русского
национального  духа,  как  и безгосударственность,  анархизм.  Национален  в
России  именно  ее  сверхнационализм, ее свобода  от  национализма;  в  этом
самобытна  Россия  и не похожа ни на  одну страну мира. Россия призвана быть
освободительницей  народов.  Эта  миссия  заложена в ее  особенном  духе.  И
справедливость  мировых задач  России  предопределена уже  духовными  силами
истории. Эта миссия России  выявляется в нынешнюю  войну.  Россия  не  имеет
корыстных стремлений.
     Таков  один  тезис о  России, который с правом можно было высказать. Но
есть  и   антитезис,   который   не   менее   обоснован.  Россия   -   самая
националистическая страна в мире, страна невиданных  эксцессов национализма,
угнетения  подвластных  национальностей  русификацией,  страна национального
бахвальства, страна, в  которой  все национализировано вплоть  до вселенской
церкви  Христовой,   страна,   почитающая  себя  единственной  призванной  и
отвергающая всю Европу, как  гниль и  исчадие дьявола, обреченное на гибель.
Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение.
Самый  смиренный  и есть самый  великий, самый могущественный,  единственный
призванный.  "Русское"  и  есть праведное,  доброе, истинное,  божественное.
Россия - "святая Русь".  Россия  грешна,  но и в  грехе своем  она  остается
святой  страной  -  страной святых, живущих  идеалами святости. Вл. Соловьев
смеялся над уверенностью русского национального  самомнения в  том, что  все
святые   говорили  по-русски.  Тот  же   Достоевский,  который  проповедовал
всечеловека и призывал к вселенскому  духу, проповедовал и самый  изуверский
национализм, травил  поляков и  евреев, отрицал за Западом всякие права быть
христианским миром. Русское национальное самомнение всегда выражается в том,
что  Россия  почитает  себя  не только самой христианской, но и единственной
христианской   страной   в   мире.   Католичество   совсем   не   признается
христианством. И  в  этом  всегда был  один  из духовных источников  ложного
отношения  к польскому  вопросу. Россия,  по  духу  своему  призванная  быть
освободительницей, и  потому  она вызывает к себе вражду и подозрительность,
которые мы теперь должны еще победить.
     Русская история явила  совершенно исключительное  зрелище  -  полнейшую
национализацию  церкви Христовой, которая  определяет себя,  как вселенскую.
Церковный национализм - характерное русское явление.  Им насквозь  пропитано
наше  старообрядчество. Но  тот  же  национализм  царит и  в  господствующей
церкви. Тот же национализм проникает и в  славянофильскую идеологию, которая
всегда  подменяла  вселенское русским.  Вселенский дух Христов, мужественный
вселенский логос  пленен женственной  национальной стихией, русской землей в
ее  языческой  первородности.  Так   образовалась  религия   растворения   в
матери-земле,  в  коллективной  национальной  стихии,  в  животной  теплоте.
Русская   религиозность   -   женственная  религиозность,   -  религиозность
коллективной биологической теплоты, переживаемой, как теплота мистическая. В
ней   слабо  развито  личное  религиозное  начало;  она  боится  выхода   из
коллективного  тепла   в  холод   и  огонь   личной   религиозности.   Такая
религиозность  отказывается от мужественного, активного  духовного пути. Это
не столько религия Христа, сколько религия Богородицы, религия матери-земли,
женского  божества,  освещающего плотский быт. В. В.  Розанов  в  своем роде
гениальный   выразитель  этой  русской   религии   родовой   плоти,  религии
размножения  и уюта. Мать-земля  для  русского  народа  есть  Россия. Россия
превращается  в Богородицу. Россия  -  страна богоносная. Такая женственная,
национально-стихийная  религиозность должна  возлагаться  на мужей,  которые
берут   на   себя   бремя   духовной   активности,   несут   крест,  духовно
водительствуют.  И русский  народ в своей религиозной жизни  возлагается  на
святых,  на  старцев,  на  мужей,  в  отношении  к   которым  подобает  лишь
преклонение,  как перед иконой. Русский народ не  дерзает  даже  думать, что
святым можно подражать, что святость есть  внутренний путь духа, - это  было
бы слишком мужественно-дерзновенно. Русский народ хочет не столько святости,
сколько  преклонения  и благоговения перед святостью,  подобно  тому  как он
хочет не власти, а отдания себя власти, перенесения на власть всего бремени.
Русский   народ  в  массе   своей  ленив   в  религиозном  восхождении,  его
религиозность  равнинная, а не  горная;  коллективное  смирение  дается  ему
легче,  чем  религиозный   закал   личности,  чем  жертва   теплом  и  уютом
национальной стихийной  жизни. За смирение  свое  получает  русский народ  в
награду  этот  уют  и  тепло   коллективной  жизни.  Такова  народная  почва
национализации церкви в России.  В этом  есть  огромная примесь религиозного
натурализма, предшествующего  христианской  религии духа, религии личности и
свободы.   Сама   христианская  любовь,  которая   существенно   духовна   и
противоположна   связям  по  плоти  и  крови,   натурализировалась  в   этой
религиозности, обратилась в любовь к "своему" человеку.  Так крепнет религия
плоти, а не  духа,  так  охраняется твердыня религиозного  материализма.  На
необъятной русской  равнине возвышаются  церкви, подымаются святые и старцы,
но почва равнины еще натуралистическая, быт еще языческий.
     Большое  дело, совершенное Владимиром Соловьевым для русского сознания,
нужно видеть прежде всего в его беспощадной критике церковного национализма,
в его вечном  призыве к вселенскому духу  Христову,  к освобождению Христова
духа из плена  у национальной стихии,  стихии натуралистической.  В  реакции
против   церковного   национализма   Вл.   Соловьев   слишком  склоняется  к
католичеству, но великая правда его основных стремлений и мотивов несомненна
и будет еще признана Россией. Вл. Соловьев есть истинное противоядие  против
националистического  антитезиса русского  бытия.  Его  христианская правда в
решении вопроса польского и еврейского всегда должна быть противопоставляема
неправде  Достоевского. Церковный  национализм приводил  к  государственному
порабощению церкви. Церковь,  которая  есть духовный,  мистический организм,
пассивно  отдавалась   синодальной  власти   немецкого  образца.  Загадочная
антиномичность России в  отношении к национальности  связана  все  с  тем же
неверным соотношением мужественного и женственного начала, с неразвитостью и
нераскрытостью личности, во Христе рожденной и призванной быть женихом своей
земли, светоносным мужем женственной национальной стихии, а не рабом ее.
     Ту  же  загадочную  антиномичность можно  проследить в  России во всем.
Можно установить  неисчислимое  количество тезисов и  антитезисов  о русском
национальном характере, вскрыть много противоречий  в русской душе. Россия -
страна  безграничной свободы духа,  страна  странничества и  искания  Божьей
правды. Россия - самая не буржуазная страна  в мире; в ней нет того крепкого
мещанства,  которое  так   отталкивает  и  отвращает   русских   на  Западе.
Достоевский, по  которому  можно  изучать душу России,  в  своей потрясающей
легенде  о  Великом  Инквизиторе был  провозвестником такой  дерзновенной  и
бесконечной свободы во Христе, какой никто еще в мире не решался утверждать.
Утверждение  свободы  духа,  как  чего-то характерно-русского,  всегда  было
существенной особенностью славянофильства. Славянофилы  и Достоевский всегда
противополагали  внутреннюю  свободу  русского   народа,  его  органическую,
религиозную  свободу,  которую  он  не  уступит  ни  за  какие  блага  мира,
внутренней несвободе  западных народов, их порабощенности внешним. В русском
народе  поистине есть свобода духа, которая дается лишь тому, кто не слишком
поглощен жаждой земной прибыли и  земного  благоустройства. Россия -  страна
бытовой   свободы,  неведомой   передовым   народам  Запада,   закрепощенным
мещанскими   нормами.   Только  в  России  нет  давящей  власти   буржуазных
условностей,  нет деспотизма  мещанской  семьи.  Русский человек  с  большой
легкостью духа преодолевает всякую буржуазность,  уходит от всякого быта, от
всякой нормированной  жизни. Тип  странника так характерен для России  и так
прекрасен. Странник -  самый свободный человек на земле.  Он ходит по земле,
но  стихия его воздушная,  он  не  врос  в  землю, в нем  нет приземистости.
Странник - свободен от "мира" и вся тяжесть земли и земной жизни свелась для
него к небольшой  котомке на  плечах. Величие русского народа и призванность
его к высшей жизни сосредоточены в  типе странника.  Русский  тип  странника
нашел себе выражение не только в народной жизни, но и  в жизни культурной, в
жизни лучшей  части  интеллигенции. И здесь  мы знаем странников,  свободных
духом, ни к чему не прикрепленных, вечных путников, ищущих невидимого града.
Повесть о  них  можно прочесть  в  великой русской литературе.  Странников в
культурной, интеллигентной жизни  называют то скитальцами  русской земли, то
отщепенцами. Есть  они  уже  у Пушкина  и  Лермонтова, потом  у  Толстого  и
Достоевского. Духовные странники все эти Раскольниковы, Мышкины, Ставрогины,
Версиловы и князь  Андрей  и Пьер  Безухов. Странники града своего не имеют,
они града  грядущего ищут. Вл. Соловьев всегда чувствовал себя не обывателем
и мещанином  этой земли, а лишь  пришельцем  и странником, не имеющим своего
дома. Таков был Сковорода - странник-мудрец из народа в XVIII веке. Духовное
странствование есть в Лермонтове, в Гоголе, есть в Л. Толстом и Достоевском,
а на  другом  конце -  у русских  анархистов и  революционеров,  стремящихся
по-своему  к  абсолютному, выходящему за  грани всякой  позитивной и  зримой
жизни. То же есть и в русском сектантстве, в мистической  народной  жажде, в
этом  исступленном  желании,  чтобы "накатил  Дух". Россия -  фантастическая
страна  духовного  опьянения,  страна хлыстов,  самосожигателей,  духоборов,
страна  Кондратия  Селиванова и  Григория  Распутина,  страна самозванцев  и
пугачевщины. Русской  душе  не сидится на месте, это не  мещанская душа,  не
местная душа. В России,  в душе народной есть какое-то  бесконечное искание,
искание  невидимого  града  Китежа,  незримого  дома.  Перед  русской  душой
открываются дали, и нет  очерченного горизонта  перед  духовными  ее  очами.
Русская душа сгорает в  пламенном искании правды,  абсолютной,  божественной
правды и спасения для всего мира и  всеобщего воскресения к новой жизни. Она
вечно печалуется о горе и страдании народа и  всего мира, и мука ее не знает
утоления. Душа эта поглощена решением конечных, проклятых  вопросов о смысле
жизни.  Есть  мятежность,  непокорность   в  русской  душе,  неутолимость  и
неудовлетворенность  ничем временным, относительным и условным. Все дальше и
дальше должно идти, к  концу, к  пределу, к выходу из этого "мира", из  этой
земли,  из всего  местного, мещанского, прикрепленного. Не раз уже указывали
на   то,  что  сам   русский  атеизм   религиозен.  Героически   настроенная
интеллигенция шла  на  смерть во имя  материалистических  идей. Это странное
противоречие будет понято, если увидеть, что под материалистическим обличием
она стремилась  к абсолютному. Славянский бунт - пламенная, огненная стихия,
неведомая другим расам. И Бакунин в своей пламенной жажде мирового пожара, в
котором   все   старое   должно  сгореть,  был   русским,  славянином,   был
мессианистом.  Таков один из тезисов о душе России. Русская народная жизнь с
ее  мистическими сектами,  и русская литература,  и  русская мысль, и жуткая
судьба  русских писателей, и  судьба  русской интеллигенции, оторвавшейся от
почвы и в то же время столь характерно национальной, все, все дает нам право
утверждать  тот тезис,  что Россия  - страна бесконечной свободы и  духовных
далей, страна странников, скитальцев и искателей, страна мятежная и жуткая в
своей стихийности, в своем народном дионисизме, не желающем знать формы.
     А вот  и антитезис. Россия  - страна неслыханного сервилизма  и  жуткой
покорности,  страна,  лишенная  сознания  прав  личности  и   не  защищающая
достоинства   личности,   страна    инертного   консерватизма,   порабощения
религиозной жизни государством, страна крепкого быта и тяжелой плоти. Россия
- страна купцов,  погруженных в тяжелую плоть, стяжателей, консервативных до
неподвижности,   страна  чиновников,   никогда  не   переступающих  пределов
замкнутого и мертвого бюрократического  царства, страна крестьян, ничего  не
желающих,  кроме земли,  и  принимающих  христианство  совершенно  внешне  и
корыстно,  страна  духовенства,  погруженного  в  материальный  быт,  страна
обрядоверия,  страна интеллигентщины,  инертной  и  консервативной  в  своей
мысли, зараженной самыми  поверхностными  материалистическими идеями. Россия
не   любит   красоты,   боится  красоты,   как  роскоши,  не  хочет  никакой
избыточности.  Россию почти невозможно сдвинуть с места, так  она отяжелела,
так инертна,  так ленива, так погружена в  материю, так  покорно мирится  со
своей  жизнью.   Все  наши  сословия,   наши  почвенные   слои:  дворянство,
купечество, крестьянство, духовенство, чиновничество, - все  не  хотят  и не
любят восхождения; все предпочитают  оставаться в низинах, на равнине,  быть
"как  все".  Везде  личность подавлена в  органическом коллективе. Почвенные
слои наши лишены правосознания и даже достоинства, не хотят самодеятельности
и  активности, всегда полагаются на то, что другие все за них сделают. И наш
политический революционизм как-то  несвободен,  бесплоден и  инертен мыслью.
Русская     радикально-демократическая     интеллигенция,      как      слой
кристаллизованный,  духовно  консервативна  и чужда  истинной  свободе;  она
захвачена скорее идеей  механического равенства, чем свободы. Иным  кажется,
что Россия обречена  на  рабство и что нет выхода для нее к свободной жизни.
Можно  подумать,  что  личность  не  проснулась  еще  не  только   в  России
консервативной, но  и  в России  революционной, что  Россия все еще остается
страной безличного коллектива.  Но необходимо понять,  что  исконный русский
коллективизм  есть лишь преходящее явление первоначальной стадии натуральной
эволюции, а не вечное явление духа.
     Как  понять эту  загадочную  противоречивость  России,  эту  одинаковую
верность взаимоисключающих о ней тезисов? И здесь,  как и везде, в вопросе о
свободе и рабстве  души России, о ее странничестве  и  ее неподвижности,  мы
сталкиваемся с тайной соотношения мужественного и женственного. Корень  этих
глубоких противоречий  - в  несоединенности  мужественного и  женственного в
русском  духе   и  русском  характере.  Безграничная  свобода  оборачивается
безграничным  рабством, вечное  странничество  -  вечным застоем, потому что
мужественная свобода не овладевает женственной национальной стихией в России
изнутри,  из глубины.  Мужественное  начало  всегда ожидается извне,  личное
начало не раскрывается в самом  русском народе. Отсюда вечная зависимость от
инородного. В терминах  философских  это значит, что Россия всегда чувствует
мужественное  начало  себе  трансцендентным, а  не  имманентным, привходящим
извне. С этим связано то, что все мужественное, освобождающее и  оформляющее
было   в  России  как  бы   не   русским,  заграничным,  западноевропейским,
французским  или немецким или греческим в старину. Россия  как бы  бессильна
сама себя оформить в бытие свободное, бессильна образовать из себя личность.
Возвращение  к  собственной  почве,  к своей  национальной стихии так  легко
принимает  в  России  характер  порабощенности,   приводит  к  бездвижности,
обращается  в реакцию. Россия невестится, ждет жениха, который должен прийти
из какой-то выси, но приходит  не суженый, а немец-чиновник  и владеет ею. В
жизни духа владеют ею: то Маркс, то Кант, то  Штейнер,  то иной какой-нибудь
иностранный муж. Россия, столь своеобразная, столь необычайного духа страна,
постоянно находилась в сервилистическом отношении к Западной  Европе. Она не
училась у Европы, что нужно и хорошо, не приобщалась к европейской культуре,
что  для  нее  спасительно,  а  рабски   подчинялась  Западу  или   в  дикой
националистической реакции  громила Запад,  отрицали культуру.  Бог Аполлон,
бог мужественной  формы, все  не  сходил  в  дионисическую  Россию.  Русский
дионисизм - варварский, а не эллинский. И  в других странах можно  найти все
противоположности,  но  только  в России  тезис  оборачивается  антитезисом,
бюрократическая  государственность рождается из анархизма, рабство рождается
из свободы, крайний национализм из сверхнационализма. Из  этого безвыходного
круга есть только  один выход: раскрытие внутри самой России,  в ее духовной
глубине мужественного, личного, оформляющего начала,  овладение  собственной
национальной  стихией,  имманентное пробуждение  мужественного, светоносного
сознания. И я  хочу верить, что нынешняя мировая  война  выведет  Россию  из
этого безвыходного  круга, пробудит  в ней мужественный  дух,  покажет  миру
мужественный лик России, установит внутренне должное  отношение европейского
востока и европейского запада.

        "II"

     Ныне  разразилась, наконец, давно  жданная мировая  борьба славянской и
германской расы.  Давно уже  германизм  проникал в недра  России,  незаметно
германизировал русскую государственность  и русскую культуру, управлял телом
и душой  России.  Ныне  германизм  открыто  идет войной на  славянский  мир.
Германская  раса  -  мужественная, самоуверенно  и ограниченно мужественная.
Германский мир  чувствует  женственность  славянской  расы  и думает, что он
должен владеть этой расой и ее землей, что только он силен сделать эту землю
культурной. Давно  уже  германизм подсылал своих свах, имел своих  агентов и
чувствовал  Россию  предназначенной себе. Весь  петербургский период русской
истории  стоял  под знаком  внутреннего  и  внешнего влияний немцев. Русский
народ почти уже готов был примириться с тем, что управлять им и цивилизовать
его  могут  только  немцы. И нужна  была совершенно  исключительная  мировая
катастрофа, нужно  было  сумасшествие германизма от  гордости и  самомнения,
чтобы Россия  осознала себя, стряхнула  с себя пассивность, разбудила в себе
мужественные силы и почувствовала себя призванной к  великим делам в мире. В
мировой  борьбе  с  германской  расой   нельзя   противопоставить  ей   одну
женственность и покорность славян.  Нужно  раскрыть в  себе мужественный лик
под  угрозой   поглощения  германизмом.   Война  мира  славянского   и  мира
германского не есть только столкновение вооруженных  сил на полях битвы; она
глубже, это  - духовная война,  борьба за  господство  разного духа в  мире,
столкновение и  переплетение  восточного и западного  христианского  мира. В
этой великой,  поистине  мировой  брани Россия не может не осознать себя. Но
самосознание ее  должно быть  и  ее самоочищением. Самосознание предполагает
самокритику и самобичевание. Никогда  бахвальство не было самосознанием, оно
может быть  лишь полным  затмением. Блестящий пример полной  утери истинного
самосознания и полной тьмы от бахвальства и самомнения являет ныне Германия.
Мужественное,  светоносное  сознание  народа  -  всегда критическое,  всегда
освобождающее от собственной тьмы  и  порабощенности, всегда  есть овладение
хаотическими в себе стихиями. И самосознание России должно быть прежде всего
освобожденным от  подвластности и порабощенности у собственной  национальной
стихии.  А это значит,  что русский народ в отношении к своей русской  земле
должен  быть мужествен  и светоносен, должен владеть землей  и  оформлять ее
хаотические стихии, а не растворяться в ней, не  пассивно ей отдаваться. Это
значит также, что человеческое призвано господствовать над  природным,  а не
природное  над человеческим.  Россия  жила  слишком