Когда там, на шоссе, подшибли тебя с Сашей, они
тоже ехали на дачу.
     - Где она?
     - Я там не был, - помолчав, ответил Гарик. - Нина говорила, не доезжая
Зеленогорска.
     - Только  бы  хватило  бензина,  -  сквозь  стиснутые зубы пробормотал
Сорока.
     - Я же говорил: у меня канистра...
     - Нам нельзя останавливаться, мы их тогда упустим, - покосился на него
Сорока. - Неужели не соображаешь?
     - Ты тоже хорош!  - не остался в долгу  Гарик.  -  Вместо  того  чтобы
выручать из лап этого подонка Алену, стоишь на тротуаре, разинув рот!
     - Тут я дал маху, - согласился Сорока и надолго замолчал.
     Впереди идущая  "Волга" включила подфарники.  Здесь,  за городом,  все
окрест было  белым.  Лишь  желтели  на   болоте   холмы   песка,   намытого
земснарядом. Снежинки,  бешено  вращаясь,  трассирующими  очередями неслись
навстречу. Казалось,  они должны были залепить все лобовое стекло,  но  оно
было чистым.  Справа широким желтым столбом выстлался на рельсах яркий луч.
С нарастающим  шумом  поравнялась  с  машиной  электричка.  Какое-то  время
"Запорожец" и она шли бок о бок,  потом электричка стала медленно обгонять.
Один за другим не спеша проплывали зеленые,  припущенные  снегом  вагоны  с
желтыми квадратами   окон.  Здесь  была  кривая,  и  электричка  изогнулась
наподобие гигантской многочленистой гусеницы.  Выйдя на прямую,  электричка
быстро ушла вперед.
     "Жигули" мчались далеко впереди.  Сигнальные  огни  все  еще  не  были
включены.  Так они миновали Лисий Нос, Разлив, Солнечное! За городом совсем
стало мало машин.  Иногда с протяжным  шумом,  окруженные  снежным  вихрем,
проносились красные сверкающие разноцветными огнями туристские автобусы.
     Между "Жигулями" и "Запорожцем" ехала черная "Волга".  Она свернула  в
Репино. Теперь их никто не разделял.
     Гарик достал сигареты, закурил.
     - Дай мне одну, - коротко бросил Сорока.  Гарик удивленно посмотрел на
него, потом улыбнулся, сам прикурил ему сигарету и неловко сунул в рот.
     - Ты же не куришь, - заметил Гарик.
     - Если мотор заглохнет... - сказал Сорока. - Нам их будет не достать.
     Гарик взглянул  на дрожащую почти на нуле стрелку и промолчал.  Сорока
выжимал из "Запорожца" все возможное.  А как  известно,  при  быстрой  езде
двигатель жрет больше бензина.
     Но "Запорожец" их не подвел: бензина хватило.
     Миновав Комарово,  или,  как Алена называла дачный поселок,  "Комары",
"Жигули" неожиданно  свернули  к  заливу.  Узкая  неровная   дорожка   была
припорошена снегом. Высокие сосны и ели, соприкасаясь заснеженными ветвями,
стояли на  обочинах.  На  берегу  виднелись  крашеные  стандартные  дачи  с
неряшливыми пристройками.   Возле   одной   безобразно   громоздилась  куча
древесного угля.  Снег лишь сверху прикрыл  ее.  Все  это  они  рассмотрели
потом. Как только "Жигули" свернули на дорожку, Сорока приткнул "Запорожец"
вплотную к обочине и,  сказав Гарику,  чтобы не вылезал,  осторожно  закрыл
дверцу;  вглядываясь в сгущающиеся сумерки, торопливо зашагал по дороге, на
которой отчетливо отпечатались ребристые следы протекторов.
     "Жигули" остановились  у  невысокой  зеленой  ограды приземистой дачи.
Сорока видел,  как Длинный Боб,  торопясь и  оглядываясь  на  свою  машину,
ключом открывал замок на воротах.  Оставив его болтаться в петле запора, он
распахнул створы и почти бегом кинулся к "Жигулям".  Въехав  на  территорню
дачи, он  снова  закрыл  ворота.  Правда,  не  на замок.  На секунду замер,
вглядываясь в ту сторону,  где за сосной укрылся Сорока, затем повернулся и
побежал к  машине.  Открыл дверцу - и оттуда вылезла Алена,  а вслед за ней
Глеб. Он  не  спеша  обошел  машину,  открыл  багажник  и   достал   оттуда
вместительную сумку. Слышно было, как звякнули бутылки.
     У машины происходил какой-то спор, слышался взволнованный голос Алены,
глуховатое бормотание   Боба.  Глеб  демонстративно  отошел  в  сторону  и,
прислонившись к небольтому сарайчику,  крытому  зеленым  шифером,  закурил.
Весь вид  его говорил,  что он тут ни при чем,  ничего не знает,  ничего не
слышит...
     Сорока, стоя  за  толстой  сосной,  с  трудом  сдерживал себя:  ему не
терпелось перескочить через невысокий  штакетник  и  броситься  к  ним.  Но
девушка совсем   не  казалась  испуганной,  наоборот,  она  сама,  судя  по
отдельным словам,  которые сюда  доносились,  что-то  сердито  выговаривала
Садовскому, а тот, нагнув лобастую голову, оправдывался...  Ну, выскочит он
из-за укрытия, подбежит к ним, а дальше? Возьмет Алену за ручку и уведет от
этого подонка?  И потом,  еще неизвестно,  как она на все это посмотрит. Не
хотелось бы Сороке увидеть в ее  глазах  насмешку...  Вот  он,  мой  верный
рыцарь, снова явился спасать свою возлюбленную...
     Сорока был в нерешительности.  Он бы знал,  как поступить, если бы они
силком потащили девушку в дом, если бы она позвала на помощь...
     Борис что-то отрывисто сказал,  потом достал из кармана куртки ключи и
швырнул Глебу.  Тот  ловко  поймал  их  и,  взяв сумку,  направился к даче.
Поднялся на низенькое крыльцо и,  ссутулившись,  стал  просовывать  ключ  в
скважину. Борис  кивал  Алене  на дачу,  что-то быстро говорил,  как обычно
жестикулируя длинными руками.  Алена вдруг отвернулась от него и пристально
посмотрела на  ту  самую сосну,  за которой прятался Сорока,  затем кивнула
Борису и первой пошла по белой тропинке к даче.  Глеб уже открыл парадную и
скрылся внутри.  Вспыхнули сразу три окна в доме. Видно было, как Глеб одну
за другой задернул плотные зеленоватые шторы.  Теперь неяркий свет с трудом
пробивался в узенькие щели между шторой и окном.
     Алена скрылась в коридоре,  Длинный Боб,  прежде  чем  закрыть  дверь,
снова бросил беспокойный взгляд на дорогу.  Сороке даже показалось,  что он
заметил его,  потому что в лице его что-то  дрогнуло,  он  отбросил  желтую
прядь со  лба,  еще  раз внимательно посмотрел на дорогу и лишь после этого
закрыл на собой дверь. Слышно было, как в замке скрежетнул ключ.
     Больше не   таясь,  Сорока  одним  прыжком  перемахнул  через  зеленый
штакетник, подбежал к окну,  но  в  этот  момент,  словно  нарочно,  кто-то
изнутри плотно  сомкнул две гардины.  Сорока внимательно осмотрелся:  в дом
можно попасть только через окно.  Причем его сначала нужно выбить,  так что
будет шум,  треск,  звон  -  и они успеют принять какие-то меры.  На всякий
случай он осторожно потянул за железную ручку,  дверь  заперта.  Приложился
ухом к холодным доскам,  но не услышал ни звука.  Если бы дверь открывалась
вовнутрь, он с размаху навалился бы на нее  и  выломал,  а  так  ничего  не
получится. Оторвется ручка, и все.
     Стоять столбом на крыльце и прислушиваться  было  глупо,  надо  что-то
немедленно предпринимать. Тревога все больше овладевала им.
     Сорока обошел небольшой зеленоватый дом  кругом.  С  залива  доносился
глухой шум.  Финский  залив  давно  был скопан льдом,  но недавняя оттепель
растопила береговую кромку, и темно-свинцовая вода с ледяной шугой набегала
на голубоватые торосы, разъедая их будто ржавчина.  Здесь, у самого залива,
тянул холодный ветер, поскрипывали на ветру высокие деревья.  Снежная крупа
зло колола лицо.
     Увидев прислоненную к веранде  лестницу,  Сорока  взглянул  на  крышу:
кажется, квадратное чердачное окошко чуть-чуть приотворено. Не  раздумывая,
он забрался наверх и,  осторожно  ступая  по  заснеженной  железной  крыше,
подобрался к  окну.  Отворил  его  и с трудом протиснулся на чердак.  Здесь
темно и сыро,  пахнет старым тряпьем и кошками.  Под ногами  доски,  поверх
которых толстый  слой  опилок.  Поэтому  шагов  почти не слышно.  Налетев в
кромешной тьме на опрокинутое цинковое корыто,  Сорока остановился и замер.
Ему показалось,  что бабахнул колокол.  И действительно,  внизу послышались
шаги, скрипнула  дверь,  вспыхнул  свет,  и  Сорока  совсем  близко  увидел
квадратное отверстие,  через  которое можно спуститься с чердака в коридор.
Он не видел,  кто вышел из дома, но слышал, как человек, скрипя половицами,
ходил по коридору,  останавливался,  прислушиваясь. Пробормотав: "Проклятые
кошки!" -  человек  ушел  в  дом,  и  снова  стало  темно,  но  Сорока  уже
безошибочно знал, где чердачное отверстие.
     Сидя на чердаке,  слушая свист ветра  и  тревожный  шум  деревьев,  он
задумался... Догадается,  интересно,  Гарик заправить машину? Отсюда ничего
не видно, кроме раскачивающихся вершин деревьев.  Алене не нравится, что он
дерется, но  как  в  данном  случае лучше всего было бы поступить?  Вызвать
милицию? Но никакого состава преступления нет. Сидят люди за столом и мирно
беседуют. Алену  никто волоком в дом не тащил,  она сама вошла.  Но раз она
позвонила ему,  Сороке,  на  работу,  причем   впервые,   -   значит,   она
почувствовала опасность. И вот он здесь. А она этого не знает.
     Не знает и он,  зачем Длинный Боб  привез  ее  сюда,  хотя  догадаться
можно...  В таком случае и Алена могла бы сообразить, но она все-таки вошла
в дом,  хотя и после некоторых колебаний.  Могла бы и не войти,  позвать на
помощь. Нет, она гордая, караул никогда не закричит.
     Будь бы Садовский чужой,  незнакомый ей человек,  Сорока, и секунды не
колеблясь, бросился  бы ей на выручку,  но Алена была в Бориса влюблена,  и
они не раз встречались.
     Нет, он  сам  не будет ломиться в дом,  устраивать скандал.  И там,  у
института, он только потому сразу  не  бросился  к  ним,  что  хорошо  знал
характер Алены.  Она слишком была независимой и не любила опеку.  Даже отец
избегал вмешиваться в ее дела.  Насмешки в ее  глазах  -  вот  чего  боялся
Сорока.
     И сейчас,  сидя на  холодном  темном  чердаке  и  слушая  сухой  треск
обламывающегося, подмытого водой льда на заливе,  он ждал,  когда Алена его
позовет.
     А она не звала.
     С пушечным выстрелом распахнулась дверь,  в глаза ударил яркий снег, и
Сорока, весь  напрягшись,  отшатнулся  от  отверстия.  Краем глаза он успел
заметить, что в коридор вышел Глеб.  На плечи  небрежно  наброшена  куртка,
шапка на затылке,  в зубах сигарета.  Длинный Боб, прикрыв дверь, так что в
коридоре осталась лишь узкая полоска света, негромко сказал:
     - Погуляй, старик, понадобишься, я тебя позову...
     - Не забудь, ты обещал... - хихикнул Глеб.
     - В машине, где запаска, бутылка...
     - Найду,
     - Прошвырнись вокруг - нет ли тут кого поблизости...
     - По-моему, тихо, - ответил Глеб. - На соседних дачах - ни огонька.
     - У института она все время озиралась, будто ждала кого-то...
     - Ловко я ее сцапал?  - негромко хохотнул Глеб.  - Она  и  пикнуть  не
успела.
     - Зато потом, когда опомнилась, у меня клок волос вырвала...
     - А может, зря мы все это? - взглянул на него Глеб. - Поднимет шум...
     - Ладно, отваливай, - сказал Боб.
     Глеб вышел, а Боб закрыл за ним дверь. Тот сразу же застучал кулаками.
     - Э-э, зачем закрываешь?
     - Я потом открою, болван!.. - прошипел Борис.
     Дверь в комнату затворилась,  и  стало  тихо.  Так  тихо,  что  Сорока
услышал стук   своего  сердца,  потом  пришел  откуда-то  ровный  шум.  Это
раскачивались на ветру сосны.  Сорока с трудом  удерживался:  ему  хотелось
немедля спрыгнуть вниз и ворваться и комнату.  Хорошо, что Боб не догадался
эту дверь запереть.  Воображение рисовало самые ужасные  картины,  он  даже
скрипнул зубами. Ненависть к этому человеку переполняла его. Мало того, что
он убил Сашу Дружинина,  потом зарубил ручную косулю,  теперь  Алена...  От
нечеловеческого напряжения  заныли  скулы,  сердце  гулко  бухало  у самого
горла. Он знал, что пора вмешаться, но чего-то ждал. И дождался! Из комнаты
послышался шум борьбы, приглушенный крик Алены...
     Спрыгнув вниз,  он плечом зацепил настенную полку, и на пол с грохотом
посыпалась всякая всячина. Хрустнуло под ботинком стекло. Он рванул на себя
дверь и ворвался в комнату.  Яркий свет ударил в глаза,  и  он,  моргая,  в
замешательстве остановился.  Когда глаза привыкли к свету, он увидел стол с
бутылками, рюмками и  раскрытыми  консервными  банками.  Бросился  в  глаза
засохший осыпавшийся  букетик  цветов  в высокой зеленой вазе,  стоявшей на
подоконнике.
     Одним прыжком он покрыл расстояние от порога до дверей второй комнаты,
где слышался шум борьбы, приглушенные крики Алены.  На широкой тахте, мягко
освещенной торшером,  боролись  Алена и Длинный Боб.  Задыхаясь от внезапно
нахлынувшего бешенства, он оторвал распаленного Бориса от девушки и, подняв
до уровня  своей  груди,  с  силой  швырнул на пол.  Алена,  взлохмаченная,
растрепанная,  со слезами на глазах, скорчилась на тахте, подобрав под себя
ноги.
     Вскочив на ноги и округлив бешеные глаза,  Боб бросился на Сороку,  но
тут же  снова  со  стоном  покатился по полу.  Держась за стену,  поднялся,
секунду с лютой ненавистью смотрел на Сороку,  потом неожиданно  прыгнул  в
сторону и,  схватив  с  книжной полки глиняную статуэтку собаки,  швырнул в
Сороку. Тот едва успел пригнуться,  фигурка вдребезги  разбилась  о  стену,
разбрызгав коричневые  осколки  по  полу.  В  следующее  мгновение в Сороку
полетел причудливо изогнутый бронзовый  подсвечник.  Ударившись  о  книжный
шкаф, с мелодичным звоном отлетел в сторону. Подвернувшаяся Борису под руку
большая, цветного стекла пепельница угодила  в  массивный  торшер,  и  тот,
несколько раз  испуганно  мигнув,  погас.  Стало  темно,  лишь  из соседней
комнаты через распахнутую дверь падала на пол,  застланный  старым  ковром,
широкая полоса  света.  Боб вдоль стены продвигался к этой двери.  В правой
руке у него было что-то зажато.  Спутавшиеся волосы закрывали ему глаза. Он
поминутно дергал головой, отбрасывая их.
     - Не подходи, - цедил он сквозь разбитые губы. - Убью!
     Сорока, настороженно  глядя  на  него,  медленно приближался.  И когда
Борис, одной рукой держась за косяк двери, взмахнул второй, Сорока бросился
на него.
     В следующее мгновение они сцепились  и  оба  с  грохотом  полетели  на
пол...
     Алена слышала частые тяжелые удары,  стоны и оханье,  несколько раз  с
губ Бориса  сорвались  грязные  ругательства.  Потом  стало  тихо.  С  пола
медленно поднялся Сорока, Борис остался лежать распростертым на полу.  Свет
из другой комнаты падал на его  вытянутую ногу в крепком коричневом ботинке
с толстой подошвой. Нога была неподвижной.
     - Тима,  увези  меня  отсюда  поскорее,  -  шмыгая носом и всхлипывая,
попросила Алена.
     В наружную  запертую  дверь  оглушительно бухали.  Наверное,  колотили
ногами.  Перешагнув через длинные ноги Боба, Сорока прошел на кухню, оттуда
в коридор и отбросил толстый железный крючок.
     В освещенном проеме двери возникла внушительная фигура Глеба.  В одной
руке у него начатая бутылка вина, в другой - кусок колбасы. Моргая белесыми
ресницами, он  заглядывал  в  комнату.  Сороку,  неподвижно   стоявшего   у
распахнутой двери, он, видимо, принял за Длинного Боба.
     - Я не помешал? - растягивая большой рот в улыбке, громко произнес он.
     - Да нет,  как раз кстати,  - выступив из тени,  отбрасываемой дверью,
сказал Сорока и,  не размахиваясь, коротким тычком ударил его в улыбающееся
лицо. По-заячьи заверещав, Глеб выронил бутылку, колбасу, неожиданно быстро
для его тяжелой фигуры развернулся на одном месте и опрометью бросился вон.
     У крыльца его встретил Гарик.  Он долго не высидел в машине и пустился
на разведку. Глеб налетел на него и остановился.
     - А-а, старый знакомый! - Гарик с ходу врезал ему.
     Глеб пошатнулся и молча побежал к своей машине, Гарик за ним.
     - Погоди, приятель! - крикнул он. - Куда ты так спешишь? У меня к тебе
есть небольшой разговор...
     Глеб проворно вскочил в машину, утопил все кнопки, запирающие двери, и
включил мотор.  Одно он не успел сделать - это захлопнуть крышку багажника.
Поэтому, когда  резко  сдал  машину назад,  чтобы развернуться и выехать из
ворот, "Жигули" с жалобным треском  врезались  задним  бампером  в  толстую
сосну. Крышка багажника лязгнула и скособочилась.
     - Вот дает! - вырвалось у Гарика, наблюдавшего за его манипуляциями.
     Он бросился  к  воротам,  чтобы закрыть их на задвижку,  но Глеб - его
белое лицо смутно маячило за  рулем  -  ринулся  прямо  на  него,  и  Гарик
вынужден был отскочить в сторону.
     Удар!  Ворота с треском распахнулись - и покалеченные "Жигули" выехали
на дорогу.  Яркий свет фар стегнул по заснеженным стволам сосен, от которых
во все стороны разбежались длинные тени.  Слышно было,  как тягуче скрипела
помятая крышка багажника.
     Гарик еще не знал,  что произошло в доме.  Он слышал  громкий  стук  в
дверь, видел,  как в одной комнате погас свет,  а когда подошел к дому,  из
него, как пробка из бутылки, вылетел всклокоченный, без шапки Глеб...
     Сорока молча принес Алене из другой комнаты пальто,  шапочку,  длинный
узкий шарф, пахнущий знакомыми духами. Стоя возле опрокинутого торшера, она
быстро привела себя в порядок, даже причесалась. Сорока подержал пальто, но
она долго не могла просунуть в рукава тонкие  руки.  Глаза  ее  то  и  дело
натыкались на  распростертое на полу тело.  Уже одетая,  выходя из комнаты,
она на что-то наступила, затем нагнулась и испуганно вскрикнула:
     - Ты убил его!
     На полу в темной луже  рядом  с  ковром  лежал  длинный  узкий  нож  с
выпуклой костяной  рукояткой.  Сорока  нагнулся  и  поднял  его.  Настоящее
бандитское оружие.  Таким ножом ничего не стоит человека зарезать. Повертел
в руках, нажал сбоку кнопку и убрал в рукоятку лезвие.
     - Это его нож,  - коротко сказал  он,  пряча  оружие  в  карман  своей
куртки.
     - А это? - кивнула Алена на темное поблескивающее пятно на полу.
     - Вино,  -  сказал  он  и  подтолкнул  ногой  пустую бутылку с пестрой
этикеткой.
     - Тима, что с ним? - тихо спросила Алена.
     - Очухается, - проворчал Сорока, незаметно ощупывая левый бок, там все
сильнее саднило.  Куртка  под мышкой была влажной и распорота.  Когда Алена
отвернулась, чтобы идти к выходу, он взглянул на ладонь: кровь!
     Сквозь зубы   тихонько  чертыхнулся:  опять  зацепили!  Алена  тут  же
повернулась к нему и обеспокоенно заглянула в глаза.
     - Ты что-то сказал?  - спросила она и,  не удержавшись,  снова метнула
быстрый взгляд на неподвижную фигуру на полу.
     - Я  подумал,  что  могло  бы случиться,  если бы я опоздал,  - сказал
Сорока и внутренне содрогнулся: он бы себе этого никогда не простил.
     - Я не такая уж беззащитная. Я скорее бы умерла, чем... - ответила она
и передернула плечами. - Уйдем отсюда, Тима?
     - Я так и знал,  что у вас все в порядке,  - возбужденно сказал Гарик,
появляясь перед ними.  - А этот жулик из комиссионки сбежал,..  Поглядел бы
ты, как он с сосной поцеловался!
     - И ты здесь? - удивленно уставилась на него Алена.
     - Я-то ладно, а вот ты на чужой даче что делаешь? - подковырнул Гарик.
- Задала нам работку!
     - Дай я тебя поцелую! - улыбнулась Алена, и, приподнпявшись на носках,
чмокнула его в щеку.
     - Ты что делаешь? - с притворным ужасом воскликнул Гарик. - Погляди на
Сороку. Он бледный как смерть... от ревности!
     - Погляди, что с этим... - кивнул тот на затемненную комнату.
     - Без жертв не обошлось?  - ухмыльнулся  Гарик  и  прошел  в  комнату.
Немного погодя  оттуда  послышался  его  голос:  -  Один изуродованный труп
обнаружен на полу... Личность убитого опознать не удалось... Да вставай ты,
гнида! - ругнулся он. Послышалась возня, раздался стон.
     - Окати его из ведра,  - посоветовал Сорока и,  вытирая о брюки  руку,
вышел вслед  за  Аленой  из  этого  проклятого дома.  В левом боку противно
саднило. Здесь,  на улице,  он почувствовал,  как теплые капельки  медленно
скатываются из-под мышки по боку куда-то вниз, к бедру. Судя по всему, рана
неглубокая,  поверхностная, иначе бы кружилась голова и он уже почувствовал
бы слабость.
     Посадив Алену в машин