власти
объективации. В этом существенная  разница  между  мистикой  и  религией.  В
религиях  духовный  опыт  объективирован,  социализирован   и   организован.
Предлагаемому  определению  мистики  подпадает  и  лжемистика,  которая   по
сознанию людей не допускает существования Бога и  Духа.  Особенно  это  надо
сказать про мистику коллективизма, которая сейчас играет  большую  роль.  Но
самое существенное в мистике коммунизма то,  что  это  мистика  мессианского
типа. Она выходит за пределы объективированного мира, изучаемого наукой. Она
покоится на коллективном опыте, в котором нет  противоположения  субъекта  и
объекта. Это характерный  тип  ложной  мистики.  Также  ложной  была  старая
мистика сакральной монархии, а также более новая, но уже постаревшая мистика
демократии   якобинско-руссоистского    типа.    Ложной    является    также
натуралистическая,  дионисического  типа   мистика,   которая   преодолевает
противоположение субъекта и  объекта  не  вверх,  а  вниз.  Это  мистика  не
сверхрациональная,    а    иррациональная,    не    сверхсознательная,     а
бессознательная. В ней есть притяжение низшей  бездны.  Ложь  коллективизма,
натурализма или социализма, в которых исчезает личность  и  образ  человека,
может порождать разнообразные формы мистики.  Подлинная  мистика  духовна  и
означает духовный опыт, в котором человек не подавлен объективацией.
   Ортодоксальные   теологические   доктрины   объективируют   благодать   и
рассматривают ее как силу, идущую сверху, извне. Но  для  мистики  благодать
есть обнаружение из глубины, из первооснов божественного начала в  человеке.
Объективированная благодать оставляет противоположение субъекта  и  объекта.
Мистический духовный опыт символизируется в организованной религии. И  очень
важно понять этот символический характер; это понимание  ведет  к  духовному
углублению. Экстаз, который считают характерным для некоторых форм  мистики,
есть выход из разделения на субъект и объект, есть приобщение не к общему  и
объективированному миру, а к первореальности  духовного  мира.  Экстаз  есть
всегда выход за пределы того, что  порабощает  и  подавляет,  есть  выход  к
свободе. Мистический выход есть духовное состояние и духовный опыт. Мистика,
которая не есть углубленная духовность, есть лжемистика. Таковы коллективные
формы мистики, космические или социальные. В прошлом  можно  установить  три
типа мистики:  мистика  индивидуального  пути  души  к  Богу,  это  наиболее
церковная форма; мистика гностическая, которую  не  следует  отожествлять  с
гностиками-еретиками первых веков, эта мистика обращена не к  индивидуальной
только  душе,  но  также  к  жизни  космической  и   божественной;   мистика
пророческая   и   мессианская   -   это    мистика    сверхисторическая    и
эсхатологическая, предела конца. Каждый из этих  типов  мистики  имеет  свои
границы.
   Мир через тьму идет к новой духовности и новой мистике. В  ней  не  может
быть  аскетического  миросозерцания,  отворачивания  от  множественности   и
индивидуальности мира. В ней аскеза будет лишь методом и средством очищения.
Она будет обращена к миру и людям, но объективированный  мир  она  не  будет
считать подлинным миром. Она одновременно будет  более  обращена  к  миру  и
более свободна от мира. Это процесс духовного углубления.  В  новой  мистике
должен  быть  силен  профетически-мессианский  элемент,  и  в   ней   должен
раскрыться подлинный гнозис, который не будет заключать в себе  космического
прельщения старых гностиков. И все  мучительные  противоречия  и  раздвоения
найдут себе разрешение в новой мистике,  которая  глубже  религии  и  должна
объединить религии. Это вместе  с  тем  будет  победа  над  ложными  формами
социальной мистики, победа царства Духа над царством Кесаря.
   1 практики (греч.).
   2 Н.Михайловский и П.Лавров.
   3 Главный понтифик (верховный жрец) (лат.).
   4 бог (лат.).
   5 ангажированность (вовлеченносгь) (фр.).
   6 теория крушения, краха (нем.)  (Zusammenbruchtheorie  (нем.)  -  теория
всеобщего (или автоматического) краха империализма.  Ее  приверженцами  были
марксисты, переоценивающие объективные (прежде всего экономические) факторы,
неизбежно ведущие,  по  их  мнению,  империализм  к  всеобщей  гибели  (см.,
например, Люксембург Р. Накопление капитала. Т. 1  (  2.  1913;  Введение  в
политическую экономию, 1925).  Истоки  этой  теории  в  произведениях  самих
основоположников марксизма).
   1 См. главный труд Б.Констана "Курс конституционной политики" ("Cours  de
politique constitutionnelle". Paris, 1818 - 1820; посмертное издание: vol. 1
- 2, 1836).
   2 Рим. 13:1.
   3 Речь идет о Л.Рагаце, авторе книги "От Христа к Марксу -  от  Маркса  к
Христу" ("Von Christus zu Marx - von Marx zu Christus", 1929).
   4 Имеется в виду Дж. Бернхем, автор книги "Революция  управляющих"  ("The
managerial revolution", 1941); в ней он выдвинул идею о возникновении нового
класса организаторов (менеджеров),  включающего  в  себя  высших  инженеров,
администраторов, управляющих,  к  которым  перейдет  господствующая  роль  в
обществе.
   5 Мф. 22:21.
   6 Здесь упоминастся М.Сервет, испанский  мыслитель  и  врач,  который  за
критику некоторых христианских догматов был обвинен в ереси  и  по  указанию
Ж.Кальвина, огличавшегося крайней  религиозной  нетерпимостью,  сожжен.  Что
касается Теодора де Беза, которого называет  Бердяев,  то  он  был  учеником
Кальвина, его первым биографом и после его смерти исполнял обязанности главы
реформатской церкви в Швейцарии.
   7 Из стихотворений А.С.Пушкина "Поэт и толпа" (1828); "Поэту" (1830);  "Я
памятник себе воздвиг нерукотворный" (1836).
   8 Ин. 8:32.
   9 Правильно: laissez faire, laissez passer  -  букв.:  позволяйте  делать
(кто что хочет). позволяйте идти (кто куда хочет) (разрешите въезд и  выезд)
(фр.) -  лозунг  французских  экономистов  середины  XVIII  века,  требующих
невмешательства государства в экономику.
   10 Речь идет о наследии К.Маркса, посмертно изданных его произведениях  и
конкретно об "Экономическо-философских рукописях 1844 года"; см. об  этом  в
примечании к "ОПЫТ ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОЙ МЕТАФИЗИКИ; ЧАСТЬ IV; Глава VIII; 3".
   11  Имеется  в  виду  докторская  диссертация  К.Маркса  "Различие  между
натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура", 1841.
   12 Гилозоизм (от греч. hyle - материя, вещество и  z?e  жизнь)  учение  о
всеобщей одушевленности мира, отрицающее различие  между  живым  и  неживым.
Понятие  это  ввел  английский  философ  XVII  века,   представитель   школы
кембриджских платоников Р.Кедворт для характеристики прежде  всего  взглядов
древнегреческих натурфилософов.
   13  По  поводу  представлений  о  духе  как  эпифеномене  материи  см.  в
примечании к "ОПЫТ ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОЙ МЕТАФИЗИКИ; ЧАСТЬ I; Глава I; 5".
   14 Имеется в  виду  книга  В.И.Ленина  "Материализм  и  эмпириокритицизм.
Критические заметки об  одной  реакционной  философии"  (1909).  О  полемике
вокруг книги см.: Вопросы философии. 1991. ? 12.
   15 "...Мы всякого гения потушим в младенчестве" слова  Петра  Степановича
Верховенского в романе Ф.М.Достоевского "(Бесы" ?? Полн. собр. соч.: В 30 т.
Т.10. Л., 1974. С. 323.
   16  Адам  Кадмон  (евр.  "человек  первоначальный")  в  мистике  иудаизма
существовавший еще до начала времен духовный  первообраз  человека  и  всего
мира, абсолютное выражение человеческой сущности.
   17 См. примечание к "О РАБСТВЕ И СВОБОДЕ ЧЕЛОВЕКА; Глава III; 2; а".
   18 Быт. 3:19.
   19 Gorres J. Die Christliche Mystik. Bd. 1 - 4, 1836 - 1842.




    Бердяев  Н.А.
   ФИЛОСОФИЯ  СВОБОДЫ.

   Москва: Издательство "Правда", 1989.

   Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным,  чтоб
быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом...
   Первое послание к Коринфянам Св. Апостола Павла1.

   ПРЕДИСЛОВИЕ
   Заглавие этой книги требует разъяснения. Философия  свободы  не  означает
здесь исследования проблемы свободы как одной из проблем философии,  свобода
не означает здесь  объекта.  Философия  свободы  значит  здесь  -  философия
свободных, философия, исходящая из свободы,  в  противоположность  философии
рабов, философии, исходящей из  необходимости,  свобода  означает  состояние
философствующего субъекта. Свободная философия есть  философия  религиозная,
философия интуитивная, философия сынов,  а  не  пасынков.  Путь  этой  книги
исходит из свободы в самом начале, а не приводит к  свободе  лишь  в  конце.
Свободу нельзя ни из чего вывести, в ней можно лишь изначально пребывать.  И
божественную истину нельзя вывести, она открывается  в  блеске  молнии,  она
целостно дана в откровении. Эта незыблемая, непоколебимая  вера  в  то,  что
истина  дана  в  мистическом  восприятии,  что  нельзя   двигаться,   нельзя
подниматься, не имея под собой твердыни божественного, не  имея  благодатной
помощи, будучи оставленным  и  покинутым,  от  вселенской  души  отрезанным,
определяет характер изложения этой книги. В ней сознательно проводится метод
исхождения, а не прихождения, исхождения из того, что  открылось,  увиделось
как свет, а не прихождения к тому, что еще  не  открылось,  не  увиделось  и
погружено в тьму. Путем этим шли  все  мыслители-мистики;  шел,  наприм<ер>,
близкий мне по духу Франц Баадер. Христианская философия, или теософия, этой
книги не претендует на "научность", но претендует на  истинность.  Претензия
эта оправдывается тем,  что  истина  не  мною  выдумана  и  открыта,  ибо  я
исповедую религию Христа. Научность не есть ни  единственный,  ни  последний
критерий истинности.
   В книге  этой,  думается  мне,  есть  внутреннее  единство  и  внутренняя
последовательность, хотя и нет  достаточного  внешнего  единства  и  внешней
последовательности. Отдельные части этой книги писались  в  разное  время  и
отрывками печатались в "Вопросах философии и психологии". Теперь отрывки эти
переработаны,  написаны  новые  части,  и  все  претворилось  в  книгу,   не
систематическую, но отражающую цельное религиозно-философское миросозерцание
и мирочувствие. Я был бы счастлив, если б книгой этой обострил в современном
сознании ряд жгучих  религиозно-философских  проблем,  особенно  в  сознании
людей, вступивших на путь религиозно-мистический. Ныне  не  время  созидания
систем, законченных и обоснованных. Ныне религиозная философия  должна  быть
выражением и творчеством жизни. Ныне парадоксальность философствования может
быть верным отражением антиномичности религиозной жизни.
   В основе "философии свободы" лежит деление на  два  типа  мироощущения  и
мироотношения - мистический и магический. Мистика пребывает в сфере свободы,
в  ней  -  трансцендентный  прорыв  из  необходимости  естества  в   свободу
божественной жизни. Магия еще пребывает в сфере необходимости, не выходит из
заколдованности естества. Путь магический во всех областях легко  становится
путем   человекобожеским.   Путь   же   мистический   должен   быть    путем
богочеловеческим. Философия свободы есть философия богочеловечества.
   Москва. Январь. 1911 года.
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   ГЛАВА I. ФИЛОСОФИЯ И РЕЛИГИЯ
   В  новые  времена   иссякает   в   господствующем   сознании   творческое
дерзновение. Думают о чем-то, пишут о чем-то, но были времена, когда  думали
и писали что-то, когда было  то,  о  чем  теперь  вспоминают,  о  чем  пишут
исследования. Наша эпоха потому, быть может, так "научна", что наука говорит
о чем-то, а не что-то. Наука вообще, и частности  историческая  науки,  дает
превосходные исследования о религии, о мистике, о Пифагоре, например, или  о
бл. Августине. Но вот сам бл. Августин не был наукой, он был что-то,  то,  о
чем пишут научные исследования. Мало кто уже дерзает писать так, как  писали
прежде,  писать  что-то,  писать  свое,   свое   не   в   смысле   особенной
оригинальности, а в смысле непосредственного обнаружения жизни, как то  было
в творениях бл. Августина, в писаниях мистиков, в книгах прежних  философов.
Великие  учителя  Церкви   писали   что-то,   раскрывали   жизненные   тайны
христианства, а теперь имеют смелость писать лишь об учителях Церкви,  о  их
дерзновении.  Сами  не  дерзают  уже.  Теперь  пишут  исследования  о  былых
мистиках, о былых метафизиках, о  Платоне,  о  Скотте  Эригене,  о  Мейстере
Эккерте, о Якове Беме и о св. Терезе. А сама мистика, сама  метафизика,  сам
опыт религиозный? Не дерзают уже. Почтенно писать об  Эккерте,  о  Беме,  но
неприлично писать то, что писал Эккерт или Беме, так, как  Эккерт  или  Беме
писали. Мы стыдливо прячемся за исторические исследования о  чем-то,  боимся
науки, которая требует, чтобы говорили лишь о  чем-то.  Когда  обращаемся  к
прошлому, часто поражаемся творческому дерзновению наших предков: они дерзки
быть, мы же потеряли смелость быть. Мы дерзаем обнаружить лишь свое о чем-то
и не дерзаем быть чем-то. Нашу эпоху разъедает болезненная рефлексия, вечное
сомнение в себе, в своих правах на обладание истиной, принижает  нашу  эпоху
дряблость веры,  слабость  избрания,  не  осмеливаются  слишком  страстно  и
непоколебимо объясняться в любви к чему-то и к кому-то, мямлят,  колеблются,
боятся, оглядываются на себя и на соседей. Раздвоение  и  расслабление  воли
уничтожает возможность дерзновения. Духовная робость неизменно  сопровождает
слабость волевого избрания.
   Все эти печальные симптомы так  характерны  для  критических  эпох.  Лишь
органические  эпохи  имеют  дерзновение  в  вере,  в  любви,   в   избрании.
Критические  эпохи  по  преимуществу  -  о  чем-то,  органические  эпохи  по
преимуществу -  что-то.  Неизбежный  процесс  дифференциации  зашел  слишком
далеко,  и  на  всех  концах   культуры   зреет   потребность   в   процессе
интегрирующем, восстанавливающем органическую целостность. Великое  значение
Ницше для нашей эпохи в том и заключается, что он  с  неслыханной  дерзостью
решился сказать что-то;  он  нарушил  этикет  критической  эпохи,  пренебрег
приличиями научного века, был самой жизнью, криком  ее  глубин,  а  не  -  о
жизни. Прославленная научная добросовестность, научная  скромность,  научное
самоограничение нашей эпохи слишком часто бывает лишь  прикрытием  слабости,
робости, безволия в вере, в любви, нерешительности избрания.  Слишком  много
светских  приличий  и  условностей,  прикрывающих  внутреннюю  пустоту.  Нет
чего-то как сущности жизни, и  потому  считают  приличным  говорить  лишь  о
чем-то,  допускают  лишь  общеобязательную  науку   о   чем-то   в   царстве
безвольного, безлюбовного скептицизма, в  царстве  расслабленного  безверия.
Субъект и объект болезненно расщепились, и исчезло что-то - нумен,  осталось
лишь о чем-то - лишь феномен. Когда люди не имеют абсолютной,  непоколебимой
уверенности, то легче и лучше говорить и писать о чем-то,  а  не  что-то,  -
меньше ответственности.
   Могут сказать, что эпоха наша оскудела гениями и дарованиями и  потому  в
ней все больше о чем-то, чем что-то. Нужен  гений  или  огромный  творческий
дар, чтобы сказать что-то, сказать же о чем-то можно  и  при  гораздо  более
скромных дарованиях. Где, скажут,  в  нашу  эпоху  Платоны,  бл.  Августины,
Эккерты и им подобные? Выше своей головы  не  прыгнешь.  Я  думаю,  что  это
обычное рассуждение в корне ложно. Наша эпоха страдает волей к  бездарности,
волевым отвращением от гениальности и даровитости.  Эпохи  бывают  бездарны,
бедны  гениями  по  собственной  вине,  это  грех  людской,  а   не   слепая
случайность, обделившая данное время дарами свыше. И в нашу эпоху, как и  во
всякую, немало есть  дарований,  но  они  ложно  направлены,  они  чахнут  в
атмосфере воли к бездарности. Прав Вейнингер, когда говорит,  что  в  каждом
человеке заложено начало гениальности и каждый  может  быть  в  иные  минуты
жизни гениальным. Должна быть воля к гениальности, а ее-то и нет.  Да  и  не
только гении и дарования, не только бл. Августины, Я.Беме  и  Платоны  могут
сказать что-то. Речь идет о качестве жизни, о направлении нуменальной  воли,
а не о количестве даровитости, не о великих только людях. Был бл.  Августин,
но ведь возможно то же нуменальное направление, что и у бл. Августина, то же
качество  жизни  и  без  его  гениальности.   Лучше   быть   третьестепенным
Августином,   рядовым   творцом   духа   "чего-то",    чем    первостепенным
провозвестником духа "о чем-то". Это не право, не привилегия, а обязанность.
Человек обязан быть дерзновенным, дерзновением воли стяжает  он  благодатные
дары Духа. Когда он будет не один, когда Дух будет жить в нем, тогда отпадет
человечески самолюбивый и суетный вопрос о размерах дарований. Человек имеет
не право, а обязанность быть глашатаем высшей полноты истины, т.е.  говорить
он прежде всего должен что-то, а не только о чем-то. Дерзновение  же  дается
лишь верой. Хомяков хорошо говорит о своей  властной  уверенности,  о  своем
дерзновении, о своем непомерном притязании: "этим правом, этой