внезапно дал газ и стал
выезжать на проезжую часть...
     В такие считанные секунды,  когда смертельная  опасность  нависла  над
тобой и  от нее уже не уйти,  мозг человека работает,  как никогда,  ясно и
четко, трезво оценивая обстановку.  Глаз фиксирует все с точностью сложного
оптического прибора,   мозг,   не   уступая   самой   совершенной   в  мире
кибернетической машине,   молниеносно   обработав   поступившую   в    него
информацию,  выдает тот единственно верный шанс на спасение, который только
возможен. Другого уже не будет.  Сигналы посланы,  теперь  все  зависит  от
того, как точно их выполнят твои руки,  ноги,  взведенные, как курок ружья,
мышцы.
     Сорока был лишь пассажиром, но глаза его зафиксировали все, что дальше
произошло, до  мельчайших  подробностей.  Он  видел  сквозь  заднее  стекло
двигающиеся головы  парней и девушек,  лица их размазались в бледные желтые
пятна; затем его внимание переключилось на катастрофически приближающийся к
ним пыльный  бок  "Жигулей"  с  вдавленными  в  кузов блестящими рукоятками
дверей; совсем рядом,  будто крысиный хвостик,  нервно бился по гудящему от
колес асфальту  прикрепленный к заднему бамперу электростатический ремешок;
врезалась в память даже косая трещина на пластмассовом красно-желтом заднем
фонаре. По  левой  стороне шоссе с гулом реактивного самолета надвигался на
них тяжелый грузовик с блестящим,  будто  подобравшимся  в  прыжке  могучим
быком или буйволом на радиаторе.
     Мотоцикл попал  в  классическую  аварийную  вилку,  из  которой  почти
невозможно спастись.  Когда  Саша  вынужден  был  пойти на обгон,  водитель
"Жигулей" стал прижимать его к левой стороне дороги,  по которой  навстречу
им двигался   грузовик,   внезапно  появившийся  из-за  скрытого  деревьями
поворота. На этом узком шоссе мотоцикл мог бы протиснуться между грузовиком
и "Жигулями"  лишь  в  том  случае,  если бы "Жигули" посторонились,  снова
приняли вправо,  ближе  к  обочине.  Грузовику  же   совсем   некуда   было
отодвинуться, он  занимал  большую часть шоссе,  по обеим сторонам которого
тянулись глубокие придорожные кюветы.
     В такой почти  безнадежной ситуации - их в лепешку расплющило бы между
двумя машинами - Саша Дружинин принял единственное,  самое верное  решение.
Рассчитав, что скорость грузовика меньше, чем мотоцикла и "Жигулей", он дал
полный газ и,  выкроив каких-то полтора метра,  выскочил из вилки на  левую
сторону, с  ревом  пронесся  мимо  самого  радиатора грузовика (Сорока даже
разглядел на круто округлившейся груди  белого металлического быка сквозную
черную дырку),  перемахнул через кювет и... последнее, что запомнил Сорока,
- раскинувшийся над ними зеленый шатер ветвей,  ослепительный блеск залива,
усеянного черными камнями,  два человека,  вытаскивающих на песок красную с
голубым лодку,  и мелькнувший у самых глаз белый с  синими  полосами  Сашин
шлем...
     А потом кратковременный полет в воздухе, хлесткие удары колючих ветвей
по лицу,  смолистый  запах хвои,  странное разноцветное мелькание в глазах,
будто он заглянул в калейдоскоп,  тяжелый  всхлипывающий  удар  обо  что-то
твердое и яркая красно-зеленая вспышка уже не в глазах,  а внутри всего его
собранного в упругий комок существа.
     И все.   Полное  безразличие  ко  всему  на  свете.  Черная  бархатная
обволакивающая темнота без боли, запаха, звука.

                             Глава двенадцатая

     - Вот вы - работник станции,  ни  разу  не  обслуживали  "Жигули"  ЛЕЧ
двадцать три шестьдесят восемь? - спрашивал следователь.
     - Не помню, - отвечал Сорока. - Много машин прошло через мои руки.
     - Этот  человек  не  знаком  вам?  - Следователь достал из внутреннего
кармана любительские права с фотографией и протянул ему.
     На Сороку смотрел широколицый человек,  сфотографированный в рубашке с
отложным воротником. Волосы темные, небольшие глаза и короткая прическа. На
вид водителю  лет  двадцать  пять.  "Борис  Михайлович  Борисов",  - прочел
Сорока.
     - Я никогда его не видел, - твердо ответил он.  Следователь вздохнул и
спрятал права.  Они беседовали в  кабинете  начальника  травматологического
отделения зеленогорской больницы.
     Второй раз приходил сюда к Сороке следователь.  Ему уже за сорок, лицо
усталое, под  глазами  мешки.  Первый  раз  он  пришел на другой день после
аварии. Сорока лежал на койке, обвязанный бинтами, и еще плохо соображал, у
него было сотрясение мозга.  По правде говоря, он не очень хорошо и помнит,
что спрашивал следователь и что он отвечал. Кружилась голова, подташнивало,
и все время тянуло в сон. Он даже не помнит, когда следователь ушел.
     Теперь Сороке лучше,  он уже может ходить.  Глядя в лицо  следователю,
Сорока спросил:
     - Вы их задержали?
     И сам  понял,  что  сморозил глупость,  раз следователь показал права,
значит, водитель задержан.
     - Он был пьян? - не дожидаясь ответа, снова спросил Сорока.
     - Кого вы имеете в виду? - поинтересовался следователь.  - Их в машине
было пять человек.
     - Шесть, - поправил Сорока.
     - В  "Жигулях"  шестеро и не поместятся,  - возразил следователь.  - А
водитель был совершенно трезв.
     - Он преступник,  - заявил Сорока.  Он уже знал, что Саша погиб в этой
аварии, и тяжело переживал. - Он в тюрьме?
     - Сразу и в тюрьме, - усмехнулся следователь. - Еще надо доказать, что
он преступник.
     - Что доказывать? - загорячился Сорока. - Он сбил нас и скрылся...
     - Во-первых,  он не сбил вас, а вы сами, превысив скорость, вылетели с
проезжей части на обочину,  во-вторых,  он и не подумал скрываться, а сразу
остановился, оказал вам первую медицинскую помощь и  доставил  в  ближайшую
больницу.
     - Он? - не поверил Сорока.
     - Эксперты  из  дорожной  инспекции,  обследовав  место  происшествия,
пришли к заключению,  что в аварийной ситуации повинен  водитель  мотоцикла
Александр Дружинин, - бесстрастным голосом сообщил следователь.
     - Неправда!  - вскричал Сорока.  - Водитель  "Жигулей"  загнал  нас  в
кювет!
     И он подробно рассказал,  как все произошло.  Даже упомянул про белого
быка на  радиаторе  грузовика.  Следователь  внимательно  выслушал,  сделал
пометки в блокноте, который он держал раскрытым на коленях, потом сказал:
     - Это  ваша  точка  зрения,  пострадавшего  в аварии,  а у нас имеются
показания водителя "Жигулей",  шофера  грузовика,  других  свидетелей...  И
главное -  заключение  дорожной  экспертизы...  Зачем вы пошли перед крутым
поворотом на обгон "Жигулей"?
     - Другого выхода не было, - ошарашенно ответил Сорока.
     - Кто вас просил преследовать "Жигули"? - жестко спросил следователь.
     - Они превысили скорость, и мы подумали, что водитель пьян...
     - Вы  подумали!  -  покачал  головой  следователь.  -  В   обязанности
общественников не   входит   преследование  нарушителя  на  трассе,  как  в
детективных фильмах...  Вы должны были записать номер машины  и  немедленно
сообщить о нарушителе в ближайший пост ГАИ.  А они сами найдут способ,  как
задержать машину.
     - Мы думали... - совсем растерялся Сорока. - Мы не хотели их упустить.
     - Без вас бы нашли их и наказали,  - сказал следователь  и,  помолчав,
прибавил: - Вот чем оборачивается ваше ковбойство.
     - При чем тут ковбой? - возмутился Сорока. - Человек погиб! Саша...
     - Я понимаю,  это жестоко,  - сказал следователь, - но в этой трагедии
вы сами виноваты,  мальчишки...  И вот ваша  главная  ошибка:  раз  машина,
несмотря на  сигналы,  не  останавливается,  спрашивается:  какой  смысл ее
преследовать? У "Жигулей" больше скорость,  чем у "Явы",  и вся эта  погоня
смахвает на ребячество,  на желание поиграть в "полицейских и воров"...  Не
надо вам было их догонять,  проще повернуть обратно и сообщить на пост ГАИ.
У нас есть рация,  радары, а вы тут учинили погоню, как в фильме "Безумный,
безумный мир".
     - Еще  раз безумный,  - без улыбки поправил Сорока.  - Трижды безумный
мир.
     - Сплошь  и  рядом недисциплинированные водители не останавливаются по
требованию общественных инспекторов, и что же - каждого нужно преследовать?
Раз номер  записан,  значит,  не  на  следующем,  так на другом перекрестке
нарушитель будет задержан. Все посты радиофицированы.
     Уходя, он  сказал,  чтобы  Сорока  в  следующий  вторник в десять утра
пришел в отделение милиции.  Следователь знал,  что Сороку  на  той  неделе
выписывают.
     Сорока не находил себе места в  больнице.  Вторую  неделю  его  держат
здесь. Сашу несколько дней назад похоронили, он умер на операционном столе,
не приходя в сознание.  При ударе о дерево  у  него  оказался  проломленным
череп. Будь у него на голове шлем, он наверняка остался бы жив.
     Сорока отделался сравнительно легко:  у него  было  сотрясение  мозга,
перелом ключицы и вывих плеча.
     Саша все рассчитал правильно:  вырвался вперед, благополучно проскочил
под самым  носом  у  грузовика,  но не мог он предвидеть,  что за пределами
шоссе, которое сулило им смерть,  налетит на единственное огромное  дерево,
которое именно в этом месте заслоном встало на их пути...
     Лежа на больничной койке,  Сорока мысленно тысячу  раз  повторил  этот
последний путь на мотоцикле с Сашей Дружининым,  скрупулезно искал ошибку в
его действиях, приведших к катастрофе. Искал и не находил. Будь он, Сорока,
за рулем  мотоцикла,  наверное,  точно так поступил бы.  Сорока умел водить
мотоцикл, так же как трактор и автомобиль, но ему было далеко до мастерства
Саши, ведь  тот был спортсмен-гонщик.  Поэтому Сорока и не обратил внимания
на тот факт,  что Саша с юридической точки зрения нарушил правила движения.
Эксперты, измерявшие  тормозной  путь  мотоцикла,  установили,  что,  когда
затормозили "Жигули",  Саша мог вполне  затормозить  вслед  за  ними  и  не
вылезать на  левую сторону шоссе для того,  чтобы совершить обгон...  Это и
был единственный Сашин просчет.  Конечно, любой мотоциклист затормозил бы и
не пошел на обгон, тем более что близко был поворот, из-за которого в любой
момент могла выскочить на прямую встречная машина  (и  она  выскочила),  но
Саша был  спортсмен,  ему  было  свойственно  рисковать.  И его риск был бы
оправдан, если бы "Жигули" вдруг не  прибавили  ходу...  Уже  потом  Сорока
прочел объяснение  водителя  "Жигулей":  тот  писал,  что  он действительно
сначала хотел  остановиться  и  даже  включил  мигалку,  но,  увидев   знак
"остановка запрещена"  (знак  действительно стоит перед кривой),  он поехал
дальше, чтобы остановиться сразу за  поворотом,  где  запрещающее  действие
знака кончалось...
     Медсестра нашла Сороку в самом дальнем  конце  коридора,  он  стоял  у
окна, прижавшись лбом к прохладному стеклу.
     - Пришли к тебе, - сказала она. - Опять целая орава.
     В вестибюле  он  увидел  Алену,  Гарика,  Сережу.  Они натащили всякой
всячины: печенья, конфет, яблок и даже лимонов.  Зачем ему? Не лезет Сороке
кусок в горло.
     Он только стал вставать с койки,  когда к нему  в  первый  раз  пришли
Алена, Сережа, Гарик и Владислав Иванович.
     В палату разрешили пройти только двоим - Алене и ее отцу. С остальными
Сорока перебросился несколькими словами из раскрытого окна палаты.
     Сережа первый забил тревогу,  не  дождавшись  Сороки  на  даче.  После
дежурства Саша должен был его туда подбросить.  Когда же Сорока не появился
на второй и  на  третий  день,  Сережа  помчался  на  станцию  технического
обслуживания и там все узнал...
     Тогда Сорока лишь коротко сообщил им об аварии.  Был он весь в бинтах,
и еще  болела голова.  Владислав Иванович немного поговорил с ним,  как мог
ободрил и ушел,  Алена задержалась подольше.  В  белом  больничном  халате,
глазастая, незнакомая, она смотрела на Сороку и молчала. Зачем-то взяла его
ободранную и измазанную йодом руку и стала слушать пульс.
     - Сердце у меня и порядке, - через силу улыбнулся Сорока.
     - А что болит?
     - Ничего, - ответил он.
     - Врешь, Сорока, - упрекнула она. - Я вижу, тебе больно.
     Она так  и  не  убрала  руку,  и он не сделал попытки отнять свою.  Он
сидел, прислонившись спиной к подушке,  она - на койке рядом. В палате были
еще больные,  и  Сорока  молчал,  хотя  ему  хотелось ей сказать что-нибудь
хорошее.
     У Алены  были  очень  грустные  глаза.  Таких  он у нее еще никогда не
видел.
     - Жалко Сашу, - всхлипнула она. Глаза ее заволокло слезами.
     - Послезавтра похороны, сходи, пожалуйста, - попросил Сорока.
     Алена кивнула.  Он  дал ей номер телефона Наташи Ольгиной,  та скажет,
куда прийти.
     Вместе с   ребятами   он   вышел   в  сквер.  Был  солнечный  день,  и
выздоравливающие гуляли по тропинкам.
     - Как машина? - поинтересовался Сорока, лишь бы что-нибудь сказать.
     - Мы на ней к тебе приехали, - ответил Гарик. - Хочешь посмотреть?
     Сорока покачал головой.
     - Я позвонила в институт и сказала,  что ты  в  больнице,  -  сообщила
Алена. - Они пообещали принять у тебя экзамены, как только выйдешь.
     - Я тебе учебники принес, - вспомнил Сережа и протянул тяжелую сумку.
     - Потом отдашь, - укоризненно взглянула на брата Алена.
     Сорока не привык к такому вниманию,  не знал,  что сказать,  смущался,
хотя ему было приятно видеть их, чувствовать их дружбу, внимание.
     - В понедельник меня выпишут, - сказал он.
     - Мы приедем за тобой, - пообещал Гарик.
     - Не  надо,  -  отказался  Сорока.  -  Эта  волынка  может  весь  день
тянуться... Встретимся вечером на даче.
     - Мне папа пообещал купить  мотоцикл,  -  похвастался  Сережа.  -  Как
только получу права. Ты меня будешь учить?
     Алена, заметив, как по лицу Сороки пробежала тень, подтолкнула брата в
спину.
     - Ты чего? - удивился тот.
     - Конечно, - улыбнулся Сереже Сорока. - У тебя получится.
     Больных стали  звать  на  обед.  Сорока  проводил  друзей  до   ворот,
посмотрел, как  они забрались в "Запорожец",  помахал рукой.  Возвращаясь в
палату,  он подумал, что надо было как-то по-другому вести себя с ребятами.
Были моменты,  когда  и сказать было нечего.  Не привык он чувствовать себя
больным, несчастненьким... Да еще этот дурацкий халат, стоптанные шлепанцы.
     В палате  он  положил  сумку  с  гостинцами  и учебниками на тумбочку,
присел на койку и задумался:  экзамены надо срочно сдать, иначе он подведет
ребят, в конце этого месяца они едут в Островитино...
     - Сорокин,  ты почему не в столовой?  - Пожилая  медсестра  загородила
собой проем двери. - Иди обедай, а потом снова принимай гостей...
     Поковырявшись ложкой в жидком супе  с  лапшой  и  с  трудом  проглотив
котлету, он  поспешно  спустился  вниз  -  там  ждали  его Ольга Васильевна
Татаринова и  ее  двоюродная  сестра,  Мария  Ильинична.  В  руках  у   них
объемистая сумка с гостинцами...


     Сорока пристально смотрел на него.  Он такой же,  как и на фотографии,
только прическу изменил:  на снимке коротко подстриженные волосы спускаются
на глаза,  скрывая широкий лоб,  а сейчас они  длиннее  и  зачесаны  набок.
Человек, сидящий  напротив  него,  спокойно  выдержал  взгляд,  улыбнулся и
сказал:
     - Мы никогда не встречались.
     Это верно, Сорока тоже никогда его не видел.
     - Вы  -  автомобилист  и  ни разу не приезжали на станцию технического
обслуживания? - задал вопрос следователь.
     - Я  - гонщик,  - пояснил Борисов.  - У нас в мотоклубе свои ремонтные
мастерские.
     - А вы знаете этого человека? - спросил следователь.
     - Не знаю, - ответил Сорока.
     Следователь поочередно  их  спрашивал  и  что-то записывал в протокол.
Борисов отвечал,  хотя и спокойно, чувствовалось, что слова свои взвешивал.
Да, он не остановился по требованию общественников... Скорость превысил, он
не отрицает.  Почему не остановился?  Потому что спешил,  их ждали гости на
даче в Зеленогорске,  а потом товарищ следователь и сам,  очевидно,  знает,
какие настырные эти ребята  -  общественники:  остановят  и  полчаса  будут
мурыжить... Если бы был с ними инспектор ГАИ, он бы без звука остановился.
     - Потерпевший утверждает,  что  вы  специально  подстроили  аварию,  -
сказал следователь.
     - Только в детективных фильмах такое бывает,  - рассмеялся Борисов.  -
Может быть,  потерпевший докажет,  что я был в сговоре с шофером грузовика,
который вымахнул из-за поворота,  когда  они,  нарушив  правила,  пошли  на
обгон?
     - Если бы вы остановились, ничего бы не было, - заметил следователь.
     - Я  включил  указатель  поворота  и  хотел остановиться,  - продолжал
Борисов, - но,  увидев знак,  запрещающий  остановку,  поехал  дальше...  А
мотоциклист должен был соображать,  что делать, тем более он общественник и
на обгон ему идти не следовало, знак ведь был: обгон запрещен!
     - Вы видели,  что мы пошли на обгон,  и могли бы принять вправо, но вы
не уступили дорогу, - сказал Сорока.
     - Я вас на этом участке не видел, - ответил Борисов.  - Во-первых, там
кривая, во-вторых, в машине было много народу, что затрудняло задний обзор.
     - Сколько вас было в машине? - спросил следователь.
     - Пятеро, - ответил Борисов.
     - Вас было шесть человек,  - возразил Сорока.  - Двое впереди и четыре
сзади.
     - Вы ошиблись, - сказал Борисов. - Пятеро.
     Нет, не мог он ошибиться! Сзади сидели две девушки и два парня... Хотя
какое это  имеет  значение?  Борисов  высадил  всех на шоссе,  а его и Сашу
погрузил в машину и доставил в больницу.
     - Так сколько все же было людей в машине? - перевел взгляд следователь
с Сороки на него.
     - Я вам сказал: пятеро, - спокойно ответил Борисов.
     Сорока промолчал. Головы парней и девушек то маячили в заднем окне, то
пропадали. Может, и впрямь он ошибся?
     Очная ставка в  кабинете  старшего  следователя  ничего  не  изменила.
Сорока не  смог  доказать,  что авария была преднамеренной.  Борисова он не
знал, а тот его.  Фамилии девушек и двух парней, что были в машине, тоже ни
о чем не говорили их Сорока тоже не знал.
     И потом они ведь пассажиры,  следователь с ними разговаривал,  не  все
даже толком  поняли,  что  произошло.  Показания  они  дали.  Сорока прочел
протокол.
     Борисов держался  в  кабинете  следователя уверенно,  как человек,  не
чувствующий за собой никакой вины.  Он даже  поинтересовался:  когда  права
вернут? Следователь ответил, что это дело госавтоинспекции.
     Они вместе вышли  из  кабинета,  в  дверях  Борисов  пропустил  Сороку
вперед. Молча  вышли  на улицу.  Борисов подошел к салатным "Жигулям",  тем
самым, распахнул дверцу и оглянулся на Сороку.
     - Хотите, подброшу?
 "   "Или он действительно  не  виноват,  или  циник,  каких  поискать",  -
подумал Сорока,  хромая  к  машине.  У него оказалась поврежденной коленная
чашечка. Правда, хирург сказал, что ничего опасного, скоро пройдет.
     Сорока подошел к нему, впился в глаза. будто там, в глубине его темных
зрачков, спряталась правда.
     - Ты убил Дружинина, - тихо сказал он,  с трудом сдерживаясь, чтобы не
схватить его за горло.
     Ни один мускул не дрогнул на лице Борисова.  Отвернувшись, он нырнул в
машину и, взявщись за ручку двери, сказал:
     - Я  много  раз  попадал  в  аварии...  - Он отпустил дверцу и засучил
рукав. Вся рука от локтевого  сустава  до  предплечья  была  в  красноватых
шрамах с точечками скобок. - Это последняя травма... И всякий раз я обвинял
кого угодно:  механика,  трассу, машину, только не себя... А виноват всегда
на поверку оказывался я сам...  Поверьте,  виноват в аварии только водитель
мотоцикла.
     Захлопнул дверцу, включил мотор и сразу резко взял с места.


     Прямо из милиции Сорока поехал за город на кладбище.  Наташа Ольгина -
она тоже  наведалась в больницу - подробно объяснила,  как найти могилу.  И
вот он, свежий холмик, заваленный траурными венками и живыми цветами. Цветы
уже поблекли,  съежились.  Сюда  он  положил  и  свой  букет в целлофановой
обертке. Здесь все