тление произвел на нее этот вопрос,  если  бы
смотрел ей в лицо. Но взгляд его упал на руки. Пальцы ее сжались так сильно,
что костяшки побелели. Отманикюренные ногти впились в ладонь, и он  подумал,
что сейчас кровь потечет.
   - А в чем, собственно, дело? - спросила она равнодушно.
   - Дело в том, что отпечатки пальцев Сливко обнаружены на банке, в которой
хранилось сто грамм сильнейшего наркотика псилобицина. Думаю, вам, кандидату
медицинских наук, не надо объяснять, что это  за  наркотик.  Кроме  того,  в
квартире, где проживал Сливко в течение недели, найдено оружие. И наркотики,
и оружие принадлежат вашему племяннику. А сам он исчез.
   - Что за квартира? Какая  квартира?  -  быстро,  почти  шепотом  спросила
Астахова.
   - Дом гостиничного типа в Выхине. Хозяйка - пожилая,  психически  больная
женщина. Ваш племянник проживал у нее  на  правах  близкого  друга.  Правда,
недолго. Всего лишь семь дней. И вероятно, уходил оттуда в такой спешке, что
забыл оружие и наркотики.
   - Выхино? - медленно произнесла Астахова. - Дом гостиничного типа?
   Капитану  на  миг  стало  жаль  ее.  Гладкое   холеное   лицо   сделалось
пепельно-серым под тонким слоем пудры.
   - Да, Зоя Анатольевна. Именно в этом доме  случился  пожар,  при  котором
погиб писатель Виктор Годунов. А племянник ваш, как  нарочно,  именно  в  ту
трагическую ночь и исчез. Так когда вы видели его в последний раз?
   - Кого? - она вдруг тупо уставилась на капитана и заморгала часто, словно
у нее начался нервный тик.
   - Вашего племянника, Сливко  Антона  Евгеньевича,  -  терпеливо  объяснил
капитан.
   -  Когда?  -  она  продолжала  хлопать  ресницами.  Это  был   совершенно
неожиданный поворот. Леонтьев растерялся. С такой реакцией на  допросах  ему
приходилось сталкиваться не раз. Так вели  себя  мелкие  воришки,  уголовные
"шестерки", всякая криминальная шелупонь. Тянули время,  тупо,  испуганно  и
совершенно бессмысленно изображали то  ли  глухоту,  то  ли  слабоумие.  Эти
наивные фокусы знает  каждый  сержант  районного  отделения  и  умеет  легко
справляться, щелкать, как орешки, проблемы с внезапной "глухотой".
   Но чтобы умная, хитрая, прожженная мадам,  главный  редактор  крупнейшего
книжного издательства, растерялась до такой степени, что  принялась  корчить
из себя глуховатую идиотку, - такого капитан Леонтьев еще не видел.
   - Зоя Анатольевна, вам нехорошо?
   - Со мной все нормально, - произнесла она медленно, почти  по  слогам,  -
простите. Я просто волнуюсь за своего племянника. Он очень больной  человек.
Психически больной. Вам, разумеется, уже известно, что он отсидел десять лет
за убийство. Но это было несправедливо. Зона его окончательно сломала.
   - А чем он занимался потом?
   - Работал.
   - Где?
   - Дома. У себя дома. Я купила ему  однокомнатную  квартиру,  -  голос  ее
звучал  глухо  и  монотонно.   Казалось,   внутри   у   нее   прокручивалась
магнитофонная пленка на неправильной скорости. Зоя  Анатольевна  произносила
слова страшно медленно, почти по слогам, - Антон занимался вязанием.
   - Чем, простите?
   - Вязанием.  Сначала  ручным,  потом  машинным.  Я  купила  ему  японскую
вязальную машину. Он вязал очень красивые свитера, кофточки, платья.
   - Это замечательно, - кивнул капитан, - и что, у него были заказчики?
   - Были.
   - А кто именно? Можете назвать хотя бы нескольких?
   - Я. Вот этот пуловер связал Антон.
   - А кроме вас?
   - Разве это так важно? Антон сидел тихо и занимался спокойным  безобидным
делом.
   - Он употреблял наркотики?
   - Иногда баловался.
   - Что значит - баловался? Вы же  врач,  Зоя  Анатольевна.  Ваш  племянник
наркоман или нет?
   - Я отошла от медицины.
   - Ну, не настолько далеко, чтобы  не  разбираться  в  таких  элементарных
вещах. Да, в общем, медицина  здесь  ни  при  чем.  Я  повторю  вопрос.  Ваш
племянник наркоман или нет?
   - Нет.
   - Ну ладно. Допустим. Когда вы видели его в последний раз?
   - Две недели назад.
   - Где?  При  каких  обстоятельствах?  Пожалуйста,  расскажите  как  можно
подробней.
   - Я привезла  ему  пряжу.  Итальянскую,  тонкую,  темно-синего  цвета.  Я
хотела, чтобы он связал для меня костюм. Главное,  чтобы  он  был  постоянно
занят. Я платила ему деньги. Он чувствовал себя нужным. Это  ведь  настоящее
творчество, вы не думайте. Он действительно очень увлекся, я  приносила  ему
модные журналы, он сам придумывал новые фасоны.  Он  работал  как  настоящий
художник-модельер. Послушайте, как вас там?
   - Андрей Михайлович.
   - Так вот, уважаемый Андрей  Михайлович,  мой  племянник  Антон  никакого
отношения к смерти Ракитина не имеет. Ни малейшего. Так совпало.
   - Что именно, по-вашему, совпало?
   - Вы прекрасно понимаете что. У него было болезненное влечение к  пожилым
женщинам. Геронтофилия - это болезнь, понимаете вы или нет? Он ничего не мог
с собой поделать. Его влекло к старухам, и ладно бы к приличным... Нет,  ему
нравились грязные бабки, бомжихи. Можете представить, насколько это  опасно?
Чесотка, вши, сифилис... - она вдруг замолчала, словно опомнившись, и  опять
уставилась на капитана невидящими, пустыми глазами.
   - Подождите, Зоя Анатольевна, не надо так нервничать, - произнес  капитан
как можно мягче. - О том, что Сливко страдал геронтофилией, мне известно...
   - Ничего вам не известно, ничего вы не понимаете! - крикнула она, перебив
капитана на полуслове. - Оставьте мальчика в покое!
   Леонтьев давно заметил, что люди,  проявляющие  твердокаменную  выдержку,
когда речь идет о  чужой  беде,  как  правило,  начинают  дико,  непристойно
истерить, как только беда коснется их самих. От их хладнокровия не  остается
следа. С ними невозможно разговаривать, они орут, теряют  лицо  моментально,
даже не оценив толком ситуацию. Им отказывает сразу все  -  логика,  здравый
смысл, обыкновенный человеческий стыд.
   - Вы часто бывали у него? - спросил капитан, догадавшись,  пока  Астахова
немного успокоится.
   - Раз в неделю обязательно. Я никогда не оставляла его без присмотра.
   - С кем, кроме вас, он общался? Были у него друзья, знакомые?
   - Нет.
   - Что, совсем никого?
   - Я никогда не видела гостей в его доме. Он боялся людей. После того, что
он пережил, у него возникли серьезные проблемы с общением.
   - Ну а как же  влечение  к  пожилым  женщинам?  Вы  же  сами  только  что
сказали...
   - Ничего я не говорила! Антон сидел дома и вязал. Я очень строго  за  ним
следила, несколько раз в день контролировала по телефону.
   - Значит, получается, что молодой мужчина сидел  целыми  днями  в  полном
одиночестве и вязал вам кофточки?
   -  Я  вам  объясняю,  Антон  больной  человек.  Вязание  -  это  лечение,
трудотерапия. А что касается одиночества - у меня  просто  не  было  другого
выхода. Он очень внушаем,  у  него  слабый  характер.  Я  опасалась  дурного
влияния.
   - Где он брал наркотики?
   - Какие наркотики?
   - Ну, чтобы, как вы выразились, "побаловаться".
   - Как я выразилась?
   Лицо ее было  землисто-серым,  глаза  застыли.  Он  даже  испугался,  что
сейчас, чего доброго, редакторша хлопнется в обморок.
   - Зоя Анатольевна,  я  вижу,  вы  действительно  плохо  себя  чувствуете.
Давайте отложим разговор.
   - Отложим, - эхом отозвалась она.
   Выйдя из издательства, Леонтьев отправился к метро проходными  дворами  и
тихими переулками. По дороге попалось маленькое открытое кафе, всего  четыре
столика. Он взял себе бутерброд с колбасой, чашку кофе.
   "Бомжевский дом... болезненная страсть  к  старухам,  да  не  простым,  а
обязательно грязным... -  думал  капитан,  наблюдая  за  ярко  разукрашенной
бабулькой  которая  стояла  у  соседнего  стола  и  быстро  поедала  остатки
бутербродов с бумажной тарелочки, - все это можно  было  бы  счесть  простым
совпадением. Сливко половой психопат, наркоман, вполне мог оказаться  именно
в том бомжевском доме в  Выхине.  Это  случайность,  но  объяснимая.  Однако
Сливко  оказался  еще  и  родным  племянником  Астаховой.  Очень  уж   много
случайностей..."
   Любопытно, что во время первого разговора Астахова вела себя так,  словно
смерть Виктора Годунова для нее вообще ничего не значит. Она не сочла нужным
хотя  бы  для  приличия  выразить  некоторое...  ну,  огорчение,   что   ли.
Разумеется, это ее личное дело. Она могла как угодно относиться  к  Ракитину
или вообще никак не относиться. Но книги Годунова приносили  огромный  доход
издательству, в котором она работает. И это ей тоже все равно?
   Ладно, Астахова - кремень,  грубая,  бесчувственная  баба.  Таких  много.
Правда, чтобы человек совсем уж не стеснялся своего скотского безразличия  к
ближнему,  а,  наоборот,  гордился  им,  как  медалью  за   отвагу,   такое,
признаться,  встречается  не  часто.  Большинство  людей  все-таки  пытается
изобразить хотя бы печальное почтение по отношению к чужой смерти.  Все-таки
неприлично вести себя так, словно  вообще  ничего  не  произошло.  "Умри  ты
сегодня, я завтра" - закон уголовной зоны, а не цивилизованного общества.
   Итак, кремень-баба при первом разговоре вела себя неадекватно.  Настолько
неадекватно ситуации, что это грубо бросалось в глаза. Всем своим поведением
она как бы подчеркивала: "Мне безразлично... меня это не касается..."
   А если не касается, зачем в  таком  случае  было  звонить  с  жалобами  в
министерство?  Так  уж  сильно  побеспокоил  ее,  занятого  человека,  визит
капитана? Или она переживает за престиж своей фирмы, мол, если уж расследуют
смерть писателя Годунова, то пусть это делают на самом  высоком,  престижном
уровне?
   Разукрашенная старуха подобрала с земли окурок,  огляделась,  заметила  у
Леонтьева в руках зажженную сигарету.
   - Ма-ла-дой-чи-ла-век,  -  пропела  она  невозможно  сладким  голосом,  -
ха-чу-ку-рить, прям па-ми-раю!
   Капитан выбил пару сигарет из своей пачки,  отдал  бабке,  потом  щелкнул
зажигалкой.
   "Астахова что-то знает или догадывается. Возможно, она даже замешана если
не в самом убийстве, то в причинах, в хитросплетении чьих-то чужих  мотивов,
- думал капитан, наблюдая, как старуха аккуратно заворачивает две сигареты в
засаленную бумажную салфетку.  -  Дело  не  в  уровне,  на  котором  ведется
расследование. Дело в том, чтобы оно вообще не велось.
   Сегодня она пережила настоящий шок. Любимый племянник исчез не час назад.
Если она постоянно держала его  под  контролем,  то  об  исчезновении  знает
давно. Час назад она узнала, что он находился в то самое время и в том самом
месте, где погиб Ракитин. И для нее как бы  сошлись  концы  с  концами.  Она
поняла, что племянника наняли, чтобы убить Ракитина?
   Она знает, кто и почему?"
   Собственные рассуждения напоминали капитану карточный домик. Или башню из
бумажных стаканчиков. Сумасшедшая старуха доставала их из помойного  бака  у
оградки кафе и ставила один  на  другой,  а  потом  дула  на  них  и  весело
смеялась.
   * * *
   Эту американскую столовку,  "Макдоналдс"  на  Пресне,  Феликс  Михайлович
Виктюк успел тихо возненавидеть. Почему-то  все  время,  когда  он  приезжал
сюда, шел мелкий дождь. А встреча с Антоном была назначена именно на  улице,
за одним из угловых столиков, со стороны Краснопресненского парка. Он как бы
машинально  брал  себе  стандартный  набор:  чизбургер,  картошку,  пирожки,
молочный коктейль.  Вроде  вкусно,  совсем  дешево,  зато  потом  в  желудке
тяжесть, словно резины наелся, и изжога. Однако  не  сидеть  же  просто  так
полтора часа?
   Сегодня был последний из трех условленных дней.  И  никаких  известий  от
Антона не поступало.
   Как и в прошлый раз, Феликс Михаилович посидел минут двадцать  в  машине,
глубоко, мрачно задумавшись. Потом вылез,  неохотно  прошел  к  американской
столовке. Настроение у него было гадкое, и опять моросил дождик, не то чтобы
сильный, так, водяная серая пыль. Вроде зонтик открывать ни к чему, а костюм
уже влажный. Брезгливо обтерев бумажным носовым платком мокрый пластмассовый
стул, Феликс Михайлович уселся за угловой столик.
   Вообще,  если  смотреть  правде  в  глаза,  с  самого  начала  что-то  не
заладилось  с  этим  проклятым  заказом.  Виктюк  заметил,  что   становится
суеверным, то ли с возрастом, то ли в силу своей новой  профессии.  Все-таки
смерть - штука странная. Есть замечательная  поговорка:  кому  суждено  быть
повешенным, тот не утонет. Так вот, для посредника и  для  профессионального
убийцы высший пилотаж - это чувствовать, кому  суждено  быть  повешенным,  а
кому - утонуть.
   Казалось  бы,  существует  простая  и  жестокая  формула:  если  человека
заказали,  он  обречен.  Никакие  телохранители,  бронированные  автомобили,
пуленепробиваемые жилеты и каски не спасут.
   С момента выплаты аванса исполнителю смерть ходит за человеком по  пятам.
Не  сегодня,  так  завтра  прошибет   ему   голову   пуля,   или   взорвется
припаркованный  рядом  автомобиль,  или  просто  выпьет  он  чашечку   кофе,
принесенную в кабинет проверенной, верной секретаршей, а потом схватится  за
сердце, выпучит глаза, начнет жадно хватать воздух открытым  ртом,  и  через
минуту нет его.
   Но жизнь, а вернее, смерть, изредка выкидывала  невероятные  фокусы,  как
будто в  насмешку  над  профессионализмом  и  железным  интеллектом  Феликса
Михайловича. Он продумывал все до мелочей, тщательно изучал привычки,  образ
жизни, вкусы и пристрастия потенциальной жертвы, но вдруг  случалось  нечто,
что просчитать заранее невозможно.
   В момент выстрела объект чихал, голова его резко дергалась, и снайперская
пуля фантастическим образом пролетала в миллиметре  от  его  уха.  В  бампер
машины, начиненной взрывчаткой, въезжал  какой-нибудь  шальной  "чайник",  и
взрыв  сотрясал  окрестности  в  тот  момент,  когда  потенциальная   жертва
находилась на расстоянии тридцати метров от машины. От осколков  и  взрывной
волны могло пострадать  человек  десять  случайных  прохожих,  а  заказанный
вставал с тротуара без единой царапинки, озирался вокруг диким, затравленным
взглядом, стряхивал пыль с костюма. Или  верная  секретарша  вздрагивала  от
резкого телефонного звонка, и чашечка кофе соскальзывала с подноса.
   Или по каким-то неясным причинам заказанный вдруг резко падал  на  землю,
за секунду  до  выстрела,  предназначенные  ему  пули  разбивали  магазинную
витрину, и именно в этот момент  из-за  угла  вылетала  милицейская  машина.
Вместо заказанного страдал неодушевленный, ни в чем не  повинный  манекен  в
спортивном костюме.
   Поневоле станешь суеверным. Если первая попытка провалилась, то следующая
должна выглядеть как-то иначе. Повторяться нельзя. Если пуля пролетела мимо,
значит,  завтра  должен  быть  взрыв.  Если  чашечка  с   отравленным   кофе
соскользнула с подноса, стало быть, завтра заказанного должна сбить  машина,
и так далее. Это стало для Феликса Михайловича аксиомой. И суть  даже  не  в
том, что  заказанный  после  неудачного  покушения  делается  совсем  другим
человеком, чувствует опасность, предпринимает меры предосторожности. Суть  в
том, что кому суждено быть повешенным, тот не утонет...
   Когда после неудачного  покушения  на  Ленинградском  проспекте  писатель
Годунов бесследно исчез, да еще успел побывать у себя в квартире, прихватить
все, что заказчик велел оттуда изъять, и смылся тихо, почти профессионально,
за  минуту  до  прихода  убийц,  Феликс  Михайлович   впервые   почувствовал
неприятный холодок под ложечкой. Что-то не так было с этим Годуновым.
   Биографию и образ жизни заказанного Виктюк, по своему обыкновению, изучил
вполне добросовестно. По всем расчетам никаких  сложностей  не  должно  было
возникнуть. Писатель  не  имел  телохранителей,  не  ездил  в  бронированном
автомобиле, не  умел  стрелять,  дрался  только  в  детстве,  был  человеком
совершенно незащищенным, к тому же рассеянным,  доверчивым  до  глупости.  В
общем, классический интеллигент. Такого прихлопнуть - раз  плюнуть.  И  вот,
поди ж ты.
   В  первый  момент,  когда  выяснилось,   что   лопух-интеллигент   исчез,
запаниковали все.  Трое  наемных  убийц-профессионалов  не  желали  признать
своего разгильдяйства, заявили, что их  подставили  и  заказанный  такой  же
профессионал, как они сами, судя по его моментальным и точным реакциям.
   Григорий Петрович неприлично орал по телефону  и  требовал  невозможного.
Сам Виктюк тоже нервничал.
   Можно на кого угодно сваливать  вину,  но  ответственность  за  выполение
заказа несет он. Это не  только  деньги,  но  и  репутация,  и  плодотворное
сотрудничество с Русовым, на котором  многое  держалось  в  его  жизни.  Это
вообще нонсенс, ерунда какая-то.
   Итак,  заказанный  исчез  бесследно,  прихватив   все,   что   болезненно
интересовало  Русова.  Нанятые  профессионалы  стали  требовать  еще  денег,
уверяя, что их,, таких  наивных,  пытаются  обмануть,  и  вместо  обещанного
лопуха подсунули какого-то супермена, агента 007.  Феликс  Михайлович  начал
тихо и настойчиво прощупывать все имевшиеся у него адреса,  по  которым  мог
скрыться Ракитин.
   Их оказалось немного. Совершенно ясно, что у своей любовницы, журналистки
Татьяны Владимировой, он прятаться не станет. Не такой  дурак.  И  к  бывшей
жене не пойдет, не захочет подставлять своего  ребенка.  Кто  еще?  Старушка
няня? Тоже вряд ли.
   Пока Виктюк размышлял и прощупывал,  Русову  пришла  в  голову  блестящая
мысль. Он позвонил ночью из  Синедольска,  спокойный,  сосредоточенный,  без
хриплой дрожи в голосе, и назвал адрес: Выхино,  Средне-Загорский  переулок,
дом 40.
   - Объясни, - коротко попросил Виктюк.
   - Ему нужен, с одной стороны, кто-то очень близкий и надежный, с другой -
незасвеченный. То есть ему нужен человек, с которым он давно не виделся,  но
которому доверяет на сто  процентов.  Я  перебрал  в  памяти  всех.  Зинаида
Резникова,  подружка  детства,  одинокая  художница,  бывшая  хиппарка.   Не
виделись лет пять. Но  знакомы  с  младенчества.  Дом  бомжевский,  квартиры
гостиничного типа. Окраина. В общем, надо проверить.
   - Логично, - одобрил Виктюк.
   - Свяжись с этими придурками, пусть проверят. - распорядился Русов.
   "Придурки", то есть  бригада  профессиональных  убийц,  чувствовали  себя
обиженными и сочли возможным, не выполнив заказ, заняться  какими-то  своими
личными делами. Ехать в Выхино по  первому  требованию,  проверять,  там  ли
объект, отказались. Пообещали, что отправятся завтра утром. Виктюк, не теряя
времени, послал в Выхино одного из своих агентов-бомжей. И тут же узнал, что
в квартире одинокой художницы поселился  молодой  белобрысый  мужик,  именно
такой, как на фотографии, которую миляга бомж показал разговорчивым  соседям
художницы. За бутылку они рассказали подробно,  как  Зинка  привела  к  себе
мужика с сумкой, а сама укатила куда-то.
   Виктюк тут же принялся перезванивать  убийцам,  чтобы  сообщить  приятную
новость, готов был добавить им пять тысяч, лишь  бы  ехали  прямо  сейчас  в
Выхино и сделали наконец свое дело.
   Но оказалось, им уже не суждено было куда-то ехать,  делать  свои  важные
дела, и доплата в пять тысяч их вряд ли взбодрит.
   Известие  о  безвременной  гибели   троих   профессионалов   окончательно
испортило настроение и Виктюку, и Русову. И тут замороченный, усталый Феликс
Михайлович принялся напряженно вспоминать, почему ему так знаком этот  адрес
в Выхине? Где, от кого он уже слышал о Средне-Загорском переулке?
   Обычно к подбору кадров Виктюк относился серьезно, проверял каждого очень
тщательно, но не брезговал никем, даже распоследними бомжами. Мало ли  какой
попадется заказ, какая потребуется комбинация?  Довольно  часто  приходилось
ему использовать в качестве одноразовых убийц совсем уж темных  и  никчемных
личностей, способных быстро, без размышлений, нанести жертве  пару  десятков
ножевых ранений в подъезде.
   Профессия посредника, или "диспетчера", требует академических мозгов. Это
только кажется, что организовать  толковое,  сов