ф, что его построил, в гробу перевернется...
     - Я  письмо  написал  Председателю  Совета  Министров РСФСР,  - сказал
Сорока.
     - Он тебя,  конечно,  послушается...  - рассмеялся Гарик.  - Президент
Каменного острова  шлет  послание  Председателю  Совмина!..   Что   же   ты
предложил?
     - Здесь откроется летний  пионерлагерь,  -  ответил  Сорока.  -  Будут
приезжать отдыхать ребята из Москвы и Ленинграда.
     - Это тебе сообщил Председатель Совета Министров?
     - Я верю, что так будет, - сказал Сорока.
     - Жаль, что ты не настоящий президент, - улыбнулся Гарик.
     Они поднялись по выщербленным ступенькам в дом.  Из трещин выглядывали
зеленые хохолки травы. Штукатурка со стен осыпалась, обнажая кое-где желтую
щепу, под ногами похрустывали сухие комки глины. В комнатах лепные потолки,
высокие изразцовые  печи.  В  облицованной  плиткой  умывальной   сиротливо
торчали из  стен  медные с прозеленью водопроводные краны.  На втором этаже
поселились голуби. Они косили на незваных гостей круглыми горошинами глаз и
недовольно бубнили.
     В одной из комнат Сорока остановился и, опершись спиной о косяк двери,
отсутствующим взглядом  уставился в окно.  На лице столь несвойственная ему
мягкая, грустная улыбка.
     - Здесь стояла моя железная койка с лопнувшей пружиной, -  кивнул он в
угол комнаты. - А здесь спал Коля Гаврилов, - показал он место у изразцовой
печи. - Ночью он зубами скрипел.
     - Наш детдом был куда беднее, - вспомнил прошлое и Гарик. - Мы жили не
в графском дворце, а в двухэтажном деревянном доме, построенном сразу после
войны. Когда шел дождь,  крыша гудела,  а железные  карнизы  бренчали,  как
балалайки...
     - А мы зимой,  лежа на койках,  слушали вьюгу...  - Сорока  кивнул  на
печку. - Это не печь,  а настоящий орган!  Как задует ветер с севера, так и
заиграет на разные голоса.  Прелюдию Баха... Нет, правда, это совсем не то,
что обычно  завывает  в  дымоходе  обыкновенной  печи,  -  здесь  настоящий
оркестр... Слушаешь эту музыку - и забываешь, где ты... Какие-то незнакомые
странные картины возникают перед глазами...  Средневековые замки, рыцарские
турниры, звон мечей, топот коней...
     - Ты романтик, - удивленно посмотрел на него Гарик.
     - Давай  сходим  как-нибудь  в  филармонию,  -  без  всякого  перехода
предложил Сорока.
     - Уволь, братец! - отмахнулся Гарик. - Я на музыкальные фильмы и то не
хожу, а ты - в филармонию!
     - А в пивную?
     - Это  другое  дело,  - заулыбался Гарик,  не почувствовав подвоха.  -
Такая филармония по мне...
     - Теперь понятно,  почему ты так легко отказался от Алены,  - глядя на
него, сказал Сорока.
     - Почему же?
     - Как бы тебе  объяснить...  Алена  -  это  поэзия,  музыка,  а  тебя,
дружище, тянет в пивную...
     - Алена - филармония,  Нина - пивная? - Гарик наимурился и отвернулся.
- Так я тебя понял?
     - Очень уж ты меня примитивно понял,  - поморщился Сорока.  -  Я  Нину
вовсе не имел в виду.
     Только что,  вспоминая о своей детдомовской жизни,  они,  как никогда,
почувствовали себя близкими, родственными душами, и вот сейчас это ощущение
общности исчезло.  Сорока и сам бы не смог себе объяснить,  почему он задел
больное место приятеля. Неужели ему и в самом деле обидно, что его друг так
легко изменил Алене?..  Стоило появиться Нине - и  он  забыл  про  девушку,
которую, как  он  утверждал,  любил  два года.  Что-то тут было не так,  не
сходились концы с концами.  И это Сороку тревожило.  Хотя, казалось бы, ему
надо было  радоваться:  Гарик  сам открыл ему дорогу к Алене.  Так сказать,
снял вето,  наложенное мужской дружбой.  Но он не радовался,  а  мучительно
размышлял: что  же  все-таки  произошло?  Здесь,  на  Островитинском озере,
буквально а течение нескольких дней одна за другой рвались  старые  прочные
привязанности, возникали новые - и тоже с треском рвались...
     С того самого дня,  когда Сорока,  рискуя собой,  остановил на  глухом
проселке машину   и  почти  силой  вытащил  из  нее  Алену,  они  почти  не
разговаривали. Девушка  замкнулась  в  себе  и   явно   его   избегала,   а
навязываться Сорока  не  хотел.  Ну,  что  с Аленой происходило,  можно еще
понять, но Гарик и Нина его удивляли!  Они были неразлучны и смотрели  друг
на друга влюбленными глазами.  И это уже была не игра.  Если вначале Гарик,
может быть,  и пытался вызвать у Алены ревность,  то теперь  все  это  было
позади. Для него существовала только Нина,  и больше никто.  Он по-прежнему
выказывал дружеское внимание Алене,  но это было совсем другое внимание,  -
точно так же он мог относиться к любой девушке.  Кстати,  Алена была только
благодарна ему за это.  У них даже установились новые  ровные  товарищеские
отношения. Больше  они  не  подковыривали друг друга,  не задирались.  Да и
Гарик стал вести себя смелее с ней,  спокойнее.  Он  больше  не  терялся  в
разговоре, не  злился.  Былое напряжение,  которое делало его в присутствии
Алены неловким и подчас неумным,  исчезло.  Гарик стал таким,  каким он был
всегда: жизнерадостным, веселым.
     И вот сейчас,  Сорока это сразу почувствовал,  Гарик всерьез обиделся.
Не за себя - за Нину. Это тоже было на него не похоже...
     - Я не знаю, что со мной случилось, - подавив обиду, начал Гарик. - Ты
и сам, Сорока, догадывался, что она меня не любит.
     "Догадывался... - усмехнулся про себя Сорока. - Знал!"
     - Я  помню,  ты  мне  намекал об этом там,  в Комарове...  - продолжал
Гарик. - А Нина...  Сначала думал:  мол,  буду волочиться за ней напропалую
назло Алене... А потом вдруг понял, что это, понимаешь, серьезно.
     - Когда это произошло "потом"? - спросил Сорока,
     - Мы  с ней любим друг друга,  - сказал Гарик.  - И я думаю,  этим все
сказано.
     - А как же... Борис?
     - Это не имеет значения,  - беспечно ответил Гарик.  - Бориса  нет.  И
больше не будет. Я верю Нине.
     - Вам можно позавидовать... - вырвалось у Сороки.
     После разговора  с  Аленой  он  всю  ночь провел на Каменном острове у
костра, размышляя:  как  ему  поступить?  Он  вспомнил   слова   Владислава
Ивановича, который сказал, что доверяет Сороке своих отпрысков... Но не это
заставило его чуть свет выйти на дорогу,  притаиться за сосной и  два  часа
караулить "Жигули".  Не мог он допустить,  чтобы Алена поехала с человеком,
который наверняка     расчетливо     воспользуется     ее     романтической
восторженностью. Именно  расчетливо.  Незаметно  было,  что  Длинный  Боб с
первого взгляда  влюбился  в  девушку.  Он   держался   как   человек,   не
сомневающийся в том, что девушка окажется в его руках. Иначе Сорока никогда
не решился бы помешать Алене.
     Но Борис  мог только принести ей несчастье,  и Сорока в этом ни минуты
не сомневался.  Он знал о Борисе то, чего еще не знала Алена. Такой человек
способен на  все.  В  этом  Сорока еще на станции техобслуживания убедился.
Убить доверчивое животное,  потянувшееся  к  тебе  за  угощением...  И  он,
Сорока, чуть было добровольно не отдал ему в руки Алену?..
     Несколько раз приходила в голову мысль рассказать девушке о  том,  как
герой ее  романа  убил  ручную  косулю.  Ту  самую,  которую Алена когда-то
целовала и носила на острове на руках...  Но по его законам чести это  было
бы не  по-мужски.  Пусть  лучше  она  никогда  не  узнает об отвратительной
кровавой драме, что произошла на берегу Островитина...
     - Старина,   -   положил   ему  на  плечо  руку  Гарик.  -  Зная  твою
щепетильность в вопросах чести, хочу сказать, что я и Алена... В общем, она
свободна...
     Сорока мрачно посмотрела ему в глаза,  и Гарик,  не выдержав  взгляда,
медленно опустил голову.  Он понял, что не надо было этого говорить. Ничего
не сказав,  Сорока быстро спустился  со  второго  этажа  вниз.  Под  ногами
хрустела осыпавшаяся штукатурка.  Внизу грохнула, по-видимому, сорвавшись с
последней петли,  дверь,  гулкое эхо, вспугнув голубей, пробежало по пустым
комнатам и  затихло на чердаке.  Гарик вздохнул,  потер ладонью подбородок,
чему-то улыбнулся,  будто прислушиваясь к  себе,  и,  осторожно  ступая  по
грязному полу, пошел вслед за приятелем.


     Инна и Алена загорали на острове и тоже беседовали, только о мужчинах.
Тлеющими угольками  посверкивали  в траве цветочки клевера.  По ним ползали
пчелы. Сосны и ели подпирали ослепительно синее небо.  В  ветвях  тренькали
синицы, а  в траве трещали кузнечики,  гудели пчелы,  перелетая с цветка на
цветоок.
     Услышав скрипучее "га-га-рх!", Нина приподнялась и взглянула на озеро:
сразу за камышами и осокой плавала большая темно-серая птица.  Длинная  шея
ее изгибалась, когда она дотрагивалась до воды.
     - Посмотри, какая красавица! - сказала Нина.
     - Гагара, - взглянув на птицу, определила Алена.  - Она и раньше здесь
жила... И тоже была одна.
     - А где же ее гагар? - улыбнулась Нина.
     - Он изменил ей,  и гагара его  прогнала,  -  без  улыбки  проговорила
Ллепа. - Она гордая и принципиальная.
     - И теперь страдает в одиночестве,  - включилась в игру Нина,  хотя по
ее лицу скользнула тень.
     Они немного полежали молча, провожая прищуренными глазами проплывающие
над островом облака.  Алена,  приподнявшись на локтях,  взглянула на озеро:
гагара исчезла. Наверное, надолго нырнула.
     - Не думай о нем, Алена, - сказала Нина. - Не стоит он этого.
     - Тебе же он нравился? - равнодушным голосом заметила Алена.
     - Я ничего тебе плохого про него не стану рассказывать,  но...  лучше,
если ты его забудешь.
     - Это  что,  ревность?  -  Алена приоткрыла один глаз и с любопытством
взглянула на девушку.
     - Поверь, я желаю тебе добра, - ответила Нина.
     - Ты же с ним приехала?  Значит,  он  тебе  не  безразличен?  -  Алена
пытливо смотрела на Нину.
     - Наверное, я слабохарактерная, - сказала Нина. - И потом, не хотелось
компанию нарушать:  ведь  мы еще зимой договорились насчет этой поездки.  И
даже отпуска взяли в одно время.
     - Тебе было неприятно, когда он стал ухаживать за мной?
     - Я привыкла, - усмехнулась Нина. - Он никогда со мной не считался.
     - Я тебя не понимаю, - отвернулась от нее Алена и снова стала смотреть
на небо.
     - Я  буду  счастлива,  если  он оставит меня в покое,  - сказала Нина.
Трудно ей говорить о Борисе.  Да, она была влюблена в него. Ее познакомил с
ним Глеб. Борис часто заходил в комиссионный. У него с Глебом были какие-то
дела. Заглядывал к ней в отдел.  Прошлым летом они вместе провели отпуск  в
Прибалтике.  Вот там-то, в Паланге, Нина по-настоящему и узнала Бориса. Ему
нравилось, чтобы девушки ходили за ним по пятам и страдали... Он получал от
этого удовольствие   и   не  скрывал  этого.  Он  любил  подчеркивать  свое
превосходство,  к присутствии других выказывал равнодушие и пренебрежение к
своей девушке...  Нет,  Нина  не  хочет даже вспоминать обо всем,  что было
между ними. Да, она согласилась с ними поехать, но знала, что это последняя
поездка с Садовским...
     - Ты любила его?  - помолчав,  спросила Алена.  - Можешь не  отвечать,
знаю, что любила.
     - Я и не собираюсь скрывать, - ответила Нина.
     - Мне  противны парни,  которые рассыпаются в комплиментах,  ходят как
тени по пятам,  угадывают каждое твое  желание...  А  Борис  не  такой.  Он
настоящий мужчина.
     - Это его любимая поза.  Ему нравится причинять  боль  людям,  которые
слабее его, а это неблагородно! И совсем не свойственно настоящим мужчинам.
     - Странно это слышать от тебя,  - задумчиво произнесла  Алена.  -  Мне
казалось, что ты его любишь.
     - Любила, - поправила Нина. - А это совсем разные вещи.
     - И ты совсем-совсем равнодушна к нему?
     - Хочу надеяться, что это так, - ответила Нина.
     - А  мне он нравится,  - мечтательно произнесла Алена.  - Когда я вижу
его, со мной что-то происходит;  мне  на  все  наплевать,  я  готова  любую
глупость выкинуть...
     - Мне это знакомо,  - невесело улыбнулась Нина.  -  Скажу  тебе  одно:
такой человек,  как  Борис,  не пригоден для семейной жизни.  Несчастная та
будет женщина, которая свяжет с ним свою судьбу...
     - Ты рассуждаешь, как... как совсем взрослая женщина, - сказала Алена.
     - Я и есть взрослая...  - рассмеялась Нина.  - И мне уже пора думать о
замужестве.
     - Ты красивая, тебя любой возьмет, - заметила Алена.
     - Мне  любой не нужен,  - став серьезной,  ответила Нина.  - Мне нужен
такой... - Она запнулась и замолчала.
     - Какой? - Алена с интересом повернулась к ней.
     - Я не хотела бы, чтобы мой муж походил на Бориса, - сказала Нина.
     - И Сорока его терпеть не может... - помолчав, проговорила Алена.
     - Думаю, что у него для этого есть веские причины.
     - Из-за чего они все-таки поругались? - поинтересовалась Алена.
     - Разве он тебе не рассказал? - удивилась Нина.
     - Кто?
     - Сорока.
     - Он расскажет... Жди!
     И тогда Нина поведала,  что произошло  на  берегу  озера.  Про  ручную
косулю, топор,  капканы  и  схватку...  Даже  про то,  что Сорока похоронил
убитую косулю на острове. Это видел Глеб.
     - Я  ничего  не  знала...  - растерянно произнесла Алена.  А я думала,
он...
     - Из-за тебя? - улыбнулась Нина. - Плохо же ты знаешь своего Сороку...
     - В этом-то вся и беда... - вздохнула Алена. - Он не такой, как все...
И я не знаю, хорошо это или плохо.
     - А ты, думаешь, такая, как все? - с улыбкой посмотрела на нее Нина.
     - Как ты относишься к Сороке? - спросила Алена.
     - Уж если ты его не знаешь,  то для меня он и подавно загадка, - после
продолжительной паузы ответила Нина.
     Когда они впервые встретились на Кондратьевском,  Нина была влюблена в
Бориса и  не  особенно  заинтересовалась случайным знакомым.  Несколько раз
видела из окна своего  дома,  как  он  медленно,  будто  кого-то  поджидал,
проходил по улице.  Конечно,  она почувствовала, что вызвала в нем интерес,
может быть,  даже понравилась,  но,  когда встретила второй раз,  у Летнего
сада, уже ничего не почувствовала.
     Женским чутьем Нина угадала,  что Сорока влюблен, только не в нее, а в
другую девушку.  И  Нина  в  самом  зародыше подавила в себе возникший было
интерес к этому большому молчаливому парню.  Казалось, он отгорожен от всех
невидимым барьером.  А заглянуть за этот барьер суждено не каждому,.. Когда
он говорил с ней,  смотрел на нее,  ей казалось,  что  он  в  мыслях  своих
далеко-далеко. Точно  так  же  он  разговаривал  и  смотрел  на  близнецов,
которые, вечно соревнуясь друг с другом,  не прочь были бы  пофлиртовать  с
ним.
     И он не рисовался,  не играл.  Просто был совсем из другого теста, чем
их общие знакомые. Он не умел ухаживать за девушками, не искал их общества,
как Гарик,  Глеб или Борис,  сам держался от них на расстоянии и их  держал
точно на такой же дистанции.
     - Сдается мне,  что счастлива будет та девушки,  которую  этот  парень
полюбит, - сказала Нина.
     - Пусть будет так,  а если такой девушки на свете не существует?  -  с
вызовом ответила  Алена.  -  Такие  цельные  и  чистые натуры,  как Сорока,
стремятся к идеалу, а ты ведь знаешь - идеальных девушек не бывает.
     - Мне кажется, вы были бы замечательной парой...
     - Я не хочу о нем говорить,  - резко сказала Алена и перевернулась  со
спины на  живот.  Нина  окинула  оценивающим  взглядом  ее стройную фигуру,
округлые плечи с ямочками, длинные ноги и, хотя она знала, что в общем-то у
нее тоже  вполне приличная фигура и она нравится мужчинам,  испытала легкую
зависть к Алене.
     - Красивая ты, Аленка! - с нотками восхищения в голосе заметила она. -
Наверное, парни по тебе с ума сходят?
     Не дождавшись  ответа,  она улыбнулась и,  зажмурив глаза,  подставила
лицо солнцу.
     - Эй,   девочки-и!  Вас  тут  еще  никто  не  украл?  -  услышали  они
жизнерадостный голос Гарика.
     От причала по узкой тропинке поднимались на остров Гарик и Сорока.

                            Глава девятнадцатая

     Вечером над   домом   лесника   пролетел   зеленый   вертолет.  Сороке
показалось, что он на миг замедлил свой полет; мелькнула мысль: вот сейчас,
как когда-то  прежде,  отделится  от  него  круглый  продолговатый вымпел и
устремится к земле... Но с острова не взмыл вверх голубой шарик с картонной
рыбкой. Никто  не  подал  знак  вертолетчикам,  и  они,  наверное,  даже не
посмотрели вниз - знают, что на Каменном острове пусто...
     Вертолет исчез за высокими деревьями, умолк гул мотора.  Надо съездить
на аэродром к летчикам.  У него там много осталось знакомых.  Почему их  не
видно на  озере?  Раньше  почти каждую неделю на выходные кто-нибудь из них
приезжал на рыбалку. А какую уху они, бывало, запаривали на острове!..
     Сорока видел,  как  мимо проплыла в сторону деревни одна лодка,  потом
вторая. На первой сидели два рыбака,  на  другой  -  один.  Местные  рыбаки
возвращались домой с вечерней зорьки.
     Послышался негромкий гул мотора,  и Сорока сразу  насторожился.  Лодка
должна показаться  из-за  нависших  над  водой  кустов  ивы  и  пройти мимо
острова. Конечно,  она может обогнуть его и с другой стороны,  но этот путь
короче
     "Казанка" стремительно вырвалась на чистую полоску воды.  Озеро  будто
раскололось на  две  части.  Одна,  темно-свинцовая,  морщинясь и волнуясь,
отступила к острову, а вторая, золотисто-розовая, весело катилась к берегу.
     На "казанке"  сидели трое:  один нахохлился на корме,  положив руку на
румпель, двое  расположились  на  средней  скамье.  Лодка  высоко  задирала
плоский заостренный  нос,  и  все  же Сорока заметил у ног рыбаков какой-то
громоздкий предмет,  сверху  прикрытый  выгоревшим  брезентом.  У   острова
"казанка" замедлила  ход,  отчетливо  слышались  редкие  хлопки  мотора  на
холостом ходу. Донеслись невнятные мужские голоса. Затем мотор снова взвыл,
и лодка, миновав остров, понеслась дальше, в сторону Каменного Ручья.
     Сорока не отрывал от  нее  напряженного  взгляда,  пока  "казанка"  не
скрылась за травянистой Утиной косой, далеко выступающей от берега.  Он еще
некоторое время прислушивался к трескучему  шуму  и  удовлетворенно  мотнул
головой, услышав, что мотор сбавил обороты, а вскоре и совсем заглох.
     Нагнувшись, Сорока поднял брезентовый  мешок,  из  которого  наподобие
гигантских лягушачьих лап торчали синие ласты, и, выпрямившись, прямо перед
собой увидел Алену. Секунду они молча смотрели друг на друга.
     - Какой тихий вечер, - первой нарушила молчание девушка.
     Сорока промычал в  ответ  что-то  невнятное  и  нетерпеливо  пошевелил
плечом, давая понять,  что ему нужно идти,  но Алена загородила дорогу и не
собиралась отступать.
     - Я не знала, что ты любишь ночью купаться, - сказала она.
     - Это моя давняя страсть...  - пробормотал он,  прислушиваясь:  где-то
вдали послышался  металлический  стук,  затем негромко,  но мощно залопотал
двигатель.  Это был не лодочным мотор - похоже, что заработал автомобильный     1
движок.
     - Пожалуй, я тоже выкупаюсь, - произнесла Алена,  с интересом наблюдая
за ним.
     - Я люблю один.
     - Ты не очень-то вежлив.
     - Извини,  я спешу,  - сказал он и,  осторожно отстранив ее с  дороги,
быстро зашагал вдоль берега по лесной тропинке.
     - Почему ты не сказал, что он зарубил топором нашу косулю? - глядя ему
в спину, спросила она.
     Он остановился.  Медленно, будто нехотя, повернулся к ней. Прядь волос
свесилась ему  на правый глаз.  Он отвел ее свободной рукой и чуть приметно
улыбнулся.
     - Ты ведь все равно узнала об этом.
     Она быстро подошла к нему и, глядя в глаза, сердито сказала:
     - Твое  идиотское  благородство  когда-нибудь тебе дорого обойдется...
Подумаешь, нашелся Дон Кихот!
     - Теперь  ты  хоть  знаешь,  что  я  не из-за тебя набил ему морду,  -
усмехнулся он.
     - Зачем он ее убил, Тима? - тихо спросила она. - Это чудовищно!
     - Мне самому непонятно, - признался он.
     - Он думал, о