втомат  выглядела  на  фоне   нищей   рухляди   как
инопланетный корабль. Он  загасил  сигарету,  вставил  штепсель  в  розетку,
открыл крышку машины. Его слегка ударило током. Он  вспомнил  про  резиновые
перчатки, разыскал, надел. Через минуту машина мерно загудела.
   Провозившись еще пару часов, он почувствовал, что просто валится  с  ног.
Дом затих, только храп соседа слева сотрясал тонкую стенку.  Дождь  лил  все
сильней, колотил по крыше, грохотал в водосточной трубе.  Небо  прямо  перед
окном распорола длинная  молния.  Началась  первая  в  этом  году  настоящая
майская гроза, гром шарахнул так, что сосед за стенкой перестал храпеть.  На
несколько секунд стало совсем тихо, только дождь барабанил да  мерно  гудела
стиральная машина.
   - Достирает она когда-нибудь или нет? - пробормотал Никита.  У  него  уже
слипались глаза.
   И вдруг погас свет. Зинуля  предупреждала,  что  электричество  выключают
чуть ли не ежедневно. Но это случилось  впервые.  Никита  на  ощупь  отыскал
керосинку. Она оказалась пустой.
   Заливать в темноте керосин в маленькую лампу  из  тяжелой  канистры  было
неудобно, Никита много расплескал, на полу у окна  образовалась  здоровенная
керосиновая лужа. Он стал искать тряпку на ощупь, задел  ногой  и  опрокинул
канистру.
   Над головой что-то сильно загрохотало, сначала он подумал, что  гром,  но
звук  повторился,  причем  совсем  близко.  Было  похоже  на  грохот  жести,
вероятно, порывом ветра снесло телевизионную антенну.
   Окно выходило на пустырь,  фонарей  там  не  было,  и  в  комнате  висела
сплошная, глухая темнота. Никита пытался на ощупь зажечь  керосинку,  фитиль
ушел слишком глубоко, спичка догорела и  обожгла  пальцы.  Хлопнула  оконная
рама, потом  послышался  тяжелый  мокрый  шлепок.  Он  справился  наконец  с
фитилем, и в зыбком свете керосинки увидел у окна черный силуэт.
   Никита был неплохой мишенью с горящей керосинкой в  руке  и,  прежде  чем
сообразить  что-либо,  отбросил  лампу.  Звякнуло  стекло,   слабый   огонек
вздрогнул, отчаяно затрепетал.  Черный  силуэт  метнулся  в  сторону  света.
Никита успел отпрыгнуть подальше. Еще шаг, и он мог бы спрятаться в закутке,
в туалете, но все равно ненадолго. В голове мелькнуло, что единственный шанс
сейчас - это попытаться выскочить в коридор, однако дверь  заперта,  а  ключ
заедает, и, пока он будет в темноте возиться с  замком,  убийца  десять  раз
успеет сделать свое дело.
   Очередная  вспышка  молнии  осветила  комнату.  Убийца  стал  виден  весь
целиком, и Никита узнал  его.  Тот  самый  парень,  который  встретился  ему
сегодня днем и показался издали почти двойником.
   Мокрые волосы потемнели и слиплись.  С  черной  джинсовой  куртки  капала
вода. Белое, с черными провалами глаз лицо уже совсем не  напоминало  Никите
его собственное. В руке был зажат пистолет, и дуло смотрело прямо на Никиту.
Он уже почувствовал, как пуля пробивает голову, как  разрывается  последней,
чудовищной болью череп, и что по сравнению с этим придуманный им  для  своих
героев космический щекотный холодок предчувствия?
   И вдруг  комната  озарилась  странным  красноватым  огнем.  Это  вспыхнул
керосин на полу. Убийца метнулся, уже не к Никите, а прочь от огня. Но огонь
расползался очень быстро, из опрокинутой канистры вытек на  пол  почти  весь
керосин. Никита успел подумать, что падать на горящий пол  нельзя  и  деться
некуда.
   Прямо у ног убийцы  вспыхнула  пластиковая  канистра.  Парень  отпрыгнул,
что-то с глухим стуком упало на пол. Мелькнула слабая шальная  надежда,  что
пистолет.
   И тут в комнате вспыхнул свет. Включилась и деловито загудела  стиральная
машина. Канистра пылала, как костер,  языки  пламени  уже  лизнули  потолок.
Огонь с пола быстро полз вверх по нейлоновой занавеске, жадно  подбирался  к
ящику с Зинулиными масляными красками.
   Всего секунду двое в  тесной  горящей  комнате  смотрели  друг  на  друга
безумными,  слезящимися  от  дыма  глазами.  Монотонно,   спокойно,   гудела
стиральная машина. Пылающий пол  был  скользким,  и,  если  упасть,  потеряв
равновесие, потом уже не сумеешь подняться.
   Мокрая рука в  поисках  надежной  опоры  рефлекторно  легла  на  дрожащий
металлический корпус "Вятки".
   * * *
   - У вашего ребенка тяжелая дистрофия и серьезные  психические  нарушения,
боюсь, необратимые. Как можно было такое допустить?  Вы  ведь  отец.  Вашего
сына случайно узнала в метро соседка, он просил милостыню. Каким образом  он
попал к нищим? Что  с  ним  произошло?  Ребенок  третьи  сутки  находится  в
каталептическом ступоре, у него ярко выраженный кататонический синдром, речь
отсутствует, наблюдется мышечная гипертония...
   Егоров внимательно слушал медицинские термины.  Его  интересовало  только
то, что касалось состояния Феденьки. А остальное - вопросы, упреки,  угрозы,
язвительные замечания - он пропускал мимо ушей, отвечал автоматически.
   - Жена ушла из дома вместе с детьми. Я был в рейсе.
   - Хорошо, допустим. Почему вы не обратились в милицию?
   - Я обращался.
   - Когда? К кому именно? В каком документе это зафиксировано?
   -  Я  обращался  в  районное  отделение  двенадцатого  декабря  девяносто
четвертого года, в девять часов утра. Дежурный  сказал,  что  нет  оснований
объявлять розыск. Детей увезла их родная мать.
   - Фамилия дежурного?
   - Я не спросил.
   - Ну что ж, это несложно выяснить, обращались вы или нет.
   Трое  врачей  и  две  чиновные  дамы,   одна   из   комиссии   по   делам
несовершеннолетних,  другая  инспектор  роно,  глядели  на  Егорова  как  на
преступника, но это было ему совершенно безразлично.  Он  стоял  перед  ними
посреди кабинета, низко опустив голову.
   - Скажите, Иван Павлович, а почему ваша жена вот так, вдруг, среди  ночи,
ушла из дома с детьми? У вас были конфликты?
   - Моя жена попала в секту год назад и привела туда детей. У нее  нарушена
психика. Дети перестали посещать школу.
   - А вы, Иван  Павлович,  где  вы  были?  На  другой  планете?  Почему  не
вмешались? Ведь вы отец. Вы сказали, ваша жена попала в секту и привела туда
детей Что за секта?  Как  она  называется?  Кто  ею  руководит?  Не  знаете?
Правильно. Вы и не пытались узнать. Вам безразлично. Нет, мы  понимаем,  что
по работе вы должны часто отлучаться из дома на несколько дней. Но нельзя же
настолько равнодушно относиться к собственным детям! Где  ваш  старший  сын?
Правильно, не знаете. Послушайте, Егоров, почему вы молчите?  Не  желаете  с
нами  разговаривать?  Нет,  товарищи,  я  продолжаю  настаивать  на  лишении
гражданина Егорова Ивана Павловича  родительских  прав.  Ребенок  в  ужасном
состоянии. Старший ребенок и супруга гражданина Егорова пропали. Считаю, что
дело необходимо передать в прокуратуру.
   - Ну зачем вы так, Галина Борисовна? Если там правда  действовала  секта,
то гражданин Егоров не мог ничего изменить. Верно, Иван Павлович?  Я  думаю,
не надо нам принимать поспешных решений.
   - Это вовсе не  поспешное  решение.  Я,  товарищи,  провела  определенную
работу и подготовила материалы. Вот официальный ответ директора школы  номер
триста восемьдесят семь Черемушкинского района. "На ваш запрос сообщаем, что
с сентября месяца по май  месяц  девяносто  третьего  года  в  свободное  от
школьных   занятий   время   физкультурный    зал    сдавался    в    аренду
спортивно-оздоровительной группе "Здоровая семья", руководитель Астахова Зоя
Анатольевна, кандидат медицинских наук.  Разрешение  исполкома,  договор  об
аренде, платежные документы прилагаются". Смотрим дальше...
   Перед  глазами  Егорова   мелькали   бумажки   с   печатями,   подписями,
отпечатанные на машинке и на принтере, написанные от руки, на бланках или на
простых  листочках.  Кандидат  медицинских  наук  Астахова  Зоя  Анатольевна
официально уведомляла, что никакие Егоровы ее занятия никогда  не  посещали.
Список группы, заверенный тремя печатями, прилагался. Там и правда  не  было
ни одного человека с такой фамилией.
   Директор Дома культуры "Большевик" сообщал, что сдавал в аренду помещение
группе под руководством Астаховой и ничего противозаконного  в  деятельности
этого коллектива не наблюдалось.
   И напоследок в качестве главного довода  было  представлено  компетентное
мнение    председателя    комиссии     по     работе     с     неформальными
культурно-оздоровительными  объединениями,  помощника  министра  образования
господина Русова Григория Петровича.
   "Группа "Здоровая семья"  под  руководством  кандидата  медицинских  наук
Астаховой  3.  А.   не   имеет   никакого   отношения   ни   к   одному   из
зарегистрированных на территории СНГ неформальных религиозных объединений.
   Зоя Анатольевна Астахова - автор двух научно-популярных книг о правильном
питании  и  здоровом  образе   жизни,   автор   нескольких   запатентованных
изобретений  в  области  медицины,  ею  разработаны  оригинальные   методики
избавления от алкогольной и никотиновой зависимости, а  также  программы  по
эффективному снижению веса.
   Цель группы - здоровый образ жизни, развитие физической  культуры,  отказ
от  вредных  привычек,  закаливание   организма,   повышение   естественного
иммунитета. В программу занятий входит комплекс оздоровительной  гимнастики,
также  проводится  курс   по   рациональному   питанию.   Центральная   идея
руководителя группы - научить людей избавляться от  болезней,  помочь  им  в
обретении душевного покоя, счастья и  мудрости,  что  крайне  важно  в  наше
трудное  время.  Группа  официально  зарегистрирована,  преподаватели  имеют
дипломы о высшем медицинском образовании и лицензии Минздрава".
   - Прямо-таки рекламный буклет, - тихо хмыкнул один из врачей, -  лично  я
ничего про эту гениальную Астахову не слышал.
   - Не будем отвлекаться, Евгений Иванович, -  одернула  скептика-психиатра
дама из роно, - мы сейчас решаем судьбу ребенка.
   - Там был человек, - медленно  произнес  Егоров,  -  человек  по  фамилии
Шанли. То ли кореец, то ли туркмен. Монголоид. Он гипнотизировал их.  У  них
татуировки на груди, перевернутые пятиконечные звезды вписанные в круг. Дети
голодали, худели, бесконечно повторяли какую-то галиматью вроде молитв этому
самому Шанли, которого они  называли  "гуру"  и  которому  поклонялись,  как
божеству. Еще там была женщина, телохранитель Шанли. Огромная, бритоголовая.
Возможно, она и есть Астахова 3. А., но она вовсе  не  похожа  на  кандидата
наук.  Дважды  эта  женщина  ударила  меня  так,  как  может   бить   только
профессиональный каратист. Дважды я потерял сознание, но никаких  следов  не
осталось.
   - Замечательно, - дама из роно,  Галина  Борисовна  Ряхова,  выразительно
поджала морковные губы и тряхнула морковными  кудрями,  -  доктор  Астахова,
оказывается, вас еще и избила.
   - Так почему  же  после  этого  вы  не  обратились  в  милицию?  -  мягко
поинтересовался психиатр.
   Егоров ничего не  ответил.  Он  хотел  только  одного  -  скорее  увидеть
Феденьку.  То,  что  здесь  происходило,   казалось   ему   бредом,   плодом
собственного больного воображения. Люди за столом напоминали причудливых рыб
из круглой колонны-аквариума у ресторанного подъезда.  Они  раскрывали  рты,
глядели на него пустыми выпученными глазами. А Феденька между  тем  лежал  в
реанимации.
   Заседание комиссии длилось еще около часа. Галина Борисовна настаивала на
лишении Егорова родительских прав. Дама крупная, полная, она  даже  вспотела
от возбуждения, и в  перерывах  между  своими  длинными  пылкими  монологами
вытирала округлое румяное лицо крошечным платочком.
   Другая дама,  представитель  комиссии  по  делам  несовершеннолетних  при
исполкоме, была сдержанней. Она думала о том, что сегодня  в  исполкомовский
буфет завезли несколько ящиков отличных французских кур, а она сидит здесь и
не успеет до закрытия буфета. В магазине такие куры дороже ровно в два раза.
   Трое врачей тоже думали о чем-то своем и украдкой поглядывали на часы.
   - В конце концов, у нас существуют законы, - вещала Галина  Борисовна,  -
неисполнение обязанностей  по  воспитанию  несовершеннолетнего,  статья  сто
пятьдесят шестая...
   - Да ладно вам, - не выдержал психиатр, - если уж  кого  и  следовало  бы
лишить родительских прав,  то  скорее  мать,  Егорову  Оксану  Владимировну.
Ребенок оказался у нищих после того, как она увезла  его  из  дома.  Старший
ребенок вообще пропал.
   - Мы не можем обсуждать вопрос о  лишении  Егоровой  Оксаны  Владимировны
родительских прав, поскольку таковая, то есть Егорова, не имеется в наличии,
- подавив зевок, заметила исполкомовская дама.
   Психиатр и невропатолог стали хором покашливать и  покраснели,  сдерживая
нервный смех. Третий врач, педиатр-терапевт, пожилая женщина с  красными  от
недосыпа глазами, встрепенулась и произнесла:
   - Товарищи, давайте закругляться. Ребенок у нас на инвалидность  идет,  и
лучше ему все-таки с отцом...
   - Тем более  есть  вот  тут  официальное  письмо,  руководство  Аэрофлота
ходатайствует  за  летчика   первого   класса   Егорова   Ивана   Павловича,
характеризует его с положительной стороны. Вы, Галина Борисовна, эту  бумагу
нам забыли зачитать.
   - Правильно, - невозмутимо кивнула Ряхова, - я не зачитала этот  документ
потому, что в Аэрофлоте сидят не  педагоги  и  не  врачи.  Может,  гражданин
Егоров и хороший летчик. Не  знаю.  Но  отец  он  никудышный,  и  воспитание
больного ребенка доверить ему нельзя.
   -  А  кому,  кроме  него,  этот  ребенок   нужен?!   -   повысила   голос
педиатр-терапевт. - Вам? Мне? У меня своих двое.  Или,  может,  государству?
Знаете, господа-товарищи, я хочу сказать, мы  здесь  воду  в  ступе  толчем.
Пусть Галина Борисовна остается при своем мнении. Пусть. Лично я считаю, что
нет никаких оснований лишать Егорова родительских прав. Давайте  голосовать.
Поздно уже.
   Все, кроме Ряховой, проголосовали за то, чтобы  оставить  Федю  с  отцом.
Иван Павлович попросил,  чтобы  для  него  сделали  копии  всех  документов,
собранных старательной Ряховой.
   Галина Борисовна еще долго не унималась. Когда  все  загремели  стульями,
поднимаясь, она продолжала кричать, что это дело так не оставит,  пойдет  по
инстанциям. Но никто ее уже не слушал.
   Егоров взял отпуск за свой счет и почти месяц провел с Федей в  больнице.
Официально посещение реанимационного  отделения  было  запрещено.  Родителей
пускали в палаты только в качестве уборщиц и сиделок. Хочешь быть  со  своим
чадом - изволь мыть полы и кафельные стены до  зеркального  блеска,  таскать
горшки и судна, в общем, выполнять самую черную работу, ухаживать не  только
за своим, но за всеми детьми, к которым родители  не  приходят,  да  еще  не
забывай приносить подарки  персоналу,  особенно  сестре-хозяйке,  от  второй
зависит, пустят тебя завтра к твоему ребенку или скажут "не положено".
   Поздними вечерами, возвращаясь домой,  он  часто  доезжал  свою  станцию,
засыпал в вагоне метро. Но это было даже  к  лучшему.  Усталость  притупляла
страх. Прошла неделя, а врачи все еще не гарантировали ему, что  Федя  будет
жить. О возвращении здоровья, физического и  психического,  речи  вообще  не
шло.
   Его постоянно мучила мысль, что надо предпринять какие-то шаги по  поиску
Оксаны и Славика. На официальную помощь надежды не было. Но  разорваться  он
не мог. Просыпаясь утром, он мчался к Феде в больницу. Ему казалось, если он
сегодня не приедет, оставит ребенка там одного, произойдет самое страшное. И
он откладывал поиски на потом.
   У него сложился более или  менее  определенный  план.  Как  только  врачи
скажут, что опасности для жизни нет,  он  перестанет  приходить  в  больницу
каждый день, попросит соседку Марию Даниловну поездить вместе в метро по той
линии, на которой она увидела Федю с нищими. Возможно, кого-то из этих нищих
она сумеет узнать, вспомнить. А дальше можно попытаться выяснить, как к  ним
попал ребенок, где они его подобрали.
   Однажды, сидя в глубине полупустого вагона, он услышал  жалобный  детский
голосок:
   - Граждане пассажиры! Извините, что обращаюсь к вам...
   Он открыл воспаленные глаза и увидел  девочку  лет  двенадцати.  Она  шла
согнувшись. К спине ее был платком привязан спящий младенец.  Иван  Павлович
машинально сунул руку  в  карман,  нащупал  мелочь.  Девочка  заметила  это,
ускорила шаг, чтобы подойти к нему. Когда она  была  совсем  близко,  Егоров
вздрогнул так сильно, что несколько приготовленных монет выпало. На  девочке
была Федина куртка.
   Два года назад он купил сыновьям отличные пуховички в дорогом магазине  в
Осло. Легкие, теплые сверху специальная непромокаемая, непродуваемая  ткань,
внутри  настоящий  гагачий  пух.  Множество   карманов,   светоотталкивающие
серебристые нашивки чтобы ребенок  был  виден  в  темноте,  когда  переходит
дорогу. У Славика была зеленая куртка, у Феди синяя.
   Синий пуховичок на  нищей  девочке  был  порван  и  запачкан,  как  будто
нарочно. В сочетании с мятой юбкой до пят он выглядел вполне нищенски,  хотя
стоил почти четыреста долларов.
   Девочка наклонилась и  стала  быстро,  проворно  собирать  монеты  у  ног
Егорова. Ребенок, привязанный к ее спине, чуть не  выпал  при  этом  головой
вниз, но продолжал очень крепко спать.
   - Осторожно, ты его сейчас выронишь, - тихо произнес Егоров.
   Девочка сверкнула на Ивана Павловича злыми взрослыми глазами и  бросилась
к выходу. Поезд выезжал из туннеля. Егоров встал  и,  стараясь  не  спешить,
направился к соседней двери. Никакого определенного плана у него не было. Он
знал только, что действовать надо очень осторожно. Девочка,  разумеется,  не
одна. На станции ее могут ждать взрослые, он читал где-то, что у нищих  своя
мафия,  и  детишки,  которые  попрошайничают  в  метро  и   в   электричках,
обязательно  имеют  взрослых   покровителей-профессионалов.   Эти   взрослые
отнимают у них собранные деньги и взамен обеспечивают ночлег, еду, одежду  и
относительную  безопасность.  К   милиции   обращаться   бесполезно.   Нищие
отстегивают милиционерам на своей территории приличные суммы.
   Двери открылись. Девочка вышла и быстро пошла в конец  платформы.  Егоров
заметил, что там, у выезда из  туннеля,  на  лавке,  сидит,  болтая  ногами,
мальчишка-оборвыш лет пяти и жадно, быстро  поедает  картофельные  чипсы  из
большого пакета.
   -  Девочка,  ты  не  знаешь,   как   мне   лучше   доехать   до   станции
"Домодедовская"? - громко спросил Иван Павлович.
   - По схеме смотри! - буркнула она не оборачиваясь.
   - Подожди, я приезжий, у нас нет метро, я в этой вашей  схеме  ничего  не
понимаю. Я заблудился, второй час езжу, помоги, я заплачу сколько скажешь.
   - Ну-у, ты тупой, блин, - фыркнула девочка, однако все-таки остановилась,
повернулась к Егорову лицом, - полтинник дашь, объясню.
   В глазах ее застыла такая взрослая, такая  наглая  усмешка,  что  Егорову
стало не по себе. А со скамейки слышался заливистый смех мальчишки:
   - Ийка, убью, заязя, че пойтинник, бьин, пусть сто дает!
   - Я могу и сто, - быстро заговорил Егоров, - скажи,  откуда  у  тебя  эта
куртка? Не бойся, я не отниму, только скажи.
   - Кто ж тебя боится, блин? Двести, - тихо и серьезно произнесла  девочка,
продолжая смотреть Егорову в глаза.
   - Хорошо, двести. Я знаю, что куртку эту ты сняла  с  мальчика,  которого
подобрали и заставили просить милостыню вместе с вами.  Где  его  подобрали?
Мне нужно знать только это.
   - Давай деньги, узнаешь.
   Егоров потянул ей две купюры по  пятьдесят  тысяч.  Грязная  худая  лапка
сцапала деньги моментальным красивым движением циркового фокусника.
   - А остальное? - нервно сглотнув, спросила девочка.
   - Когда скажешь, получишь.
   - Пацанчика подобрали на вокзале. Все, давай еще сто.
   - На каком вокзале?
   - На Белорусском,  блин.  Давай  деньги.  Егоров  протянул  ей  сотенную.
Девочка, не оглядываясь, рванула в закрывающиеся  двери  последнего  вагона.
Вслед за ней протиснулся в поезд мал