е достигают и
человеческого   состояния,   остаются   в   состоянии   свинском.   Активное
человеческое совершенствование и  творчество парализованы. В России все  еще
недостаточно раскрыто человеческое начало, оно все еще  в потенциях, великих
потенциях, но лишь потенциях.
     Русская  мораль   проникнута   дуализмом,   унаследованным   от   нашей
своеобразной народной религиозности. Идея  святой Руси имела глубокие корни,
но она заключала в  себе и нравственную опасность для русского человека, она
нередко расслабляла его нравственную энергию, парализовала  его человеческую
волю и мешала его восхождению. Это - женственная религиозность и женственная
мораль.  Русская  слабость, недостаток характера  чувствуется  в этом вечном
желании  укрыться  в  складках одежд Богородицы, прибегнуть к заступничеству
святых. Божественное  начало  не раскрывается изнутри, в самой русской воле,
русском жизненном  порыве.  Переживания своей слабости  и своего окаянства и
представляются религиозными переживаниями по  преимуществу. И мы всего более
нуждаемся  в  развитии  в  себе  мужественного  религиозного начала  во всех
отношениях. Мы должны развивать в себе сознание ответственности и приучаться
возлагать  как можно больше на  самих себя  и на свою  активность.  От этого
зависит будущее  России, исполнение  ее  признания  в  мире.  Нельзя  видеть
своеобразие  России в  слабости  и отсталости. В  силе и  в развитии  должно
раскрыться  истинное  своеобразие России.  Русский  человек должен перестать
возлагаться  на  то, что за  него  кем-то  все  будет  сделано и достигнуто.
Исторический час жизни России требует, чтобы  русский  человек раскрыл  свою
человеческую духовную активность.
     Очень характерно, что  не только в русской народной религиозности  и  у
представителей   старого   русского  благочестия,   но  и  у   атеистической
интеллигенции,  и  у  многих   русских  писателей  чувствуется  все  тот  же
трансцендентный   дуализм,    все    то    же    признание   ценности   лишь
сверхчеловеческого   совершенства   и   недостаточная   оценка  совершенства
человеческого. Так средний радикальный интеллигент обычно думает, что он или
призван перевернуть мир, или принужден остаться в довольно низком состоянии,
пребывать   в   нравственной   неряшливости   и   опускаться.   Промышленную
деятельность  он  целиком  предоставляет той  "буржуазии",  которая, по  его
мнению,  и  не  может обладать  нравственными  качествами. Русского человека
слишком легко "заедает среда".  Он привык возлагаться не на себя, не на свою
активность,  не   на  внутреннюю  дисциплину  личности,  а  на  органический
коллектив,   на  что-то   внешнее,  что  должно  его  подымать  и   спасать.
Материалистическая теория  социальной среды  в  России  есть  своеобразное и
искаженное   переживание  религиозной  трансцендентности,  полагающей  центр
тяжести вне глубины человека.  Принцип  "все  или  ничего"  обычно в  России
оставляет победу за "ничем".

        "III"

     Нужно признать, что личное достоинство, личная честность и чистота мало
кого у  нас пленяют.  Всякий  призыв к личной дисциплине раздражает русских.
Духовная работа над формированием своей личности не  представляется русскому
человеку  нужной и  пленительной. Когда  русский  человек  религиозен, то он
верит, что святые или сам  Бог все за  него сделают, когда же он атеист,  то
думает,  что  все за  него  должна сделать социальная среда.  Дуалистическое
религиозное  и  моральное воспитание,  всегда  призывавшее  исключительно  к
смирению и никогда не призывавшее к чести, пренебрегавшее чисто человеческим
началом, чисто человеческой активностью и человеческим достоинством,  всегда
разлагавшее   человека  на  ангельско-небесное  и  зверино-земное,  косвенно
сказалось  теперь,  во  время  войны. Святости  все еще поклоняется  русский
человек  в   лучшие   минуты  своей  жизни,  но   ему  недостает  честности,
человеческой  честности. Но  и  почитание  святости, этот  главный  источник
нравственного питания  русского народа, идет на убыль, старая  вера слабеет.
Зверино-земное начало в человеке, не привыкшем к  духовной работе над собой,
к  претворению  низшей  природы в  высшую,  оказывается  предоставленным  на
произвол  судьбы. И  в  отпавшем от  веры,  по  современному обуржуазившемся
русском человеке остается  в силе старый религиозный  дуализм.  Но благодать
отошла   от  него,  и  он  остался   предоставленным  своим  непросветленным
инстинктам. Оргия химических инстинктов, безобразной наживы и  спекуляции  в
дни великой мировой войны и великих испытаний для России есть наш величайший
позор, темное пятно на национальной жизни, язва на теле России. Жажда наживы
охватила  слишком  широкие  слои  русского  народа.  Обнаруживается  вековой
недостаток честности  и чести  в русском человеке, недостаток  нравственного
воспитания  личности и свободного ее самоограничения.  И в этом  есть что-то
рабье, какое-то не гражданское,  догражданское состояние.  Среднему русскому
человеку,  будь  он  землевладельцем  или  торговцем,  недостает гражданской
честности и  чести.  Свободные  граждане не  могут  спекулировать,  утаивать
продукты первой необходимости и т. п. во время великого испытания духовных и
материальных  сил  России.  Это несмываемый позор, о котором  с  содроганием
будут  вспоминать  будущие  поколения наряду с  воспоминанием о  героических
подвигах  русской армии, о  самоотверженной деятельности  наших общественных
организаций.  Я верю,  что ядро русского народа нравственно-здоровое.  Но  в
нашем  буржуазно-обывательском  слое  не   оказалось   достаточно   сильного
нравственного гражданского  сознания, нравственной  и гражданской подготовки
личности. Перед этим слоем стоят  не только большие испытания,  но и большие
соблазны.  Русский человек может  бесконечно много  терпеть  и  выносить, он
прошел школу смирения. Но  он  легко  поддается соблазнам  и  не выдерживает
соблазна  легкой  наживы,  он  не  прошел  настоящей школы  чести,  не имеет
гражданского  закала.  Это  не  значит,  что,  так  легко  соблазняющийся  и
уклоняющийся от путей личной и гражданской честности, русский человек совсем
не любит России. По-своему он любит Россию, но он не привык чувствовать себя
ответственным перед Россией, не воспитан в  духе свободно-гражданского к ней
отношения.
     Приходится с грустью  сказать, что святая Русь имеет  свой коррелятив в
Руси  мошеннической.  Это подобно тому, как  моногамическая семья имеет свой
коррелятив  в  проституции.  Вот  этот   дуализм  должен  быть  преодолен  и
прекращен.  Нужно вникать  в  глубокие  духовные  истоки  наших  современных
нравственных язв. В глубине России, в душе русского народа должны раскрыться
имманентная  религиозность   и   имманентная  мораль,  для   которой  высшее
божественное начало  делается внутренно преображающим и творческим  началом.
Это значит, что должен во весь свой рост  стать человек и  гражданин, вполне
свободный. Свободная  религиозная  и социальная психология  должна  победить
внутри  каждого  человека рабскую религиозную  и социальную  психологию. Это
значит  также, что русский человек должен выйти из того состояния, когда  он
может быть  святым, но не  может быть  честным.  Святость навеки останется у
русского  народа,  как  его  достояние,  но  он  должен  обогатиться  новыми
ценностями.  Русский  человек  и   весь   русский   народ   должны   сознать
божественность человеческой  чести  и честности. Тогда  инстинкты творческие
победят инстинкты хищнические.

     Об отношении русских к идеям

        "I"

     Многое  в складе  нашей общественной  и народной психологии  наводит на
печальные  размышления.  И одним  из самых печальных фактов  нужно  признать
равнодушие к идеям и идейному творчеству, идейную  отсталость  широких слоев
русской интеллигенции.  В этом  обнаруживается  вялость  и инертность мысли,
нелюбовь  к  мысли,  неверие в  мысль.  Моралистический склад  русской  души
порождает  подозрительное  отношение  к мысли. Жизнь  идей признается у  нас
роскошью, и  в  роскоши  этой  не видят существенного  отношения к жизни.  В
России  с  самых  противоположных  точек зрения  проповедуется  аскетическое
воздержание  от  идейного  творчества, от  жизни мысли,  переходящей пределы
утилитарно  нужного для  целей  социальных,  моральных или религиозных. Этот
аскетизм в отношении к мысли и к идейному творчеству одинаково утверждался у
нас и с точки  зрения религиозной и  с точки зрения  материалистической. Это
так свойственно русскому  народничеству, принимавшего и самые левые, и самые
правые формы.  Ярко выразилась эта складка  русской души в толстовстве. Одни
считают  у  нас  достаточным  тот   минимум  мысли,  который  заключается  в
социал-демократических  брошюрах,  другие  -  тот,  который  можно  найти  в
писаниях святых  отцов. Брошюры толстовские, брошюры "религиозно-философской
библиотеки  М. А.  Новоселова и брошюры социально-революционные обнаруживают
совершенно  одинаковую  нелюбовь  и презрение  к  мысли. Самоценность  мысли
отрицалась, свобода идейного творчества  бралась под  подозрение то  с точки
зрения социально-революционной,  то с точки зрения религиозно-охранительной.
Любили у нас лишь катехизисы, которые легко  и просто применялись ко всякому
случаю  жизни. Но  любовь  к  катехизисам и есть  нелюбовь к самостоятельной
мысли.  В  России  никогда не  было  ничего  ренессансного,  ничего от  духа
Возрождения. Так печально и уныло сложилась русская  история и сдавила  душу
русского человека! Вся духовная энергия русского человека была направлена на
единую мысль  о  спасении своей  души, о спасении  народа, о спасении  мира.
Поистине  эта  мысль   о  всеобщем  спасении  -  характерно  русская  мысль.
Историческая судьба  русского народа была  жертвенна, -  он спасал Европу от
нашествий  Востока,  от татарщины,  и у  него не хватало сил  для свободного
развития.
     Западный человек  творит ценности,  созидает цвет культуры, у него есть
самодовлеющая любовь к ценностям;  русский человек ищет спасения, творчество
ценностей для него  всегда немного  подозрительно. Спасения ищут  не  только
верующие русские души, православные или сектантские, спасения ищут и русские
атеисты, социалисты и  анархисты. Для дела  спасения  нужны  катехизисы,  но
опасна мысль свободная и творческая. Ошибочно думать,  что лучшая,  наиболее
искренняя  часть русской левой,  революционной  интеллигенции общественна по
направлению  своей воли  и занята политикой. В ней  нельзя найти ни малейших
признаков  общественной  мысли,  политического  сознания.  Она аполитична  и
необщественна,  она извращенными путями ищет  спасения души,  чистоты,  быть
может, ищет подвига и служения миру, но лишена инстинктов государственного и
общественного   строительства.    "Общественное"    миросозерцание   русской
интеллигенции,  подчиняющее  все  ценности  политике,  есть  лишь  результат
великой  путаницы,  слабости  мысли  и  сознания,  смешения   абсолютного  и
относительного.   Русский    интеллигентский   максимализм,   революционизм,
радикализм  есть  особого  рода  моралистический   аскетизм  в  отношении  к
государственной, общественной и вообще исторической жизни. Очень характерно,
что русская  тактика обычно принимает форму бойкота, забастовки и неделания.
Русский интеллигент никогда  не  уверен в том, следует ли принять историю со
всей ее мукой, жестокостью, трагическими противоречиями, не праведнее  ли ее
совершенно отвергнуть. Мыслить над историей  и ее задачами он  отказывается,
он  предпочитает   морализировать  над   историей,   применять  к  ней  свои
социологические схемы, очень  напоминающие схемы  теологические.  И  в  этом
русский интеллигент, оторванный от родной почвы, остается характерно-русским
человеком,  никогда  не имевшим вкуса  к  истории, к  исторической мысли и к
историческому драматизму. Наша  общественная мысль была нарочито примитивной
и  элементарной,  она всегда  стремилась к  упрощению  и боялась  сложности.
Русская интеллигенция всегда исповедывала какие-нибудь доктрины, вмещающиеся
в  карманный  катехизис, и  утопии,  обещающие  легкий  и  упрощенный способ
всеобщего спасения,  но  не любила  и боялась  самоценной творческой  мысли,
перед  которой  раскрывались бы  бесконечно сложные  перспективы.  В широкой
массе так называемой  радикальной интеллигенции мысль не только упрощена, но
опошлена  и  выветрена. Разложение старых идей  в  полуравнодушной  массе  -
ядовито.  Катехизисы  допустимы  лишь в  огненной атмосфере, в  атмосфере же
тепло-прохладной они пошлеют и вырождаются. Творческая мысль, которая ставит
и решает все новые и новые задачи, - динамична. Русская же мысль всегда была
слишком  статична,   несмотря  на  смену   разных   вер  и  по  отношению  к
теократически   охранительным  доктринам   и  по   отношению   к   доктринам
позитивистически-радикальным и социалистическим.

        "II"

     Русская нелюбовь к  идеям  и  равнодушие к  идеям  нередко переходят  в
равнодушие к истине.  Русский человек не очень ищет истины,  он ищет правды,
которую мыслит  то религиозно, то морально,  то социально,  ищет спасения. В
этом  есть что-то характерно-русское, есть своя настоящая русская правда. Но
есть  и  опасность,  есть  отвращение  от  путей  познания,  есть   уклон  к
народнически  обоснованному  невежеству.   Преклонение  перед   органической
народной мудростью всегда  парализовало  мысль  в России и пресекало идейное
творчество,   которое   личность  берет   на   свою  ответственность.   Наша
консервативная  мысль была еще  родовой мыслью,  в ней не было  самосознания
личного  духа. Но это самосознание личного духа мало чувствовалось и в нашей
прогрессивной  мысли.   Мысль,   жизнь  идей   всегда   подчинялась  русской
душевности, смешивающей правду-истину  с  правдой-справедливостью.  Но  сама
русская  душевность не была  подчинена духовности, не  прошла через  дух. На
почве  этого  господства душевности  развивается  всякого  рода психологизм.
Мысль родовая, мысль, связанная со стихийностью земли, всегда душевная, а не
духовная  мысль.  И  мышление  русских  революционеров  всегда  протекало  в
атмосфере душевности,  а не духовности. Идея, смысл раскрывается в личности,
а  не в  коллективе, и  народная мудрость раскрывается  на вершинах духовной
жизни  личностей,  выражающих  дух  народный. Без  великой ответственности и
дерзновения  личного духа не может  осуществляться  развитие народного духа.
Жизнь  идей есть обнаружение жизни духа.  В творческой мысли  дух овладевает
душевно-телесной стихией. Исключительное господство душевности с ее животной
теплотой противится этой освобождающей жизни духа. Величайшие русские  гении
боялись этой ответственности личного духа и с вершины духовной падали  вниз,
припадали к земле, искали спасения в стихийной народной мудрости. Так было у
Достоевского  и  Толстого,  так было  у славянофилов. В русской  религиозной
мысли исключение представляли лишь Чаадаев и Вл. Соловьев.
     Русская  стихийно-народная  душевность принимает  разнообразные,  самые
противоположные формы - охранительные и  бунтарские, национально-религиозные
и интернационально-социалистические. Это  -  корень русского  народничества,
враждебного мысли и идеям. В настроенности и направленности русской народной
душевности  есть что-то  антигностическое,  берущее под  подозрение  процесс
знания.  Сердце  преобладало над  умом и  над  волей. Русский  народнический
душевный  тип  моралистичен,  он ко всему  на свете  применяет исключительно
моралистические оценки. Но морализм этот не  способствует  выработке личного
характера, не создает закала духа. В морализме этом преобладает расплывчатая
душевность, размягченная сердечность,  часто  очень  привлекательная,  но не
чувствуется мужественной воли,  ответственности,  самодисциплины,  твердости
характера.  Русский  народ, быть может,  самый  духовный  народ  в мире.  Но
духовность его плавает в какой-то стихийной душевности, даже в телесности. В
этой безбрежной духовности  мужественное  начало  не овладевает  женственным
началом, не оформляет его. А это и  значит, что дух не овладел душевным. Это
верно   не  только  по  отношению  к   "народу",   но   и  по  отношению   к
"интеллигенции",  которая внешне оторвана  от  народа,  но  сохранила  очень
характерные черты народной психологии. На этой  почве  рождается  недоверие,
равнодушие и  враждебное  отношение  к  мысли, к  идеям.  На  этой же  почве
рождается и давно известная слабость русской воли, русского характера. Самые
правые русские славянофилы и самые левые русские народники (к ним за редкими
исключениями    нужно   причислить   по   душевному    складу    и   русских
социал-демократов, непохожих на своих западных товарищей) одинаково восстают
против "отвлеченной мысли" и требуют мысли нравственной и спасающей, имеющей
существенное практическое применение к жизни. В восстании против отвлеченной
мысли и в требовании мысли целостной была своя большая правда и предчувствие
высшего типа  мысли.  Но  правда  эта тонула  в  расплывчатой  душевности  и
неспособности  к расчленениям и дифференциациям.  Мысль человеческая в путях
человеческого   духа  должна  проходить   через  раздвоение  и  расчленение.
Первоначальная органическая целостность не может быть сохранена и перенесена
в высший тип  духовности, без мучительного  дифференцирующего процесса,  без
отпадения и секуляризации.  Без сохранения этой истины органически целостная
мысль  переходит во  вражду  к мысли,  в бессмыслие, в мракобесный морализм.
Своеобразие и оригинальность русской души не может быть увита мыслью. Боязнь
эта есть неверие в Россию и русского  человека. Недифференцированность нашей
консервативной мысли перешла и к нашей прогрессивной мысли.

        "III"

     В  России  не совершилось  еще  настоящей  эмансипации  мысли.  Русский
нигилизм  был порабощением, а  не  освобождением мысли. Мысль наша  осталась
служебной.  Русские боятся  греха  мысли,  даже когда они  не  признают  уже
никакого греха. Русские все еще не поднялись до того сознания, что в  живой,
творческой мысли есть  свет,  преображающий стихию, пронизывающий тьму. Само
знание есть  жизнь,  и потому  уже нельзя говорить,  что  знание должно быть
утилитарно подчинено жизни. Нам необходимо духовное освобождение от русского
утилитаризма,  порабощающего  нашу  мысль,  будет   ли  он  религиозным  или
материалистическим.  Рабство  мысли   привело  в   широких   кругах  русской
интеллигенции к  идейной бедности и идейной отсталости. Идеи, которые многим
еще продолжают казаться "передовыми",  в сущности  очень отсталые  идеи,  не
стоящие  на  высоте  современной европейской  мысли.  Сторонники  "научного"
миросозерцания отстали  от движения науки  на  полстолетия. Интеллигентная и
полуинтеллигентная  масса питается и живет старым идейным  хламом, давно уже
сданным  в архив.  Наша  "передовая"  интеллигенция  безнадежно  отстает  от
движения  европейской  мысли,   от  все  более  и   более  усложняющегося  и
утончающегося философского и научного творчества. Она верит  в идеи, которые
господствовали  на Западе  более  пятидесяти лет  тому  назад,  она все  еще
серьезно  способна  исповедывать  позитивистическое  миросозерцание,  старую
теорию социальной  среды  и т. п. Но это  есть окончательное  прекращение  и
окостенение  мысли.  Традиционный позитивизм давно  уже рухнул не  только  в
философии,  но и в самой науке. Если никогда нельзя было серьезно говорить о
материализме,  как  направлении  полуграмотном,  то невозможно уже  серьезно
говорить  и  о  позитивизме, а  скоро  нельзя будет  говорить  о  критицизме
Кантовского   типа.   Также   невозможно   поддерживать   тот    радикальный
"социологизм"  мироощущения и  миросозерцания, за  который  все еще держится
интеллигентская   масса   в    России.   Раскрываются