потом  женщина.  Лишь  мальчишка  стоял  истуканом,
улыбался и  смотрел  на  Аленку.  А  та рукой показала на наш дом и позвала
меня. Дед всех по очереди обнюхивал. Я тоже решил подойти, а то невежливо.
     Мужчину звали Вячеслав Семенович, женщину - Лариса Ивановна, они муж и
жена. А мальчишку - Гарик. Он, оказывается, брат Вячеслава Семеновича. Я бы
никогда не   подумал,  что  они  братья.  Ни  капельки  не  похожи.  Гарику
шестнадцать лет. Он перешел в девятый класс. У Вячеслава Семеновича и у его
жены отпуск.  Они оба инженеры. Вот решили провести свой отпуск на колесах.
И Гарик вместе с ними решил  провести  каникулы  на  колесах.  Гарик  водит
машину, но прав у него пока нет.
     - До Островитина далеко? - спросил Вячеслав Семенович.
     Я ответил, что по воде в два раза ближе, чем по суше.
     - Нам бы амфибию, - засмеялся Вячеслав Семенович.
     - "Газик" хотя бы, - сказал Гарик. - Вот машина.
     - У вас в деревне родственники? - спросил я.
     - Дальние... - взглянув на жену, сказал Вячеслав Семенович.
     - Дорога хорошая, - сказал я. - Десять минут - и в Островитине.
     - Нам не к спеху, - ответил он.
     Пока они натягивали палатку, мы с Аленкой повели Гарика к озеру. Пусть
полюбуется. Гарик  был  выше  меня  и Аленки.  Сейчас он не задавался,  как
тогда, за рулем,  смирно шел за нами и  помалкивал.  И  лицо  у  него  было
какое-то изумленное.  Мы  показали  ему  озеро,  необитаемый остров,  белый
двухэтажный дом на другом берегу.
     - А как насчет рыбы? - спросил Гарик.
     - Ходит, - неопределенно ответил я. Мы все еще не обзавелись лодкой, и
я ни разу не был на рыбалке.
     - Крупная?
     - Плещется, - ответил я.
     Гарик вспрыгнул на опрокинутую лодку и оглядел озеро.
     - Глубокое, - сказал он, - это хорошо.
     - Дна не достанешь, - ответил я.
     - На  Черном  море  в  прошлом  году  я из подводного ружья загарпунил
каменного окуня и пару приличных кефалей.  Весь пляж сбежался... Подумаешь,
диковина! -  Гарик  незаметно  взбил  пальцами свой вьющийся светлый хохол,
посмотрел на Аленку. - Есть тут какой-нибудь клуб?
     - В лесу?
     - Ты танцуешь? - спросил он Аленку.
     - Еще как, - ответил я за нее.
     - А ты, видно, бывалый танцор, - насмешливо взглянул он на меня.
     - В школе второй приз отхватил, - ответил я. - За "барыню". А она... -
я кивнул на Аленку, - первый.
     - С вами не пропадешь, - сказал Гарик.
     Аленка молчала.  Изредка бросала на Гарика любопытные взгляды. Я знал,
что у  Аленки  язычок  ой-е-ей!  И  удивлялся,  почему она молчит.  А Гарик
продолжал снисходительно разглагольствовать:
     - Люблю современные танцы...  Здесь,  конечно, не умеют. Деревня. Мода
сюда докатывается через  десять  лет.  Видали,  какие  тут  брючата  носят?
Образца сорок девятого года.
     - Кстати, твои джинсы тоже давно вышли из моды, - сказала Аленка.
     Гарик опешил. Секунду он молчал, потом спросил:
     - А что у вас... парни в Ленинграде носят?
     - Штаны, - сказал я.
     - Не люблю, когда мальчишки о тряпках говорят... - сказала Аленка.
     - Действительно, - поддакнул я. Сегодня мы были с Аленкой заодно.
     Гарик прикусил язык.  Я видел, он покраснел. Я так и знал, что Аленка,
если захочет, в два счета собьет с него спесь. Наступило неловкое молчание.
Гарик, засунув руки в  карманы  своих  прошитых  белой  строчкой  штанов  в
обтяжку, покусывал губы.
     - Я пишу стихи, - сказал Гарик. - Когда-нибудь почитаю...
     Мы с Аленой не стали его уговаривать.
     - Так много сейчас поэтов, - сказала Аленка.
     - Если я сочиню стихотворение, - я тоже буду поэт? - спросил я.
     - Будешь, - сказала Аленка.
     Гарик с сердцем сплюнул, но ничего не ответил.
     Аленка стояла на днище перевернутой лодки,  покачиваясь на носках.  На
ней узкие  брюки  на  "молнии",  голубая рубашка с засученными рукавами.  В
пышных волосах с золотым отливом застряли зеленые сосновые иголки.  Глаза у
Аленки большие,  темно-коричневые.  Когда  она  опускает ресницы,  на щеках
тень. Все говорят,  что Аленка красивая,  а  я  не  замечаю.  Обыкновенная.
Глаза, ресницы,  стройная  фигура  и острый язык.  Гибкая и стройная Аленка
потому, что уже пятый год занимается в  балетной  студии.  Балериной  хочет
стать. Умирающим  лебедем.  Маленьких лебедей она уже исполняет.  Несколько
раз во Диорце культуры выступала.  Мы с папой ходили смотреть. Хотя я сидел
в партере - и то лишь к концу узнал Аленку. Все они, маленькие лебеди, были
одинаковые. И  все  делали   одинаково:   перебирали   ногами,   кружились,
подпрыгивали.  Мы долго хлопали. А они все разом приседали. Тоже одинаково.
А потом гуськом,  на цыпочках,  убежали за кулисы.  Папа купил Аленке букет
роз и  плитку  шоколада  "Золотой  якорь".  Он  сказал,  что  Аленка просто
молодчина. Хотелось  бы  мне  посмотреть,  как  бы  Гарик  с  Аленкой  стал
танцевать. Она бы ему живо нос утерла.
     - Я хочу поймать большую рыбу, - сказала Аленка.
     - Какая жизнь на озере без лодки? - вздохнул я.
     - У нас есть резиновая, - Гарик взглянул на Аленку. - Надуть?
     - Надуй, - сказал я.
     - Она двухместная...
     - Вдвоем неинтересно, - сказала Аленка.
     - Можно и втроем, - сказал Гарик. - Сергей легкий. Выдержит.
     На лодке  мы  кататься  не поехали.  Вячеслав Семенович позвал Гарика.
Нужно было сучьев натаскать, почистить картофель, принести воды.
     - Не  мужское  это  дело,  - пробурчал Гарик,  взглянув на Аленку,  но
отказываться не стал.  Мы видели,  как он собирал сучья,  а потом  разжигал
костер. Мы хотели помочь ему,  но тут на горизонте появился наш отец.  Он с
утра пропадал в деревне.  Отец не приехал на велосипеде,  как мы ожидали, а
приплыл на  долгожданной лодке.  Новенький велосипед лежал на корме.  Лодку
отец в Островитине достал.  Ее нам  отдали  на  все  лето.  Отец  привез  в
жестяном бидоне керосин,  кулек гвоздей, молоток, продукты и еще кое-что по
мелочи: рыболовные крючки, грузила, лески.
     - А удочки? - спросил я.
     - Выбирай любую... - покапал отец на лес.
     Мы рассказали, кто приехал.
     - Веселее будет,  - сказал отец.  И,  попросив нас  разгрузить  лодку,
пошел к костру.  Отец предложил Вячеславу Семеновичу перебраться в наш дом,
но тот отказался - дескать,  у них тоже уговор:  весь  отпуск  провести  на
колесах, а  если  где  и  придется временно обосноваться,  то жить только в
палатке. Она у них просторная.  И три надувных матраса.  Вячеслав Семенович
расспросил отца  про  дорогу  на  Островитино.  Мне не хотелось,  чтобы они
уезжали в деревню.  Пускай живут здесь. Но они, кажется, пока не собирались
покидать это место.  По-видимому, родственники действительно очень дальние.
Иначе они бы сразу туда уехали.
     Лариса Ивановна   пригласила  нас  пообедать  вместе.  Но  у  них  6мл
маленький котелок,  и мы отказались.  Аленка  отправилась  на  кухню,  тоже
готовить обед.  Нам  костер  не  надо разжигать.  У нас есть примус.  Гарик
предложил мне прогуляться.  Пока суп  в  котелке  закипит.  Как  только  мы
скрылись за деревьями,  он небрежно вытащил из кармана смятую пачку сигарет
и закурил. Выпустив густое облако дыма, взглянул на меня:
     - Куришь?
     Мне захотелось вот так же пускать изо рта синий дым и мять  в  пальцах
сигарету с золотым ободком. Но я не умел курить и боялся опозориться.
     - Неохота, - дипломатично ответил я.
     - Скоро опять в школу, - начал Гарик разговор издалека.
     - Два месяца впереди, - сказал я.
     - Дни  летят,  - вздохнул Гарик.  - Не успеешь оглянуться - и в школу.
Тебе в какой?
     - В шестой.
     - А-а...
     - Аленка? В девятый перешла, - сказал я.
     - В Ленинграде у вас, наверное, знакомых полно?
     - Хватает, - сказал я.
     - Наверное, за ней бегают...
     - Двое этой весной за гаражами подрались, - сказал я.
     - А как она?
     Я сделал вид, что не понял, о чем речь.
     - Ну, это... реагирует? - пояснил Гарик.
     - Нормально, - сказал я.
     - Есть такой, кто ей больше всех нравится?
     - Есть, - сказал я. - Айвенго.
     - Вот как... - удивился Гарик.
     - Рыцарь один, - сказал я. - Ты его не знаешь.
     - Знаю, - засмеялся он. - Отличный парень...
     Надо будет и мне прочитать этот роман.  А то неудобно, все читали, а я
знаю только одно название.  Гарик выбрал травянистую лужайку и легко сделал
стойку. Потом кульбит.
     - Могу и сальто крутнуть, - сказал он. - Ты не удержишь...
     - Удержу, - сказал я, сцепляя руки. Но Гарик не стал сальто делать. Он
сжал кулак и согнул руку в локте. Я пощупал: ничего мускулы. Крепкие.
     - Если врежу - с копыт долой! - сказал Гарик.
     - Кому? - спросил я.
     - У тебя враги есть?
     Я стал припоминать своих врагов.  Димка  Лунин,  он  мне  на  перемене
бутербродом в щеку залепил.  Я его брюхатым индюком обозвал. Потом я ему по
уху дал.  С неделю он был моим лютым врагом. А на первомайской демонстрации
мы помирились.  Вдвоем  несли  транспарант.  "Да здравствует мир и дружба!"
Смешно лютым врагам нести такой плакат! Мы и не заметили, как помирились...
Больше я  не  мог  припомнить  врагов.  Какие  и  были,  так  я  с ними сам
справлялся.
     - Нет у меня врагов, - сказал я.
     - Будут - только скажи мне...
     - Ладно, - пообещал я. От такого приятеля глупо отказываться. Врежет -
с копыт долой... А кто знает, сегодня нет врагов, а завтра появятся.
     Мы повернули обратно.  Гарик докурил сигарету и бросил под ноги.  Я на
всякий случай затоптал.  Неподалеку от нашего  дома  -  столб  с  дощечкой:
"Берегите лес от пожара!"  А пониже еще одна надпись в стихах: "Не поднимай
на лес  руку,  он  послужит  тебе,  сыну   и   внуку".   Хорошая   надпись,
проникновенная. И  без  восклицательного знака.  Надписи с восклицательными
знаками я не люблю. Не надписи, а сердитые окрики.
     С пригорка я показал Гарику остров.
     - Ночью на этом острове...
     - Русалки пляшут твист при луне? - засмеялся Гарик.
     У меня пропало желание рассказывать. Гарик, заметив, что я нахмурился,
сказал:
     - Налажу рыболовные снасти - всех здешних чертей переловлю.
     - Ты стихи сочиняешь? - спросил я.
     - Хотел Алене почитать...
     - Шпарь мне, - сказал я.

                               Глава восьмая

     С вечера  я  приготовил  удочки.  Две нашел на чердаке,  три вырезал в
лесу. Отец помог сделать снасть. Когда-то он любил рыбачить. Я очень хотел,
чтобы отец  со  мной  отправился,  но  он  вот уже второй день чертил схему
какого-то станка.
     Я хотел  встать  пораньше,  но  из  этого  ничего  не вышло.  Проспал.
Будильника у нас не было.  Зато на стене  висели  старинные  часы  в  буром
деревянном футляре.  На  нем был домик для кукушки,  чтобы она выскакивала,
когда часы бьют.  Но часы не бьют,  и кукушка давно умерла. Ее и не видно в
домике. Уже  много-много лет часы показывали один и тот же час.  Пятнадцать
минут четвертого. Мы с отцом хотели починить их, но Аленка отговорила. "Эти
часы, -  сказала  она,  -  память о наших предках.  Пусть они молча стоят в
углу, и не надо их тревожить".
     На рыбалку мы отправились с Аленкой. Ей очень хотелось поймать большую
рыбу. Она о ней только и говорила.  Все уши прожужжала.  Солнце  взошло,  в
лесу насвистывали  птицы.  Стрекозы  летали над самой водой.  Среди зеленых
блинов белели  лилии.  Где-то  у  острова,  набегая  на   берег,   негромко
всплескивала вода. Осока шевелилась, скрипела. Кто-то возился в ней, шлепал
то ли хвостом,  то ли плавником.  Я никогда не  был  утром  на  озере.  Эта
прозрачная тишина,  воздух,  пахнущий смолистой хвоей,  спокойное, нежаркое
солнце и журчащая за  бортом  вода  вызвали  у  меня  чувство  беспричинной
радости.  Я подумал, как хорошо, что есть такое озеро, лес, наш старый дом.
И как жалко,  что раньше я ничего этого не видел.  Мне даже  как-то  обидно
стало. И  еще я подумал,  что,  вернувшись в город,  обо всем этом расскажу
ребятам. Я стал искать слова, которыми передам эту утреннюю красоту лесного
озера, и не нашел таких слов.  Наверное,  об этом не расскажешь,  это нужно
увидеть.  Все это было незнакомым для меня и новым. Я вдруг вспомнил, что в
книжках всегда  пропускал  описание  природы.  Дурак я дурак,  оказывается,
самое интересное не читал.
     Я перегнулся  через  борт  и  увидел  под водой дремучий зеленый лес в
уменьшенном виде.  Холмы,  низины  и  пологие  горы  прятались  под  водой.
Встречались и  желтые проплешины озерных пустынь.  Водоросли,  напоминающие
елочные лапы, шевелились, как ветки деревьев на ветру. Меж ними проносились
быстрые тени.  Приглядевшись,  я увидел рыб. Маленьких и больших. Маленькие
стайками сновали в просвете  озерных  зарослей.  Большие  держались  или  в
одиночку, или  по  три-четыре  штуки.  Они  быстро уходили в тень,  которую
оставляла наша лодка.
     - Я видела рыбину, - услышал я голос Аленки.  - Большую-большую... Она
стояла на месте, а потом - как торпеда...
     Аленка сидела посередине лодки,  подняв вверх весла.  Она не отрываясь
смотрела на островок из водорослей  и  кувшинок.  Судя  по  всему,  большая
рыбина ушла туда.
     - Ты бы ее веслом, - сказал я.
     - У нее спина темная, а на боку пятна...
     - Щука, - сказал я.
     - Красивая...
     Я взглянул на холм, где стояла голубая палатка. От росы она потемнела.
Из палатки вышел Гарик.  Он был в белых трусах и красной майке. Даже издали
видно, что лицо у него заспанное,  волосы торчком.  Он потянулся,  зевнул и
стал приседать, выбрасывая руки в стороны: нас он не видел.
     - Крикнуть? - спросил я Аленку.
     - Рыбу распугаешь, - сказала она.
     Аленка перешла на корму,  я сел на весла.  Хватит природой любоваться.
Наши удочки  свисали  с лодки,  касаясь концами воды.  Греб я плохо.  Весла
почему-то криво опускались в воду, и брызги летели на Аленку.
     - Ты нарочно? - спросила она.
     - Оставалась бы на берегу,  - сказал я ехидно.  -  Вместе  бы  зарядку
делали...
     Аленка промолчала.
     Мы выбрали  место неподалеку от плавучих водорослей и опустили камень,
упрятанный в хозяйственную сетку, к которой была привязана длинная веревка.
Этот якорь придумал отец.  Я уже предвкушал,  как первый заброшу снасть,  и
тут выяснилось,  что Аленка забыла на берегу консервную  банку  с  червями.
Меня такое зло разобрало, что готов был Аленку с лодки спустить. Или веслом
огреть.
     - Плыви, разиня этакая, за червями, - сказал я.
     - У меня есть печенье,  - сказала Аленка,  засовывая руку в карман.  -
Попробуем на печенье?
     - Поменьше бы глаза на Гарика таращила,  - сказал я.  Вытащил сетку  с
камнем, и мы поплыли к берегу.
     Снова брызги летели на Аленку,  но  она  молчала.  У  палатки  дымился
костер. Лариса Ивановна жарила на алюминиевой сковородке яичницу. Вячеслава
Семеновича и Гарика не видно.  Захватив  банку,  мы  вернулись  на  прежнее
место. Это  место  я облюбовал.  Здесь вчера вечером рыбак из деревни ловил
рыбу.
     Время шло, а мы все еще копошились. Никак не могли наживку нацепить на
крючок. Аленка держала червя далеко от себя и,  наморщив нос,  надевала  на
крючок. Червяк  извивался,  не  хотел надеваться.  Кое-как я нанизал своего
червя и первым взмахнул  удочкой.  Аленка  вскрикнула:  крючок  с  червяком
запутался в ее волосах.
     - Забери эту гадость! - крикнула она.  Пришлось через всю лодку шагать
к ней  и вытаскивать из волос червя с крючком.  Крючок вытащил,  а полчервя
так и осталось в Аленкиных волосах.
     - Ты все-таки старайся в воду попадать, - сказала Аленка. - Боюсь, что
в моей голове ты не поймаешь ни  одной  рыбки...  А  раз  уж  пришел  сюда,
надень, пожалуйста, мне червяка.
     Я надел ей червя и уселся на свое место.  Взмахнула удочкой Аленка - я
зажмурился. И  не  напрасно.  Возле  уха  тоненько свистнуло,  затем больно
царапнуло по щеке.  Когда я открыл глаза,  Аленка как ни в  чем  не  бывало
сидела на корме и глядела на поплавок.
     - Не клюет? - спросил я.
     - Раздымывает...
     - Она будет долго думать,  - сказал я,  доставая из-за уха  Аленкиного
червяка. - Кстати, запомни: в моем ухе рыба тоже не водится.
     С горем пополам мы забросили удочки.  У меня поплавок был  красный,  а
Аленкин -  зеленый.  Они  неподалеку дружно покачивались на легкой ряби.  У
меня уже ногу защипало - отсидел,  а  поплавки  все  так  же  покачивались.
Солнце припекало.  Я  стащил  безрукавку,  Аленка сняла платье и осталась в
купальнике. Раз рыба не берет, будем загорать.
     - Сережа,  а что,  если мы чертеж спрячем?  Говорил, будем птдыхать на
всю катушку, а сам из-за стола не вылезает.
     - Хорошо, что по ночам не работает, - скачал я.
     - Электричества нет, вот и не работает.
     - Я звал на озеро. Не поехал.
     Мы с Аленкой очень хотели,  чтобы отец как следует  отдохнул.  У  него
повышенное кровяное давление, и врачи говорили, что ему нужен полный отдых.
Мы с Аленкой знаем,  что он  сюда  из-за  нас  поехал.  Хотел  сделать  нам
приятное. Вместе мы редко отдыхали. А тут на все лето!
     - Сережа, - спросила Аленка, - где мой поплавок?
     Аленкиного поплавка не было. На воде плавал лишь мой, красный.
     - Тащи! - шепотом сказал я.
     Аленка дернула удочкой,  но из воды никто не показался,  зато ореховое
удилище согнулось в дугу.
     - Кто-то дергает!
     Я вскочил и бросился к ней на помощь. Но Аленка не отдала удочку.
     - Я сама, - сказала она.
     Из поды показался сначала поплавок,  потом большая и удивленная  рыбья
голова. Я  никогда  не  думал,  что такая большая рыбина может пойматься на
маленький крючок.  Рыбина,  зевая вытянутым трубочкой  ртом,  спокойно  шла
Аленке в руки.
     - Поймала!  - ликовала  Аленка.  -  Я  говорила,  что  поймаю  большую
рыбину...
     Насчет "поймала" она поспешила.  Рыбина подошла к лодке,  с  интересом
посмотрела на нас черным с золотистой каймой глазом, затем лениво отвернула
в сторону и ушла в глубину,  помахав нам  синеватыми  плавниками.  Леска  в
Аленкиных руках  натянулась и тоненько тренькнула,  как балалаечная струна.
Вместо рыбы у нее остался поплавок с собравшейся пружиной леской.
     Аленка чуть не плакала.  Она смотрела на воду,  как будто оттуда снова
могла появиться эта большая рыбина и вежливо попроситься в лодку.
     - Ушла... - сказала Аленка.
     - Теперь не догонишь, - посочувствовал я.
     - Почему она ушла? Сережа?
     - Безобразница, - сказал я.
     Пока я  привязывал  к  Аленкиной  удочке  новый крючок и грузило,  мой
поплавок ушел в воду.  Я взмахнул удилищем, на крючке червя не было. Кто-то
слопал его.
     Вдруг мы почувствовали сильный удар в лодку. У меня удочка чуть из рук
не выпала.
     - Это  рыбина?  -  спросила  Аленка,  Глаза  у  нее  были  большие   и
испуганные.
     Если это действительно рыбина,  то она размером с нашу лодку.  Вряд ли
такие экземпляры  водятся  в  озере.  И  потом  с  какой стати рыбина будет
ударять в лодку? Слепая она, что ли?
     Я перегнулся  через  борт  и  посмотрел  в воду.  Дна не видно.  Здесь
глубина приличная.
     - Дергает! - сказала Аленка. Бросив удочку, она руками выбирала леску.
Раздался крик, и Аленка отшвырнула спасть в сторону.
     - Сережа, - сказала она дрожащим голосом, - поплыли к нашему берегу...
     - Орешь как оглашенная...
     - У меня клюнула... лягушка.
     Я подобрал Аленкину удочку. На крючке никого не было.
     - Приснилось?
     - Глаза выпученные...  А рот раскрыт...  Я  хочу  на  берег...
     Тут я заметил, что нашу лодку относит к берегу. Сорвалась с якоря!
     Я стал выбирать веревку.  Она свободно шла из глубины. В сетке не было
камня... Я  почувствовал,  как  на затылке зашевелились волосы.  Камень сам
собой никак не мог исчезнуть из сетки.  Она без дырок.  Его кто-то вытащил.
Кто? Таинственная рыба величиной с лодку?
     - На меня кто-то смотрит!  - прошептала Аленка.  Глаза  ее  стали  еще
больше. Не  отрываясь,  она  с