ер переходят  в  патологию  только  тогда,  когда  этому  способствуют
близкие. Подозреваю, у нее всегда в распоряжении благодарные зрители.
   - Может, какие-нибудь лекарства? - осторожно спросила Ника.
   - Перестаньте обращать внимание на ее  выходки  ведите  себя  так,  будто
ничего не  происходит.  Станьте  жестче.  С  ней  надо  разговаривать  тоном
фельдфебеля, а не сопли ей вытирать.
   - Она стала много пить, - подал голос дядя Володя.
   - Сколько именно?
   - По-разному. Иногда за день бутылку водки.
   - Сразу или постепенно?
   - Постепенно. Бутылка стоит, она отхлебывает потихоньку.
   - Каждый день?
   - Нет. Раза два в неделю.
   - Утром опохмеляется?
   - Нет.
   - Я пока не вижу алкогольной зависимости,, но будем наблюдать. -  Но  она
часто бывает пьяной, - возразила Ника.
   - Возможно, она иногда изображает, что пьяна сильней, чем на самом  деле.
Старайтесь, чтобы в доме было меньше спиртного. А главное, будьте  спокойней
и жестче. Вы ее распустили. Вы виноваты.
   "И в этом тоже", - с тоской подумала Ника.
   В 1977 году Никита закончил школу  и  поступил  в  Литературный  институт
имени Горького на отделение поэзии.
   Через год Ника сдавала выпускные экзамены. Она хорошо училась,  и  вполне
могла получить отличный аттестат. От экзаменов зависело многое. Ника  решила
поступать в  Первый  медицинский  институт,  там  был  огромный  конкурс.  С
пятерочным аттестатом шансов поступить становилось  значительно  больше.  Ей
предстояло  тяжелое  лето.   Сначала   выпускные   экзамены,   потом   сразу
вступительные.
   Ника уходила заниматься в библиотеку или  к  Никите,  но  оставались  еще
вечера и ночи. Дома покоя не было. Больше недели спокойной жизни Виктория не
выдерживала. Она маялась бездельем, продолжала наведываться в Дом кино и  на
киностудии, но уже как-то вяло, нерегулярно, словно по  инерции.  Вела  себя
там тихо, бродила тенью по коридорам, и если заглядывала в  глаза  известным
режиссерам, то уже без всякой надежды, а лишь с немой укоризной.
   Она чувствовала, где как  себя  надо  вести,  не  поднимала  скандалов  в
общественных местах, не позволяла  себе  с  чужими  никаких  экстравагантных
выходок, справедливо опасаясь, что могут просто-напросто вызвать милицию.
   Но дома Виктория не стеснялась никого. Суицидальные спектакли стали почти
привычными. А за сердце мама хваталась каждые полчаса.
   Никита предлагал переехать к ним.
   - Одно  дело  иногда  переночевать,  и  совсем  другое  -  поселиться,  -
возражала Ника.
   - Все равно придется рано или поздно. Никуда не денешься.
   - Слушай, как ты это себе представляешь? У тебя сессия, у меня  экзамены.
Мы с тобой, как примерные детки, сидим в разных  комнатах  над  книжками,  а
весь дом ходит на цыпочках? Вряд ли бабушке Ане  понравится,  если  я  целый
месяц буду ночевать в ее комнате.
   - Бабушка с няней собираются жить на даче все лето.  Родители  через  три
дня уезжают в Болгарию на месяц.
   - И они будут знать, что мы с тобой вдвоем?
   - Они  и  так  догадываются,  что  мы  с  тобой  не  только  целуемся,  -
ухмыльнулся Никита, - правда, бабушка Аня сказала, мы должны обвенчаться.
   - Как это?
   - Понимаешь, для бабушки загс и  прочие  советские  конторы  значения  не
имеют. Для нее люди женаты  тогда,  когда  обвенчаны.  Но  только  это  надо
сделать после того, как ты поступишь в институт. Если вдруг кто-то узнает  и
стукнет в приемную комиссию, могут не принять. Потом уже не выгонят за  это,
а не принять могут. На каждое место по десять блатных.
   Дядя Володя не возражал, чтобы Ника  переехала  к  Никите.  На  время  ее
экзаменов он полностью взвалил на себя все проблемы с Викторией.
   Самое трудное лето обернулось для Ники самым счастливым. Она  попробовала
на вкус будущую семейную жизнь и  осталась  вполне  довольна.  Она  получила
отличный аттестат, успешно сдала вступительные экзамены  и  была  принята  в
Первый медицинский институт.
   Бабушка Аня приехала с дачи на несколько дней, и вместе они отправились в
Отрадное. Она заранее отнесла ювелиру какую-то свою старинную золотую брошку
и заказала для них два обручальных колечка, да не простых,  а  с  маленькими
прямоугольными сапфирами.
   Настоятель сельского храма был ее давним знакомым, а  потому  решился  не
вносить их паспортные данные в приходскую книгу. Все  сведения  о  церковных
обрядах направлялись  в  специальный  отдел  исполкома,  а  оттуда  прямиком
поступали в комсомольские и партийные организации по месту работы или учебы.
   Сначала Нику окрестили. Бабушка Аня стала ее крестной матерью. А потом их
с Никитой обвенчали, в пустом храме,  при  запертых  дверях.  Венцы  над  их
головами держали старушка-свечница и молодой пьяненький хорист.
   Счастливые, с сияющими таинственными физиономиями, с  большим  "Киевским"
тортом и бутылкой токая, они  приехали  к  Нике  домой.  Они  не  собирались
рассказывать о крестинах и венчании, но решили, что надо  хотя  бы  косвенно
отпраздновать эти два события с мамой и  дядей  Володей.  Договорились,  что
праздновать будут как бы только поступление Ники в институт.
   Мама встретила их очередным спектаклем.
   - Что у нас на этот раз? Суицид или сердечный приступ? - поинтересовалась
Ника.
   - Да черт ее знает, - мрачно ответил дядя Володя, - сначала  буйствовала,
теперь лежит, разговаривать со мной не желает.
   Ника вошла в комнату. Мама лежала на диване  в  старом  стеганом  халате,
отвернувшись к стене.
   - Мам, - позвала Ника, - вставай, давай хотя бы чайку выпьем, посидим.  Я
все-таки в институт поступила.
   Мама не шелохнулась. Ника присела на край дивана, тронула  ее  за  плечо.
Пахнуло сильным перегаром.
   - Сколько же она выпила? - спросила Ника дядю Володю.
   - Грамм двести, не  больше.  -  Он  отправился  на  кухню  и  вернулся  с
пол-литровой  бутылкой  водки,  в  которой  оставалось  значительно   больше
половины.
   - Давно спит?
   - Часа три. Я не засекал время.
   -  Мам,  просыпайся,  -  Ника  попыталась  приподнять  и  развернуть  ее,
наклонилась близко к ее лицу, замерла на миг и тут же схватила мамину  руку.
Пульса не было.
   - "Скорую", быстро! - крикнула она. Дядя Володя кинулся к телефону.  Ника
развернула мать, уложила на спину, принялась делать  искусственное  дыхание,
"рот  в  рот".  Никита  двумя  руками  надавливал  на  грудную  клетку.  Они
остановились только тогда, когда в  комнату  вошла  бригада  "Скорой".  Врач
констатировал смерть.
   - Она умерла не меньше часа назад. Вероятно алкогольная  интоксикация,  -
сказал он, чуть поморщившись от мощного запаха перегара.
   - Она очень мало выпила, - медленно произнес дядя Володя.
   - Значит, ей хватило, - врач взглянул на початую бутылку, осторожно  взял
ее в руки, посмотрел на свет ковырнул ногтем этикетку, -  иногда  попадается
некачественная водка. Небольшое  количество  алкоголя  может  спровоцировать
кровоизлияние в мозг. В общем, вскрытие покажет.
   Его монотонный высокий голос звучал  спокойно  и  буднично.  Ника  стояла
посреди комнаты не двигаясь и глядела в одну точку. Глаза казались огромными
черными провалами. Никита опустил голову  и  машинально  крутил  обручальное
кольцо.
   Бабушка Аня немного ошиблась, заказывая кольца. Нике было  великовато,  а
Никите едва налезло на палец. Потом, через многие годы, когда  руки  у  него
стали грубей и фаланги толще, кольцо вообще невозможно было стянуть.  Никита
и не пытался. Носил, несмотря ни на что.


   Глава 14

   - Я же вам сказала, никаких личных дел, кроме  нашей  любви,  у  Антосика
быть не могло! - Кудиярова Раиса Михайловна, 1928 года рождения, смотрела на
капитана Леонтьева совершенно пустыми, безумными глазами и кричала так,  что
изо рта летела слюна.
   - Я вас спрашиваю о другом, - капитан достал платок и быстро вытер  лицо,
- я спрашиваю, за семь дней ваш сожитель выходил куда-либо из квартиры?
   - Нет, я вам сказала!
   - То есть все это время, и днем и ночью, он находился рядом с вами, у вас
на глазах?
   - И днем и ночью! Это высокая страсть, и вам не понять.
   - Ну хорошо, а вы сами что, тоже ни разу за это время  не  отлучались  из
квартиры?
   - Разумеется, отлучалась! Нам же надо было чем-то питаться! Антосик давал
мне деньги, я ходила в гастроном.
   - Он мог выйти в ваше отсутствие?
   - Зачем?
   - Ну, я не знаю, все-таки здоровому человеку семь дней сидеть взаперти...
   - Он не сидел взаперти! Мы любили друг друга!
   Старший лейтенант Ваня Кашин резко встал и  отошел  к  окну.  Он  давился
смехом. Это был нервный смех. Капитан Леонтьев держался еще, а  у  Вани  все
так и прыгало внутри. Они допрашивали Кудиярову третий час подряд.
   При  обыске  в  ее  квартире  был  обнаружен  целый  арсенал:  новенькие,
необстрелянные, в заводской  смазке,  автомат  Калашникова,  пистолет  "ТТ",
коробка с патронами, упаковка с пластиковой взрывчаткой. Кроме того, в банке
из-под растворимого  кофе  находился  порошок  белого  цвета  с  характерным
запахом. Сильнейший синтетический наркотик.  Имелся  еще  и  конверт  с  так
называемыми "промокашками", кусочками бумаги, пропитанными ЛСД.
   У Кудияровой была привычка притаскивать к себе в квартиру с помойки  все,
что приглянется. А приглядывалось ей многое, не только одежда,  но  и  яркие
пластиковые мешки, импортные баночки, бутылки от шампуней, дырявые кастрюли,
куски поломанной мебели.
   Жилая комната представляла собой филиал городской свалки, и запахи вполне
соответствовали обстановке. Впрочем, надо отдать  хозяйке  должное.  Кое-что
она мыла, чистила, складывала не просто по углам, а в определенном порядке.
   Когда оперативники извлекли оружие из-под вороха вонючего тряпья, старуха
и бровью не повела.
   - Это ваше? - спросил капитан Леонтьев.
   - Мое, - кивнула хозяйка.
   - Вы знаете, что это?
   - Знаю. Автомат и пистолет.
   - Как к вам попало оружие?
   - Нашла.
   - Где? Когда?
   - В мусорном контейнере.
   - В каком именно?
   - А я помню? - старуха легкомысленно тряхнула остатками волос. - Люди все
сейчас выбрасывают. Разве на одну пенсию проживешь?
   - Так вы что, собирались это продать?
   - Зачем?
   - Хотели оставить у себя?
   - Не морочьте мне голову, молодой человек. Я нашла эти вещи. Они  мои.  И
вас не касается, что я с ними собиралась делать.
   - Вы знаете, что хранение огнестрельного оружия преследуется по закону?
   - Вы должны искать моего Антосика, а не рыться в чужих вещах, вот  что  я
вам скажу. А больше вы ни слова от меня не услышите.
   - В таком случае нам придется задержать вас.
   - Где ордер?
   - Мы вам его уже предъявили.
   - Это был ордер на обыск. А где на арест?
   Терпению капитана Леонтьева можно было позавидовать. Ваня Кашин все ждал,
когда же оно лопнет, наконец, терпение капитана.
   - Вот что, гражданка Кудиярова, давайте-ка все сначала, по порядочку. Где
и когда вы познакомились с гражданином по имени Антон?
   - Второго мая сего года. В аптеке, на  углу  Кутикова  переулка  и  Малой
Казарменной улицы, - невозмутимо, как школьница заученный  урок,  произнесла
старуха в десятый раз,  -  ему  не  отпускали  лекарства.  Был  неправильный
рецепт. Он очень просил, говорил, без этих лекарств никак не может. Ну, меня
там девочки знают...
   - Раиса Михайловна, дело в том, что второго мая аптека  была  закрыта,  -
тихо сказал капитан, и сам удивился, почему только сейчас это пришло  ему  в
голову, хотя  рассказ  старухи  про  незабываемую  романтическую  встречу  с
Антосиком он уже знал наизусть.
   - Вот, у  меня  отмечено  в  календаре,  -  Кудиярова  ткнула  пальцем  в
настенный календарь с японкой в цветастом кимоно. Правда, календарь  был  на
1995 год, но открыт на мае месяце, и второе число красиво  обведено  красным
фломастером, да не просто кружком, а сердечком.
   - Это вы сами отметили?
   - Да, - потупилась Кудиярова, - сама. Это самый счастливый  день  в  моей
жизни. Я буду отмечать его каждый год, как праздник.
   - Ну ладно, - кивнул капитан, - давайте дальше.
   - Дальше была любовь, - печально вздохнула старуха,  -  и  вам  этого  не
понять.
   Задерживать ее  не  стали.  Оставалась  слабая  надежда,  что  загадочный
Антосик вернется за своим  хозяйством.  Капитан  Леонтьев  решил  установить
наблюдение за домом, на всякий случай.
   В аптеке на углу Малой  Казарменной  Кудиярову  знали.  Старуха  довольно
много времени проводила именно в этой аптеке. Ее  оттуда  не  гнали.  Иногда
угощали аскорбинкой, которую она очень любила, сосала, как леденцы.
   - Ну что вы, такого просто быть  не  могло,  ~  заведующая  аптекой  даже
руками замахала, - разве можно отпускать кому-то лекарства без  рецепта,  по
просьбе психически больного человека? Ведь  речь  идет,  как  я  понимаю,  о
психотропных препаратах?
   - Почему вы так решили? - спросил Леонтьев.
   - Потому что в диалог с Кудияровой мог вступить только  больной  человек.
Такой же, как она сама. Я имею в виду, в серьезный диалог.
   - Ну, спасибо, - усмехнулся капитан и подумал:
   "Правда, надо быть психом, чтобы всерьез беседовать с такой старушенцией.
И вдвойне надо быть психом, чтобы влезть по уши в это тухлое  дело,  которое
еще вчера и делом-то не являлось".
   В этом доме, в соседнем подъезде, произошел несчастный случай. Пожар. Был
обгоревший труп. Никому не пришло в  голову  заподозрить  криминал.  В  доме
часто выключают электричество. Почти в каждой квартире имеются запасы свечей
и керосиновые лампы. Пожарные уверяли, что возгорание произошло от разлитого
керосина.  Свет  выключили,  потом  включили.  Погибший  получил  сильнейшую
электротравму, потерял сознание, упал, шарахнувшись виском об угол каменного
подоконника, и сгорел до костей.
   Но к "чистому", некриминальному трупу  вдруг  сам  собой  приплелся  этот
злосчастный Антосик, да еще с довеском в виде оружия и наркотиков.
   Черт дернул  капитана  Леонтьева  брать  санкцию  у  прокурора  на  обыск
квартиры гражданки  Кудияровой,  которая  явилась  в  районное  отделение  с
заявлением о "потеряшке", каком-то своем молодом сожителе Антоне,  что  само
по себе полный бред и идиотизм, ибо какой может быть у этой бабки сожитель?
   Впрочем, не в черте было дело.  Просто  дом  сорок  по  Средне-Загорскому
переулку относился к группе риска. Всегда там что-то происходило, то  пожар,
то наводнение, то газ взрывался, то электричество вырубалось,  и  без  конца
кто-то кого-то резал, бил по голове, выбрасывал из окошка. Бывшая  пэтэушная
общага так и осталась  общагой.  Только  вместо  неблагополучных  подростков
теперь там жили неблагополучные взрослые.
   Квартиры гостиничного типа. Прямо за входной дверью - крошечный отсек  со
стоячим душем и унитазом. Там же раковина, которой предназначено быть еще  и
кухонной раковиной.  Можно  при  желании  уместить  двухконфорочную  газовую
плиту. Комната восемь квадратных метров. Единственное окно.
   Квартирные авантюристы запихивали в клетушки одиноких алкашей и стариков.
Это называлось обменом большей площади на меньшую с доплатой. Но  "доплата",
если и попадала в руки  бесшабашным  одиночкам,  очень  быстро  пропивалась,
проедалась. И тогда одиночки пускали в свои тесные углы кого угодно:  мелких
торгашей-кавказцев, цыган, дешевых проституток с клиентами, а также  сдавали
помещения каморок под  склад.  Брали  на  хранение  что  угодно  -  ящики  с
фальшивой водкой, наркотики, оружие. В общем, там всегда  можно  было  найти
много интересного, а потому не только у районных, но и у  окружных  сыскарей
принято было обыскивать квартиры этой шараги при любой возможности.
   В отличие от прочих жильцов, Раиса Кудиярова никогда  никого  к  себе  не
пускала и ничего на хранение не брала.  Это  было  достоверно  известно,  не
только от соседей, но и от участкового. Если бы в ее квартире вдруг появился
мужчина, да еще молодой, об этом наверняка стал бы судачить весь этаж и даже
весь подъезд.
   Однако соседи дружно утверждали, что в квартире  Кудияровой  и  не  пахло
никогда мужчинами. Ни молодыми, ни старыми. При коридорной системе  довольно
сложно войти  и  выйти  незаметно.  Если  только  случайность...  Загадочный
Антосик вошел в каморку Раисы Кудияровой второго мая  (допустим,  знакомство
состоялось все-таки второго) и вышел ночью десятого мая.
   Случайно его никто не видел. Случайно никого не было в коридоре.
   Но его и не слышал никто. Стенки между комнатами такие тонкие, что  тихое
покашливание слышно в пяти соседних квартирах. Допустим, Антосик не  кашлял,
не чихал, не разговаривал все эти дни. Допустим, он двигался  бесшумно,  как
тень. И вообще,  он  был  призраком,  невесомым  плодом  эротического  бреда
сумасшедшей старухи. Однако оружие и наркотики никак не назовешь эротическим
бредом. Кто-то ведь принес их в каморку Кудияровой. Принес и спрятал.
   Ведь не на помойке же она нашла все это добро, в самом деле.
   Ну ладно, будем считать, ей все это передали на хранение. Не  Антосик,  а
некто более реальный. Да, более реальный, но не менее сумасшедший, чем  сама
Кудиярова. Как справедливо заметила заведующая аптекой, вступить в серьезный
диалог с  Кудияровой  мог  только  больной  человек.  А  откуда  у  больного
новенькое оружие в заводской смазке?  Откуда  столько  наркотиков?  Тоже  на
помойке нашел?
   Есть еще один вариант. Кудиярова вовсе не  такая  сумасшедшая  и  отлично
соображает. Хотела заработать сотню-другую, приняла  на  хранение  оружие  и
наркотики.  Ну  и  какого  хрена  тогда  полезла  она  в  милицию  со  своим
заявлением? Сидела бы тихо, хранила чужое добро за приличное вознаграждение.
   И наконец, при чем здесь пожар, который вспыхнул в  соседнем  подъезде  в
ночь исчезновения мифического Антосика? При  чем  здесь  погибший  писатель?
Возможно, это тоже случайность?
   Обе квартиры, Кудияровой и Резниковой, на последнем, пятом этаже. У  окна
Кудияровой расположена пожарная лестница. При  желании  можно  выбраться  из
квартиры  через  окно,  спуститься  вниз  по  лестнице.  И  на  крышу  можно
подняться.
   А возле окна Резниковой проходит водосточная труба, прикрепленная к стене
довольно крепкими жестяными перекладинами. Тот же эффект. Хочешь - спускайся
вниз, хочешь - на крышу. Если очень надо, то  из  одной  квартиры  в  другую
можно попасть минут за пять, не касаясь земли и не мозоля  глаза  соседям  в
обшем коридоре. Снизу тоже вряд ли кто-то  тебя  заметит.  Стена  дома,  где
расположены  оба  окна,  выходит  на   пустырь,   на   котором   раскинулась
многолетняя, вялотекущая стройка. Ночью, тем более после праздников, там  не
было ни души.
   В голове капитана Леонтьева прокручивались все новые варианты,  и  каждый
следующий казался глупее предыдущего. В таких случаях  капитан  утешал  себя
словами великого Шерлока Холмса:  в  расследовании  преступления  есть  один
метод, который не подведет. Когда ты исключишь все  невозможные  объяснения,
то, что останется, и будет ответом на вопрос, как бы дико оно ни звучало.
   * * *
   Григорий Петрович услышал  ровный,  спокойный  голос  жены  в  телефонной
трубке, и ему стало немного легче.
   - Как ты себя чувствуешь, Ника?
   - Все нормально, Гриша. Ты прости меня, я поступила  по-хамски.  Сбежала,
ничего тебе не сказала. Спасибо, что прислал машину в аэропорт.
   - Это ты меня прости. Я просто слишком занят сейчас своими проблемами.  Я
понимаю, после того, что произошло, ты не можешь как ни в чем не бывало пить
шампанское на банкете. Когда ты собираешься вернуться? Сразу после  похорон?
Или планируешь еще задержаться в Москве?
   - Пока не знаю. Я позвоню.
   - Тебе не одиноко в пустой квартире? Она хотела ответить: "Я не  одна.  У
меня здесь Зинуля Резникова. Помнишь ее?" Но вместо этого произнесла:
   - Нет, Гришенька. Как раз наоборот. Мне лучще сейчас побыть одной.
   - Да, конечно... Я тебя очень люблю, Ника. Я уже соскучился.
   - Ну, тебе сейчас некогда скучать.
   Они нежно попрощались. Перед ней  на