ют,  в  чем  дело,  а  я знаю.  У Аленки на уме средневековые
рыцари. А нашим мальчишкам куда до них!  Вот если бы они носили кольчуги  и
устраивали турниры,  тогда другое дело,  тогда Аленка замечала бы их.  Один
раз был турнир.  Двое подрались из-за Аленки, за гаражами. Десятиклассники.
Наставили друг  другу  синяков,  а потом помирились.  Вежливые такие стали,
пошли мороженым угощаться.  Вот если бы они убили друг  друга,  то  Аленка,
может быть,  и  оплакивала бы их.  Когда я рассказал Аленке,  что из-за нее
подрались за гаражами, она, расчесывая на ночь волосы, спросила:
     - Генка с Вовкой?
     - Генка поставил Вовке огромный фонарище под правый глаз.
     - После чего Вовка, конечно, поднял забрало...
     - Чего?!
     - Вовка сдался?
     - Он Генке нос расквасил...  Потом отдал ему  носовой  платок,  и  они
пошли есть мороженое.
     - Мальчишки!  - презрительно  сказала  Аленка  и  возмущенно  тряхнула
головой.
     Влюбился в Аленку незнакомый мальчишка.  Не из нашего дома. Одно время
он каждый день провожал ее из школы. Не под ручку, конечно. Он шел позади и
молчал. Так за все время и не сказал ни одного слова. Аленка даже не знает,
как его зовут.  Два раза его наши мальчишки отколотили.  За гаражами.  А он
все равно провожал.  Белобрысый такой парнишка с желтым портфелем.  А потом
куда-то исчез.  Перестал провожать.  Не из-за мальчишек, конечно. Наверное,
он далеко жил от нашего дома.  Возвращаясь из школы,  Аленка  первое  время
оглядывалась. Но   белобрысый   мальчишка  с  желтым  портфелем  больше  не
появлялся...
     Аленка чуть не плакала: как она теперь будет жить без книг?  В рюкзаке
лежали романы  Вальтера  Скотта,  Дюма.  Не  могли  мы  по   время   уборки
куда-нибудь засунуть рюкзак? Аленка говорит, что весь дом обыскала: рюкзака
нет.
     - А Дед на что?  - сообразил я.  - Зови старикана,  сейчас твой рюкзак
найдем!
     Я дал Деду понюхать Аленкину книгу, и он отправился на поиски рюкзака.
Дед исключительно толковый пес.  Дедом прозвали его из-за бороды и  седины.
Вообще-то он  еще молодой.  Три года ему.  А седым он родился.  Квадратный,
голова кирпичом,  борода рыжая,  и если покопаться в ней,  то  можно  найти
запутавшиеся колючки  и  репейник.  Эта рыжая борода доставляет нашему Деду
много хлопот.  После еды она становится мокрой и жалкой, как мочалка, и Дед
похож на  дьяка  из кинофильма "Черевички".  Он любит о ковер вытирать свою
бороду.  А если ковра близко нет, то обо что придется. А до чего Дед смешно
выглядит, когда просыпается!  Спать он мог в любое время дня и ночи. Борода
его сбивается на одну сторону, и Дед почему-то выглядит очень виноватым. Он
породистый пес, эрдельтерьер. Хвост у него обрубленный, глаза темно-карие и
очень умные.  Всякий,  кто увидит Деда, не может остаться равнодушным. Одни
говорят: "Какой  красавец!"  Другие:  "Где  такое страшилище откопали?" Дед
добродушный пес:  его не тронь - он никогда не заворчит первым.  Но его все
боятся. Такой уж вид у него внушительный.
     Дед нашел Аленкин рюкзак в пять минут.  Аленка обрадовалась и кинулась
обнимать Деда.  А меня смех разбирал. Я догадался, в чем тут дело. Когда мы
занимались уборкой,  Дед тоже принимал деятельное  участие:  он  таскал  на
свалку всякий  хлам.  Под  горячую  руку  оттащил туда и Аленкин рюкзак.  А
теперь вот принес,  гордый такой.  Я не стал разоблачать Деда.  Он все-таки
собака и читать не умеет. Откуда ему ценить приключенческую классику?
     Из дому вышел отец и присел рядом с нами.  На коленях у  него  толстая
книга. Это  научная книга о твердых сплавах.  Мой отец инженер-конструктор.
Изобретатель.  Проектирует станки и пишет технические книги. По этим книгам
учатся студенты.  Отец еще преподает и Станкостроительном институте. Он три
года не отдыхал,  все некогда было: то проект, то заграничная командировка,
то лекции.  А  в этом году решил вместе с нами провести все лето.  Для того
чтобы отдых был настоящим,  мы решили идти до нашего  дома  пешком.  И  вот
дошли. Только  отдыхать  отец все равно не будет.  Зачем бы тогда он набрал
столько книг? А портативную пишущую машинку зачем взял?
     Мы сидим на крыльце и молчим. Любуемся природой. Дед развалился рядом,
на земле. Его рыжая борода шевелится. В ней заблудился красный муравей. Для
него борода  -  дремучий  лес.  Никак  муравью из нее не выбраться.  Дед не
любуется природой.  Дед дремлет.  Совсем близко,  на сосне,  стучит, как из
крупнокалиберного пулемета, дятел. Шумят огромные сосны и ели. Ветра нет, а
они шумят и шумят. Наверное, ветер запутался в колючих лапах, как муравей в
бороде, и  не выбраться ему на волю.  Солнце потихоньку опускается в озеро.
От нашего дома до озера шагов  пятьдесят.  Вода  у  берегов  потемнела,  из
глубины один за другим выскакивают пузыри и неслышно лопаются.  Подальше от
берега вода все время движется.  Из серебристой становится  зеленой,  потом
синей и наконец желтой. Солнце и вода перемешались.
     В озере,  словно скала,  возвышается остров. Таких странных островов я
еще не  видал.  Он,  как огромный гриб-боровик на толстой ножке,  торчит из
воды. Берега вокруг острова крутые,  обрывистые.  На  острове  сосны,  ели,
осины. Они прямые и высокие, - кажется, уходят в самое небо. Солнце садится
чуть правее острова,  и он весь облит желтым сиянием.  У  береговой  кромки
сливаются два  острова  -  настоящий  и  отражение.  За островом на дальнем
берегу прячется за кустами деревня  Островитино.  С  нашего  берега  ее  не
видно. Зато виден белый двухэтажный дом. Дом стоит на холме у самого озера,
а дальше начинается сосновый бор.  Здесь островитинский детский дом. Сейчас
он называется  школа-интернат.  Там круглый год живут мальчишки и девчонки.
Они сюда приехали из разных мест. У многих нет родителей. Третий день живем
мы здесь,  а  я еще не видел ни одного человека.  Настоящая глушь.  Наш дом
стоит на  отшибе.  В  Островитино,  где  продовольственный  магазин,  можно
добираться по  суше и по воде.  Если идти через бор,  то в деревню попадешь
через семь километров.  Если плыть по воде,  то через три. По воде быстрее,
но у нас лодки нет. У самой воды лежит какая-то развалюха. Днищем вверх. На
ней хорошо  тонуть.  Сел  -  и  сразу   на   дно.   Озеро,   его   называют
Островитинское, тянется  на  двадцать  километров.  В  том  месте,  где оно
выходит к дому лесника,  озеро почему-то называют Каменный Ручей.  Озеро то
сужается, то   разливается   так   широко,   что   берегов  не  видно.  Оно
продолговатое, с тихими заводями и излучинами.  С островками и островами. В
узком месте  торчат  черные сваи.  Когда-то был мост,  а теперь там щуки да
окуни гуляют.  На плесе небольшие островки из кувшинок и водорослей.  Белые
лилии блестят на солнце как снежные комки.  Долго можно любоваться озером -
и никогда не надоедает.
     Заволновались, зашуршали камыши. Из прибрежной осоки высунулся черный,
обсмоленный нос лодки. Рыбак выехал на вечернюю зорьку.  Он сидит в ватнике
на корме,  и три изогнувшиеся удочки ощетинились во все стороны.  В руках у
рыбака длинное весло.  Он,  плавно взмахивая, гребет. Слышно, как со звоном
срываются с весла капли.  На носу лодки плетеный кузов.  Рыбак тихо проехал
мимо и даже головы не повернул.  Думает о чем-то. Лодка постепенно скрылась
за островом.
     Крякнула утка, за ней вторая. Уток не видно. Они прячутся вдоль берега
в камышах.  А когда стемнеет,  начнут свистеть крыльями над нашим домом. На
озере стали появляться и исчезать круги.  Нет-нет и громко всплеснет.  Рыба
играет. Самый клев.  Я никогда не удил рыбу,  но,  глядя на озеро, мне тоже
захотелось очутиться на лодке и тихо плыть вдоль берега, как тот рыбак.
     Отец потушил  папиросу  и  взглянул на нас.  Сейчас будем распределять
обязанности: кто и что должен делать по дому. Надо ухо держать востро, а то
сейчас накидают  дел по горло.  В Ленинграде Аленка помаленьку всю домашнюю
работу переложила на меня.  В магазин за продуктами должна  ходить  она,  а
бегал я.  Даже завтраки и ужины помогал ей готовить. А в воскресенье ходили
в ресторан.
     - Начнем с тебя, Динозавр, - сказал отец.
     Так я и знал!
     - Лучше с Аленки, - сказал я.
     - Папе лучше знать, с кого начинать, - подала голос Аленка.
     - Мы с тобой, Сережа, мужчины и всю мужскую работу возьмем на себя.
     - И половину женской возьмите на себя, - сказала Аленка. - Вас двое, а
я одна.
     - Мы добываем топливо,  огонь,  мясо...  Производим капитальный ремонт
жилища. Тебя ночью комары кусали?
     - Подумаешь, комары! - сказал я.
     - Стекла есть на чердаке, алмаз я достану в деревне...  Алене придется
готовить нам вкусную и здоровую пищу.
     - Как всегда, - сказала Аленка.
     - Мы тоже помогать будем, так ведь, Сережа?
     Когда наша Аленка начинает готовить обед, она как полководец.
     Стоит у плиты в фартуке,  раскрасневшаяся и громким голосом командует:
"Сними кастрюлю - кипит!  Подай шумовку!  А где дуршлаг?" И я подаю,  а что
поделаешь? Я теперь знаю, как называются все эти кухонные штучки-дрючки.
     - А Дед что будет делать? - спросил я.
     Мы стали выяснять, на что способен наш Дед. Способен он был на многое,
но его  способности  оказалось трудно применить к нашему хозяйству.  Можно,
например, Деда послать в магазин за продуктами.  Хлеб он  принесет,  а  вот
конфеты или сыр вряд ли.  Где-нибудь на полдороге обязательно остановится и
подкрепит свои силы.  Можно заставить Деда  добывать  нам  дичь.  Но  охота
весной и  летом  запрещена.  Мыть посуду - пожалуйста.  Дед с удовольствием
будет до блеска вылизывать все тарелки.  Мы остановились на  том,  что  Дед
будет сторожить дом. Самая легкая работа досталась Деду.

                              Глава четвертая

     Как только мы ложимся спать, в доме начинают твориться непонятые вещи.
Изо всех углов доносятся шорохи.  Скрипят доски наверху:  кто-то по потолку
разгуливает. Внизу,  под нами,  в подполе, точат ножи. Против нас, конечно.
"Взых! Взых!" -  слышу  я.  В  кухне  кого-то  обидели.  Доносится  звучное
всхлипывание. Плачет   кто-то,  горькими  слезами  обливается.  А  в  сенях
печальный музыкант струны перебирает.  Жалобные протяжные звуки  за  дверью
долго не умолкают. За шкафом трудолюбиво скрипит сверчок. Я заметил, что он
начинает свою деятельность после заката.  Когда кончает,  я не знаю.  Утром
сверчка не  слышно.  Ветра  нет,  а  сосна,  что  стоит  у дома,  кряхтит и
шевелится. Кто-то огромный обхватил шершавый  ствол  и,  тяжело  отдуваясь,
наклоняет то  в  одну,  то в другую сторону.  Может быть,  лось бока чешет?
Свист крыльев, возня на крыше.  Ночная птица прилетела из чащи и уселась на
наш дом.  Слышно,  как  шуршит,  осыпается  дранка.  Это  сова,  которую мы
прогнали со шкафа.  И с озера доносятся приглушенные,  непонятные звуки. То
кто-то зачмокает,  то резко вскрикнет,  то вдруг раскатится по воде сильный
удар, будто веслом шлепнули.
     О чем  думает  Дед?  Вокруг черт знает что творится,  а он,  наверное,
спит, откинув в сторону все четыре лапы. Сторож называется!
     Я тихонько встаю с нагретой постели и выхожу в сени.  Аленка и отец не
слышат. Они спят.  Сквозь дырявую крышу в сени  заглядывают  яркие  звезды.
Лунный свет облил крыльцо и мохнатые кусты. Сосна перестала качаться. Стоит
прямая и молчаливая.  А из-за нее высунулась береза.  Листья  поблескивают,
будто на  каждом  по  светлячку  сидит.  Кружевная  тень перечеркнула белый
ствол. Тень не стоит на месте - шевелится.  А листья-светлячки мерцают.  За
камышами притихло  глубокое  озеро.  Оно  такого же цвета,  как небо.  Луна
купается в озере,  звезды мигают.  От берега до берега протянулась  широкая
желтая полоса.  Там, где вечером прошла рыбачья лодка, осталась серебристая
дорожка.
     В глубине острова мигнул и сразу же погас огонек.  Остров виден отсюда
как на ладони.  Лунная полоса проходит рядом с ним.  Сколько я  ни  таращил
глаза, огонек больше не загорался. Наверное, показалось.
     Я негромко зову Деда. Громко ночью говорить не хочется. Тишина. Мрачно
смотрит на меня бор.  Молчит.  Но вот закачались кусты,  зашелестела трава,
огнем сверкнули два  глаза.  Мохнатый  ком  выкатился  на  овещенную  луной
травнянистую тропинку. Замахал хвостом.  Холодный нос ткнулся в мою ладонь.
Дед взъерошенный, мокрый; он поворачивает голову в сторону озера, глаза его
вспыхивают розоватым огнем.
     - А если медведь сюда приковыляет? - спрашиваю Деда.
     Дед улыбается.  Он  умеет  улыбаться,  это  мы заметили давно.  Первая
увидела Аленка.  Мы откуда-то возвращались,  а Дед оставался дома. Встречая
нас, он  вдруг  в первый раз улыбнулся.  Сморщил черный нос и оскалил зубы.
Зубы у Деда острые.  Он никогда и не нюхал зубного порошка,  а зубы  всегда
белые, даже зависть берет.
     - Он смеется! - закричала Аленка. - Честное слово, смеется!
     Мне очень  нравится Дед,  когда смеется.  Но он не так уж часто делает
это. Дед - серьезный пес. Напрасно я усомнился в нем: старикан честно несет
службу. Весь в росе выкупался.
     Снова вспыхнул на острове огонь - я не ошибся,  - вспыхнул и  на  этот
раз не погас, а, наоборот, длинным языком вытянулся вверх, ярко разгорелся.
В небо взметнулись искры.  Горячий отблеск огня заиграл на соснах, у костра
заметались длинные тени. Тени сходились и расходились. Наверное, так раньше
дикари плясали, радуясь огню.  Кто бы мог быть ночью на острове? Берега там
крутые, высоко  вздымаются  над водой.  Костер еще раз выбросил в небо сноп
искр и погас.  Словно его  водой  залили.  Пропали  тени,  и  снова  остров
нахохлился, почернел.
     Долго я смотрел на остров.  Не хотелось мне быть там ночью.  И  почему
костер так неожиданно погас?  Будто сам по себе загорелся и потух. В голову
полезла какая-то чертовщина:  страшные истории про утопленников и  нечистую
силу. Вспомнил  рассказ Гоголя "Майская ночь,  или Утопленница".  Разбудить
отца и Аленку?  Не поверят.  Скажут, со сна примерещилось. А утром смеяться
будут. Я еще раз провел рукой по курчавой спине Деда и пошел спать. В сенях
не сразу нащупал  ручку  двери  и  почувствовал  неприятный  холодок  между
лопатками. В  городе  такого со мной не случалось.  Закутавшись с головой в
одеяло, я крепко закрыл глаза.
     А сверчок все скрипит и скрипит.  Нет,  он не скрипит, он рассказывает
историю о том,  как попал в этот старый дом и что с ним  приключилось.  Это
очень занимательная  история,  смешная  и печальная...  Про сову и крысу...
Рассказывай, сверчок, я не буду спать, я буду слушать...

                                Глава пятая

     Аленка мыла полы.  На мокрых половицах  играли  в  пятнашки  солнечные
зайчики. Аленка наступала на них босыми ногами. Она опускала тяжелую тряпку
в ведро с мутной вспененной водой и шлепала об пол.  Потом,  не вставая  на
колени, нагибалась  и таскала тряпку назад и вперед.  Голые Аленкины ноги и
руки забрызганы грязной водой.  Каждую субботу она мыла полы.  Это к ней от
мамы перешло. Мама всегда по субботам занималась уборкой.
     Я сидел на подоконнике и дразнил Деда.  Показывал ему фигу.  Фигу  Дед
терпеть не мог. Как только ему показывали кукиш, ом начинал громко лаять. Я
так и не знаю,  за что Дед фигу невзлюбил.  Кукиш я ему показывал от нечего
делать.  Лодки у нас нет, а без лодки какая рыбалка? С берега? Неинтересно.
С берега мелочь берет. Окунишки и плотва. Крупная рыба на глубине.
     - На кого Дед лает? - спросила Аленка, выпрямляясь.
     - Лает, - ответил я.
     - Принеси воды.
     - Пол чистый, - сказал я.
     Мне не  хотелось  на такой жаре тащиться к озеру за водой.  Деду кукиш
показывать куда приятнее.  Но Дед все ленивее лаял и наконец совсем  умолк.
Надоело ему  гавкать  на фигу.  Он прилег в тени под окном и глаза прикрыл.
Отвернулся от меня.
     - Я кому сказала?
     Сейчас Аленка рассердится.  Она стояла передо мной и держала  в  руках
тряпку. Волосы взлохмачены,  на щеке пятно.  С тряпки на пол капает грязная
вода.
     - Что за привычка чистые полы мыть? - сказал я.
     - Я с самого утра не разгибаю спину,  а он...  - Аленка сделала шаг ко
мне.
     - Никому твоя чистота не нужна.
     - Ты пойдешь за водой?
     - Где я ее возьму? Я уже все озеро вычерпал - ни капли не осталось.
     Я едва  успел  спрыгнуть с подоконника:  над моей головой прошелестела
тряпка. Она упала  на  тропинку.  Дед  навострил  уши,  нехотя  поднялся  и
отправился обнюхивать  тряпку.  Немного  погодя  из  окна  вслед за тряпкою
вылетело жестяное ведро.  Оно с грохотом покатилось по траве.  Когда Аленка
моет полы,  она злая как ведьма.  Это я заметил давно.  Все, кто моют полы,
почему-то всегда злые.  Мой сосед Севка в субботу вообще уходит из дому  на
весь день,.  И  его  отец где-нибудь задерживается.  В субботу их мать моет
полы.
     Я поднял ведро и пошел за водой. Уж раз спрыгнул с подоконника, почему
бы и не сходить? Тем более что Аленку я уже разозлил. Кипит, как чайник.
     Закончив уборку,  Аленка  подобрела.  Она  выкупалась,  позагорала  на
песчаном берегу.  С полчаса.  Кожа  у  Аленки  белая  и  быстро  на  солнце
краснеет. Сестра  всегда  боится сгореть.  А мне хоть бы что,  ко мне загар
хорошо пристает. И если раз-другой слезет кожа - не беда. Снова загорю.
     Аленка надела на купальник сарафан и подошла ко мне.  Я лежал на песке
и большим пальцем ноги выковыривал ямку.
     - Давай заблудимся? - сказала Аленка.
     - Заблудимся? - удивился я.
     - Вернемся  и  Ленинград  -  будет о чем рассказывать...  Заблудимся в
лесу, а нас потом найдут.
     - А если не найдут?
     - Люди в океане терпят кораблекрушение - и их всегда  находят,  А  что
такое человек в океане?
     - Капля в море, - подсказал я.
     - В наш век окончательно заблудиться невозможно. Обязательно найдут...
Вертолеты и все такое.
     - Вертолеты  -  это  хорошо,  -  сказал  я.  -  Нам спустят веревочную
лестницу, и мы поднимемся в кабину,  а потом полетим...  Я еще ис летал  на
вертолетах.
     - Ты не струсишь ночью в лесу?
     - Ночью? - спросил я.
     - Нас будут разыскивать завтра, - сказала Алемка. - Одну ночь придется
провести в лесу. Знаешь как здорово? Мы будем спать на деревьях.
     - Давай оставим дома записку, что мы заблудились, - нас сразу же будут
искать, - предложил я. - Отец вернется из деревни часа через два.
     - Остряк, - сказала Аленка.
     Мне понравилась Аленкина идея. Я представил, как ребята из нашего дома
рты разинут,  когда я им расскажу,  как мы  с  Аленкой  заблудились  и  нас
двадцать два вертолета разыскивали три дня.  Нет, лучше неделю разыскивали.
Мы голодали,  а они летали над  лесом  и  разыскивали  нас.  Мы  сидели  на
деревьях, спасались  от  волков и медведей...  Нет,  лучше от одних волков.
Медведи могут забираться на деревья.  Нам не поверят,  что мы  от  медведей
спасались.
     - Заблудимся? - спросила Аленка.
     - Ты как хочешь, - сказал я. - До вечера я согласен заблуждаться, а на
ночь пойду домой... Боюсь, что на дереве я не засну.
     - Возьми матрас, - сказала Аленка. - И подушку.
     - А кто понесет?
     - С тобой лучше не связываться, - сказала Аленка.
     - Вертолеты будут? - спросил я.
     - Конечно,   -  сказала  она  и,  на  ходу  снимая  сарафан,  побежала
переодеваться. Влезла в свои любимые брюки и черную рубашку.
     Мы отправились в лес. Сначала шли по тропинке, потом она вдруг куда-то
исчезла. В просвете деревьев еще была видна крыша нашего дома.  Сосны и ели
скоро все заслонили.  Аленка шла впереди.  Я на всякий случай стал замечать
дорогу. В какой-то книжке я прочел,  что если  не  хочешь  заблудиться,  то
оставляй знаки. Я принялся потихоньку обламывать у маленьких сосенок ветви.
Поднял с земли крепкий сук и стал им царапать толстые стволы. Аленка ничего
не замечала, она шла напрямик в глубь леса.
     Километрах в двух от дома нас догнал Дед. Он невозмутимо сунулся носом
в мою  руку  и  помчался к Аленке за