лезть в воду.  Вдвоем с Гариком мы плавали вокруг лодки
и подбирали оглушенную рыбу. Ома все еще шла со дна.
     - Полундра! - вдруг завопил Федя. - Президент шпарит на моторке!
     Мы, не  сговариваясь,  поплыли  к  берегу.  Оглушенная  рыба  тыкалась
головами и хвостами в  наши  животы,  плечи,  но  мы  не  обращали  на  нее
внимания: скорее  бы до берега!  У меня было такое ощущение,  словно кто-то
вот-вот должен за пятки схватить.  Выскочив на песчаный  мыс,  мы  услышала
приглушенный рокот мотора.
     - Лодку сховаем в кусты,  а сами в лес!  - командовал Гриб, налегая на
весла.
     Затолкав лодку в прибрежный кустарник,  мы вслед за Федей припустили в
лес. А рокот мотора все громче за нашей спиной.

                            Глава шестнадцатая

     Тяжело дыша,  мы  уселись под сосной и в просвет между деревьями стали
смотреть на озеро. Кусты у берега были густые, разросшиеся, и мы надеялись,
что лодку  не  найдут.  Моторка  выскочила  к  мысу.  Широкий пенистый след
волочился за ней.  На носу с биноклем в руках стоял Сорока.  Он  смотрел  в
нашу сторону.  Нас он,  конечно,  не видел.  Кроме него,  на лодке были еще
человек пять.  Среди них я узнал Колю  Гаврилова,  Леху  и  Темного.  Мотор
заглох,  и лодка, сбавив ход, обогнула мыс и закачалась на том самом месте,
где мы бросили бомбу.  Даже отсюда было видно,  как белеет  на  поверхности
рыба. Сорока перевесился с лодки и ухватил за хвост одну порядочную рыбину.
     - Нашу щуку сграбастал, - негромко сказал Гриб.
     - Черт с ней, со щукой, - пробурчал Гарик. - Лодку бы не увел.
     - Найдет - пиши пропало! - сказал Федя. - Не отдаст.
     - В другой раз глушить не будешь, - сказал Гарик.
     Коля и  Леха  разделись  и  прыгнули  в  воду.  Они  стали   подбирать
оглушенную рыбу  и кидать в лодку.  Сорока поднес бинокль к глазам.  Мы еще
ниже пригнулись.  Президент что-то сказал,  и мотор снова зарокотал.  Лодка
медленно пошла  вдоль  берега.  Головы  мальчишек  были повернуты в сторону
кустов: лодку ищут!
     - Засек, гад, - сказал Гриб. Лицо его стало злым, губа поджалась.
     Моторка остановилась напротив того места,  куда мы  спрятали  Федькину
плоскодонку. Темный  и еще один незнакомый выпрыгнули из лодки и по плечи в
воде полезли в камыши.  Скоро оттуда показался просмоленный  нос  Фсдькиной
посудины.
     - Я подговорю наших ребят - мы с ним рассчитаемся, - сказал Федя.
     Мальчишки привязали лодку к цепи,  и моторка, развернувшись, понеслась
к острову.
     Федя вскочил и помахал вслед кулаком.
     - Попомнишь, Президент, Федьку Губина! - крикнул он.
     Сорока не слышал, что ему кричал Гриб. Он стоял к нам спиной. Мне было
смешно смотреть на Федю, подпрыгивающего, как кузнечик.  Но тут я вспомнил,
что в  лодке остались мои удочки,  рубаха и штаны,  и мне сразу стало не до
смеху.
     - Куда он лодку погнал? - спросил я.
     - Мало ли кто тут рыбу глушил,  - сказал Федя.  - Мы ничего не  знаем.
Заховали лодку, а сами пошли в лес...
     - А рыба, что в лодке осталась? - спросил Гарик.
     - Там наши удочки и одежда, - сказал я.
     - Ключи от машины!  - Гарик вскочил на ноги.  - Остались  в  штанах...
Потеряются - Славка меня... Что же делать?
     - Не знаю, - сказал я.
     Поглядев на наши расстроенные лица, Гриб немного успокоился. Ему стало
легче, что не он один пострадал, а все.
     - Бросить бы эту бомбу на остров, - сказал Федя.
     - При чем тут бомба? - со злостью сказал Гарик.
     - Сходи  к ихнему директору,  - посоветовал Гриб.  - Он скажет - сразу
отдадут. Не забудь и про лодку.
     - И про штаны, - сказал я.
     - Ты знаешь директора, - сказал Гарик, - вот и сходи.
     - Мне не отдадут, - убежденно ответил Федя.
     - В какую сторону идти?  - помолчав,  спросил Гарик. Настроение у него
совсем испортилось. Федя почесал голову.
     - Пешью далековато. Кругом придется.
     - Чего мы стоим?
     - Спешить некуда,  - сказал Федя.  - Дай бог,  ежели  к  вечеру  домой
приползем...
     - К вечеру? - в один голос воскликнули мы.
     - Озеро-то громадное, попробуй обойти его. Это километров тридцать.
     - Не надо было лодку прятать, - сказал Гарик.
     - Их пять человек...
     - Справились бы, - сказал Гарик. - Я бы один взял троих.
     - Языком-то болтать можно... -  проворчал Федя.
     - А напрямик есть дорога? - спросил Гарик.
     - Через лес ближе, - ответил Гриб.
     - Айда прямиком, - сказал Гарик.
     - Есть места,  где без топора не продерешься,  - ответил Федя.  - И на
медведя можно,  естественно,  напороться. Тут мишки ого-го какие водятся. В
прошлом году  я  на  одного  наскочил.  Он  в малиннике сидел,  а я тоже за
ягодами сунулся.  Как встал на задние лапы  -  думал,  мама  родная,  концы
отдам! Ничего,  пронесло.  Повернулся топтыгин - да боком в лес. Не тронул,
леший. А бывает, начнет, паразит, играть. Обхватит лапами и давай бороться,
до смерти  может заломать.  А то еще лизать любит...  Обнимет и лижет своим
рашпилем, пока от тебя мокрое место не останется...
     - По дороге пойдем, - сказал Гарик. - Кругом.
     - Я из самого Ленинграда шел пешком, и ничего, - сказал я.
     - Я  могу и напрямик, а как вы голышом?
     Гриб был в штанах и даже рубаху успел надеть.  А мы с Гариком остались
в одних  мокрых  трусах.  Все наше добро уплыло на лодке.  Придется голышом
шагать.
     - А этот Президент, - спросил  Гарик, - кто он такой?
     - Из интерната,  - ответил Феди.  - Не нашенский.  Без матки и  батьки
слонялся. Беспризорник. А потом сюда привезли. Два раза убегал, но прижился
на нашу голову.  После  директора  самый  тут  главный.  Над  интернатскими
верховодит. И  наших,  островитинских,  кое-кого  переманил.  У  них там на
острове дом,  сами построили.  Ну и все лето живут в нем.  Другие по  домам
разъезжаются, а  у  Президента нет дома,  вот тут и околачивается со своими
дружками. Они его слушаются,  как бога.  Поглядеть - одна  умора,  что  они
творят!  За три версты бревна куда-то таскают. Тяжеленные! А что на острове
делают - никто не знает. Мы пытали у своих - как воды в рот набрали. Может,
ракету какую изобретают?..  Нашим мужикам насолил. Двоим ножом сети порезал
и всю рыбу выпустил.  Осенью дело было.  Не поленился,  паразит,  нырнул  в
холодную воду и порезал сеть...  Ну,  мужики и осерчали.  Хотели поймать да
поучить маленько,  а он ушел.  Есть у них потайной ход,  да разве  найдешь?
Охраняют, наверное...
     Федя шагал впереди,  мы за ним.  Дорога узкая, по сторонам лес. Сосны,
ели, в  низинах  ольха,  березы  и  осины.  В  дорожную пыль зарылись сухие
сосновые шишки.  Я иногда наступал на них и чуть  не  вскрикивал  от  боли.
Гарик тоже поднимал ноги как журавль и часто морщился.  Эти шишки кололись,
как гвозди.  Деревья совсем заслонили солнце.  В ветвях  сияли  голубоватые
нити паутины.  Из чащобы тянуло прохладой.  Не прошли мы и с километр,  как
увидели глухарку.  Она сидела на  обочине;  при  нашем  приближении  смешно
подпрыгнула и   излетела   на  ближайшую  сосну.  Усевшись  на  сук,  стала
бесстрашно смотреть на нас красноватым глазом.  Глухарка была рябая,  хвост
веером, шея длинная.
     Федя подмял шишку и запустил в глухарку.  Птица захлопала  крыльями  и
улетела. А на землю медленно опустилось рябое перо.
     - Полпуда потянет, - на глазок определил Федя. - Ружьишко бы сюда!
     Потом дорогу перебежал заяц.  Он был худой и длинноногий, желто-серого
цвета. Одним махом перелетел через дорогу в десяти шагах от нас и скрылся в
молодом ельнике.
     - Теперь очередь за медведем, - сказал Гарик и даже не улыбнулся.  Мне
тоже улыбаться не хотелось.  Лес все теснее прижимался к тропинке. Когда мы
спускались в низину,  веяло грибной сыростью и мраком.  На буграх лес стоял
солнечный, пахло хвоей и смолой.  Иногда сквозь стволы виднелся бурелом.  И
всякий раз мне мерещилось,  что это медвежья берлога.  Поравняемся,  а он и
выйдет к нам навстречу. Федя говорит, что лизать будет... Врет, наверное. С
какой стати медведь человека лизать будет? Будто человек сахарный.
     - Рассказать,  как  здесь пять лет назад мужика нашли убитого?  Шел он
под вечер этой самой дорогой...
     - Не надо, - попросил я.
     - Пускай рассказывает, - сказал Гарик.
     - Днем неинтересно, - ответил Федя, посмотрев на меня. - Как стемнеет,
во всех подробностях расскажу...
     До вечера  еще  далеко,  а потом,  может,  и забудет Гриб.  Не люблю я
слушать истории про покойников.  Мороз даже по коже дерет. А потом по ночам
всякая ересь снится. Аленка один раз слышала, как я во сне кричал.
     Километров через пять,  когда мы сделали первый  привал,  я  вместе  с
Федей и Гариком стал на чем свет стоит проклинать Сороку.  Из-за него почти
голые бредем через глухой лес, а до дома еще так далеко.

                             Глава семнадцатая

     Аленка и отец сидели на новенькой желтой скамейке.  Этой скамейки  еще
утром не  было.  Без  меня  сделали.  Они  о чем-то разговаривали и даже не
посмотрели в мою сторону,  когда я появился на тропинке.  И лишь мой верный
Дед обрадовался,   увидев   меня.   Он   заулыбался   и,  виляя  хвостом  и
пританцовывая, подошел ко мне. "Ты где был, пропащая твоя душа? - спрашивал
Дед. - И меня с собой не взял?  Хотя ты свинья, Сергей, я на тебя все равно
не сержусь!"
     Я почесал  Деда  за  ухом  и подошел к своим.  Они все еще не замечали
меня.  Ну ладно - отец. Ему по штату положено в строгости воспитывать меня,
а Аленка-то чего выкаблучивается?
     - Щей бы побольше и картошки с мясом, - сказал я.
     - Проголодался? - спросил отец.
     - Где ты шлялся? - соизволила взглянуть в мою сторону Аленка.
     - Я,  может  быть,  по-настоящему заблудился...  На меня,  может быть,
медведь напал... и это... обхватив лапами, стал лизать...
     - Медведь, значит, лизал? - усмехнулся отец.
     - Бедный, облизанный Сережа, - сказала Аленка.
     Все это  начало меня раздражать.  Я все-таки восемнадцать километров с
гаком отшагал. А они на лавочке сидят да еще насмехаются!
     - Где твоя рубашка, штаны? - спросила Аленка. - Медведь слизал?
     Про одежду я совсем забыл. Весь лень прошагал в трусах, привык.
     - Действительно, где твое обмундирование?
     - Потерял...
     - Это интересно, - сказал отец.
     - Кто-то лодку угнал, - сказал я. - Уходили - была, а пришли - нет...
     - Куда уходили?
     Я промолчал. Пока не накормят, ни слова больше не скажу.
     - Я  чувствую,  от тебя сейчас правды не добьешься,  - сказал отец.  -
Натощак ты  врешь  плохо...  Покорми  его,  Алена,  -  возможно,  потом  он
придумает нам какую-нибудь историю повеселее.
     Мы с Аленкой пошли в дом. В сенях она сказала:
     - Твоя одежда дома. Ее парень принес, с которым мы на болото ходили. У
него птичье прозиище... Сорока, что ли?
     - Что он сказал?
     - Мы сначала испугались,  подумали,  что ты утонул.  Он  говорит:  "Не
беспокойтесь, к вечеру вернется".
     - Мы ему покажем, где раки зимуют... - сказал я.
     - Суп теплый... Подогреть?
     - Тащи какой есть!
     Она налила  целую тарелку супа с фасолью,  на второе поставила на стол
миску гречневой каши с молоком.  И нарезала черного хлеба.  Я накинулся  на
еду. Аленка сидела напротив и смотрела на меня. Я уплетал чуть теплый суп и
косился на кашу.  Я еще никогда не хотел так есть.  Хотя там,  в лесу,  мне
казалось, что  больше  всего  на  свете  я  хочу  растянуться  на кровати и
заснуть. Последние километры были самыми тяжелыми.  Даже привычный к  таким
переходам Федя Губин устал.  Шел,  чертыхаясь в адрес Сороки, и спотыкался.
Он так и забыл рассказать эту историю про убитого мужика.  Гарик  до  крови
сбил о  корень  большой  палец  и хромал позади нас.  Он тоже бубнил что-то
угрожающее себе под нос.  Если бы на дороге нам  попался  Сорока,  от  него
мокрое место осталось бы.
     Солнце напекло голову,  плечи зудели.  Хотелось пить, но за всю дорогу
мы даже паршивой лужи не встретили. На привалах мы ложились голыми животами
в пыль. Но кусачие лесные муравьи не давали долго прохлаждаться.
     - А что еще говорил Сорока? - спросил я.
     - О каких-то станках беседовали с отцом.
     - Про бомбу говорили?
     - Бомбу нашли? - оживилась Аленка. - В лесу, да?
     - Отвяжись, - сказал я. - Ничего не нашли.
     - Положить еще каши?
     - Сыт по горло.
     Аленка убрала посуду, порылась в кухонном столе и положила передо мной
кусочек шоколада в блестящей обертке.
     - Твоя доля, - сказала она.
     От шоколадки я не стал отказываться.
     - Вкусно?  - спросила Аленка.  Я с удивлением посмотрел на нее: с чего
вдруг такая  заботливая?  Обычно  посуду  заставляет  мыть,  а тут сама все
сделала, да еще шоколадом  угощает  и  спрашивает,  вкусно  ли?  Интересно,
бывает шоколад невкусным?
     - Выкладывай, что у тебя, - сказал я.
     - Возьмешь меня на остров?
     - Я туда не собираюсь.
     - Сорока завтра будет ждать тебя в десять утра.
     - Это он сказал?  - удивился я.  И даже забыл про  шоколадку,  которая
немедленно расплавилась в моей руке.
     - За тобой лодка придет.
     - А может быть,  вертолет прилетит?  - пошутил я. Признаться, я ничего
не понимал. Сорока приглашает меня на остров. Когда я хотел туда забраться,
он спровадил меня кверху тормашками в воду, а теперь приглашает.  Не иначе,
как на судилище. Не будет же он мне ручку жать за то, что мы бомбу бросили?
     - Возьмешь? - спросила Аленка.
     - Чего же ты у него не попросилась?
     - Неудобно.
     - Посуду вымыла? Вытри стол... А теперь бегом в лес за цветочками...
     В другой бы раз Аленка так и взвилась, а тут лишь спросила:
     - Хочешь пирога с повидлом?
     Заинтриговал остров Аленку не на шутку. А может быть, Сорока?
     - Мы с Гариком отправимся, - сказал я.
     - Он тебя приглашал, при чем тут Гарик?
     Я понял,  что от Аленки не отвяжешься.  Пускай плывет со мной.  Жалко,
что ли? Конечно, с Гариком бы лучше... И так все равно ничего мне Сорока не
сделает. Не я эту дурацкую бомбу бросал.
     - Сердитый был? - спросил я.
     - Я ведь его плохо знаю...
     Дожевывая пирог  с  повидлом,  я  размышлял:  плыть на остров или нет?
Конечно, Сорока станет выяснять: кто бросил бомбу? Только от меня он ничего
не добьется.  Не на такого напал. А на острове мне очень хотелось побывать.
Вряд ли когда-нибудь еще такой случай представится.  Не будут же  они  меня
поднимать на веревке?  Узнаю, где ход. Аленку я обязательно возьму, при ней
Сорока и его дружки не  будут  особенно  распускать  свои  языки.  Все-таки
девчонка.
     В комнату вошел отец.
     - Ну, что там с вами приключилось?  Только не ври, троглодит, а то мне
будет стыдно за тебя. Уж лучше ничего не рассказывай.
     - Ладно, - сказал я. - Не буду рассказывать.

                            Глава восемнадцатая

     Коля Гаврилов появился утром.  В руках у него был брезентовый мешочек,
тот самый,  с которым я увидел его в первый раз.  Мы с Аленкой ждали его...
Думали, что  он  появится  со  стороны  острова,  но Коля пришел по берегу.
Вернее, приплыл. Волосы мокрые, трусы только что выжаты.
     - Поплывем на вашей лодке, - сказал Коля.
     Мы с Аленкой не возражали.  Я предложил и Гарика  захватить,  но  Коля
сказал, что не надо.  Обычно разговорчивый,  он сегодня помалкивал. На меня
старался не смотреть. Упал я в Колиных глазах. И все из-за Федькиной бомбы.
Еще раньше, чем появился Коля, к Гарику пожаловал Гриб.  Они растянулись на
траве, рядом с  машиной,  и  о  чем-то  толковали.  Когда  я  подошел,  они
замолчали.
     - Твое барахло вернули? - спросил Гарик.
     - И банку с червями, - сказал я.
     - Мне тоже все принесли.
     - А мне ни шиша, - ввернул Федя.
     Я сказал им, что меня пригласили на остров. С Сорокой буду беседовать.
Вот только зачем я ему понадобился - ума не приложу.
     Гарик с Федей переглянулись.
     - Тебя не тронут, - заметил Гриб.
     - Запомни, где у них вход, - сказал Гарик.
     - Ладно, - пообещал я.
     - Про бомбу не ляпни, - предупредил Федя.
     У них было что-то на уме,  я видел по глазам, но допытываться не стал.
Не хотят говорить - не надо.
     Втроем - я, Аленка и Коля - мы подплыли к острову.
     - Кто в лесу книжки читает?  - стал разговаривать с Аленкой  Коля.  На
меня он  по-прежнему  не смотрел.  - Книжки и в городе можно читать,  а тут
природа. Я бы  на  твоем  месте  весь  день  ходил  по  лесу.  Сколько  тут
земляники! Где  еще  такой  бор  найдешь?  А  озеро?  Когда  сюда из города
приезжают, так им не до книжек.  Тут знаменитый артист с месяц жил. Фамилию
забыл... Его  часто по радио передают.  Он стихи читает,  а здесь все время
пел.  Умываться идет - поет. В лес идет - поет. Громко так. На охоту идет -
поет. Он ни разу никого не застрелил. А все одно был веселый. Сумка пустая,
а пост.  Эти...  серенады из разных опер... "О дайте, дайте мне свободу..."
Как же его фамилия?  Трудная какая-то.  Уехал, когда дожди зарядили. У нас,
бывает, как зарядит, так на неделю. Вот начнутся дожди - и читай...
     - Мне здесь нравится, - сказала Аленка.
     - Хочешь, покажу тебе одну полянку? Красным-красно от земляники.
     - Покажи, - сказала Аленка.
     Я молчал.  Взглянув на берег,  я увидел,  как Гарик  и  Федя  поспешно
усаживаются в резиновую лодку. Куда это они собрались?
     Вот и остров.  Тихий стоит,  ни одно дерево не  шелохнется.  У  самого
берега на осоку налипли комки пены.
     Куда же мы пристанем? Мне не терпелось увидеть таинственный вход. Это,
должно быть,  настоящий  грот.  Ведь  туда заходит даже моторка.  Когда нос
нашей лодки коснулся камышей, Коля опустил весла и посмотрел на нас.
     - Сейчас ты скажешь:  "Сезам отворись!" - и мы очутимся на острове,  -
сказала Аленка. Но Коля сказал совсем другое:
     - Завяжите глаза.
     И протянул нам два лоскута. Мы с Аленкой переглянулись.
     - Это обязательно? - спросил я.
     Коля кивнул.
     - И мне? - спросила Аленка.
     - Всем, - ответил Коля.
     - Я зажмурю глаза.
     - Будем сидеть в лодке, - сказал Коля. - Я подожду.
     Делать было нечего, пришлось завязывать глаза.
     Я, правда,  попытался щелку оставить,  но Коля поправил повязку,  и  я
больше ничего   не  видел.  Сразу  вспомнилась  сказка  "Али-баба  и  сорок
разбойников". Там тоже всем завязывали глаза.  И в романах,  которые читает
Аленка, путешественникам разбойники набрасывали на глаза черные повязки.  А
потом все равно убивали их. Придется и нам потерпеть.
     Я слышал,  как  за  лодку  цеплялись водоросли и камыши,  как негромко
всплескивает весло.
     - Нагнитесь, - сказал Коля.
     Мы с Аленкой разом нагнулись и стукнулись головами. Запахло колодезной
сыростью. Если  раньше  сквозь  повязку  слабо ощущался солнечный свет,  то
сейчас - сплошная темнота.
     - Снимите,  -  громко  сказал  кто-то.  Голос прозвучал,  как в бочке.
Сдернув повязку, я сначала ничего не увидел. Темно, как ночью, потом сверху
просочился неяркий  свет.  Над  нами было небо.  Оно врезалось в отчетливый
четырехугольник. Мы сидели в колодце,  широком внизу и  сужающемся  кверху.
Коля привязал  лодку  и  первым  полез вверх по скобам,  вбитым в сруб.  Не
дожидаясь приглашения,  полез и я.  Колодец был не очень глубокий,  и скоро
Колины ноги  перестали мельтешить над моей головой.  Я выбрался из колодца.
Вслед за мной показалась Аленка.  Нос у нее был испачкан в земле. В волосах
мокрая трава. Аленка улыбалась.
     - Ура! Я на таинственном острове, - сказала она. - А где капитан Немо?
     Сорока стоял к нам спиной и о чем-то негромко говорил с Колей.
     Я оглянулся.  Высоченные ели и сосны придвинулись к самому берегу. Это
их корни торчат над водой,  В глубь острова вела тропинка.  Кругом валялись
еловые шишки.  Вокруг  бревенчатого  сруба  буйно  разрослась   трава.   На
колодезной крышке  -  крепкий засов.  Закроют крышку - и никто на остров не
попадет.