бо, миленький.
   - За что?
   - За то, что вам не все равно. Вы даже не представляете, как  это  важно,
чтобы кто-то нашел убийцу или хотя бы попытался.
   - Вы кого-то подозреваете?
   - Нет-нет-нет, - она покачала головой, - никого я не подозреваю.
   - Но ведь были у Никиты враги, недоброжелатели? Вы сказали, он ничего  от
вас не скрывал.
   - Не было у  него  врагов,  -  быстро  проговорила  Надежда  Семеновна  и
отвернулась.
   - Ну как  же?  -  вскинул  брови  капитан.  -  Вот  хотя  бы  автор  этой
статейки...
   - Пустое, - она стянула со спинки стула вязаную шаль, накинула на  плечи,
закуталась, словно ей  вдруг  стало  холодно.  -  Врагов  у  Никиты  нет,  -
повторила она, чуть повысив голос, - их нет потому, что он  не  отвечает  им
взаимностью.
   - То есть?
   - То есть обидеть его может только человек,  которого  он  любит.  Только
очень близкий человек.
   - Такое случалось?
   - Никогда.
   - Простите, Надежда Семеновна, я понимаю, вопрос очень личный, но как  же
развод с женой? Там что не было никаких обид?
   - С Галочкой они расстались мирно. Они просто не любили друг друга, и  им
было совсем не больно.
   - А ребенок?
   - А что ребенок? Машенька  не  лишена  ни  матери  ни  отца.  С  ней  все
нормально, - быстро, сердито проворчала  Надежда  Семеновна  и  вскинула  на
капитана близорукие глаза, - еще кофе?
   - Да, спасибо. Кофе у вас замечательный. Но чуть позже,  если  можно.  Вы
простите меня за очередной нескромный вопрос.  Скажите,  Надежда  Семеновна,
была рядом с Никитой в последнее время какая-нибудь женщина? Я имею  в  виду
серьезные отношения.
   - Женщина была. Но это несерьезно.
   - Вы знаете ее имя?
   - Имя знаю. Татьяна ее зовут. А как фамилия - не спрашивала. И не  видела
ни разу. Вроде бы она журналистка. Из первых, которые брали у него интервью.
Но точно сказать не могу.
   - А почему вы думаете, что это несерьезно?
   - Он нас не  знакомил,  -  мрачно  сообщила  Надежда  Семеновна,  видимо,
считая,  что  это   доказывает   совершенную   несерьезность   отношений   с
журналисткой по имени Татьяна, - и вообще у него вряд ли могло  случиться  в
личной жизни что-нибудь значительное. Ожегся однажды, и навсегда.
   - Ну а как же женитьба? Он ведь прожил с Галиной четыре года.
   - Не прожил, - Надежда Семеновна поджала губы, - это не жизнь была.  Так,
взаимный компромисс, ради Машеньки.
   - Почему же так мрачно, Надежда Семеновна? - улыбнулся капитан.
   - Потому что ожегся он. Я же сказала,  -  произнесла  старушка  с  легким
вызовом. - С самого начала не повезло. Еще в юности. Так и  тащит  за  собой
этот хвост через всю жизнь. Была у него первая любовь,  с  шестнадцати  лет.
Она же и последняя. Вышла замуж за приятеля его,  за  полное  ничтожество...
Ладно, все, увольте, не буду я об этом говорить. С убийством  это  никак  не
связано. Никоим образом.
   Надежда Семеновна неловко,  преувеличенно  засуетилась,  убирая  чашку  и
кофейник со стола, стряхнула невидимые  крошки  с  вышитой  скатерти,  взяла
турку и чашку, быстро засеменила на кухню.
   - Значит, вы совсем не верите в несчастный случай? -  задумчиво  произнес
капитан ей в спину. Старушка замерла на пороге и резко развернулась. Капитан
заметил,  что  бледные  морщинистые  щеки   вспыхнули.   Надежда   Семеновна
покраснела, как девочка.
   - Верю, не верю - какая разница? Я старый человек, и то,  что  я  говорю,
надо надвое делить. Память плохая, да и  фантазии  всякие  бывают.  Я  лучше
воздержусь, не буду вам голову морочить.
   - Разве вы не хотите помочь мне найти убийцу?
   -  Хочу.  Очень  хочу.  Но  боюсь,  только  помешаю,  запутаю  вас  своей
старческой болтовней, - она замолчала,  но  не  спешила  уходить  на  кухню,
замешкалась на пороге, словно хотела  и  не  решалась  сказать  что-то  еще.
Леонтьев молча терпеливо ждал, вдруг все-таки скажет, и  не  задавал  больше
вопросов.
   Тишину разорвал оглушительный телефонный звонок, и капитан  заметил,  как
сильно вздрогнули у старушки руки.
   - Простите, - пробормотала она и, меленько перебирая  ногами  в  байковых
тапочках, поспешила на кухню, где стоял телефон.
   - Ника? - услышал капитан ее  громкий  удивленный  голос.  -  Здравствуй.
Спасибо, слава Богу, здорова... Нет, почему? Я знала, что ты позвонишь. И не
сомневалась, что ты уже в Москве... Да, родители прилетели сегодня  утром...
Что ты говоришь? Как кремировали? - старушка вскрикнула, послышался  грохот,
и капитан бросился на кухню. Там всего лишь опрокинулась табуретка.  Надежда
Семеновна стояла у стола с телефонной трубкой в  руке  и,  увидев  капитана,
кивнула ему, мол, все нормально, не беспокойтесь. Леонтьев поднял  табуретку
и вернулся в комнату.
   - Ну что ж, Ника, заходи, когда тебе удобно,  -  услышал  он  уже  вполне
спокойный голос из кухни. - Завтра  утром?  Нет,  в  десять  рано.  Давай  к
половине одиннадцатого. Устраивает тебя? Ну ладно. Будь здорова.
   Она положила трубку и проворчала:
   - Легка на помине.
   Потом было слышно, как она возится  с  кофе.  Через  пять  минут  Надежда
Семеновна принесла дымящуюся турку и чистую чашку.
   - Я бы поставила вам кассеты,  но,  честно  говоря,  устала  немного.  Вы
дочитывайте, не спешите. А кассеты в следующий раз. Не возражаете?
   Капитан не возражал. Он допил кофе,  дочитал  очередное  интервью  и  все
ждал, что она спросит про кремацию, но она ни словом не обмолвилась.
   Выйдя из подъезда, он уже знал, что непременно вернется  сюда  завтра,  к
половине одиннадцатого утра. Ему вдруг захотелось посмотреть на  женщину  по
имени Ника. Он почти не сомневался, что у женщины этой большие  светло-карие
глаза, длинные  русые  волосы,  густые  черные  ресницы  и  брови,  что  она
худенькая, легкая, с тонкой шеей и гордо поднятой головой.
   Ольга  Всеволодовна  Ракитина,  как  заведенный  автомат,   распаковывала
чемоданы, развешивала вещи в шкафу. Она полгода  не  была  дома  и  пыталась
думать только о том, что делала сейчас, в данную минуту.
   Юрин костюм надо прогладить,  он  помялся  в  чемодане.  На  кухне  опять
завелись муравьи. Вот ведь пакость какая, то тараканы, то мухи-дрозофилы,  а
теперь муравьи. Надо  купить  ловушки.  У  Никиты  нет  ни  одной  приличной
рубашки. Его замшевые ботинки  надо  отнести  в  мастерскую,  чтобы  сделали
набойки.
   Хорошо, что она не видела сына мертвым. Очень хорошо, потому что в  жизни
бывает всякое. Во время  войны  ее  маме  пришла  на  отца  похоронка,  а  в
пятьдесят четвертом он вернулся. Оказалось, что попал в окружение,  потом  в
плен, а в сорок пятом освобожденных из Маутхаузена военнопленных в  телячьем
вагоне прямиком повезли в лагерь, под Магадан.
   Ольга  Всеволодовна   протерла   тряпкой   письменный   стол   сына,   из
пластмассовой банки вытянула специальную спиртовую антистатическую салфетку,
чтобы протереть экран и клавиатуру компьютера,  и  вдруг  рука  ее  замерла,
зрачки расширились.
   - Юра! Подойди, пожалуйста, сюда! - крикнула она  так  громко,  что  Юрий
Петрович, занятый уборкой кухни, вздрогнул и уронил швабру.
   - Смотри, что это за пятна? -  она  склонилась  к  клавиатуре,  осторожно
взяла в руку белую компьютерную мышь.
   Пятна были сухие, темно-бурые.
   - Такие же есть на раковине в ванной, - задумчиво произнес Юрий Петрович,
- и еще, вырезан кусок линолеума под буфетом. Буфет двигали.  Щель  осталась
совсем небольшая, то есть отодвинули, а  потом  каким-то  образом  подтянули
назад, к стене. Я заглянул в Щель. Дверь черного хода  откупорена.  Там,  за
буфетом, валяются гвозди и пассатижи. И еще,  под  лавкой  я  нашел  большой
пакет из супермаркета. Блок сигарет пачка кофе,  сахар,  вакуумные  упаковки
ветчины и сыра.  Еще  зубная  паста,  набор  одноразовых  лезвий  мыло.  Там
сохранился чек. Все это было куплено пятого мая, в два часа ночи. В два часа
пятнадцать минут. То есть десять  дней  назад.  Странное  ощущение.  В  доме
идеальный порядок, словно Никита устроил совсем недавно генеральную  уборку.
Но при этом пакет с продуктами так и остался валяться на полу под лавкой.
   - Никита? Генеральную уборку? - нервно усмехнулась Ольга Всеволодовна.
   - Ну да, смотри, даже на столе у него порядок.
   - Это я только что протерла пыль.
   - А дискеты куда убрала?
   - Я их не видела, - Ольга  Всеволодовна  растерянно  оглядела  стол.  Она
отлично помнила, что компьютерных дискет у Никиты всегда было много,  обычно
они валялись прямо на столе. Но сейчас ни одной не было.
   Юрий Петрович стал открывать и закрывать ящики.  Он  нервничал,  прищемил
себе палец, но боли не почувствовал. В ящиках  сына,  где  обычно  творилось
черт знает что, был идеальный порядок. И ни одной дискеты.
   С тех пор как сын начал работать на компьютере,  количество  бумаг  резко
сократилось. Раньше рукописями, черновиками  были  забиты  не  только  ящики
стола, но и антресоли, и даже нижняя полка платяного шкафа. Никита никому не
разрешал прикасаться к своим бумагам, при  всем  внешнем  хаосе  был  в  его
рукописях  какой-то  определенный  порядок,  и  любые   попытки   разложить,
разобрать, приводили к тому, что потом он ничего не мог найти.
   - А ты знаешь, Оленька, что у нас в доме был обыск?
   - Может, все-таки милиция? - неуверенно спросила Ольга Всеволодовна, - Мы
ведь пока с тобой ничего не знаем. Вдруг там начиналось какое-то следствие?
   - Нет, Оленька. Это не милиция. Я  звонил  в  прокуратуру.  Нет  никакого
следствия. Несчастный случай...
   Ольга Всеволодовна ушла  в  спальню,  открыла  ящик  комода.  Шкатулка  с
фамильными  драгоценностями  была  на  месте.  На  стенах  висело  несколько
бесценных картин, подлинники Серова, Васнецова, Репина. Иконы восемнадцатого
века,  старинный  фарфор,  столовое  серебро,  словом,  все,  чем  могли  бы
заинтересоваться воры, осталось нетронутым. Обращаться в милицию  по  поводу
ограбления не было причин.
   - Я уже смотрел, - покачал  головой  Юрий  Петрович,  -  ценности  их  не
интересовали. Они искали что-то у  Никиты  в  столе,  они  забрали  все  его
дискеты, аудиокассеты и фотопленки. Возможно,  еще  какие-нибудь  бумаги.  А
больше ничего не тронули.
   Ольга Всеволодовна тяжело опустилась на диван.
   - Юра, мы можем с тобой только догадываться,  что  здесь  произошло.  Для
меня с самого начала очевидно, что это не несчастный случай. Но  кто  и  что
сумеет теперь доказать? Да и зачем? - она говорила хрипло, монотонно,  глаза
ее застыли, и Юрий Петрович испугался, что опять начнется нервный ступор.  -
Нам, Юра, надо решить, когда мы будем хоронить урну.
   - Да... урну... - кивнул он. - Оленька, ты как себя чувствуешь?
   - Вполне нормально. Надо всех обзвонить,  организовать  поминки.  И  еще,
надо заказать отпевание.
   - Нет, - быстро произнес Юрий Петрович, не глядя на жену, опустился рядом
с ней на диван. Она поймала его руку, сжала до боли пальцы.
   - Что - нет? Юра, прости, что ты сказал?
   - Не надо отпевать Никиту.
   - Но как же?..
   - Полчаса назад я говорил с Надей по телефону. Она сказала, чтобы  Никиту
мы не отпевали.
   - Я еду к ней! - выкрикнула Ольга Всеволодовна вскакивая. - Я  сейчас  же
еду к ней!
   - Подожди, Оленька. Не надо пока. Она сама к нам приедет, позже. Завтра.
   - Юра, ты с ума сошел? Она знает что-то! Почему ты сразу мне  не  сказал?
Даже о звонке не сказал! Нет я должна поговорить. Это невозможно...
   - Оленька, успокойся, пожалуйста, - Юрий Петрович обнял  ее  и  прижал  к
себе, чувствуя, как она дрожит, как тяжело дышит, - скажи  мне,  ты  веришь,
что Никита погиб?
   - Нет, - выдохнула она ему в плечо.
   - Вот и правильно. Не верь.


   Глава 24

   Мифы, конечно, вещь недостоверная, вздорная, и идти на поводу  у  них  не
стоит, однако профессиональная этика все-таки не совсем миф,  особенно  если
ты "диспетчер", посредник, и  занимаешься  таким  деликатным  ремеслом,  как
организация заказных убийств.
   Не то чтобы Феликс Михайлович Виктюк  сожалел  о  той  неправде,  которую
сказал по  телефону  взвинченному  до  предела  и  потерявшему  самоконтроль
Русову. Но остался неприятный осадок. Он впервые обманул  заказчика,  причем
постоянного, важного и нужного во всех отношениях.
   Хотя он и не прилагал  особенных  усилий  по  сбору  сведений  об  Антоне
Сливко, а все-таки кое-что выяснил. Узнал, что тетушка его не кто иная,  как
Астахова Зоя Анатольевна, бывший модный доктор, верная  помощница  Русова  в
его недавних шашнях с деятелями тоталитарных сект, а в последние четыре года
- главный редактор издательства "Каскад", в котором печатаются книги Виктора
Годунова.
   Лично с Зоей Анатольевной он знаком не был, виделся  когда-то  пару  раз,
мельком, несколько  лет  назад.  Почти  не  сомневался,  что  если  имя  его
покажется ей знакомым, то лицо она успела забыть.  Это  давало  определенную
свободу для импровизации. Он решил, что будет неплохо сейчас, перед тем  как
лететь в Сине-дольск за положенным вознаграждением, все-таки познакомиться с
Зоей Анатольевной, ведь она - единственная родственница исчезнувшего Сливко,
и если кому-то в мире может быть известно, где этот несчастный,  так  только
ей, любящей тетушке.
   Он позвонил в издательство и услышал, что главного редактора  сегодня  не
будет. Зоя Анатольевна приболела. Набрал домашний номер, но трубку никто  не
брал. Вечером, в начале десятого, он остановил машину в  двух  кварталах  от
дома, где жила Астахова, на  всякий  случай  еще  раз  набрал  номер.  Но  в
радиотелефоне дребезжали протяжные гудки.
   Астахова жила на третьем этаже нового многоэтажного дома. Он обошел  дом,
вычислил, где могут быть расположены ее окна. В одном пылал свет.  Шторы  не
были  задернуты,  но  снизу  можно  было  разглядеть  только  верхнюю  часть
помещения, вероятно кухни.
   Феликс Михайлович отошел в глубь двора к детской площадке,  огляделся  и,
покряхтывая, поднялся на высокую деревянную горку.
   Отсюда открывалась более широкая  панорама.  Стал  виден  край  кухонного
стола и какая-то темная  груда  на  нем.  Недолго  думая  Виктюк  достал  из
портфеля отличный морской бинокль, оглядевшись вокруг, приложил его к глазам
и увидел, что груда была женщиной, которая уронила взлохмаченную  голову  на
стол. Рядом стояли бутылка и стакан. Плечи женщины сильно тряслись. Судя  по
всему, она была одна в квартире, пила и плакала.
   "Значит, нет уже Антона Сливко? - спросил  себя  Виктюк.  -  Однако  надо
все-таки уточнить. Мало ли по какой причине может пить  и  плакать  одинокая
пятидесятилетняя женщина?"
   Подъезд оказался с домофоном, Феликс Михайлович подождал немного, а потом
прошмыгнул вместе с двумя веселыми поддатыми девицами, которые ни  малейшего
внимания на него не обратили, поднялся  по  лестнице  и  без  особых  усилий
справился  со  стандартным  итальянским  замком  при  помощи   нестандартной
китайской отмычки.
   Квартира  была  отличная,  обставлена  дорого  и  со  вкусом,  а   потому
беспорядок особенно грубо бросался в  глаза.  Хозяйка  в  засаленном  халате
сидела на табуретке у кухонного стола,  уронив  голову  на  руки,  судорожно
всхлипывала и, казалось, ничего не слышала.
   Виктюк спокойно, не спеша, стараясь не  шуметь,  снял  плащ,  повесил  на
вешалку в прихожей, разулся, увидел войлочные мужские тапочки у  зеркального
шкафа-купе, сунул в них ноги и спокойно прошел на кухню.
   Зоя Анатольевна подняла отечное красное лицо, уставилась на него  мутными
заплаканными глазами. Виктюк придал своей физиономии такое  ласковое,  такое
сострадательное выражение, что  моментальный  испуг  сменился  в  ее  пьяных
глазах вполне мирным удивлением.
   - Кто вы? Как сюда попали? - хрипло спросила она,  оглядывая  кругленькую
фигурку, тапочки, бородку, мягкую улыбку, умные внимательные глаза  пожилого
мужчины.
   - Зоя Анатольевна, что с вами? Может, врача вызвать? -  тревожно  спросил
Виктюк. - У вас дверь незаперта, миленькая вы моя, ну  нельзя  же  так.  Кто
угодно может зайти.
   - Кто вы такой? - взгляд ее постепенно прояснялся, голос стал жестче. - Я
вас где-то видела.
   - Возможно, возможно, - кивнул Феликс Михайлович с улыбкой, - дело в том,
что у нас вами общая беда. Послушайте, голубушка моя, давайте-ка  я  кофейку
сварю. Есть у вас кофе?
   - В чем дело? - она поднялась с табуретки и запахнула  халат.  -  Кто  вы
такой?
   - Меня зовут Феликс Михайлович, по профессии я юрист. Но  это  не  важно.
Дело в том, что я давно хотел поговорить  с  вами  о  вашем  племяннике,  об
Антоне. Я знаю, что, кроме вас, у мальчика никого нет.
   - Где он?! - хрипло выкрикнула Астахова.  -  Что  вы  с  ним  сделали?  Я
вспомнила! Вы крутились вокруг него, вы - человек Русова!  Я  видела  вас  в
"Гарантии"! Я все вспомнила! Где Антон?
   - Подождите, Зоя Анатольевна, при чем здесь Русов? Он,  кажется,  крупный
чиновник где-то в Сибири?
   - Не морочьте мне голову! Я сейчас же вызываю милицию!
   - Да, вы знаете, я тоже хотел сначала обратиться в милицию, - с печальной
улыбкой кивнул Виктюк, - но потом пожалел мальчика. Все-таки это болезнь,  и
он не виноват.
   - Что вы несете? - Она дрожащей рукой вытянула из пачки сигарету,  Виктюк
тут же галантно щелкнул зажигалкой.
   - Мальчик потерял голову. - Виктюк кашлянул  смущенно.  -  Понимаете,  он
влюбился в мою жену.  Мы  ровесники,  мне  шестьдесят,  ей,  соответственно,
тоже...
   - Хватит! - рявкнула Астахова. - Вы это только что  придумали.  Я  видела
вас в "Гарантии", вы человек Русова. Вы пришли, чтобы  прикончить  меня  как
свидетеля. - Она бросила  сигарету,  быстро  отступила  назад,  к  одной  из
кухонных секций, стала шарить руками за спиной, продолжая глядеть на Виктюка
пьяными злыми глазами. Что-то тихо  хлопнуло,  и  через  секунду  в  Феликса
Михайловича уперлось дуло немецкого газового пистолета. - А теперь быстро, и
без брехни, где Антон?
   - Зоя Анатольевна, - Виктюк укоризненно покачал головой, -  вы  же  умная
женщина. Ну если бы я пришел вас убить, я бы  давно  это  сделал,  миленькая
моя. Вы, конечно,  можете  сейчас  пальнуть  в  меня  газом,  но  это  будет
нехорошо, во-первых, жестоко,  я  все-таки  пожилой,  совершенно  безоружный
человек,  во-вторых,  куда  вы  меня  потом   денете?   У   вас   ведь   там
нервно-паралитический? С такого расстояния  запросто  убьете,  учитывая  мой
возраст. Да и вам самой станет дурно в замкнутом  пространстве.  Мы  с  вами
будем валяться здесь на полу, потом вы  придете  в  себя,  увидите  труп  на
кухне, и что дальше?
   - Ладно, - она опустила дуло, но пистолет не убрала, -  выкладывайте  все
по порядку. Я вас слушаю.
   - Ну вот и славно. Только, будьте добры, сядьте, пожалуйста,  а  то  мне,
честное слово, неловко сидеть в присутствии дамы.
   - Нет. Я буду стоять, а вы сидите.
   - Ну, что с вами делать, - Виктюк улыбнулся и развел руками, - так трудно
оставаться джентльменом в нашем жестоком современном мире... Вы узнали меня.
Это радует. Я всегда считал свою физиономию совершенно  незапоминающейся,  и
то, что такая интересная  дама  узнала,  греет  душу.  Да,  я  действительно
когда-то работал в частном детективном агентстве "Гарантия",  однако  совсем
недолго. И к моему визиту это отношения  не  имеет,  поверьте.  А  уж  Русов
Григорий Петрович здесь вовсе ни при чем. Мы не виделись  с  ним  года  три,
расстались отнюдь не друзьями... но не важно.  Зоя  Анатольевна,  давайте  я
все-таки сварю кофе. Мне больно видеть, как вы нервничаете.
   - Хорошо, - кивнула она, тяжело  опускаясь  на  табуретку,  -  только  не
сейчас, позже.
   - Как скажете. Так вот. Начнем сначала. Моей жене  шестьдесят.  Мы  сорок
лет прожили вместе, за эти годы бывало всякое, но в  общем  наш  брак  можно
назвать  счастливым.  Детей,  к  сожалению,  нет,  но  зато   есть   любовь,
преданность, взаимное уважение. То есть было все это, до недавнего  времени.
И вдруг в нашей жизни начинают происходить странные вещи. Я обнаруживаю, что
у моей Наташи п