рят ведь:
"Свой свояка видит издалека..."
     Как бы там ни было,  а он,  Сорока,  должен  был  выглядеть  в  глазах
рабочих круглым дураком!..
     Ласточки мельтешили перед глазами. Попадая в солнечный столб, они ярко
вспыхивали, будто  маленькие факелы.  Ласточкам наплевать с высоты птичьего
полета на все, что происходит там внизу, в цехе. У них свои заботы: слепить
удобное гнездо, вывести из яиц птенцов.
     Уже на  выходе  на  цеха  его  поймал  Длинный  Боб.  Даже  здесь,  на
производстве, он  был,  по  сравнению  с  другими,  щегольски одет:  старая
замшевая куртка,  потертые на коленях джинсы,  берет,  а на шее - клетчатый
платок.
     Боб дружески взял его под руку и заговорил:
     - Ты спортом занимаешься? Ну, гири поднимаешь или водное поло?
     - Ну-ну, валяй дальше, - сказал Сорока.
     - Тебе что,  Тимофей,  энергию девать некуда?  - посерьезнел Боб. - Ну
чего ты к  ребятам  привязался?  Столько  развлечений  вокруг,  жизнь  бьет
струей, а   ты   какой-то  ерундистикой  занимаешься!  Хочешь,  с  отличной
девчонкой познакомлю?  Фигура - обалдение! И внешне не урод. Она на коньках
катается. Как это? Балет на льду.
     - Пусть себе катается, - ответил Сорока.
     - Не надо обижать ребят, - ласково сказал Боб.  - У них свое жизненное
кредо, так сказать,  своя альтернатива,  а ты иди своим путем... И не надо,
чтобы наши пути пересекались, а то ведь ребята могут и рассердиться...
     - Иди-ка ты подальше,  Садовский,  со своей альтернативой...  - Сорока
вырвал руку и зашагал к своему боксу.
     - Водное поло - отличная штука!  -  со  смешком  бросил  ему  в  спину
Садовский.


     На комсомольское собрание в тесноватый красный уголок набилось десятка
три ребят и девушек. Это уже были не те рабочие в спецовках и комбинезонах,
которые примелькались и цехах,  - они приняли  душ,  переоделись  и  теперь
выглядели модными, нарядными, будто пришли на танцы.
     За длинным столом,  накрытым красным кумачом,  сидела  комсорг  Наташа
Ольгина, диспетчер  из  стола  заказов.  Она  быстро взглядывала на каждого
входящего и  ставила  галочку  в  список  личного   состава   комсомольской
организации станции технического обслуживания.
     Когда дверь перестала хлопать,  Наташа поднялась и  объявила  собрание
открытым. Сороке  понравилось,  что  она  не стала затягивать вступительную
часть, а сразу перешла к сути дела.  На повестке  были  два  вопроса:  "Наш
подарок съезду ВЛКСМ" и выборы в народную дружину.
     Никто не возражал,  что  лучшим  подарком  предстоящему  съезду  будет
перевыполнение квартального   плана   на   всех   участках,   где  работают
комсомольцы. Выступающие называли имена передовиков,  на которых  призывали
равняться остальных,  давали  обязательства  и вызывали на социалистическое
соревнование другие цеха.
     Когда поднялся  со  своего места и заговорил Сорока,  в красном уголке
сначала стало шумно - многие не знали его и спрашивали друг друга:  кто это
такой? Сорока  коротко  рассказал  о  махинациях  с масленками,  о торговле
из-под полы дефицитными деталями,  о взяточничестве,  которое стало  нормой
жизни на потоке...
     - Мы тут принимаем обязательства, вызываем друг друга на соревнование,
а у  нас  под боком процветает жульничество,  рвачество,  обман...  Хороший
подарок съезду комсомола!
     Когда он сел на место,  повисла тяжелая тишина,  прерываемая негромким
покашливанием и скрипом стульев.
     - Назови имена! - выкрикнул кто-то.
     - Гайдышев и Лунев, - не вставая, ответил Сорока.
     - Один клиент возмущался,  что Лунев загнал ему свечи для "Жигулей" за
два червонца, - сказал рослый парень, что сидел впереди Сороки.
     - По пятнадцать - куда ни шло,  а двадцатник - это грабеж! - засмеялся
кто-то.
     - Как  вы  считаете?  - снова вскочил со своего места Сорока.  - Можно
брать от клиента деньги за ту работу,  которую ты и так обязан делать,  или
нет?
     Красный уголок  взорвался  шумом,  гамом,  грохотом  стульев.  Ольгина
пыталась навести порядок, но ее никто не слушал.  Со всех сторон посыпались
реплики:
     - Надо быть дураком, чтобы отказываться!
     - Дают - бери, бьют - беги...
     - Никто же не просит - сами дают.
     - Откажешься, челочек обидится...
     - Мне почему-то не дают...
     - Твоя физиономия не внушает доверия!
     Общий смех.
     - Ребята,  Сорокин прав,  - наконец получила  возможность  высказаться
Наташа Ольгина. - Мы все видим, что некоторые молодые рабочие берут деньги.
Видим и молчим.  Мало того,  - она обвела зал глазами,  - есть и среди нас,
комсомольцев, которые не отказываются от взяток...
     - Имена!  - потребовал тот  же  голос,  что  заставил  Сороку  назвать
Гайдышева и Лунева.
     - Сахаров, Лупкин, Любимов, - перечисляла Наташа. - И другие берут, вы
сами знаете.
     - Прикажешь по рукам бить? - опять загомонили ребята.
     - Этот твой Сорокин еще новичок,  оглядится и сам будет брать...  Куда
денешься?
     Когда немного стало потише,  Наташа Ольгина заявила, что Сорокин начал
очень больной, давно назревший разговор о рабочей этике и этот вопрос будет
вынесен на следующее комсомольское собрание.
     - Чего выносить? - сказал рослый парень, что сидел впереди Сороки. - У
кого совесть есть,  тот и сам не будет тянуть руку за дармовым рублем,  а у
кого нет - брал и брать будет. Запретишь ему, что лн? Или караулить будешь?
     - Мы будем с этим бороться, - твердо заявила Ольгина.
     Выборы в народную дружину прошли быстро и  гладко.  Назвали  несколько
фамилий, и  в том числе Сороку,  который совсем не ожидал этого.  Два парня
попытались было дать самоотвод,  ссылаясь на занятость,  но их и слушать не
стали: быстренько проголосовали и,  с шумом отодвинув стулья,  потянулись к
выходу.
     В красном  уголке  по  просьбе  комсорга  остались  трое  выбранных  в
народную дружину.  Кроме Сороки,  это были худощавый симпатичный паренек  в
кожаной спортивной  куртке  и  тот  самый рослый парень,  что сидел впереди
Сороки н подавал реплики. Звали его Вася Билибин.
     Наташа попросила  завтра  взять  у  нее  выписку  из  протокола общего
собрания и сходить в районное отделение милиции,  где их  в  штабе  дружины
поставят на  учет  и  проинструктируют,  а  удостоверения  дружинников  они
получат позже.
     По лицу   Васи  Билибина  нельзя  было  сказать,  что  он  обрадовался
поручению. Коротко подстриженный,  широкоплечий,  он производил впечатление
человека флегматичного  -  такого трудно раскачать.  А уж,  наверное,  если
раскачаешь, так потом не остановить.
     Сорока еще   раньше  обратил  внимание,  что  второй  дружинник,  Саша
Дружинин,  приглядывается к нему, как бы изучает. Они вместе вышли во двор.
Вася Билибин кивнул им и пошел к трамвайной остановке. Саша и Сорока решили
немного пройтись.  По дороге выяснилось,  что Саша хорошо знает Гайдышева и
Лунева и  тоже  имел  с ними стычку...  Правда,  вдаваться в подробности не
стал.  Дружинин работал и кузовном цехе жестянщиком. Вокруг них тоже всегда
крутятся автомобилисты и умоляют выправить вмятину на крыле или дверце... И
ребята подхалтуривают.  Правда,  мастер у них строгий и в рабочее время  не
разрешает. Жестянщики  правят  машины  в свободное время и не на территории
станции, а это никому не запрещается. Станций в городе пока недостаточно, а
желающих произвести  ремонт  автомобилей  хоть  пруд  пруди.  И  каждый год
становится все больше.  Есть мастера,  которые честно заработали на  личные
автомашины. Правда,  и  вкалывают дай бог!  Света белого не видят:  днем на
работе, а потом до ночи - в чьем-либо гараже.
     - У тебя есть машина? - поинтересовался Сорока.
     - Я мотоциклист, - улыбнулся Саша.
     Он поскромничал:  на  самом  деле  оказался мотогонщиком и имел второй
разряд. Когда заговорили о мотогонках, Саша сразу оживился и стал увлеченно
рассказывать, какой это замечательный вид спорта...
     На другой день после собрания только и разговоров было про выступление
Сороки. Этого Гайдышев и Лунев уже не могли ему простить...
     А на второй или третий день после комсомольского  собрания и произошла
та самая  короткая  стычка  в  комаровском  лесу неподалеку от институтской
дачи.
     Результат драки  был  совершенно  неожиданным для них.  Откуда им было
знать,  что Сорока несколько лет тренировался на Каменном острове со своими
ребятами? И  тренировал  их последний год военный летчик,  мастер спорта по
самбо. Не знали они  и  того,  что  под  руководством  старшего  лейтенанта
Татаринова в  десантных войсках Сорока тоже научился кое-чему.  Каждый раз,
встречая его   в   коридорах   Лесотехнической   академии,    преподаватель
физкультуры останавливал  его  и  уговаривал перейти на дневное отделение и
серьезно заняться спортом.  У него,  Сороки,  такие  данные!  Плечи,  рост,
мускулатура... Не  может  перейти  Сорока  на  дневное  отделение - он ведь
работает. А не будет работать -  не  окончить  ему  академию.  А  форму  не
потеряет: получасовая  каждодневная  зарядка,  потом  он раз в неделю ходит
тренироваться в спортивный зал Дома офицеров,  что неподалеку от  цирка.  У
него и  первый  разряд  по  самбо,  но  встречается на ковре он с мастерами
спорта.
     Хотя Сорока и победил в первом раунде, он знал, что война не окончена.
Она только  началась.  Ленька  Гайдышев  теперь  не  успокоится,  пока   не
отомстит. А  от  него можно ожидать любой пакости.  В этом Сорока уже успел
убедиться. Миша Лунев - увалень и трусоват, подпевает во всем Гайдышеву. Но
вот Длинного  Боба  Сорока  понять не мог.  Садовский по-прежнему был с ним
приветлив, первым здоровался,  даже один раз пригласил в ресторан  отметить
какую-то значительную  дату  в  его  жизни,  но  Сорока  вежливо отказался,
сославшись на зачет. Не хотелось ему идти в эту странную компанию.
     Сорока гнал  от  себя  дурные  мысли.  У  него в Ленинграде была такая
напряженная жизнь,  что для горьких раздумий времени не оставалось, на носу
весенняя сессия  -  вот  о  чем  с тревогой думал Сорока.  Для подготовки к
экзаменам и на время сессии ему положен отпуск, но как сейчас уйти из цеха,
если на  станции  самая  горячая пора?..  Пока ом не заикался начальству об
отпуске.
     Этот первый  год  в Ленинграде был самым трудным для Тимофея Сорокина.
Ему явно не хватало двадцати четырех часов в сутки.

                               Глава третья

     Он сошел с трамвая у кинотеатра "Гигант".  На огромном рукламном  щите
изображен Василий   Шукшин   в   каске,   с   противотанковым  ружьем.  Шел
двухсерийный фильм "Они сражались за Родину",  Он два раза  просмотрел  эту
картину. И  успей  он на последний сеанс,  еще бы раз посмотрел.  Фильм ему
очень нравился.
     Он возвращался   из   Лесотехнической   академии.  Было  что-то  около
полуночи. Над крышами в блеклом  небе  мерцали  в  легкой  сиреневой  дымке
звезды, где-то пряталась луна.  Приближалась пора белых ночей, и город даже
в самую глухую пору ночи не погружался во тьму. Газеты еще, конечно, нельзя
было читать, но крупные буквы театральных афиш уже можно различить.
     Из-за угла вымахнула огромная овчарка  и,  чуть  было  не  налетев  на
Сороку, остановилась.
     - Найда, ко мне! - раздался громкий девичий голос.
     Овчарка даже  головы  не повернула,  продолжала пристально смотреть на
Сороку. Обычно городские собаки мало обращают внимания на прохожих,  а  эта
загородила дорогу и не собиралась уступать. Хоть бы гавкнула, что ли? Когда
собака ростом с теленка молчит и не сводит с тебя глаз,  как-то  чувствуешь
себя неуютно.  Сорока  стоял и молчал,  зная,  что в таких случаях лучше не
шевелиться.
     Из переулка  выбежала  девушка,  подскочила  к  овчарке  и взяла ее на
поводок.
     - Испугались?   -   спросила  она,  бросив  косой  взгляд  на  Сороку.
Невысокая, в светлом плаще с блестящей  металлической  пряжкой,  на  голове
цветная косынка.
     - А что, ваша собачка может укусить? - поинтересовался Сорока.
     - Укусить... - фыркнула девушка.  - Найда уложит вас как миленького на
землю и не даст пошевелиться.
     - Это за какие же такие грехи?
     Девушка, придерживая  овчарку  за  ошейник  с  шипами,  повнимательнее
взглянула на Сороку.
     - А что вы тут ночью бродите? - строго спросила она.
     - Запретная зона?
     - В прошлую субботу какие-то  хулиганы  разбили  на  Кондратьевском  в
"Гастрономе" окно, - сообщила она, с возрастающим подозрением вглядываясь в
него.
     - Ну и что?
     - Как это что? - возмутилась она. - Вы считаете, это в порядке вещей?
     - Украли что-нибудь?
     - От Найди они бы не убежали,  - убежденно сказала  девушка,  погладив
овчарку по голове.
     - Вы сторожем работаете? - невинно спросил Сорока. Его стала забпвлять
эта чудная девчонка с громадной овчаркой.
     Улица была пустынной.  Вокруг них возвышались большие кирпичные  дома,
негромко шумели   на  ветру  молодые  липы.  По  Кондратьевскому  проспекту
промчалась милицейская машина.  В просвете  между  домами  мелькнула  синяя
вращающаяся мигалка. Девушка ещн больше нахмурилась и взглянула на Сороку:
     - Найда жуликов чувствует на расстоянии. У нее особенный нюх.
     Хотя Сороке и нравилось разговаривать с ней, слово "жулики" покоробило
его. Решив, что хватит попусту языком молоть, он кивнул девушке и сказал:
     - Когда вы прогуливаете Найду, город может спать спокойно... Привет!
     Но не сделал и двух шагов, как услышал свирепое рычание. Бросив взгляд
через плечо,  снова  остановился.  Найда,  натянув  широкий  белый поводок,
смотрела ему прямо в глаза.
     - По-моему, я понравился вашей собаке, - сказал Сорока. - Она не хочет
со мной расставаться. И все-таки придержите ее, мне надо идти!
     - Найда очень сильная, - нерешительно сказала девушка. - Боюсь, мне ее
не удержать...
     - Какого  же  черта тогда вы с ней на улицу выходите?  - не выдержал и
рявкнул Сорока, но тут же пожалел об этом: Найда вы рва лап. ил рук девушки
и молчком бросилась на него. Девушка вскрикнула. Сорока повернулся к собаке
боком, как учили в армии,  подставил плечо.  Совсем рядом хамкнула пасть, и
овчарка отлетела в сторону. Девушка проворно схватила с земли поводок. Двор
огласился яростным лаем.  Найда рвалась к Сороке,  а девушка  ее  с  трудом
сдерживала. Она  откинулась  назад,  нога  ее в красном сапожке упиралась в
тротуар.
     - Она меня тащит!.. - вырвалось у нос.
     Видя, что Сорока стоит на мосте,  собака умолкла.  Лишь  откуда-то  из
глубин ее нутра вырывалось угасающее хриплое рычание.  Ситуация становилась
уже не  смешной,  а  опасной.  Этот  рассвирепевший  зверь  не  хочет   его
отпускать. А девчонке не удержать его на поводке.  Может,  попросить, чтобы
привязала к водосточной трубе,  пока он не добежит до Кондратьевского?  Так
ведь здоровенная псина - к черту трубу сорвет!
     - Кто же все-таки командует: вы или Найда?
     Услышав свое имя, овчарка сердито рыкнула.
     - Найда  задержала,  наверное,  с  десяток  преступников,  -   сказала
девушка. - Мой брат ее выдрессировал. Он в милиции работает.
     - Не будем же мы тут до утра стоять?  - пробормотал Сорока и  поежился
от холодного  порыва ветра.  Где-то наверху звякнуло железо.  Липы негромко
залопотали.
     - Как  вас...  гражданин,  пройдемте в милицию?  - растерянным голосом
произнесла девушка. - Там Найду знают.
     - Я там ничего не забыл...  гражданка!  - буркнул Сорока,  уже начиная
злиться.
     Услышав слово "милиция",  Найда засуетилась,  стала повизгивать,  кося
светящимися глазами на Сороку.
     - А если я не жулик и не бандит? - спросил он. - Тогда что?
     - Я перед вами извинюсь, - ответила девушка.
     - Ну,  ради этого стоит рискнуть,  - заметил он.  - Ведите,  гражданин
начальник...
     Милиция была  сразу  за  "Гигантом".  Сорока  уверенно  шагал  прямо к
большому серому зданию,  а позади  него,  наступая  на  пятки,  возбужденно
дышала Найда. Торопливо постукивали по асфальту каблучки девушки.
     В отделении все разрешилось в пять  минут.  В  кармане  куртки  Сороки
оказалось удостоверение   дружинника.  Дежурный  сержант,  даже  не  сделав
выговор засмущавшейся девушке, которую он знал, пожал ему на прощанье руку,
потрепал по  холке  Найду,  и  они  вышли  на  улицу.  Вид  у  девушки  был
удрученный. Она  боялась  глаза  поднять  на  Сороку.   Кстати,   и   Найда
чувствовала себя  виноватой:  повиливала тяжелым пушистым хвостом и уже без
всякой злобы поглядывала на Сороку.  Сердиться  на  собаку  было  глупо,  и
Сорока осторожно,  опасаясь,  что она его цапнет за руку, погладил Найду по
холке. Однако обошлось.  Больше того:  овчарка ткнулась мордой в его  руку.
Извинилась за ошибку.
     В кабинете дежурного Сорока как следует разглядел  девушку.  Она  была
миловидной, с  темными  глазами.  И еще ему понравилась ее улыбка:  мягкая,
немного смущенная.  Как же ее звать?  Да, сержант назвал девушку Ниной. Так
же звали воспитательницу Сороки в детским  доме... У Нины Владимировны были
ласковые руки, грудной мягкий голос и добрые глаза.
     - Я жду, - сказал Сорока.
     - Чего?  -  сделала  удивленный  вид  девушка.  -  Ах,  да...  -   Она
улыбнулась. - Извините...  Мы больше не будем.  - Она нагнулась к собаке. -
Извинись, Найда!
     Овчарка нехотя легла на тротуар, положила длинную острую морду на лапы
и блеснула на Сороку розово вспыхнувшими глазами.
     Больше ничего не оставалось, как распрощаться с девушкой и отправиться
домой, но Сорока медлил.
     - Вон там был какой-то шум,  - кивнул в сторону своего дома Сорока.  -
Кто-то на кого-то напал или просто драка...
     - Чего же не вмешались? - спросила Нина. - Дружинник называется!
     - Вы же меня задержали, - улыбнулся Сорока.
     - Найда, проводим этого... гражданина? - взглянула девушка на собаку.
     Найда встряхнула головой, негромко гавкнула, - мол, я не против.
     - Вообще-то, меня зовут Сорокой, - сказал он.
     - Сорокой? - удивилась Нина. - В первый раз слышу такое странное имя!
     - Зовите Тимофеем, - сказал он.
     - Сколько же  у  вас  имен?  Плохо  ваши  документы  проверил  сержант
Семенов... Кстати, у него имя тоже не простое - Тамерлан.
     Они шли по широкому  пустынному  проспекту.  Над  квадратной  громадой
кинотеатра "Гигант"  сияла  луна.  Впереди  мигали  желтые огни светофоров.
Найда все натягивала поводок,  сворачивая с тротуара к черным  липам.  Нина
спустила ее с привязи, и овчарка обрадованно припустила к темному подъезду.
     - Сейчас притащит за  рукан  еще  одного  правонарушителя,  -  заметил
Сорока.
     - Где же хулиганы?  - сухо спросила она.  Они как  раз  поравнялись  с
большим светлым зданием, где жили Татариновы.
     - Дальше, - сказал Сорока.
     Девушка ничего  не  сказала,  отвела с глаз прядь,  выскочившую из-под
косынки, оглянулась,  но собаки было не видно.  Тогда  Нина  по-мальчишески
негромко свистнула  -  овчарка  тут  же  появилась  перед ними.  Пристегнув
поводок к металлическому ошейнику, девушка сказала:
     - До свиданья.
     - А вам куда? - спросил Сорока.
     - На Металлистов.
     - Мне тоже, - сказал он.
     Нина вдруг замкнулась и за всю дорогу не произнесла и двух слов. Найда
неторопливо шагала у ее левой ноги.  Один раз Сорока поймал на себе быстрый
внимательный взгляд  девушки,  но,  когда  он  повернулся  к  ней,  тут  же
отвернулась и стала смотреть под ноги.
     Жила она   в  красивом  многоэтажном  доме,  облицованном  квадратными
панелями под мрамор.  Остановилась у среднего подъезда, протянула маленькую
узкую руку. Сорока попытался ее задержать в своей ладони немного дольше, но
девушка настойчиво высвободилась.
     - Вы каждую ночь прогуливаете Найду? - полюбопытствовал Сорока.
     - Завтра мой брат пойдет с ней... А что?
     - Ну а после брата?
     - Отец, - улыбнулась она.
     - Понимаю, потом мать...
     - Ошибаетесь - бабушка.
     - Бабушка, дедушка, а вы когда?
     -